Мир стал иным
С уходом Иона Лазаревича Дегена в мире, который мне знаком, стало меньше мужества и меньше таланта. Ушёл из жизни последний человек моего детства. Мне трудно писать эти строки, так как я отказываюсь думать о нём в прошедшем времени. У меня были свои, «сепаратные» отношения с Ионом Лазаревичем. Возможно, мой стаж знакомства с ним больше, чем у кого-либо из ныне живущих. Мы познакомились, когда мне было пять лет, а ему двадцать семь. Он тогда недавно закончил Черновицкий медицинский институт и начал работать в Киевском ортопедическом институте. Официальное название этого учреждения было каким-то другим, но этого я не знаю или не помню. Встреча состоялась в Киеве, в Мариинском парке, поблизости от ортопедического института, в котором Ион Лазаревич не только работал, но и жил в общежитии. Я познакомился с ним в качестве пациента. Случай моего заболевания и наше знакомство Ион Лазаревич описал в книге «Наследники Асклепия». Диагноз Иона Лазаревича противоречил мнению светил в этой области, но он, молодой, начинающий врач, оказался прав. Таким же точным было его удивительное предсказание моего профессионального будущего – мне было пять лет!..
Я не знал, что его зовут Ион Лазаревич. Для меня он всегда был Яня. Я попал на консультацию к Яне по протекции: он был дядей моего отчима Миши, который был старше дяди на семь лет. Миша был доктором физико-математических наук, профессором и членом-корреспондентом Академии наук УССР. Для еврея это было грандиозное достижение. Отчим был талантливым учёным и педагогом и ярким человеком. Он не только привёл меня в физику, но и прививал мне любовь к еврейскому народу и нелюбовь к советской власти. Он учил меня драться, что было полезно, так как детство я проводил в драках, причинами которых были нередко оскорбления со стороны антисемитов. Его наущения обычно совпадали с мнением Яни.
Яня был ещё более резким и волевым, чем отчим. Вся его жизнь была подвигом. В шестнадцать лет, обманув военкомат, он пошёл в армию, стал танковым асом, орденоносцем, был изранен с ног до головы. Не менее героической была его служебная карьера. Будучи поликлиническим ортопедом, он защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Он всегда гордо и упорно шёл против течения, невзирая на раны, полученные на войне. Яня развивал во мне физическую силу, заставляя поднимать стул, держа его за ножку. Он начал свои уроки, когда мне было лет шесть. Он учил меня не бояться «превосходящих сил противника». Его уроки заряжали желанием быть человеком в «доме рабства». Мне не раз приходилось быть пациентом Яни. Он был гениальным врачом с редкой интуицией и умением лечить не только медицинскими методами, но и моральной «инъекцией», поддерживавшей дух пациента. Недавно я сломал плечо. Хотя Яня знал об этом, он уже не мог быть моим врачом. Наверное, поэтому я уже полтора месяца функционирую в «инвалидном режиме» и не могу поехать на его похороны и шиву. Но у меня свой диалог, свой канал общения с Яней, который не люблю открывать, и лишь сегодня вынужден говорить, хотя мне очень трудно. Для меня он никогда не был «человеком легенды», а близким по духу человеком.
С детства помню его увлекательные рассказы. Много позже он стал их печатать, но тогда это были устные повествования. Яня всегда излучал энергию и стремление победить, что для еврея было весьма актуальным занятием. В 1944 году он написал знаменитое стихотворение «Мой товарищ». Его поэтика была насыщена военными мотивами и испытаниями. Несмотря на близость и внутреннее сходство с отчимом (внешне они не были похожи), они нередко спорили. Яня вначале был верным сторонником советской власти. Отчим, а особенно его отец (ему я посвятил очерк «Пройдя по городу резни»), брат Яни Фалик, не одобрял подобных симпатий. Яня уехал в Израиль через несколько дней после смерти Миши. Фалик уже был слишком стар и слаб для переезда в Израиль.
После смерти отчима и отъезда Яни в Израиль в 1977 году выяснилось, что все мои кровные родственники, пережившие погромы, были против нашего отъезда. Единственным человеком, одобрившим мою репатриацию, был Фалик. Когда мы уезжали в 1979 году, он благословил меня и сказал: «Шалом гадол ле Эрец Исраэль» («Большой привет стране Израиля»). Мама не поехала со мной. Кто бы на её месте не устремился за сыном и внуком, а предпочёл бы уход за отцом мужа? Она ухаживала за Фаликом до его смерти. Она пожертвовала двумя годами жизни и вместо воссоединения с сыном и внуком выполняла долг перед памятью мужа. Она была верным другом и скрасила Фалику последние месяцы его жизни. Фалик написал мне в Израиль, что очень жалеет, что не может репатриироваться и что он и его покойный сын гордятся мной.
У Фалика и Яни в Израиле жила сестра Бетя, с которой Яня познакомился только после репатриации. Её существование и место жительства Фалик долгое время скрывал от Яни, опасаясь его партийности и просоветских взглядов. Фалик очень любил Яню, но скрывал их израильскую родословную и далеко не сразу рассказал ему о том, что он выпускник Тулузского политехнического института. По-моему, только после Шестидневной войны все акты предосторожности Фалика по отношению к Яне прекратились. Было трогательно наблюдать проявления братски-отеческой нежности Фалика к Яне. Ведь разница в возрасте между братьями была примерно тридцать лет: Яня был сыном отца Фалика от второго, позднего брака.
Мой отчим отрицательно относился к моим увлечениям историей, философией и психологией, считая, что я обкрадываю себя как физика. Поэтому для меня было очень важно одобрение моей эссеистики и публицистики со стороны Яни, который был духовным близнецом отчима. Невозможно передать нашу интенсивную, богатую переписку и его постоянную поддержку моей деятельности. Приоткрою четыре кратких примера.
Дорогой Саша!
Спасибо за такую нужную статью. Не думаю, что кто-нибудь сумел бы рассказать об этом более талантливо. Хорошо было бы перевод этой статьи опубликовать во всех читающих странах. Но для этого нужны читающие в нашем министерства иностранных дел.
УЕЗЖАЕМ ДО 2-ГО СЕНТЯБРЯ.
Будьте здоровы и счастливы!
Обнимаю
Яня.
Дорогой Саша!
Ты ведь имеешь дело с чайником. Чуть не ответил, что не имею представления. И вдруг вспомнил, что Юра (сын И. Л. – А. Г.) прислал ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ФИЛЬМ. Даю ссылку. Не знаю, годится ли это. Тебе и всем твоим всего самого-самого доброго. Горжусь тобой. Крепко обнимаю! Яня.
Дорогой Саша!
Спасибо за книгу. Поздравляю тебя с успешной и заслуженной презентацией. Юра рассказал мне, что всё было очень приятно. Конечно, жаль, что я не мог участвовать. Инне сердечный привет. Всего-всего-всего самого доброго и светлого! Шабат шалом!
Твой Яня.
Дорогой Саша!
Это просто блеск! Ты превзошёл себя.
Обнимаю!
Яня.
Яня был сильным, отважным человеком с нежной душой. У него была потрясающая литературная фантазия и национальная гордость. Я не знал человека, которому больше всего шло жить, быть олицетворением жизни. Он был поэтом и интеллектуалом, человеком страсти и разума. Яня был патриотом Израиля. Он любил работать, любил врачевать. Он любил, был любимым, умел дружить и умел презирать. Его нельзя оплакивать. Он не любил плач. Он не любил слабость. Он был силой и светом. Он излучал талант, любовь, дружбу, саму жизнь. Говорят, что нет незаменимых людей. Яня незаменим.
Комментариев нет:
Отправить комментарий