Фото из СМИ
ЖИДОВОЧКА
рассказ
Салон самолета. Ночь.
Лету до аэропорта в Лоде часа три. Говорит она на чудовищном сленге,
характерном для пограничной полосы между Россией и Украиной. Но голос ее
шепчущий мягок и мелодичен, а потому не вызывает раздражения.
- Дядю, ты спишь?
- Нет.
- Дядю, а там чего – одни жиды?
- Евреи.
- Так без разницы.
- Есть разница.
- А якая?
- Скоро узнаешь.
Пауза.
- Дядю, ты спишь?
- Сплю.
- Тоды сюда слухай.
- Ну, «слухаю».
- Я ж сирота, дядю. Детдомовская. Папка и мамка в автокатастрофе сгинули.
Я малая была зовсим… Посля у бабки жила отцовой. Злая была бабка. Ее паралич
стукнул, а меня в детдом…. У нас заведующая – Шутова Катя Ивановна, слышал?
- Нет.
- Ну!.. Всем нам мать родная, нежная такая… Это че, стих?
- Похоже.
- Ну, я даю. Надо бы ей отписать в рифму. Она теперя на пенсии, и детдома
нет. Разогнали нас – кого по родичам, а кого в интернат при училище. Меня на
фрезерное дело определили – ученичкой. В детдоме лучше было: кормили, та
простыни давали, а етом интернате прям на матраце и спишь, а Гусева на фанерке
спала. Говорит, что для спинного хребта, но врет, потому
что хребет – не хребет, а матрацев боле не было… Дядю, да ты
спишь?
- Нет.
- Ты не думай. Я теперя знаю, кто такая. А раньше-то долго не знала.
Зеркало увидела в первый раз в классе пятом. Ну, чтоб с понятием в его
смотреть. Смотрю, вроде рожа у меня не как у всех. Все белявые, а я – одна
чернота, и волос стружкой. В детдоме был у нас один китаеза, а так все похожие,
как родня… Ладно, меня никто сбочь не ставил. Я боевая, сам видишь… Тут пока…
- Чего замолчала?
- Надсмехаться будешь?
- Не буду.
- Ты человек-то хороший?
- Вот этого не знаю.
- Ладно, расскажу… Як засмиешься – отсяду.
- Договорились.
- Ну вот… У нас на территории столбы меняли. Деревяшка-то вся сгнила. Упал
даже один столб…. Иду, значит в мастерские, а он на столбе сидит с «когтями» и
свистит, как птица. Так красиво свистит. Стою внизу и слухаю, не могу дальше
идтить, а он посмотрел на меня и говорит весело так: «Тю, жидовочка!»
Испугалась чегой-то и… улет… В субботу гостюю у директорши нашей – Кати
Ивановны. Она мне и казала, что «жидовочка» – значит евреечка. Я, значит, такая
и в документе, и обижаться не надо. А я и не обиделась. Я тогда совсем не
понимала, что люди разные бывают. Мне сколь было рокив – чуть 15 исполнилось…
Этого, с когтями, оказалось, Женечкой звали. Он меня отыскал через неделю и
гуторит, что забыть не может, что я ему в сердце запала. Любовь, значит. Ему 18
рокив и по осени в армию, а мне – сам видишь. Только я его тоже забыть не
могла, а все верила, что он возвернется и мне опять те слова скажет. Так и
вышло… Значит, гуляем мы с Женечкой. Я до него нецелованная была зовсим, а
после целованной стала. Я была на все согласная, потому что любовь без памяти,
но он боле ничего не хотел, а гуторил, что из армии возвернется – в жены меня
возьмет по закону, если верность сохраню свято. Он божился, что другой любви
ему не надо. Одна нужна и до гроба… Так …
Потом
они пришли, прямо, значит, в интернат: двое – очкастая такая
и тощий с великим носом.
Мы с девчонками как раз бульбы ворованной
нажарили, а эти меня в коридор кличут. Гуторят, что им на меня наш замначцеха
показал – Гинзбург Михал Григорич. Он за училище в ответе был. У него, значит,
документы мои и метричка, где прописано, что мама моя погибшая была еврейской
национальности. Значит, и я такая, и могу ехать в государство Израиль, там
учиться и жить. Я с ими гуторю, а сама думаю – голодной быть, потому как девки
картоху сожрут непременно всю, до корочек… Ни, гуторю, не могу никуда ехать,
потому что у меня парень есть Женечка… Толчемся, значит, на лестнице, и я им
усе про нас. Женечка, пытают, тоже еврей? Этого, гуторю, не знаю, без
надобности было знать. Ты спроси, просят, а завтра мы возвернемся за ответом….
Тут как раз и Женечка. Толчемся, значит, на лестнице – я и все ему про то.
Послухал Женечка и грустный стал зовсим. Папа, гуторит, у меня осетин, а мамка
пополам Россия с Украиной, а тебе, Анночка… Ты понял, меня Анночкой звать?
- Понял, понял.
- А тебе, гуторит, Анночка ехать в етот Израиль надо обязательно, потому
как здесь не выкарабкаться, даже с «когтями». Там, гуторит, государство сытое,
и о детях забота. Он от соседей слышал и по телеку бачил. Что бывает
террор, так этого добра и у нас хватае… Женечка-то при семье у него все есть: и
соседи и телек. Там, гуторит, ты будешь не сирота… И простыни, спрашиваю, дают?
Непременно, гуторит, ты чего плачешь, ты не плачь… Я ж тебе никакой не
помощник. Мне ж в армию, может в Чечню, а там … Что обо мне думать? Я тогда
слезы утерла, за руку Женечку взяла, девулек всех выгнала… и велела ему меня…
чести девичьей лишить – тогда поеду, он, значит, в армию свою, а я – в
государство Израиль. Правильно?
- Не знаю, Анночка, тебе видней.
- Он возвернется через два года. На столбах посидит, денег на билет
накопит и ко мне прилетит. Так?
- Вполне возможно.
- Теперь, дядю, кажи…. Женечка гуторил, что в етом Израиле на своем языке
говор?
- Верно… Ивритом язык называется.
- А як на ем любовь?
- Ахава.
- Ахава, - тихо повторила Анна, будто примерила на себя это непривычное
слово…
Последние 20 минут полета она отсидела молча.
Девочка – женщина с прекрасным лицом юной красавицы из песен мудрого и
страстного Соломона. Внутри Анны пряталось существо, совсем непохожее на ее
облик. Как-то помирятся эти двое? Как поладят друг с другом? Каким встретит эта
необычная девушка своего суженого через два года?.. И встретит ли?
1996 г.
Из книги "Рассказы о русском
Израиле"
Комментариев нет:
Отправить комментарий