Как русский характер помешал Моэму организовать переворот в России в 1917-м
Писатель Сомерсет Моэм в качестве английского разведчика в 1917 году пытался организовать переворот в России. Военно-полицейской силой мятежа должны были стать чешские части, правящей опорой – меньшевики, а диктатором – Борис Савинков. Позднее в неудаче переворота Моэм винил русский характер, неспособный к патриотизму и порыву.
Уильям Сомерсет Моэм, к тому времени уже известный английский драматург и публицист, в Первую мировую стал секретным агентом английской разведки МИ-5. Его миссия в Россию была строго засекречена, о ней частично стало известно только в 1970-е.
В Россию Моэм прибыл через США. Перед его отплытием в Петроград глава английской резидентуры в США Вайзман передал Моэму на «мелкие расходы» 21 тысячу фунтов наличными, огромную по тем временам сумму, которую тот носил в нательном поясе. В Россию Моэма отправили под видом корреспондента американских газет, причем его настоящую должность скрыли даже от посла Великобритании. В политические круги Петрограда его должны были ввести лидеры Союза чехословацких организаций и лично будущий президент Чехословакии профессор Масарик, находившиеся в тесном контакте с британской разведкой.
Большую помощь Моэму оказала и дочь князя Петра Кропоткина Александра («Саша»), одно время бывшая его любовницей в Лондоне. Он свела его с высшим руководством Временного правительства, в том числе с Борисом Савинковым и самим Керенским.
(Сомерсет Моэм в начале 1920-х)
В ходе сражений Первой мировой войны в России оказалось 200 тысяч пленных чехов и словаков, являвшихся солдатами и офицерами австро-венгерской армии. После Февральской революции Чехословацкий национальный совет, созданный в Париже в 1915 году во главе с профессором Томашем Масариком, принял решение организовать в России корпус, или легион.В июне 1917 года Масарик, прибыв в Россию, занялся формированием двух дивизий корпуса, в рядах которых вскоре оказалось 65 тысяч человек. Корпус был размещен на Левобережной Украине. Сначала было решено направить этот корпус во Францию. Но потом в руководстве Чехословацкого национального совета стали говорить о том, что корпус может стать «военно-полицейской силой» для наведения порядка в России.
Рост антивоенных настроений в России в 1917 году беспокоил Лондон. Желая по-прежнему гнать «на убой» русских солдат, английское правительство стало готовить тайный заговор с целью предотвратить выход России из войны. «Военно-полицейская» миссия, которую должен был выполнить чехословацкий корпус, означала не установление контроля за соблюдением порядка на улицах российских городов, а осуществление государственного переворота в интересах Англии.
Чехословацкий корпус был одним из инструментов замысла Лондона. Будущего диктатора России они видели в лице известного эсера, террориста Бориса Савинкова.
(Масарик с чехословацкими легионерами в России)
Беспощадный террорист произвел на Моэма неизгладимое впечатление – «один из самых поразительных людей, с которым я когда-либо встречался». Вместе с Савинковым в организации заговора участвовали и другие правые эсеры – его единомышленники. Поскольку же Савинков был заместителем военного министра Временного правительств и комиссаром Юго-Западного фронта, он сблизился с Алексеевым, когда тот заменил Корнилова после его ареста на посту начальника генерального штаба. Поэтому Моэм смог привлечь к заговору и военных, которые затем возглавили Добровольческую армию.Особое место в планах Моэма занимал «Отдел № 3″, предназначенный для борьбы с большевиками посредством меньшевиков, точнее организованного ими пропагандистского аппарата. В докладе Вайзману Моэм писал:
«Отдел № 3 должен будет поддерживать умеренную социалистическую партию, известную как МЕНЬШЕВИКИ. Эта партия является противником БОЛЬШЕВИКОВ, или экстремистов, и выступает за реорганизацию армии и энергичное ведение войны. Однако, она абсолютно либеральная и даже социалистическая по своему характеру. Но она выделяется своим анти-пруссачеством. Этот отдел будет выпускать фронтовую газету для распространения среди солдат в целях противодействия очень опасной газете большевиков, которую они там сейчас издают».
Затраты на создание информационного холдинга меньшевиков Моэм оценил в 500 тысяч долларов в год (примерно 12 млн. нынешних долларов).
16 октября Моэм шлет Вайзману донесение, в котором предупреждает о скором падении Керенского и призывает к всемерной поддержке меньшевиков и части эсеров во главе с Савинковым.
