36 лет после смерти вождя миллионы людей скрывали сталинскую ложь
Ирина ОСТРОВСКАЯ,
«Мемориал»
«10 лет без права переписки»… Родственники тех, кому якобы вынесли этот приговор, но кого уже давно не было в живых, все эти 10 лет наивно верили, что вот пройдут эти проклятые, эти ужасные, эти нескончаемо долгие 10 лет — и их отец (мать, сын, брат) вернется домой. Они считали каждый год, не зная того, что их родной человек давным-давно лежит с пулей в затылке в общей яме на Донском кладбище, или на Бутовском полигоне, или в Коммунарке, или в таких же бесчисленных — от Москвы до самых до окраин — «коммунарках» НКВД.
Проходили эти десять лет и еще многие годы, менялась страна, сменялись вожди, писалась заново история, а правду о расстрелянных по-прежнему прятали.
Как прятали и почему — об этом наш рассказ.
«Мы думали, что это правда»
Арестовывали, как известно, чаще всего ночью. А уже с утра родственники арестованного начинали поиски. Куда увезли? В чем обвиняют? Что можно передать — из еды, одежды? Возможно ли свидание? Ну и так далее — вечные вопросы, на которые репрессивные органы никогда не считали нужным сразу и толком отвечать.
А ведь, казалось бы, чего проще? «Увозим в Бутырку, свидание в такие-то дни, с такого-то по такой-то час, передать можно то-то и то-то». Но нет — ты побегай по Москве, постой в очередях, приди не тогда, когда разрешено приходить, принеси то, чего нельзя приносить, спроси о том, о чем не положено спрашивать, нарвись на хамство, грубость, равнодушие — вот тогда ты «будешь в курсе».
Приходящие к нам, в «Мемориал», родственники тех, кто был арестован в конце 30–40-х годах (главным образом уже их дети), рассказывают, как они обходили московские тюрьмы и стояли в очередях к окошечкам, чтобы узнать, здесь ли их родители.
Существовала еще и справочная НКВД, на Кузнецком Мосту, 24. Обращаться туда могли только близкие члены семьи. Так, выстояв очередь, подошла к окошечку 9-летняя Мария. Ее отец, Авраам Павлович Гиваргизов, старший научный сотрудник ЦНИИ крахмало-паточной промышленности, был арестован в 1938 году. Мария Авраамовна рассказывает: «Говорю: «Я хочу узнать, где мой папа» И мне сказали: «Твой папа арестован и осужден на 10 лет без права переписки. Он находится на Дальнем Востоке». «А где? В каком месте?» Но мне не ответили. Вот это все, что я узнала».
На Кузнецком Мосту, 24, с детьми иногда даже вступали в разговоры. О том же Дальнем Востоке, например. Или о комсомоле, как об этом рассказывает участник войны, кандидат технических наук Марк Нейфельд. Когда он пришел узнать об арестованном отце, сидящий в окошечке энкавэдэшник ему сказал: «Ты комсомолец? Живи своей жизнью, расти. И не надо сюда ходить». Марк больше не ходил. Но зная приговор — «10 лет без права переписки» — он ждал. Вот закончатся десять лет, и отец вернется.
Те, кто отбывал в лагерях, догадывались или, по крайней мере, подозревали, что это вранье, что никто не вернется, что «без права переписки» означает расстрел. Но живущие по эту сторону колючей проволоки, несмотря ни на что, ждали и надеялись.
«Десять лет мы ждали отца, — рассказывает москвичка Елизавета Ривчун. — Потому что когда мама пошла узнать об его участи, ей сказали: «Ваш муж осужден на десять лет без права переписки». А так как мы думали, что это правда, раз нам в таком солидном учреждении говорят, то мама его и ждала десять лет. Так одна и прожила всю свою жизнь».
О смерти сообщать устно
Наверное, мы уже никогда не узнаем имя человека, который придумал эту дьявольскую формулировку — «10 лет без права переписки». Но для системы она была спасительной. Невозможно представить, что началось бы в стране, если бы она не была придумана. Если бы в миллионах советских семей узнали о расстрельной участи своих близких. Ведь одно дело — казнь руководителей каких-то политических уклонов и мнимых заговоров, о которых говорит Вышинский и пишут в газетах, и совсем другое — расстрел огромной массы «обычных людей». Доверие к власти оказалось бы под неминуемой угрозой. Этого нельзя было допустить. Ну, а 10 лет… Что ж, срок хоть и большой, но не беспредельный. Ждите!
