НАША МОЛОДАЯ СВОБОДА

 

Anatoly Golovkov

11 ч.

 

 · 

НАША МОЛОДАЯ СВОБОДА

ГОРБАЧЕВУ – 90!

Великий и ужасный, умный и доверчивый, прагматичный и сентиментальный, — все это о Михаиле Сергеевиче Горбачеве, давшем нам впервые вольно дышать, говорить и петь. О первом и последнем президенте СССР.

Как-то утром мы, привыкшие встречать рассвет на кухнях, проснулись и увидели, что «кухней» стала вся страна, вышла на площади и от радости превратила свои города в сплошные «Гайд-парки».

Одни вспоминают о Горбачеве с брезгливым пренебрежением, другие — с равнодушием, прибавляя к нему местоимение «этот», вот уж такой-сякой! Третьи — с ненавистью.

Его попрекают Вильнюсом, Ригой и Баку, не говоря уже о Карабахе, Фергане и прочих несчастьях.

Я бы тоже мог.

В Вильнюсе спецназовцы избили кинооператора Сашу Демченко — недавно он ушел от нас навсегда.

В Риге на моих глазах погибли два оператора из группы Юриса Подниекса.

В Фергане едва не убили меня самого.

Но это не Горбачев. Это машина, которая душила и его, а потом лишила власти.

Лишила власти, но не лишила чести.

Мы с ним много раз встречались. И в 96-м, по ходу президентской компании, и раньше, и позже.

На фоне шизофрении дикого капитализма я воспринимал его, как близкого по духу человека. Он тоже улыбался и махал рукой, у него какая-то феноменальная память на лица и имена людей.

Он благоволил к журналистам его призыва. К тем, для кого потом публицистика закончилась, поскольку профессионалы стали никому не нужны. Не только пишущие, а никакие вообще.

Как-то я встретил Горбачева на приеме в одной газете, с шефом которой он и по сей день дружит тепло.

Михаил Сергеевич стоял со стаканом, я подошел к нему, он сказал:

— Тоскливо здесь. Как-то не по-русски.

— А как бывает по-русски? — спросил я. — Выпили и закусили?

— Нет, не так. Выпили — и спели!

— Так давайте споем?

Невдалеке народ прилип к фуршетному столу, нагребая в тарелки что ни попади и не обращая на нас внимания.

— А что? — с неожиданной готовностью сказал Горбачев. — Почему бы и нет?

— Может, вашу любимую?

Я знал, что из любимых у него — «Летят перелетные птицы».

Экс-президент откашлялся.

— Начинай, — сказал он, — а я подхвачу.

— Я не все слова твердо знаю, только первый куплет.

Горбачев посмотрел на меня иронично.

—То есть, до каких слов я могу на тебя рассчитывать?

— Ну, там, где начинается про Африку.

— Сам ты Африка, — сказал Горбачев. – Не бойся, поехали!

И мы грянули в два голоса Матфея Блантера на слова Моше Исаковского

Мы запели:

«Немало я стран перевидел,

Шагая с винтовкой в руке,

Но не было горше печали,

Чем жить от тебя вдалеке».

Пел он чисто, замечательно, приятным высоким баритоном.

Я не думал, что пою с Нобелевским лауреатом, тем, кто изменил мой мир и мир вообще, кто навсегда останется в мировой истории.

В этот момент мы просто пели про то, во что одинаково верили.

Спасибо, что Вы были и есть! С юбилеем, Михаил Сергеевич, и низкий Вам поклон!