Сказка о том, как один еврей СССР развалил.

 Владимир Рабинович.

Сказка о том, как один еврей СССР развалил.

А вы знаете, что на нашем заводе Освальд работал? А знаете где? Хотите, я вам покажу. Вот, смотрите, как чисто, а ведь это механический цех. Автоматы газированной воды. Работяги из литейки газировку с солью пьют. А какой мощности компрессоры на машинах с газировкой. Здесь один промышленный на все три машины. Такой газировки больше нет нигде в мире. Здесь концентрация СО–2 в десять раз выше, чем в бытовом сифоне. Понимаю, вы не за этим пришли. Проходите, не бойтесь. Здесь к таким, как мы с вами, давно привыкли. И обратите внимание, какая кругом чистота. Это одна из особенностей нашей беларуской жизни – чистота, доходящая до стерильности.

Ну, вы же, наверное, знаете, что он (а может и не он, кто сейчас разберет) застрелил этого Джона Кеннеди, американского президента.

Наши ребята с Комсомольской оперативно сработали. Не успело ещё отгреметь эхо рокового выстрела, как они уже были здесь. Это место, где он работал, отгородили, а потом и вовсе цех закрыли. Первыми московские приехали посмотреть. Их старший обошел токарный станочек, на котором этот американец работал и разочарованно говорит: «Вы хотите сказать, что на этом говне трудился человек, который застрелил президента Соединенных Штатов Америки от демократической партии? Кому вы мозга ****е»

Короче, товарищи из Москвы остались неудовлетворенными. А когда они уехали, директор завода собрал нас и говорит:

— Всем — ****ец, но прежде всего вам, - он указал пальцем на меня и на начальника цеха. - Что будем делать, какие имеются предложения?

А я говорю, что ситуация сложная, самим нам ее не разрешить, нужно звать.

Директор молодой, неопытный, только недавно пришел, спрашивает:

— Кого?

Все в один голос говорят:

— Еврея.

Тогда директор завода спрашивает у начальника отдела кадров:

— Неужели у нас на заводе ещё они остались?

— Есть один, — отвечает начальник отдела кадров, — с довоенных времен. Мастером участка в одиннадцатом цеху. Послали за евреем электрокар. Привезли. Все смотрят. Да, действительно еврей.

Объяснили ситуацию. Еврей послушал нашу историю и говорит:

" Я извиняюся, конечно, но КГБ прав, станок не соответствует важности исторического момента. Заберите с моего участка и поставьте вместо этого уебства паровой молот. Мы им все равно не пользуемся, он только место занимает. Молот, если что, в рабочем состоянии."

А здесь, как раз, партийная делегация из Туркмении. Их по программе сперва к вечному огню, потом в Хатынь, потом на Нарочь — в беларуский Артек, потом еще что–то, я уже не помню что. А они заскучали и говорят:

— Как бы это "освальдова" посмотреть.

С Комсомольской отмашку дали, мол, «Хер с ним, показывайте».

Мы их на автобусах на завод, подводим к рабочему месту, показываем. Но это же ч***и , они нихера не понимают, что это такое перед ними размером с двухэтажный дом. Тогда старший мастер говорит Гришкевичу: "Паша, дай один раз". А сам повернулся к этим и говорит: "А это, товарищи, рабочее место Ли Харви Освальда, который застрелил из винтовки с оптическим прицелом у галаву тридцать пятого по счету президента Соединенных Штатов Америки Джона Фицджеральда Кеннеди! " Гришкевич как ебнет тем молотом, так туркмены аж на колени попадали. Короче, товарищи остались довольны.

Ну, и пошло. Стали возить экскурсии из братских республик, из соцлагеря и даже, если представители прогрессивных сил, из капиталистического мира, паглядеть.

Так прошло какое–то время, и вот, однажды, собирает нас директор завода и говорит: "Так мол и так, политика Партии и Правительства – хозрасчет и мы тоже не исключение. Что нам делать с седьмым цехом, он на нас висит". Все высказываются, но как–то в общем, вяло и не по существу, а сами смотрят на еврея. Еврей все понял и говорит:

— Давайте сделаем туризм.

