«У этой страны нет будущего, она не способна о нем думать»
Путин создал фашистское государство, но уставшие старики, из которых, вне зависимости от биологического возраста, состоит эта страна, не хотят ни парадов, ни завоеваний, ни миссии. Начальство об этом говорит, а народ скучает. Не возражает, конечно, — себе дороже, да и зачем? — но смотрит в сторону и ждет, когда можно будет разойтись. Точно как на политинформации в советское время.
Эта женщина была когда-то молодой, строила планы, надеялась на успех. Она любила, в том числе и Путина, но любила много лет назад, сейчас всё в прошлом. И бабье лето у этой страны тоже было. Это зима 2014 — Олимпиада в Сочи и аннексия Крыма. Но и оно давно прошло. От Олимпиады не осталось ничего, даже скандалы с мочой вытеснены из памяти последующими событиями, от Крыма осталась только злоба на весь мир, а радость ушла.
Это атомизированная страна. В ней не сочувствуют друг другу. То есть близкие, конечно, сочувствуют и переживают друг за друга, но то, что происходит в одной части страны, не волнует другую.
Бомбежки Белгорода, например, оставляют равнодушными жителей Тюмени. Так уже много раз бывало во время региональных катастроф и потрясений. Когда, например, следили за событиями в Хабаровске, то это был азартный, спортивный интерес — как за футбольным матчем. Смогут хабаровчане или нет, сдастся Путин или начнет сажать и стрелять? Захватывающее было зрелище. Но не было сочувствия людям Хабаровска, которым плюнули в лицо и поставили начальником над ними клоуна. В этом смысле это не страна (воспринимающаяся как большая семья), а территория. Никакого чувства "МЫ" у этой страны нет.
Оказавшись под бомбами, эта страна будет прятаться в убежищах, проклинать бандеровцев, Путина и Байдена, но это будет только там, где падают снаряды. Остальным территориям будет наплевать. Никакого «Вставай, страна огромная» в массовом масштабе не будет.
Страна не просто атомизирована, но и разделена на отвергающие друг друга слои и классы. Такой сепарации, такого неприятия «чужих» внутри собственного народа не было со времен Гражданской войны. А элита и вовсе воспринимается как нечто враждебное. Если бы дроны разорвались на Рублевке и в Ново-Огарево, куда, похоже, и летели, остальные люди только порадовались бы.
У этой страны, как у очень старого человека, нет будущего, она не способна о нем думать. Есть только прошлое. И, как несчастливый старый человек, страна не воспринимает свое прошлое успешным. Она не смотрит с гордостью на плоды своих усилий, на дело рук своих, она не говорит себе, что не зря жила. У нее (на уровне страны, а не индивидуальной судьбы), наоборот, ощущение, что жила она бессмысленно. Ее прошлое не конвертировано в будущее — условно, в детей и внуков: они сами по себе, а сегодняшняя страна — сама по себе. Страна не может, да и не хочет сказать себе, что да, всё плохо и тяжело, зато мы обеспечили жизнь следующим поколениям.
У этой страны, как у глубокого старика, пораженного глобальным скепсисом, нет героев. Ее ничто не восхищает и не вдохновляет, за всеми поступками, даже самыми благородными, она видит только корыстный интерес. И деньги, которые собирают на политзаключенных, украдут, и Украине западные страны помогают, чтобы захватить что-нибудь. Но и с «государственной» стороны героев нет. Телевизор пытается их придумать: раньше — донецких бандитов, всяких Гиви с Моторолами, сейчас — солдат, погибающих в Украине. Но не получается. Вся Москва увешана одинаковыми портретами павших — всем плевать. Пар в свисток.
Эта страна уже не способна начинать новое. Ее не интересуют ни почившие в бозе национальные проекты, ни прорывы, ни подъем Севера или Дальнего Востока, ни обещанные Шойгу новые города в Сибири. Она хочет жить на накопления и беспокоится лишь о том, чтобы их не отняли. Подавляющее большинство населения пребывает в самоощущении пенсионера, даже относительно молодые и работающие люди.
Эта страна не хочет того, что делает государство от ее имени. Ее не интересуют придуманные Путиным запреты говорить по-русски на Донбассе, ее не интересует распятый мальчик и биологические лаборатории, призванные сделать русских женщин бесплодными. Всё это не находит отклика. Воспринимается как белый шум, барские забавы. Бандеровские зверства, о которых рассказывает телевизор, даже не щекочут нервы, не становятся предметом обсуждений в своем кругу. Посмотрели и пошли спать.
Эта страна не хочет империи. Русское имперское сознание — миф; в отличие, разумеется, от имперской политики государства. Так называемые имперские боли возникли лишь в середине нулевых, а когда в начале девяностых рушилась империя, их не было. И не было ни одной акции — а акции тогда были легальны и безопасны, выходи не хочу, — с требованием ее сохранить. Вернуть, например, силой Литву или Азербайджан под руку русского царя. Не надо было людям этого.
Собственно, национальной солидарности у большей части населения этой страны тоже нет. Точно так же, как в Тюмени нет сочувствия Белгороду, в России не было сочувствия соотечественникам в Туркменистане и в других местах, где тех действительно притесняли. Требований к государству защитить как-то русских людей, попавших под власть средневековых феодалов, тоже не было.
У этой страны нет лидера — есть распорядители. Лидер вызывает если не любовь, то интерес. Его слова важны. Радиообращения Рузвельта слушали по шестьдесят миллионов из стодвадцатимиллионной тогдашней Америки. А пресс-конференции и прямые линии Путина уже давно не смотрит никто, кроме тех, кому это положено по должности.
Нет никого, кто, пропустив его выступление, станет выспрашивать соседа: так что же он сказал? Неинтересно. Смеяться над ним эта страна тоже уже не хочет. Только равнодушие.
Да и идентификации с президентом у страны нет. Никто, кроме, разумеется, бившихся в падучей телевизионных «экспертов», не почувствовал себя оскорбленным ордером на его арест — лишь безразличие и иногда злорадство. А когда Песков объявил, что атака дронов на Кремль — это покушение на убийство Путина, никто не взволновался. Ну, покушение — и покушение. Нам-то что до этого?
У этой страны, как часто бывает у старых людей, очень низкая самооценка. Она верит, что свобода ей противопоказана, — мы ж такого натворим! Она верит, что с ней надо обходиться жестко, как Пётр Первый или Сталин, она согласна, что ни сейчас, ни в прошлом не способна была произвести что-нибудь конкурентоспособное (правда, с удовольствием компенсирует сама себе эту неспособность своей духовностью).
Но эта страна поверила — и это очень серьезно и имеет ужасные последствия — в то, что все ее ненавидят и хотят ее погибели. В контексте этого мироощущения ей легко было принять, что на нее напало НАТО, и что «мы» опередили их буквально на несколько часов.
Но это всё тоже вяло, без энтузиазма, без энергетики. У страны уже нет ни сил, ни желания реагировать на реальные или воображаемые угрозы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий