Друзья: Валентин Серов – Константин Коровин
Сложно представить себе двоих более непохожих друг на друга людей, чем Валентин Серов и Константин Коровин. Немногословный, внешне угрюмый,неторопливый и основательный Серов. И Коровин — весельчак, баловень,экстраверт: казалось бы, эти двое были обречены как минимум, на взаимную неприязнь. Но они сошлись — волна и камень, стихи и проза, лед и пламень. И вскоре, подобно пушкинским персонажам, сделались неразлучны — «Серовин» — называл их Савва Мамонтов, чтобы не тратить понапрасну лишних слов.
Серов и Коровин познакомились в 1884 году в Школе живописи. Серову было тогда 19, Коровину — 23. В те времена они часто встречались в поместье Мамонтова в Абрамцеве.
Серов и Коровин познакомились в 1884 году в Школе живописи. Серову было тогда 19, Коровину — 23. В те времена они часто встречались в поместье Мамонтова в Абрамцеве.
- Валентин Серов. Зима в Абрамцеве. Церковь. 1986.
- Константин Коровин. Речка Воря. Абрамцево. 1980-е.
По многочисленным мемуарам абрамцевский дом Мамонтовых представляется эдаким волшебным дворцом, где добрые эльфы днем и ночью пели, плясали,рисовали картины, вышивали гладью и расписывали керамику в атмосфере нескончаемого праздника и всеобщей любви. Реальность, разумеется, не была столь похожа на сказку: хозяева этого, безусловно, гостеприимного дома не могли любить всех своих гостей одинаково. Савва Иванович, при всей своей доброте, нет-нет,да и проявлял «купеческий» норов, особенно с теми, кого недолюбливал. К примеру,мог при всех осадить привычно потянувшегося к графину Врубеля: «Это вино не для вас — слишком дорогое».
И у Серова с Коровиным были в Абрамцеве разный статус и не вполне равные права. Серов, часто живший здесь еще ребенком, любил Мамонтовых больше, чем биологических родителей, и для них был практически сыном. В Абрамцеве он был дома. Коровин был желанным, но все-таки гостем. И если Савва Иванович«Костеньку» любил, то его жена — Елизавета Григорьевна — держала дистанцию: слишком уж порывист, несерьезен, «богемист».
Уже в позднем младенчестве Серов исколесил пол-Европы. В четыре года в Швейцарии он катался на ньюфаундленде Рихарда Вагнера. В девять Тургенев спасал его от дурного влияния парижских проституток. В десять Серов уже учился рисованию у Ильи Репина — старого друга его отца (к слову, знаменитого композитора).
Коровин был выходцем из другой среды.
Сын обнищавшего купца, он рос в деревне. Спорам об искусстве и мучительным творческим поискам он предпочитал охоту или рыбалку, простые удовольствия,к которым прикипел еще в детстве. Уже будучи известным художником, в моменты кризиса, он не раз будет сбегать с ружьем от неоконченных заказов в какую-нибудь загородную глушь. Или же, забросив холсты и кисти, стрелять по московским дворовым крысам.
Неудача
1880-е , 53×35 см
Казалось бы, Серов должен был счесть Коровина простоватым и сойтись в Абрамцево с кем-то более подходящим ему, если не по темпераменту, то в плане серьезности намерений — а хоть бы и с Михаилом Нестеровым. Но вышло ровно наоборот. Серов и Коровин как-то сразу сблизились. Нестерова они сторонились и звали за глаза «трехлобым».
Дивный этот союз прекрасно иллюстрировал расхожий стереотип о том, что противоположности притягиваются: на первый взгляд, «Серовин» целиком состоял из противоречий.
Серов был аскетом. По свидетельствам близких, он был совершенно равнодушен к бытовым аспектам жизни. Нужду он переносил стоически, а заработать старался,лишь чтобы обеспечить семью. Коровин любил роскошь, красивые жесты и красивые вещи, покупал драгоценности, у него было великое множество перстней и колец (для некоторых он сам рисовал эскизы). Он искренне недоумевал по поводу того, что его друг равнодушен к такого рода побрякушкам. И — раз уж сам Серов такой «утюг» — дарил дорогие броши его жене.
Автопортрет
1901, 49×35 см
Серов одевался с иголочки, был всегда опрятен, ухожен и свеж. Коровин обычно выглядел так, словно его только что разбудили: волосы в беспорядке, борода и усы всклокочены, между брюками и жилетом надувается парусом рубашка. Щегольскую небрежность Коровин подсмотрел у своего кумира — тенора Анджело Мазини. Однако в его исполнении щегольская небрежность плавно переходила в обыкновенную неряшливость.
Серов слыл «великим молчальником», именно поэтому его слова всегда имели вес. Кто-то однажды пошутил, что в компании Серов бывал настолько тихим незаметным, «что на него можно было сесть». Коровин без умолку шутил, балагурил,пел. Он был великолепным рассказчиком. «Блестящий импровизатор» — говорили о нем те, кто не хотел сказать прямо: «Не дурак приврать». Случалось, он нес совершеннейшую дичь с очень серьезным видом, к примеру, утверждал, что в русско-японской войне победят японцы, так как у них «кишки на четырнадцать аршин длиннее».
Портрет художника Константина Алексеевича Коровина
1891, 111×89 см
Серов был примерным семьянином, образчиком моногамии. Коровин был несчастлив в браке, и хотя он не афишировал своих романов на стороне, они не были редкостью.
Серов писал медленно, мог превратить работу над чьим-нибудь портретом в нескончаемый марафон, одинаково изнурительный и для модели, и для него самого. За медлительность он ругал себя «копуном», а еще почему-то «лошадью». Но никогда не сдавался, работал до тех пор, пока ему не удавалось точно ухватить самую суть — будь то солнечные блики или характер какой-нибудь купчихи. Серов был патологически честным и прямым человеком, он очень дорожил своей правдой.
Мария Федоровна Морозова
1897, 108×87.5 см
Коровина не зря прозвали первым русским импрессионистом — его интересовала не суть, а настроение. Еще в училище он объяснял преподавателям: «Вы видите бревна, стекла в окне, деревья. А для меня это краски только. Мне все равно что — пятна». Он старался рисовать так, «как Мазини пел»: порывисто, эмоционально,не ремеслом, а богоданным талантом.
- Валентин Серов. Портрет итальянского певца Анджело Мазини. 1890.
- Константин Коровин. Портрет итальянского певца Анджело Мазини. 1890.
Однажды, работая над декорациями к очередной постановке Частной оперы Мамонтова, Коровин внезапно отлучился из мастерской по какому-то делу. Его помощники, обрадовавшись неожиданной передышке, крепко выпили. В процессе кто-то разбил горшок с белилами. Вернувшись утром накануне премьеры, Коровин обнаружил, что по готовому пейзажу растеклась громадная белая лужа. И тотчас превратил ее в гирлянды белых магнолий. Публика, критики, Мамонтов — все были в восторге от стремительной коровинской импровизации.
Но главный — разительный — контраст состоял в том, что Серов по большей части был сумрачен и несчастен, а Коровин — энергичен и заразительно весел. Серов часто задумывался о природе своей тоски и не находил ответов. Коровин никогда не унывал.
Монархи, Великие князья, тайные советники, серые кардиналы, светские прелестницы, публика, коллеги, ямщики, половые — все уважали Серова. С ним считались, перед ним преклонялись, знакомством с ним гордились. Коровина — просто любили.
Но главный — разительный — контраст состоял в том, что Серов по большей части был сумрачен и несчастен, а Коровин — энергичен и заразительно весел. Серов часто задумывался о природе своей тоски и не находил ответов. Коровин никогда не унывал.
Монархи, Великие князья, тайные советники, серые кардиналы, светские прелестницы, публика, коллеги, ямщики, половые — все уважали Серова. С ним считались, перед ним преклонялись, знакомством с ним гордились. Коровина — просто любили.
Розы
1917, 88×67 см
Само собой, между друзьями было куда больше общего, чем казалось со стороны. У сурового, совершенно несмешного Серова было завидное чувство юмора. И если уж он решал пошутить, получалось очень эффектно. В то же время Коровин — весельчак, балагур, человек-праздник — был куда сложнее, чем старался казаться. На его долю выпало немало испытаний. Его отец, не сумев смириться с банкротством, покончил с собой. Его первенец умер в младенчестве — не в последнюю очередь из-за нищеты (не хватало денег на еду и лекарства). Коровин винил себя, чувство вины не позволяло ему бросить жену, которую он давно разлюбил.
Сохранять веселый легкий нрав стоило ему немалых усилий. Его работы,казавшиеся современникам поверхностными и легкомысленными, были своеобразной терапией — стеной, которой художник отгораживался от горестей повседневной жизни. Обычно открытый и разговорчивый Коровин не распространялся о своих невзгодах. Такого Коровина — несчастливого,обиженного жизнью — окружающие не знали. Серов знал. В отличие от Серова,Коровин легко сходился с людьми, легко заводил друзей. Но ни Врубелю,ни Шаляпину, ни своему учителю Поленову он на судьбу не жаловался. Выслушивать жалобы было эксклюзивной привилегией Серова. В такие моменты Коровин приходил к Серову с черного входа, вызывал друга на лестницу — никто другой не должен был этого слышать.
Чуть ли не с момента знакомства Серов и Коровин сделались неразлучны. Время от времени, они вместе работали. Иногда вместе путешествовали. А после того, как к мастерской Коровина на Долгоруковской улице в Москве пристроили отдельную комнату — специально под мастерскую Серова — практически вместе жили.
При столь тесном контакте не могло обойтись без творческого влияния. Но — вот сюрприз — оно было, скорее односторонним, причем поддавался ему обычно несгибаемый монолитный Серов. Оно заметно в эскизах, сделанных во время совместного северного путешествия художников. И, разумеется, в знаменитом портрете Коровина, написанного в той самой мастерской на Долгоруковской. Рядом с Коровиным Серов, случалось, давал слабину, оттаивал, становился тоже чуть-чуть импрессионистом. И иногда — нечасто — бросив работу, тоже палил по дворовым крысам из Костиного ружья.
При столь тесном контакте не могло обойтись без творческого влияния. Но — вот сюрприз — оно было, скорее односторонним, причем поддавался ему обычно несгибаемый монолитный Серов. Оно заметно в эскизах, сделанных во время совместного северного путешествия художников. И, разумеется, в знаменитом портрете Коровина, написанного в той самой мастерской на Долгоруковской. Рядом с Коровиным Серов, случалось, давал слабину, оттаивал, становился тоже чуть-чуть импрессионистом. И иногда — нечасто — бросив работу, тоже палил по дворовым крысам из Костиного ружья.
Окно
1887
Легкость, с которой Коровин старался писать и жить, его стремление к радости были заразительны. Сумрачный Серов находил в своем неунывающем друге то же «отрадное», что и на полотнах итальянских мастеров.
Что касается влияния, которое Серов оказывал на Коровина, оно ограничивалось записями в дневниках. Посмотрев на работы друга, Коровин, бывало, писал что-нибудь наподобие «нужно вернее ухватывать натуру». Но вскоре его собственная натура брала свое и вместо бревен и стекол в окне снова загорались краски, пятна,настроение.
- Валентин Серов. Зимой. 1898.
- Константин Коровин. Зимой. 1894.
Соперничать с Серовым на равных Коровин даже не пытался. Он отдавал себе отчет в том, что в этой компании он всегда будет вторым. И это был еще один важный аспект этой непотопляемой дружбы. Зависть, творческая ревность,соревновательный дух — всего этого Коровин был напрочь лишен.
В свою очередь, суровый правдолюб Серов прощал своему другу то, что не простил бы другим — определенную ветреность, некоторую безответственность,мягкотелость, податливость политических (или каких-либо еще) убеждений.
В свою очередь, суровый правдолюб Серов прощал своему другу то, что не простил бы другим — определенную ветреность, некоторую безответственность,мягкотелость, податливость политических (или каких-либо еще) убеждений.
Художник К.А. Коровин на берегу реки
1905, 36.1×51 см
Коровин пережил Серова почти на 30 лет. В 1911-м — в год смерти друга — ему исполнилось 50. Юбилей Коровин не отмечал — без Серова праздновать было незачем.
Автор: Андрей Зимоглядов
Главная иллюстрация: Слева направо в коллаже: Илья Репин. Портрет художникаВ. А. Серова . 1897. Далее — фрагменты работы Серова, фото Коровина, фрагмент работы Коровина
Автор: Андрей Зимоглядов
Главная иллюстрация: Слева направо в коллаже: Илья Репин. Портрет художника
Артхив: читайте нас в Телеграме и смотрите в Инстаграме
Комментариев нет:
Отправить комментарий