Парторг возражает, что по Освальду вам делать экскурсии никто не даст.

А еврей говорит:

— Причем здесь Освальд. Тема будет: "Жизнь, труд и быт беларуских рабочих". По заводу проведем и организованно в седьмой, а экскурсоводу пять минут на рассказ, потом включаем молот, а в конце пустим рабочих, которые Осю знали лично, дружили с ним, выпивали, там, закусывали. Им можно задавать вопросы.

— Где я вам этих рабочих найду, столько лет уже прошло», — говорит начальник отдела кадров.

— А и не надо тех самых, возьмем пару артистов с Янки Купалы, переоденем в сменку. Зарплаты у них в театре инженерские. От подработки, я думаю, никто из этих нищебродов не откажется, — говорит еврей.

И так все хорошо он продумал, так быстро все по его сценарию заладилось. Бюджет заводской дополнительно средства получил, всему цеху премиальные, а в конце года тринадцатая, ****ь, зарплата.

И тут случается ЧП. Что вы думаете, поймали агента, который приехал вместе с группой лабесов, наши с Комсомольской его тут же вычислили и повязали. Скрытой камерой фотографировал паровой молот. Взяли, как говорится, с поличным, привезли в Управление и говорят:

— Ну что, цэрушник, попался?

А он отвечает:

— Товарищи, я не с ЦРУ, я частное лицо.

— А почему тогда фотографируете?, — спрашивают у него наши ребята с Комсомольской.

А он говорит:

— Людям интересно, что тут у вас было. Они за это большие деньги готовы заплатить.

Когда про деньги услышали, позвали того самого еврея и спрашивают, что с мол ним делать, с этим фотографом? А еврей говорит:

— Это не секретный объект, мы даже не можем его посадить за шпионаж. Только мне кажется, что он тоже еврей. Дайте с ним один на один переговорить.

С Комсомольской спрашивают:

— Сколько времени тебе нужно?»

Еврей говорит:

— Да десяти минут хватит.

— А как ты с ним будешь разговаривать, ты знаешь английский?

— Это же аид. Как–нибудь найдем общий язык.

Неизвестно о чем они там говорили, и не десять минут, а гораздо больше, но в конце–концов поступило предложение на совместное беларуско–американское предприятие.

А на дворе уже перестройка, гласность, Горбачев и вообще абы что. Ребята с Комсомольской говорят:

— А чем мы хуже.

В тот же момент подняли архивы по этому Освальду, пробежались по его друзьям. У Освальда много оказалось знакомых в Минске. Парень он был общительный. Язык быстро выучил. Девки ему наши нравились, выпить был не дурак, увлекался фотоделом. Собрали все фотографии из семейных альбомов, а кое где даже негативы, добавили спецматериалы из своей собственной коллекции и вмиг на Типографской напечатали роскошный фотоальбам на трех языках в сто тысяч экземпляров. Реализовали все в один месяц. На экспорт.

Все довольны. Музей работает, альбом продается, валюта в республику течет золотым потоком, и тут вдруг из Москвы звонок, мол, что там у вас в Синеокой, бля, творится, почему не ставите в известность. Наши перепугались, кинулись к еврею. Мол, что будем рабиць?

Еврей сразу смекнул:

— Московские в долю хотят. Сейчас начнется.

Наши перебздели и говорят:

— Ты все это заварил, ты и расхлебывай.

А еврей, всегда такой спокойный и интеллигентный пожилой мужчина, вдруг вскочил и как закричит:

— Товарищи, сколько можно это, нахуй, терпеть, заебало это вмешательство во наши внутренние дела. Жаба их душит, если у кого–то где–то получилось, если у кого заладилось. Долю им, с какого х*я им долю, что они полезного сделали, чтобы эту долю иметь.

А наши спрашивают:

— Так что делать? Ты конкретно посоветуй.

— Разводиться! – кричит еврей.

— В смысле? — не понимают наши.

— Да очень просто. Послать этих москалей на.уй.

— Как?

— Обыкновенно, собраться, сделать заявление и обсудить организационные вопросы.

— А где?

— Что где. Да хотя бы у нас, в той же Беловежской Пуще.