Одного только не учли сочинившие эту формулировку: что же им придется говорить родственникам арестованных, когда ложные десять лет закончатся? Когда осужденные «без права переписки» люди должны бы возвращаться домой?
А такое время настало. Начиная с середины 40-х годов, «10 лет без права переписки» стали заканчиваться. Они заканчивались, а люди не возвращались.
И во властные структуры потоком пошли недоуменные письма. Товарищу Сталину, в приемную Калинина, депутатам Верховного Совета, в прокуратуру, в НКВД… Письма с одним и тем же вопросом: где наш отец, муж, сын, брат? Мы понимаем, говорилось в письмах, что за десять лет много чего могло произойти. Человек мог создать другую семью, получить другую профессию, обжиться на новом месте и не захотеть возвращаться. Ну и ладно! Ну и пусть! Главное, чтобы он был жив. Где он сейчас — сообщите! Многие не только писали, но и сами приезжали в Москву, требовали ответа. Нужно было срочно что-то придумать, как-то выходить из положения.
И выход был найден. Он был не менее гениальный, чем старая формулировка. Его придумал скромный труженик органов, ныне незаслуженно забытый начальник 1-го спецотдела НКВД Союза ССР полковник А.С. Кузнецов. Читайте! (Полужирным здесь и далее выделено мною. — И.О.)
Из докладной записки начальника спецотдела НКВД полковника Кузнецова народному комиссару внутренних дел СССР Л.П. Берии
Согласно существующему порядку, при выдаче справок о лицах, осужденных к высшей мере наказания бывшими тройками НКВД–УНКВД, Военной коллегией Верховного Суда СССР с применением закона от 1 декабря 1934 года и в особом порядке, указывается, что эти лица осуждены к лишению свободы на 10 лет с конфискацией имущества и для отбытия наказания отправлены в лагери с особым режимом, с лишением права переписки и передач.
В связи с истечением десятилетнего срока в приемные НКВД–УНКВД поступают многочисленные заявления граждан о выдаче справок о местонахождении их близких родственников, осужденных названным выше порядком…
Докладывая об изложенном, полагал бы необходимым установить следующий порядок выдачи справок о лицах, осужденных к высшей мере наказания:
Впредь на запросы граждан о местонахождении их близких родственников, осужденных к ВМН в 1934–1938 годах бывшими тройками НКВД–УНКВД, Военной коллегией Верховного Суда СССР с применением закона от 1 декабря 1934 года и в особом порядке, сообщать им устно, что их родственники, отбывая срок наказания, умерли в местах заключения НКВД СССР…
Вот так! Вот и вся недолга — умер ваш отец, муж, сын, брат, не дождался окончания десятилетнего срока, не обессудьте!
Лаврентию Павловичу придумка полковника Кузнецова понравилась, и он направил его записку своим заместителям с резолюцией для дальнейшей проработки.
Тов. Меркулову В.Н., тов. Чернышову В.В., тов. Кобулову Б.З.
Прошу вас совместно рассмотреть эти предложения и дать свое заключение. Л. БЕРИЯ.
Товарищи Меркулов В.Н., Чернышов В.В. и Кобулов Б.З. подошли к поручению творчески и развили предложение Кузнецова, изложив свои соображения в следующей замечательной записке.
Докладная записка В.Н. Меркулова, В.В. Чернышова, Б.З. Кобулова народному комиссару внутренних дел СССР Л.П. Берии
По существу предложения начальника 1-го спецотдела НКВД СССР полковника тов. Кузнецова о порядке выдачи справок членам семей лиц, осужденных к высшей мере наказания бывшими тройками НКВД, Военной коллегией Верховного Суда СССР и в особом порядке, считаем целесообразным:
1. Впредь на запросы граждан о местонахождении их родственников, осужденных к ВМН в 1934–1938 годах <...> сообщать им устно, что осужденные умерли в местах заключения.
2. Выдачу подобных справок производить 1-м спецотделам только с санкции в каждом отдельном случае народного комиссара внутренних дел союзной (автономной) республики, начальника УНКВД края (области) соответственно.
3. В отношении осужденных Особым совещанием при НКВД СССР к высшей мере наказания в период Отечественной войны 1941–1945 годов давать устные справки через 1-е спецотделы НКВД–УНКВД в прежнем порядке (осуждены к лишению свободы на 10 лет, с лишением права переписки и передач).
