Мирон Петровский: из киевских историй
Эта история началась в конце 80-х, а на самом деле еще раньше.
Тогда мы с Мишей Кальницким делали в Доме актера вечер памяти Вертинского. Мы что-то рассказывали, какой-то шансонье что-то спел, под конец ко мне подошла пожилая дама, поблагодарила и представилась. Сказала, что она была актрисой в киевском театре Красной армии (ВТКА). Этот театр в конце 30-х был на Меринговской, 8 (нынешняя ул.Заньковецкой), я его хорошо помню, мы жили совсем рядом. Я сказал этой даме, что бывал в театре армии. Она мне не поверила, сочла меня слишком молодым. Однако я отчетливо помнил сцену из спектакля и пересказал в подробностях, – я ее убедил. Спектакль назывался «Тропа шпиона», там герой изобрел некий пуленепробиваемый материал и предлагал своему партнеру испытать его на непробиваемость – выстрелить в нечто вроде доски и сам стал за нею.
Мне было немного лет, и мне эта эффектная сцена запомнилась.
И вот на днях я перечитывал книгу Бориса Эйхенбаума о Толстом[1], там где речь об «Анне Карениной» и о том, как Толстой читал Дюма-сына, – после «Дамы с камелиями» тот написал пьесу «Жена Клавдия», где муж убивает неверную жену, а затем еще важную для Толстого книгу «L’homme-femme». А пьеса о неверной жене была со шпионским сюжетом: муж был ученый-изобретатель, соблазнителем жены был немецкий шпион, в примечании там сказано, что на русской сцене пьесу ставили под названием «Тропа шпиона», практически тогда же, когда вышла «Анна Каренина». У Дюма-сына это пьеса о Мстителе, по идее она близка к первой редакции толстовского романа, и по моему ощущению библейский эпиграф к роману («Мне отмщение и аз воздам») связан именно с первой редакцией.
И вот тут я внезапно вспомнил и ту старую актрису, которой пересказывал сцену из «Тропы шпиона», и Киевский театр армии, и я пытаюсь понять: та пьеса, которую я видел в конце 30-х, – та самая «Жена Клавдия»/«Тропа шпиона», и она была востребована в силу тогдашней шпиономании, или она была традиционно репертуарной и была переделана «по мотивам»…
Еще я там же, в театре армии, впервые увидел представление марионеток: это была «Сказка о царе Салтане». Мне шел 8-й год, в школу тогда принимали с 8-ми, и я еще ходил в детский сад. Воспитательница сказала, чтобы мы что-то нарисовали, и я изобразил марионеток: я нарисовал царя Салтана в профиль и также в профиль обращенных к нему гостей. Воспитательница ужасно рассердилась, сказала, что я рисую всяких царей и капиталистов, что это не годится и нужно нарисовать «другое». И я нарисовал «другое». По этому моему рисунку я могу точно установить, когда это было. Потому что я нарисовал карту. Я уже умел рисовать карту и знал очертания СССР. Я нарисовал СССР и закрасил в красный цвет. А сверху пририсовал маленькую фиолетовую Финляндию. И тогда меня впервые посетила антисоветская мысль. Впрочем, она не была политической, она была этической. Я тогда, глядя на эту свою карту, никак не мог понять: как такой большой Советский Союз и такая маленькая Финляндия… Как это? Зачем это?!
А тот дом на Меринговской, 8 не сохранился, там сейчас сквер, но еще прежде там был театр «Аполло», а в 1918-м была «КЛАКА» (Киевский литературно-артистический клуб, предшественник «ХЛАМА»). А перед театром армии еще стояли две военизированные скульптуры (вообще их в Киеве было несколько, они были установлены также перед зданием Верховной Рады и перед Домом Обороны, – бывший дом Агренева-Славянского). Дом Агренева-Славянского был пышный «купеческий модерн», он замышлялся как концертный зал, Агренев был певцом и дирижером. Дом этот при большевиках «побрили» и сверху установили что-то вроде дота. Такой как бы мавзолей сверху. В 1941-м он сгорел (когда был взорван Крещатик), в 1960-х на его месте построили гостиницу «Днепр». А военизированные скульптуры немцы потом переплавили…
[1] Б.Эйхенбаум. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1960.
Комментариев нет:
Отправить комментарий