М.Наки― Программа «Особое мнение». У микрофона – Майкл Наки. В гостях у нас журналист Леонид Радзиховский со своим особым мнением. Здравствуйте!
Л.Радзиховский― Добрый день.
М.Наки― В прошлом эфире, который был уже месяц назад, даже чуть побольше много было времени посвящено Петрову и Боширову, которые уже и не Петров и не Боширов. А сегодня вот к 100-летию ГРУ Владимир Путин предложил вернуть военной разведке прежнее называние вместо существующего сейчас ГУ Генштаба. Как вам кажется, называние – это, вообще, важно для этой организации?
Л.Радзиховский― Если для нее ничего другое не важно, то эта реформа сгодится. Если других придумать невозможно, то почему бы этой не заняться?
М.Наки― А зачем возвращать, на ваш взгляд? Почему, вообще, есть какая-то мания в последнее время вспоминать, громко отмечать – там НКВД, ГРУ – события, возвращать старые названия? Вы в этом усматриваете какую-то логику?
Л.Радзиховский― Логики я в этом особой не усматриваю, а стиль – да. Если нету абсолютно завтра, то сегодня сводится к вчера. Мы живем в стране, у которой нет принципиально никакого будущего, нет того, что называется проектом. Его нет ни в одной сфере, а уж в политике тем более. Живем задом наперед. И вполне естественно, что если вы смотрите назад, то вы видите то, что было. Вот можно называния возвращать. Это тоже характерно. Мы не живем в прошлом, потому что жить в прошлом нельзя, невозможно по законам природы.
Но мы не живем, естественно, и в настоящем и уж, тем более, не думаем о будущем. Что же нам остается? Ответ очевиден: имитировать прошлое, изображать это прошлое таким, каким мы его пытаемся представить, пытаемся вообразить.
Вот эти имитации, игра в эти имитации составляет содержание российской политической и в значительной степени социальной жизни. Поэтому интерес к имитации называний вполне понятен. Но и имитации какие-то ублюдочные, например, нету почему-то дворянских титулов. Дворяне у нас есть, у нас общество сословное. Дворяне есть, наследственное дворянство есть, а дворянских титулов нет, хотя есть люди, которым бы они, очевидно, пошли. Например, граф Шувалов. Князья Нарышкины. Да и другие люди, я думаю, если немножко так поднапрячься, то и князь Володин сгодится. Или, допустим, барон Жириновский-Эдельштейн, барон Жириновский фон Эдельштейн. Мне кажется, недурно бы прозвучало.
Поэтому, может быть, это следующий этап развития нашей имитационной политической системы. Но, в принципе, всё логично.
М.Наки― Направление на имитацию и отказ от будущего и настоящего – это осознанные действия, на ваш взгляд, или следствие какой-то безысходности?
Л.Радзиховский― Ну, конечно, это следствие безысходности. Что же тут осознанного? Хотели, как лучше, а получилось, как всегда.
Когда Путин пришел к власти, он ведь вряд ли думал, что он будет просто имитировать то, чего никогда не было. Имитировать образ того, чего никогда не было. Нет, конечно. Он, наверное, искренне думал, что у него есть проект. Ну, а дальше – шли, шли, описали полный круг и вернулись в тыл того, откуда вышли. Вначале было очень хорошо. Торговали, веселились. Восстановительный рост экономики плюс цена на нефть поперла. Хорошо? Хорошо. Первая часть «Сказки о рыбаке и рыбке».
Потом моча ударила в голову. Не хотелось уже быть вольную царицей, а захотелось стать владычицей морскою, и чтобы Золотая рыбка была на посылках. Приехал в Мюнхен, встал на трибуну и стал говорить, что он владычица морская, «а вы тут у меня все со своими пробковыми шлемами у меня на посылках». Казалось, что это шаг вперед. А оказалось, что он просто развернулся и оказался в тылу у самого себя со всей страной. Вот мы и попали сами себе в зад. Так бывает, вообще говоря. Это не первый и не последний случай таких круговых движений в истории. История по некоторой теории, как вы знаете, развивается по спирали, но никто не уточнял, в какую сторону направлена спираль – вверх, вниз? Вот наша спираль, мы-то думали, что она идет вверх, но в соответствии с правилами исторической относительности выяснилось, что спираль идет вниз, и она вонзилась нам, так сказать, в седалище.
М.Наки― Насколько я вас понял, Рубикон был, собственно говоря, в 2007-м с Мюнхенской речи Путина. И был ли этот Рубикон, на ваш взгляд, точкой невозврата? Мы только туда будем двигаться, куда вы указали или есть какая-то вероятность разворота?
Л.Радзиховский― Нет, вероятности разворота нет. В 2007 году никакой точки невозврата не было. Конечно, господа в пробковых шлемах с изумлением слушали всё это и только пот вытирали, когда человек встал на трибуну и стал говорить им, что «вы козлы». Причем это было сказано именно буквально: «Вы козлы». То есть когда в политике начинает спор, борьба и так далее, то оно может быть разная, правильно? Можно, например, сказать: «Меня как лидера такой-то страны не устраивают такие-то ваши решения. Если вы измените такие-то и такие ваше решения, то меня это будет устраивать, и я изменю такие-то и такие решения». Это называется то, что принято обозначать «рациональная политика» или политический торг.
Можно сказать иначе: «Просто вы уроды. Вы бездарные, трусливые, беспомощные, никчемные уроды, которые нарушают все правила, в том числе свои. А я красавец. И поскольку я красавец, то имею привилегию вести себя как красавец, то есть посылать вас, уродов, туда, где вам самое место». Эта речь отличается от первой речи тем, что, поскольку не предъявляется вообще никаких конкретных претензий, то, соответственно, тема для спора отсутствует. Ты красавец, мы уроды – всё. Но это не есть повод для разрыва отношений. Западные господа и не такое слышали, да и сами при случае умеют выступать довольно своеобразно.
Но дальше – больше, как говорится. Всё это начало – «это», то есть те морально-этические претензии, которые у нас были, претензии на то, что мы красавцы, а вы козлы, претензия на то, что «холодную войну» мы выиграли, а вы, козлы, проиграли. Дальше эти общие претензии начали материализовываться. И чем больше они материализовывались, тем больше сужалась возможность для разворота. А после того, как они окончательно материализовались, как всем известно, в Крыму, это и стало точкой невозврата.
Л.Радзиховский: Игра в имитации составляет содержание российской политической и социальной жизни
Почему это точка невозврата? Потому это точка невозврата, что Россия никогда и ни при каких условиях и даже после Путина из Крыма, естественно, не уйдет, так же, как, кстати, и жители Крыма никогда не расхотят быть гражданами России (они хотят быть гражданами России), а господа в пробковых шлемах никогда этот каприз Золотой рыбки не признают законным.
С течением времени острота этой темы может спасть, как спадали и не такие темы, гораздо более острые темы спадали. Но для этого нужно, во-первых, очень много времени… То есть первое: уход Путина. Второе: очень много времени. Третье: очень сильное изменение всей российской политики, кроме вот этого крымского вопроса.
Поскольку пока ни одного из этих условий выполнить невозможно – Путин как минимум до 24-го года остался, политика России не меняется, — то, соответственно, такая физическая точка разворота, точка невозврата. Дайте мне точку опоры… и я отправлю свою страну в нокаут. И мы получили эту точку опоры и отправились торжественно и радостно, с широкой улыбкой на лице в тот самый исторический нокаут. Но, конечно, Крым – это отнюдь не причина, естественно. Это только четкая фиксация положения вещей, повод, который окончательно зафиксировал положение вещей.
М.Наки― Куда ведет эта спираль помимо обозначенного места в более прикладном плане?
Л.Радзиховский― Да никуда. Будем гнить, подгнивать и гнильцы наживать. Никуда она не ведет. Не будет ни знаменитого распада России, о котором все с утра до ночи только и говорят. Одни – с вожделением, аж слюной капают, когда она, наконец, распадется, другие – с ужасом, третьи – еще с чем-то.
Никакого распада не будет. И Зимбабве мы никакой не станем. Мы недостаточно талантливые, чтобы стать Зимбабве. Чтобы превратиться реально в Зимбабве или Сомали, или в Верхнюю Вольту с ракетами, надо быть истинно талантливыми людьми. Потому что, имея такие исходные карты, какие имеет Россия, проиграть их до зимбабвийского уровня, наверное, невозможно.
М.Наки― Сейчас сделаем небольшой перерыв и вернемся к особому мнению Леонида Радзиховского.
М.Наки― Программа «Особое мнение». У микрофона – Майкл Наки. И это особое мнение Леонида Радзиховского. Тут в чате YouTube предполагают, например, что спираль, обозначенная вами, ведет в рай. Как вы, наверное, слышали высказывание нашего президента, что мы все попадем в рай. Более того, вчера он еще и выступил на Всемирном русском народном соборе, который под эгидой РПЦ проходит. Два этих совпадения, два события, на ваш взгляд, как-то очерчивают возможный путь, по которому мы идем, «мы» – в плане власти?
Л.Радзиховский― А совпадение какое, я не понял?
М.Наки― Первое – это разговор про рай. А второе – это выступление впервые в его, так сказать, в президентском качестве на Русском народном соборе, который под эгидой РПЦ.
Л.Радзиховский― Понятно. У Путина эта наклонность, тяга к смерти. «Да, смерть!» — это лозунг франкистов в 30-е годы. «Да, смерть!» Это у Путина не первый раз и не второй. В 12-м году когда он победил на спокойнейших, тишайших, скучнейших, тоскливейших выборах президента России, был митинг на Красной площади. Казалось бы, ну, выйди, ну, поблагодари своих скучных избирателей скучными казенными словами: «Да, ребята, спасибо большое! Я постараюсь. Будет больше чугуна и стали в стране на душу населения. Увеличим плодовитость пшеницы, понизим плодовитость комаров. Сахара – больше, соли – меньше! Строить будем больше. ЖКХ – ниже…».
Вместо этого Путин вдруг абсолютно ни к селу ни к городу, вообще без всякого повода внезапно закричал: «Умремте ж под Москвой, как наши братья умирали!» С какого бодуна надо было умирать под Москвой? Какие братья Путина умирали под Москвой? Чьи братья умирали под Москвой.
М.Наки― Во время выборов-то, да.
Л.Радзиховский― Во время выборов, после выборов… При чем тут выборы, вообще? Стихотворение Лермонтова «Бородино», 1812 год. Ну, и что? Какая связь между «Бородиным» 1812 и, еще раз повторяю, скучнейшим избранием Путина в 2012? Абсолютно непонятно. Вот вылетело из человека. Как говорится, Бах навеял. Вот сидит человек в консерватории. И вдруг как… выразиться! Все: «Ты чего, с ума сошел?» — «Да Бах навеял». Ну вот Бах навеял.
Поэтому у него такая тенденция, как говорится, не впервой. Тема его эта интересует. Почему так, я не знаю. Но насчет рая, я думаю, что сведения о том, что мы отправимся в рай, несколько преувеличены. Здесь надо опять же четко разделить две совершенно разные темы. Тема номер один – это конкретно, о чем опять же многие вопят и еще громче вопят, чем о распаде России: «Ужас-ужас! Гипс снимают, клиент уезжает! Договор по ракетам средней и какой-то там дальности будет разорван. Как только он будет разорван, начнется гонка вооружений. Как только начнется гонка вооружений, опасность термоядерной войны резко увеличится. Бах-шарах! Не успеем оглянуться – мы уже в раю или не в раю, но, короче, не будет нас».
Анекдот закончен. Анекдот рассказан – смеяться некому. Это конкретная тема: уничтожение всего прогрессивного (и регрессивного) человечества.
Но это абсолютная чушь, такая же бессмысленная, дешевая и шумная чушь, как распад России. Даю историческую справку, может быть, она кого-то заинтересует. Этот самый договор был подписан Рейганом и Горбачевым не то в 86-м, не то в 87-м году. До этого договора 40 с лишним лет никакого договора не было, а ракеты среднего радиуса действия были, в Европе стояли, и абсолютно ничего страшного от этого не произошло без всякого договора. Это справка №1.
Справка из сумасшедшего дома №2. Впервые ядерное оружие, как известно, было испытано американцами на жителях Японии в 45-м году. А в Советском Союзе атомная бомба была испытана в 49-м году. Соответственно, 4 года прошло. Да, эти 4 года Ванников, Курчатов, Харитон, Берия в первую очередь работали по 24 часа в сутки, и вместе с ними работали десятки тысяч ученых, специалистов, заключенный. Но бомбы не было. 4 года понадобилось, чтобы эту бомбу сварганить.
К 49―му году у американцев по разным оценкам было 200-300 атомных бомб. У Советского Союза, еще раз подчеркиваю, не было ни одной. И что?..
Л.Радзиховский: В 2007 году никакой точки невозврата не было
М.Наки― Не разбомбили.
Л.Радзиховский― Вообще ничего. Просто ни-че-го.
Дальше. Была война в Корее, в которой Советский Союз воевал де-факто против США и американцев к законной гордости наших патриотов разгромил. В разгар войны в Корее у США было 1200 атомных бомб, а Советского Союза их было 50. Вот такое соотношение сил. Еще раз повторяю, при этом была война. И мы американцев в этой войне разбили. И что?.. Ни-че-го.
Потому пошла уж музыка не та, пошла гонка вооружений, пошли ракеты с ядерными боеголовками, носители и так далее. Но до конца 70-х годов паритета по количеству ядерных головок не было. Американцы наклепали аж 25 тысяч этого дерьма, а Советский Союз только 12 тысяч. Это данные на середину 70-х годов. И только в начале 80-х годов мы, наконец – было величайшее достижение Советского Союза…
М.Наки― Я напомню, что у нас в студии Леонид Радзиховский со своим особым мнением. Ваша историческая справка понятна. Что было множество возможностей, но при этом никаким образом ядерной войны не произошло. Это первое.
Второе: более того, советская экономика в значительной степени сгорела из-за того, что мы как сумасшедшие клепали эти ракеты, потому что была сверхценная идея под названием «паритет». Вот любой ценой необходим паритет. Зачем он необходим, это не обсуждается. Это сакральное понятие. Вот так же, как сегодня есть сакральное слово «суверенитет». Что это означает, никто не знает, но понятие сакральное.
Когда мы, допустим, поставляем стратегический материал под названием нефть странам НАТО, чтобы они могли заправлять свои ракеты и танки, а полученные деньги они нам платят, чтобы мы могли делать новые ракеты и новые танки, а часть денег мы при этом возвращаем им в их банки – вот вся эта вместе комбинация называется суверенитет. Вот суверенитет — понятие сакральное и паритет было понятием сакральным. И мы допаритетились до того, что в Советском Союзе, действительно, было ракет столько, сколько в Америке, а в 91-м году мы обогнали Америку, и у нас было ракет двое больше, чему у Америки. И это привело нас к крупнейшему геополитическому достижению – распаду Советского Союза. Вот это была величайшая победа советского ВПК и величайшая победа нашего паритета, переходящего в суверенитета и суверенитета, переходящего в паритет.
Вывод. Первое: количество ракет не имеет никакого отношение к проблеме жизни и смерти на земле – раз. Вывод номер два: наличие либо же отсутствие договоров (повторяю: до 1987 года никакого договора не было) никоим образом не мешает жить, думать, чувствовать, любить, свершать открытия – тема номер два.
Тема номер три: Ну, вот если мы ради суверенитета, паритета или еще чего-то будем вести гонку вооружений, то воевать мы с Америкой не будем, но сами себя окончательно разорим. Это что касается первой темы, конкретного рая, обещанного нам.
М.Наки― Тут вопрос возникает у меня: Как это согласуется с наблюдаемым желанием Владимира Путина и описываемого вами к стремлению к какому-то разрушительному или смертельному опыту.
Л.Радзиховский― Это ваши слова. Я разве сказал, что у Путина есть такое стремление?
М.Наки― Конечно. Вы сказали, что вот рай за ним наблюдается, что «умереть под Москвой».
Л.Радзиховский― Ничего подобного. Я сказал, что Путин любит поболтать на эти темы. Понимаете разницу между поболтать и посделать? Вот посделать он совершенно не любит, а поболтать он очень любит. И это относится, вообще говоря, ко всей российской политике, которую мы в первой части обозначили как политику имитационную. Мы имитируем империю, хотя у нас нет никакой империи. Мы имитируем самодержавие. Самодержавие у нас, действительно, есть – это правда. Но к тому самодержавию, которое мы имитируем, оно имеет очень слабое отношение.
М.Наки― А мы какое, кстати, имитируем? То, которое было до Советского Союза или которое было в середине?
Л.Радзиховский― Нет, разумеется, мы имитируем благородное Романовское самодержавие образца Николая Павловича, ну, в крайнем случае, Николая Александровича. Естественно, мы имитируем это. К проклятым большевикам мы уж точно не имеем никакого отношения. Хотя некоторые наивные российские граждане, до сих пор ушибленные Сталиным, они видят в путине Сталина-лайт. Но это, как выражался сам Сталин… нет, не будут повторять, что по этому поводу говорил Сталин, а то обвинят в оскорблении величества. Короче говоря, Сталин был психически больной человек и абсолютный фанатик некоторого набора идей.
Путин – человек психически вполне нормальный, хотя и любит попугать, но это точно у нормальных людей бывает. И уж точно не фанатик никаких идей вообще. Так что ничего общего между ним и Сталиным, естественно нет. Я уж не говорю про то, что при Сталине дворянства не было, поскольку номенклатуру он держал в черном теле и никак не давал ей превратиться в класс дворян.
Но дело не в этом. Мы, естественно, под колокольный малиновый звон имитируем благородные романовские седины. Вот вам и Нарышкины, вот вам Шуваловы, вот вам и Эдельштейны, без которых Романовы, естественно, править не могли.
Так вот, возвращаясь к заданному вами вопросу. Путин совершенно не стремится в рай. Он любит поговорить про рай – это правда. И, я думаю, что эти разговоры — от первой конкретной части отъехали, переходим ко второй, метафизической – метафизически зачем эти разговоры?
М.Наки― Мы вернемся к метафизической части после небольшого перерыва.
НОВОСТИ
М.Наки― У микрофона – Майкл Наки. В студии с особым мнением – журналист Леонид Радзиховский. Нам тут в перерыве сказали, что немножко не те были обстоятельства Владимира Путина и что это было не после выборов, а до выборов и на Красной площади, а в Лужниках. Но это, мне кажется, не сильно влияет.
Л.Радзиховский― Нет, это абсолютно всё меняет. Естественно, что если это было в Лужниках, то слова «Умремте ж под Москвой» были единственной возможными. Что еще мог сказать Путина на предвыборном митинге в Лужниках кроме как «Умремте ж под Москвой». Это просто была его предвыборная программа. Он же выступал на предвыборном митинге. Он эту программу изложил: «Умремте ж под Москвой, как наши братья умирали». Они умереть пообещали и клятву верности сдержали в тот день, который был днем выборов, а он же Бородинский бой.
Так вот мы к метафизике, таким образом, плавно перешли, к Бородинскому-то бою. Вот, мне кажется, что, действительно, лидер страны, он же связан со страной. И метафизика – то, с чего я начал, — отсутствие будущего, остановка времени, время назад – вся эта метафизика, она внутренняя для Путина. Там что первично, что вторично, сказать трудно, то есть страна первична или личные проблемы ее лидера первичны? Но это гармоничное такое совпадение.
Л.Радзиховский: У Путина эта наклонность, тяга к смерти
Отсюда эта метафизика остановившегося времени, желание в рай, желание отряхнуть прах от ног своих – вот всю эту чепуху, всю это надоедливую, бессмысленную, отвратительную чепуху: эти гнусные пенсии, это подлоге ЖКХ, эту вечную нефть, нефть, нефть, которую они никак не напьются…
М.Наки― Земное вот это всё.
Л.Радзиховский― Всю эту мелкую дрянь, которая окружает со всех сторон. Вот желание… хватит, попахал человек на галерах, в этой нефти, с этими ЖКХ, пенсионерами проклятыми. 18 лет мучился, и вот хочется всё скинуть, отряхнуть и воспарить, наконец, в рай, понимаете? Но…
М.Наки― Что-то держит?
Л.Радзиховский― Что-то держит, что-то держит. «Когда б не неизвестность после смерти, далекий край, откуда ни один не возвращался, не склоняла воли мириться лучше со знакомы злом, чем бегством к незнакомому стремиться. Так всех нас в трусов превращает мысль и вянет как цветок решимость наша в бесплодье умственного тупика. Так погибают замыслы с размахом от долгих отлагательств»
Вот та метафизическая трагедия, та проблема, при которой мы присутствуем и соучастниками которой мы являемся. Делать нечего. На самом деле, вот так всерьез, делать абсолютно нечего. Всё что можно было, всё сделано.
Сопротивление материала нет. Вот западный политик… Они же не сидят по 25 лет, но если бы и сидели, то у них есть сопротивление материала…
М.Наки― У Меркель 4 срока было на ее канцлерском посту.
Л.Радзиховский― Ну да. Но у нее, понимаете, другая проблема. У нее есть сопротивление материала, политическая конкуренция. Кому-то надо что-то доказывать, какие-то интриги. Кто-то говорил, что опираться можно только на то, что сопротивляется. Они – Меркель и компания – опираются на то, что сопротивляется.
Путину опереться не на что. «Так оставьте ненужные споры. Я себе уже всё доказал». Он всё доказал. Больше делать нечего. Крым взят…
М.Наки― Так может, всё, пора?
Л.Радзиховский― Еще раз: Когда б не неизвестность после смерти…».
М.Наки― В общем, страх, мотив страха – основное.
Л.Радзиховский― «…Далекий край, откуда ни один не возвращался…». Причем, заметьте, речь идет не только о физической смерти. Просто уйти в отставку – это же то же самое: «Далекий край, откуда ни один не возвращался, не склоняла воли мириться лучше со знакомы злом…» со всеми этими бесконечными пенсиями, ЖКХ, бюджетами, профицитами, дефицитами, меркелями, порошенками – во сей этой дрянью, которая тебя окружает. «Мириться лучше с незнакомы злом, чем бегством к незнакомому стремиться».
Вот это и есть та проблема, об которую мы совершенно реально ударяемся. Видно же, что ему это всё безумно скучно, что ему это всё осточертело и давно. «Давно лукавый раб, замыслил я побег в обитель тайную трудов и чистых нег». А вырываться нельзя. Мне и хочется на волю — цепь порвать я не могу.
Потому что под ним эта галера, перенабитая вся этим графьями, князьями и недоделанными баронами. И в трюме там, в 3-м классе копошатся пенсионеры или предпенсионеры.