4. О выдаче сведений о смерти лиц, осужденных к ВМН, производить отметку в учетах НКВД–УНКВД и высылать соответствующие извещения в 1-й спецотдел НКВД СССР для отражения в оперативно-справочной картотеке.
5. Одновременно с выдачей справок о смерти заключенных, указанных в п. 1, объявлять их родственникам, что соответствующие свидетельства они могут получить в ОАГСе.
1-м спецотделам НКВД–УНКВД сообщать о выдаче указанных выше справок в ОАГС, а последним, в случае обращения к ним родственников осужденных, выдавать свидетельства о смерти, согласно установленному порядку.
Резолюция: Согласен
Л. БЕРИЯ. 29.IX.45 г.
И машина завертелась. К грандиозному государственному вранью, помимо органов НКВД, были подключены отделения милиции, архивы, ЗАГСы, сотни людей в погонах придумывали место, дату и причину смерти «заключенных», «не доживших» до окончания десятилетнего срока.
Иногда, правда, и придумывать ленились — умер, и всё!
Вот как рассказывает об этом Елизавета Ривчун: «Когда прошло десять лет, мама отправилась туда. И сказала, что вот мой муж был осужден по такой-то статье, вот прошел этот срок. Где мой муж? Ей сказали: «Напишите заявление — мы будем его искать». Потом ей позвонили: приходите. Она пришла. Ей сказали: «Ваш муж умер». А это уже был сорок седьмой год.
— А где он умер?
— У нас нет сведений.
— А от чего он умер?
— Мы не знаем. Можете идти и получить в ЗАГСе свидетельство о смерти.
У меня до сих пор хранится это липовое свидетельство».
Инструкция Серова
Не стало Сталина. Вместе с хрущевской оттепелью началась реабилитация невинно осужденных. Оставшиеся в живых возвращались из лагерей. Но родственникам расстрелянных по-прежнему не говорили правду, повторяя версию, придуманную в 1945 году полковником Кузнецовым: осужденные не расстреляны, а умерли в лагере. Более того, 18 августа 1955 года (за полгода до ХХ съезда!) эту ложь санкционирует на своем заседании Президиум ЦК КПСС. Было издано секретное Постановление, на основании которого через неделю тогдашний Председатель КГБ СССР Иван Серов сочинил развернутое Указание №108сс. В нем приказывалось, как и раньше, сообщать родственникам расстрелянных, что те были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли во время отбывания наказания. Но что примечательно: инструкция по тотальному вранью раскладывается буквально по полочкам. Вот этот документ.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
ПРЕДСЕДАТЕЛЯМ КОМИТЕТОВ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
ПРИ СОВЕТАХ МИНИСТРОВ СОЮЗНЫХ И АВТОНОМНЫХ РЕСПУБЛИК,
НАЧАЛЬНИКАМ УПРАВЛЕНИЙ КОМИТЕТОВ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР ПО КРАЯМ И ОБЛАСТЯМ
Устанавливается следующий порядок рассмотрения заявлений граждан с запросами о судьбе лиц, осужденных к ВМН бывш. Коллегией ОГПУ, тройками ПП ОГПУ и НКВД–УНКВД, Особым совещанием при НКВД СССР, а также Военной коллегией Верховного Суда СССР по делам, расследование которых производилось органами госбезопасности:
1. На запросы граждан о судьбе осужденных за контрреволюционную деятельность к ВМН <...> органы КГБ сообщают устно, что осужденные были приговорены к 10 годам ИТЛ и умерли в местах заключения.
Такие ответы, как правило, даются только членам семьи осужденного: родителям, жене-мужу, детям, братьям-сестрам. Гражданам, проживающим вне областных, краевых и республиканских центров, устные ответы даются через районные аппараты КГБ, а там, где таковых нет, — через районные аппараты милиции, согласно письменному уведомлению органа КГБ в каждом случае.
2. В необходимых случаях при разрешении родственниками осужденных имущественных и правовых вопросов и в других случаях по требованиям родственников производится регистрация смерти осужденных к ВМН в ЗАГСах по месту их жительства до ареста, после чего родственникам выдается установленного образца свидетельство о смерти осужденного.
В таком же порядке регистрируется смерть осужденных к ВМН, если они впоследствии были реабилитированы.
<...>
4. Указания ЗАГСам о регистрации смерти осужденных даются органами КГБ через управления милиции. В них сообщаются: фамилия, имя, отчество, год рождения и дата смерти осужденного (определяется в пределах десяти лет со дня его ареста), причина смерти (приблизительная) и место жительства осужденного до ареста.
5. Регистрация в ЗАГСах смерти осужденных Военной коллегией Верховного Суда СССР производится по указаниям Военной коллегии Верховного Суда СССР. <...>
Председатель Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР генерал армии И. СЕРОВ
№108сс
24 августа 1955 года, гор. Москва
А вот пример того, как инструкция Серова воплощалась на практике. Заместитель главного бухгалтера артели «Химкраска» Сигизмунд Рачинский был арестован в феврале 1938 года, обвинен в принадлежности к контрреволюционной эсеровской организации и расстрелян в июне того же года. Жене, как водится, наврали про 10 лет без права переписки. В июле 1956 года (ХХ съезд уже прошел!) она снова обращается в КГБ: какова же все-таки судьба мужа? Ее заявление принимает оперуполномоченный Учетно-архивного отдела Управления КГБ по Московской области капитан Сергеев. Он действует строго по инструкции №108сс, о чем и докладывает своему начальству.
СЕКРЕТНО
УТВЕРЖДАЮ
Начальник Управления КГБ при СМ СССР по Московской области полковник Комиссаров 17.VII.1956 г.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Я, оперуполномоченный Учетно-архивного отдела Управления КГБ при СМ СССР по Московской области капитан Сергеев, рассмотрев материалы архивно-следственного дела №П-23029 по обвинению Рачинского Сигизмунда Густавовича, 1882 года рождения, ур. гор. Златоуст, и заявление жены Рачинской Р.М.,
НАШЕЛ:
Из материалов архивно-следственного дела видно, что Рачинский С.Г. осужден тройкой УНКВД МО 29 мая 1938 года к ВМН, решение исполнено 4 июня 1938 года.
В заявлении Рачинская Р.М. просит сообщить о местонахождении осужденного, а в случае смерти выдать свидетельство.
Руководствуясь указанием КГБ при СМ СССР №108сс от 24 августа 1955 года,
ПОЛАГАЛ БЫ:
Зарегистрировать смерть осужденного, для чего сообщить в ЗАГС Куйбышевского района гор. Москвы о том, что Рачинский Сигизмунд Густавович, отбывая наказание в ИТЛ, умер 20 ноября 1941 г. от кровоизлияния в мозг…
Оперуполномоченный капитан СЕРГЕЕВ
Капитан Сергеев «полагал бы», что смерть наступила не от чекистской пули, а от кровоизлияния в мозг. При сочинении причин смерти особенно не мудрили: чаще всего писали: инфаркт, воспаление легких… Кровоизлияние в мозг — результат богатого воображения.
Прошло еще полтора года, и уже в 1957 году генерал армии Иван Серов опять возвращается к Указанию №108сс.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
ПРЕДСЕДАТЕЛЯМ КОМИТЕТОВ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
ПРИ СОВЕТАХ МИНИСТРОВ СОЮЗНЫХ И АВТОНОМНЫХ РЕСПУБЛИК,
НАЧАЛЬНИКАМ УПРАВЛЕНИЙ КОМИТЕТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР ПО КРАЯМ И ОБЛАСТЯМ
В связи с передачей с 1 января 1957 года функций по регистрации актов гражданского состояния из органов милиции в исполнительные комитеты местных Советов депутатов трудящихся, в частичное изменение пункта 4 указания госбезопасности при Совете министров СССР №108сс 1955 года
п р е д л а г а е т с я:
В дальнейшем письма о регистрации смерти лиц, осужденных к ВМН Коллегией ОГПУ, тройками ПП ОГПУ и НКВД–УНКВД и Особым совещанием при НКВД СССР, направлять непосредственно в ЗАГСы (форма письма прилагается).
Председатель Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР генерал армии И. СЕРОВ
№6сс
11 января 1957 года
г. Москва
Форма, действительно, прилагалась. В ней была строка, что «по имеющимся данным (вписать нужную фамилию) умер в местах заключения (вписать дату и причину смерти)». Надо же, чтобы везде и всюду лгали одинаково. Как же без формы-то?
Даты, как и причины смерти, придумывались наобум (чаще всего ставились 1941–1945 годы по принципу «война все спишет»), и впоследствии их приходилось публично опровергать. Так, например, долгое время нас убеждали в том, что Исаак Бабель умер в лагере в 1941 году (эта дата попала и в Малую советскую энциклопедию 1958 года, и в Советский энциклопедический словарь 1982 года), тогда как в действительности он был расстрелян 27 января 1940 года.