18 октября Моэма вызвает к себе Керенский и просит его отправиться в Лондон с секретным посланием, суть которого в том, что русское правительство на грани падения и просит оружия, денег и поддержки в английской прессе. В Лондоне же, после встречи с Ллойд Джорджем, Моэм узнает о приходе большевиков к власти, а значит и об окончании своей миссии. Позднее Моэм попытался сделать анализ, почему не удался его план «новой России». В значительной степени, как считал Моэм, это было связано с тем, что правящие круги России проявляли патологическую неспособность к каким-либо действиям даже во имя самосохранения. Моэм писал: «Бесконечная болтовня там, где требовались действия, колебания, апатия, когда апатия вела к разрушению, высокопарные декларации, неискренность и формальное отношение к делу, которые вызвали у меня отвращение к России и русским».
Активности Моэма, беспощадности Савинкова, решимости руководителей чехословацкого корпуса и других участников заговора оказалось недостаточно. Им противостояла организованность большевистской партии во главе с Лениным. По свидетельству Моэма, в октябре 1917 года «слухи становились всё более зловещими, но ещё более устрашающими приобрела реальная активность большевиков. Керенский носился взад и вперед как перепуганная курица. И вот грянул гром».
Интересны, например, его наблюдения о съезде демократической партии (так называет её Моэм, видимо, речь идёт о заседании Предпарламента, в котором доминировали меньшевики и эсеры) в Александровском театре в Петербурге: «В целом они [делегаты] производят впечатление не выродков, а просто не развитых и отсталых людей: у них невежественные грубые лица, пустой взгляд, в котором читается ограниченность, упрямство и неотёсанность, и, несмотря на то что некоторые в сюртуках и накрахмаленных воротничках, а другие в форме, в них чувствуется крестьянская медлительность».
На страницах «Записных книжек» Моэм оставил ещё ряд интересных наблюдений о России. Можно отметить несколько «культурных тем» у него. Прежде всего, это тема извечно загадочного для Запада феномена «русского человека», «русской души»: «Они [русские] ощущают себя не такими, как другие, и кичатся этим отличием. Самодовольно рассуждая о темноте своих крестьян, они хвастаются своей сложностью и загадочностью, говоря, что один глаз у них обращен на Запад, а другой – на Восток, они кичатся своими недостатками, наподобие тех невежд, которые твердят, что такими их создал Господь. Ничего не поделаешь, и самодовольно признаются в собственном невежестве и пьянстве, отсутствии ясной цели и нерешительности в поступках, но такого сложного чувства, как патриотизм, они, кажется, лишены».
«Они (русские) ленивы и не имеют перед собой ясной цели, слишком много говорят, плохо владеют собой и потому выражают свои чувства более пылко, чем они того заслуживают, но в целом добры и не злопамятны; они великодушны, терпимы к недостаткам других; общительны, вспыльчивы, но отходчивы».
Есть у Моэма и характеристика русских женщин: «Все, кто жил в России, бывали поражены тем, как агрессивны женщины по отношению к мужчинам. Кажется, им доставляет чувственное удовольствие унижать их перед другими». И сразу у английского писателя возникает литературная параллель – на сей раз с творчеством Тургенева: «Героини И.С. Тургенева умны, энергичны и предприимчивы, в то время как герои – безвольные мечтатели, не способные к действию. Это характерная черта русской литературы, и я полагаю, что она исходит из глубины русского характера».
Русской литературой навеяно и восприятие русских как людей, которые живут исключительно чувствами: «У русских чувства полностью захватывают личность и порабощают её. Они как эолова арфа, на которой сотня ветров наигрывает сотню мелодий, так что кажется, что инструмент невообразимо сложен».
В целом же, Моэм признаёт, что лучше всего описывал русских Антон Чехов, и англичанин полностью согласен с ним: «В Чехове я нашел душу, во многом близкую мне. Я чувствовал, что только у Чехова можно найти ключ к пониманию этой загадочной России. Никто не умеет так чётко, как он, передать ощущение места, тональность пейзажа, разговора человека. И делает это Чехов очень просто, без глубокомысленных рассуждений и подробных картин, – одним только точным изложением фактов».
(Цитаты: Анна Савенкова, «Образ России в «Записных книжках» Сомерсета Моэма через призму теории кросс-культурной коммуникации», «Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского», №2, 2015)
Комментариев нет:
Отправить комментарий