Понимаете, ведь это означает на самом деле ситуацию нашей страны. Что такое сейчас Россия? Это утюг, который выдернули из штепселя. Тока нет. Энергии нет. Просто утюг остывает. Но, поскольку утюг огромный, он остывает медленно.
Вот вся эта бессмысленность, необязательность, нелепость этих мелких, ничтожных движений, отсутствие цели. Цели нет. Для такой страны, какой изображает из себя Россия – большой империей, — у нее должна быть цель. У Дании цели может не быть. Просто живут. У такой страны как Россия, у великой империи, какую она из себя пытается изображать, должна быть цель. А цели нет. Всё что могли, сделали, а больше ничего не можем. Крым взяли, а больше ничего нельзя. Всё. Россия блестяще воюет с таким грозным и опасным государством как Украина, а больше ни с кем не может.
Турки сбили наш самолет – мы им пообещали: «Помидорами не отделаетесь». Они помидорами не отделались, потому что помидоры продолжали продавать всё это время.
Американцы разгрохали колонну Вагнера – и вообще ничего. Разгрохали и разгрохали. Сирийцы сбили наш самолет. Мы в этом деле обвинили Израиль – и с Израилем ничего. То есть диапазон возможностей очень небольшой. Он пройдет. Что могли, сделали. Мягкий грунт прошли. Крым взяли. А дальше ничего. А за Крымом ничего.
М.Наки― Но что-то же они будут делать.
Л.Радзиховский― Вот нечего делать.
М.Наки― Придется им чем-то себя занимать.
Л.Радзиховский― Вот, как вы правильно сказали, занимать. Вот они себя и занимают. Скрип какой-то. То скрип оттуда, то скрип отсюда. Скрипнули чуть-чуть – опять вой поднялся.
М.Наки― Вот про скрип немножко и про то, что сопротивления никакого нет. Спрашивает вас наш пользователь на сайте нашем про штраф 22 миллиона рублей, которые суд наложил на журнал The New Times Евгении Альбац за какое-то административное нарушение. Рекордный штраф. Рекордно странный процессуально. Если нет сопротивления, если всё так мягко, гладко, то зачем такое делать? Или это просто случайность, не имеющая никакого отношения к деятельности журнала и позиции власти?
Л.Радзиховский: Количество ракет не имеет никакого отношение к проблеме жизни и смерти на земле
Л.Радзиховский― Я бы сказал, что это вообще не имеет никакого значения. Это, конечно, тусовочная трагедия, тусовочная катастрофа. Но этот штраф составляет 300 тысяч долларов. Для спонсоров Евгении Альбац – ну, там Фридмана, Прохорова, Авена – 300 тысяч долларов – это очень дешевая, очень плохая вечеринка. Ну, дадут тебе 300 тысяч и закроют тему.
М.Наки― Почему они спонсоры журнала? Это какая-то открытая информация?
Л.Радзиховский― Нет, я не говорю, что они спонсоры журнала. Я неправильно сказал, прошу прощения. Они не спонсоры журнала. Это я прошу прощения, а то на меня в суд подадут, еще 22 миллиона потребуют. Для друзей, для хороших знакомых, для психологических единомышленников, для людей морально близких – как хотите назовите – для либеральных миллиардеров. Вот их можно называть – Фридмана, Прохорова, Авена, еще кого-то – либеральными миллиардерами? Можно называть? Можно называть. Вот если они хотят спасти журнал, эти либеральные миллиардеры, то для них отдать 300 тысячи – это один раз провести очень плохую вечеринку.
Л.Радзиховский: В условиях, пока в России не закрыт интернет, как можно сжать поле свободы?
М.Наки― А им за это ничего не будет?
Л.Радзиховский― Да, я думаю, нет. Если Песков сказал, что досадное недоразумение… Вообще, я не думаю, что историческая роль того или иного журнала и даже, прошу прощения, самого «Эха Москвы», вы уж меня извините…
М.Наки― С болью, но извиняю.
Л.Радзиховский― С болью говорю эти слова, что историческая роль всех этих СМИ такова, что от их закрытия или перекрытия что-то перевернется. Вот метафизическое значение всех этих замечательных СМИ отнюдь не так велико. Вы сами – журнал, скажем, в данном случае – называете Путина и диктатором и таким и сяким, так что вы от него ждете? Одно из двух: если вы говорите правду, то есть то, что вы думаете, и он диктатор, тиран, уничтожитель прессы, то чего вы возмущаетесь, когда он действует в соответствии с тем, что вы о нем говорите? Если же вы о нем думаете, что он тайный либерал, поклонник свободы слова…
М.Наки― Но он сам себя называет главным либералом…
Л.Радзиховский― То, что он себя называет, — это его проблемы. Вы его называете…
М.Наки― «Вы» — журнал.
Л.Радзиховский― «Вы» — журнал… И диктатором, и тираном, и тем и сем. Если он диктатор и тиран, то чему же вы удивляетесь, что ведет себя в соответствии с вашими словами. Если он не диктатор и не тиран, а обычный либеральнейший, открытейший политик, зачем же вы его так называете? Одно из двух.
М.Наки― Я не до конца понял. То есть вы как считаете, это со стороны власти какое-то действие или это просто совпадение или исключительно юридическая коллизия?
Л.Радзиховский― Нет, это, естественно, действие со стороны власти вне всякого сомнения, но это очень мелкое действие со стороны власти. И вся эта проблема, вся эта тусовочная трагедия ценой в 300 тысяч долларов… это колоссальные, огромные деньги для обычного человека – вот для меня, для вас, еще для кого-то, — но для тех истинно богатых людей, который отнюдь не спонсоры журнала, прошу прощения, никакие не спонсоры, но которые хорошие знакомые этого журнала, которые с ним в хороших отношениях, это не великие деньги. Кстати, эти деньги, насколько я понимаю, это деньги каких-то американских спонсоров?
М.Наки― Этого я не знаю.
Л.Радзиховский― А откуда, вообще, цифра взялась – 22 миллиона?
М.Наки― А им сказали, что на такую сумму они получили из НКО, инагентов такое финансирование.
Л.Радзиховский― Ну, так вот еще дадут такое финансирование.
М.Наки― Спасибо вам большое за ответ на этот вопрос. И, собственно, в целом вам как журналисту как кажется, сжимается поле обозначенных вами и не обозначенных СМИ, которые существуют в России или это и неважно вовсе?
Л.Радзиховский: Для такой страны, какой изображает из себя Россия – большой империей, — у нее должна быть цель
Л.Радзиховский― Это важно для тех, кто работает в этих СМИ, те, кто читает. Да, я думаю, поджимают это поле. Я не думаю, что его катастрофически сжимают. Его хотели бы – уничтожили в один день простым росчерком пера. Я думаю, его поджимают, но в условиях, пока в России не закрыт интернет, как можно сжать поле свободы? Если закроют интернет, то, соответственно, тема будет закрыта. А пока существует интернет…
М.Наки― Вся надежда на интернет, который останется и, надеюсь, закрыт не будет. Хотя определенные поползновения есть.
Л.Радзиховский― А вот это уже дело серьезное. Вот если перекроют интернет, то тогда никакие журналы, никаких «Эхи», никакие «Дожди» ничего изменить не смогут. Потому что интернет имеет аудитории в десятки, сотни миллионов людей, из них политические сайты смотрят все-таки миллионы. Эта аудитория все-таки абсолютно несоизмерима ни с каким СМИ. Поэтому до тех пор, пока существует открытый интернет… Но я не думаю, что его уничтожат. Почему? Потому что у нас гибридный режим.
М.Наки― Спасибо большое! Журналист Леонид Радзиховский, его «Особое мнение». Всего доброго!
Комментариев нет:
Отправить комментарий