Ольга и Юрий Никитины | Корни мангрового дерева

Опубликовано: 2.07.2021

2 июля 2020 ушел из жизни поэт, писатель и публицист Лев Ленчик. К годовщине со дня его смерти родные и близкие давнего друга «Континента» подготовили в печати сборник стихов под названием «Мои декабри», который готовится к изданию нашим издательским подразделением Kontinent Publishing и выйдет в свет в конце этого месяца. Статья Ольги и Юрия Никитиных о замечательном писателе и человеке Льве Ленчике, которую мы предлагаем вашему вниманию, предваряет этот сборник стихов разных лет.
Редакция.

Друзья-однокурсники называли его Лев Тигрищин. Прозвище появилось в студенческие годы, когда обнаружилась его удивительная способность «охотиться» за интересной, спорной, конфликтной темой, «вгрызаться» в привычные догмы и осмысливать их по-своему. Университетские преподаватели опасались входить в аудиторию – знали, что он непременно будет задавать свои «неудобные» вопросы, на которые надо отвечать честно, а в 60-е годы в России не могли говорить правду.

Ленчик писал стихи и превосходно знал и ощущал поэзию. Друзья учились у него глубинному пониманию современных произведений, например, открывать подтекст в Евтушенковском «Северном цикле» стихов. Откуда же возникло это проникновенное видение у одесского рабочего парня, поступившего на филологический факультет Саратовского госуниверситета?

Наверное, это талант от рождения. Наиболее ярко он проявился в его поэзии. Один из литераторов назвал его творчество «безоглядной исповедью», потому что он был честен до беспощадности к себе, до бескомпромиссности, нередко страдая от собственной въедливости и упорства. Он писал:

Весь в погонях за правдой и светом,
Погружался я в глуби и выси,
И – что горше всего – не поэтом,
А рабом необузданной мысли.

Но это прекрасное рабство, этот «безрассудный штурм бесконечных Бастилий» сделали Ленчика тем, кого мы знали как блестящего поэта и литератора. В его стихах привлекает именно эта яркость и прихотливость мысли, эта хлесткость и броскость…

«Необузданность» мысли не позволила ему оставаться в России, но перебравшись за океан, где он смог дать ей волю, он сменил только небо, а не душу, если перефразировать древнее изречение. Весь его духовный потенциал, все богатство таланта оставалось с ним. Для поэта был «страшен тот Бог, пред которым рядиться важней, чем учиться свободе дышать». Когда он научился свободно дышать, его творчество «расправило легкие».

Некоторые писатели-эмигранты только думают, что оборвали пуповину, связывающую их с бывшим СССР. На самом деле, мне кажется, что это не так. Ведь они продолжают писать о пережитом в оставленной стране – о детстве, о войне, об испытанных несправедливостях и лишениях. Пишут с ненавистью или с ностальгией, с иронией или с болью. Пишут свои истории эмиграции, истории вживания в чужую страну. Это как болевой синдром отрезанной конечности – ее нет, но болит и болит! Ленчик вошел в этот круг тем, вернее его с неизбежностью занесло в него водоворотом жизни. Но никогда не полагавшийся на привычность течений, «весь в погоне за правдой и светом», он легко вышел за его поверхностные пределы. В его стихах о России, как и в прозе, присутствуют и голодное детство, и война, и предательство, и холокост – это общая канва, скелет, основа, фундамент из чего произрастает оригинальное мировоззрение, свой Дом, свой поэтический Мир. Он многомерен, он вмещает целый космос:

Я живу в объеме дома,
Дом живет в объеме грома,
Гром живет в объеме неба,
Небо в космосе живет,
Космос же – в объеме Бога,
Где кончается дорога,
Или все наоборот.
Бог живет в объеме слога,
Слог живет в объеме слова,
Слово – в мысли,
Мысль – во мне,
Я – внутри
И я – вовне.

Характерная особенность его поэзии – в любом стихотворении, даже ироничном, шутливом, в легкой «безделице», родившейся «по поводу» – вывернуть наизнанку всю суть, посмотреть на образ и так и эдак, поменять плюс на минус или «все наоборот», мысль поверить объемностью. Вот даже в четырех строчках о глуповатой весне поэт находит, что «в ней все круги безумно угловаты, а все углы бессмысленно круглы». А начав читать такие как будто незатейливые стихи «Вот так и жить, не думать ни о чем, чай заварить, смести с клеенки крошки…», не ждите дальше таких же милых интонаций, это уже будет не Ленчик. Уже в следующих строчках он ключицу превращает в ключ («дверной, студеный или музыкальный, ключ к правде, любви счастливый ключ») и в клюв, в полет орла, плач матери и – тут же: «единый мир, и весь на части рвется, – на счастье ли, во славу ли, к беде?» Главное, в стихах Льва всегда ощущаешь кожей, нервом его проницательность и чуткость ко всему, что происходит в мире людей, неотступную боль за них, воюющих друг с другом за идеи, – коммунистические, демократические, религиозные, националистические – какие угодно. Он может сорваться на крик:

Когда ж, наконец, их отпустит беда,
когда же и им улыбнется судьба –
не там – в вышине, возле спящих светил,
а здесь – на земле, среди крови и жил?
Когда же, когда же, – кричу невпопад, –
не слава отчизны, а поле и сад.
не трижды крещеного слова в висок,
а трижды взращенного хлеба кусок?
(«Россия, Россия – нейдет из ума»)

Он может горестно сетовать:

А мы все такие же, с тем же отчаяньем,
как будто лишь зло вековое наследуем.
Как будто все грозное, грязное, гневное
нам ближе по крови и легче по действию…
(«Какие умы между нами встречаются»)

Или иронизировать про «всего лишь двурукого, двуногого и только с одной головой», который может строить небоскребы и говорить с Богом и крушить эти небоскребы «с загадочным рвеньем» и «кровь лить рекой». Или восклицать с отчаяньем: «Еврей, еврей, ну что он хочет, ну что там делается в нем?» («Еврей, еврей – всегда местечко») В любом случае – достучаться бы до человека! «Господа, скажите Каину…» – кричит и не может докричаться Ева в ленчиковской поэме.

Сегодняшнему человеку не хватает чувств. В грохоте, пыли и грязи жизни он отлучен от тишины, от мыслей, ему некогда быть самим собой. Стихи Ленчика, как и все его творчество, прежде всего заставляют чувствовать, размышлять. Посмотрите, как часто Лев применяет приемы усиления, доводя до высокого смыслового накала: «Отшумели, словно листья на ветру, отзвенели, отгорели, отмечтали», «еврейская тема – загвоздка, закваска, завязка души и свечи на ветру», «еврейская тема – причин подоплека, ужимка, ухмылка, увертка, скандал», «ведь все начиналось с какой-то песчинки, с какой-то молекулы, льдинки, луча». Причем каждое слово, как прыгающий мячик, поворачивается другим боком, иным смыслом, добавляя все новые «вкусовые» оттенки. Или вот такое построение строфы, как в стихотворении «Mother Nature»: каждая строка начинается с «и» – «и буйство… и разные… и волчий взгляд… и пыльный день… и поединок Дьявола… и таинство победы». Другая строфа: с «с» – «с печалью… с размахом… с огнем… с повадкой…». Точность слова – это его конек, он не успокоится и не выпустит стих «в свет», пока не добьется необходимой гаммы музыки и света, гармонии мысли и слова. Ловлю себя опять на том, как «заразительны» его стихи, если сама поддаешься этому ритму слов.

Поэт исследует природу человека и природу вещей и приходит иногда к неожиданным выводам, как будто находит некое успокоение и желанное равновесие:

Бог, сильнее Дьявола, – сверхдьявол,
Бог, слабее Дьявола, – слабак.
Так и будем жить на этих сваях
плохо, хорошо и кое-как.
И сводить друг с другом будем счеты,
и любить, и ладить, и прощать,
а когда долюбим до чего-то,
будем понемногу убивать.

Или в другом стихотворении – «Такая планета» – он все перипетии, от стихийных катаклизмов до озверелого терроризма, объясняет с невозмутимой мудростью древнего философа: «И все говорят, что сносился в планете какой-то там поршень, а я утверждаю: в ней страсти такие – ни меньше, ни больше». Но в этих стихах невзвинченная интонация – всего лишь поэтическая уловка, обман, здесь под серым пеплом спокойствия кроется все тот же жар чувств, все тот же крик. «Мы только модели вселенского шквала», – говорит Поэт. В своем творчестве, где органично переплелась тоска по России и боль еврейской темы, любовь к женщине и ощущение себя в единстве с природой, он национален и наднационален одновременно. Он всечеловечен, потому что Поэт. Для художников слова, к категории которых несомненно принадлежит Лев Ленчик, нет запретных тем, нет неприкасаемых имён, нет абсолютных идей, всё их творчество направлено на то, чтобы призвать людей самостоятельно думать.

…Бытует мнение, что литератор не может состояться в отрыве от своих корней, своего отечества, своего читателя. Когда я это слышу, то рассказываю, что во Флориде, где Поэт прожил два последних десятилетия своей жизни, есть удивительные мангровые деревья. Они растут в прибрежной полосе, в воде, где практически нет почвы. У этих деревьев корни – воздушные. Они сплетаются в крепкий каркас, задерживающий твердые частички ила, и образуют настоящие леса. Биологи утверждают: мангровые заросли на воздушных корнях настолько прочны и надежны, что в состоянии противостоять даже разрушительным ураганам, которые здесь нередко свирепствуют. Ученые утверждают, что безопаснее всего при приближении урагана укрываться в мангровых лесах. Так и в творчестве дело не в том, откуда растут корни, главное, что они есть. Поэт весь свой мир носит в себе, в том числе и корни, и память, и талант. И это не могут разрушить никакие политические и иные ураганы.

P.S. О том, как приобрести новую книгу Л. Ленчика (равно как и его книги прошлых лет «По краю игры» и «Свадьба»), можно узнать, отправив свой запрос по адресу: valentinalenchik@yahoo.com