Без права на правду
Государственная ложь о расстрелянных преодолевалась медленно и трудно. Частично это произошло только в 1963 году. С инициативой выступил тогдашний председатель КГБ СССР В.Е. Семичастный. Свои предложения он сформулировал в Записке в ЦК КПСС.
ИЗ ЗАПИСКИ В.Е. СЕМИЧАСТНОГО
<...> Установление в 1955 году указанного порядка мотивировалось тем, что в период массовых репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому сообщение о действительной судьбе репрессированных могло отрицательно влиять на положение их семей. Кроме того, предполагалось, что сообщение членам семей расстрелянных действительной судьбы их родственников могло быть использовано в то время отдельными враждебными элементами в ущерб интересам советского государства.
Существующий порядок сообщения вымышленных данных касается в основном невинно пострадавших советских граждан, которые были расстреляны по решениям несудебных органов в период массовых репрессий.
В результате пересмотра уголовных дел с 1954 по 1961 год из общего количества расстрелянных в несудебном порядке около половины реабилитированы. В отношении большинства из них родственникам объявлены не соответствующие действительности сведения о смерти, якобы наступившей в местах лишения свободы.
После проделанной Центральным комитетом КПСС работы по разоблачению беззаконий, допущенных в период культа личности Сталина, существующий порядок рассмотрения заявлений граждан с запросами о судьбе их родственников считаем необходимым отменить.
Сообщение гражданам вымышленных дат и обстоятельств смерти близких им лиц ставит органы госбезопасности в ложное положение, особенно при опубликовании в печати дат смерти лиц, имевших в прошлом заслуги перед партией и государством. Кроме того, регистрация смерти расстрелянных лиц по решениям несудебных органов с указанием в документах вымышленных сроков их пребывания в местах заключения ставит членов их семей в неравные условия с членами семей лиц, расстрелянных по суду.
Советские люди о массовых нарушениях социалистической законности осведомлены и мотивы, в силу которых в 1955 году был установлен порядок сообщения родственникам о судьбе репрессированных членов их семей, отпали.
Учитывая изложенное, представляется целесообразным впредь на запросы граждан о судьбе их родственников, осужденных в несудебном порядке к расстрелу, устно сообщать действительные обстоятельства смерти этих лиц, а регистрацию в ЗАГСах их смерти производить датой расстрела, без указания причины смерти, как это делают Военная коллегия Верховного Суда СССР и военные трибуналы в отношении лиц, расстрелянных по приговорам судов.
При этом имеется в виду, что данный порядок не будет распространяться на лиц, в отношении которых ответы давались в соответствии с ранее установленными и действующим в настоящее время порядками рассмотрения заявлений...
Следует отметить, что количество заявлений о судьбе осужденных в несудебном порядке с каждым годом сокращается (в 1959 году 36 225, а за 8 месяцев 1962 года 8018). <...>
Данное предложение согласовано с Прокуратурой СССР и Верховным Судом СССР. Прошу рассмотреть.
Что обращает на себя внимание в этом документе? Прежде всего признание того, что люди все еще продолжают обращаться с вопросами о судьбе осужденных. А ведь со смерти Сталина прошло уже 10 лет, и казалось бы, с прошлым покончено навсегда. Но все эти годы Лубянка продолжала хранить свои расстрельные тайны. И вот только теперь тем, кто впервые обращался с вопросами о судьбе репрессированных родственников, наконец-то стали говорить правду.
Но аплодировать не хочется. Во-первых, тем, кому раньше в соответствии с инструкцией №108сс давались лживые ответы, продолжали врать по-прежнему. Во-вторых, правду о расстрелах говорили только тем, кто обращался впервые, и только устно. Никаких справок! В свидетельствах о смерти, выдаваемых в ЗАГСах, предлагалось указывать лишь дату смерти, без указания причины. Теперь в строке «причина смерти» стали ставить прочерк. И так же как раньше формулировка «10 лет без права переписки» означала расстрел, теперь то же самое скрывалось под стыдливым прочерком в свидетельстве.
Последняя ложь — образца 1963 года — о расстрелянных в застенках НКВД по приговору во внесудебном порядке пережила Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко и была отменена (разумеется, по согласованию с «инстанцией») приказом по КГБ СССР от 30 сентября 1989 года.
Каждый год 29 октября, накануне Дня памяти жертв политических репрессий, москвичи приходят к Соловецкому камню на Лубянской площади, чтобы прочитать имена расстрелянных. Читают весь день — с десяти утра до десяти вечера. И конца этим спискам не видно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий