ЖАБОТИНСКИЙ - ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРЬ ЕВРОПЫ

Владимир Жаботинский: последний рыцарь Европы К 125-летию со дня рождения

Владимир Жаботинский О Владимире Жаботинском, легендарном лидере сионистского движения, написано много восторженных строк. «Это была одна из тех редких личностей, которые даже самый одаренный народ рождает раз в десять поколений», - так оценил Жаботинского американский еженедельник «Таймс» в статье 1980 г., посвященной столетию со дня его рождения. Жаботинского сравнивают иногда с интеллектуальными гигантами Ренессанса, столь многими талантами был он отмечен. Если мы начнем перечислять все стороны этой многогранной натуры, то перечисление займет несколько строк. Поэт, прозаик, драматург, публицист, переводчик. Эрудит и полиглот, владеющий в совершенстве семью языками. Видный политический деятель, харизматический вождь европейского

еврейства, превосходный организатор, бесстрашный солдат. Своей прозорливостью, бескомпромиссностью, неистовой страстностью Жаботинский был подобен библейскому пророку. Он мог творить чудеса одной лишь силой слова. Современники в один голос говорят о его феноменальном ораторском таланте, магическом воздействии на аудиторию, необычайной притягательной силе.  Самому Жаботинскому больше всего импонировало, когда его сравнивали с рыцарем. Своего любимого героя Джузеппе Гарибальди он назвал в одной из статей «рыцарем человечности», а в другой статье писал: «есть у северян качество, перед которым я готов склонить голову, - рыцарское отношение к женщине». О рыцарственности обаятельного, от природы аристократичного Жабо (так звали его близкие) с нежностью вспоминают друзья. «В своем отношении к женщинам Жаботинский принадлежал к поколению рыцарей, от которого и следа не осталось в наши дни», - пишет, например, одна из знакомых, Мириам Коэн. Его поистине безмерная преданность своим идеям и идеалам была подобна рыцарскому служению. Как истинный рыцарь, Жаботинский всегда готов был вступить в бой за справедливость, и не раз за свою жизнь этот всемирно известный политик становился воином. Как истинный рыцарь, он, когда того требовали высшие интересы, на долгие месяцы покидал свою Прекрасную Даму – любимую жену Иоанну. Тридцать три года длился брак супругов Жаботинских. Из всех этих лет реально вместе было прожито меньше трети. Постоянные переезды Жаботинского из города в город, из одной страны в другую были несовместимы с семейной жизнью. Он терзался, что не может обеспечить жене и сыну спокойное стабильное существование, но изменить что-либо не мог и не хотел. Это было не супружество в принятом смысле, а бесконечный трепетный роман с ежедневными письмами и стихами. Жене посвятил Жаботинский свое лучшее стихотворение «Мадригал»: «“Стихи – другим“, Вы мне сказали раз, „А для меня и вдохновенье немо?“ Но, может быть, вся жизнь моя – поэма, И каждый лист в ней говорит о Вас». Да, рыцарство было органично для Жаботинского, но, тем не менее, вправе ли мы назвать последним рыцарем Европы человека, все помыслы которого были обращены к Земле Израиля, все мечты связаны с будущим еврейским государством? В поисках ответа на этот вопрос перелистаем вместе страницы жизни Владимира Жаботинского. Владимир (еврейское имя Зеев) Жаботинский родился в 1880 г. в Одессе, в семье крупного еврейского коммерсанта. Хотя после ранней смерти отца благополучие семьи пошатнулось, он получил хорошее образование. Ученик лучшей в Одессе Ришельевской гимназии, Жаботинский рано проявил замечательные способности: освоил основные европейские языки и иврит, в 13 лет написал свое первое произведение. Однако литературные таланты довели его до крупных неприятностей. Вместе со своим соучеником Николаем Корнейчуковым (да-да, тем самым, который позднее стал известен как Корней Чуковский) Жаботинский затеял издание сатирического рукописного журнала, в котором высмеивались гимназические нравы. В результате, за год до окончания гимназии Жаботинский был исключен. (Тут, правда, биографы расходятся с самим Жаботинским, который в эссе «Мемуары моей пишущей машинки» с негодованием отрицал факт исключения и утверждал, что покинул гимназию по собственной воле.) Так или иначе, Жаботинский продолжил свое образование за границей, сначала в Швейцарии, на юридическом факультете Бернского университета, а затем, также на юридическом, в университете Рима. Италию он полюбил на всю жизнь. Зачитывался стихами Данте, а языком овладел в таком совершенстве, что его принимали за итальянца. Итальянское слово А ltalena (качели) стало его псевдонимом. В счастливые итальянские годы началась литературная карьера Жаботинского. Газеты «Одесский листок» и «Одесские новости» регулярно публиковали его «Итальянские письма» и едкие злободневные фельетоны, написанные во время ежегодных каникул в родной Одессе. Молодой Жаботинский активно и уверенно входил в русскую литературу. Он переписывался с Владимиром Короленко и Иваном Буниным, в 1898 г. удачно дебютировал как поэт, а когда в 1901 г. вернулся в Одессу, стал постоянным сотрудником «Одесских новостей». Это время было особенно плодотворным для начинающего литератора: в Одесском городском театре ставились его пьесы «Кровь» и «Ладно», вышла книга новелл «В студенческой богеме». П оэма «Бедная Шарлота» об убийце Марата Шарлоте Корде была тепло встречена публикой.   «Жаботинский. Вышел даровитый писатель», - замечал на полях одного из писем молодого автора Короленко. Блестящую литературную будущность прочил ему Максим Горький. В 1901-03 гг. были опубликованы замечательные переводы стихотворений классика американской литературы Эдгара По, сделанные Жаботинским в шестнадцатилетнем возрасте. Особенно удался ему перевод знаменитой романтической баллады «Ворон». Перевести это стихотворение, с его колдовской мелодичностью и изощренной ритмикой, - все равно, что сдать экзамен на мастерство. Даже сегодня, когда существует около 30 переводов «Ворона» на русский язык, работа Жаботинского – среди лучших, а в начале столетия его перевод был самым популярным и неизменно входил в дореволюционные сборники поэзии «Чтец-декламатор». Жена поэта Владислава Ходасевича писательница Нина Берберова, парижская знакомая Жаботинского, вспоминала: "Я знала наизусть его перевод "Ворона" Эдгара По. Этот перевод во много раз лучше брюсовского и лучше перевода Бальмонта». «Как-то в полночь, утомленный, развернул я, полусонный, Книгу странного ученья (мир забыл уже его) – И взяла меня дремота; вдруг я вздрогнул отчего-то – Словно стукнул тихо кто-то у порога моего. "То стучится, – прошептал я, – гость у входа моего – Путник, больше ничего"…»

Владимир Жаботинский Трогательный словесный портрет молодого Жаботинского оставил нам Корней Чуковский. В частном письме 1965 г. писатель с благодарностью вспоминал о друге и наставнике юности: «Он ввел меня в литературу. От всей личности Владимира Евгеньевича шла какая-то духовная радиация. В нем было что-то от пушкинского Моцарта да, пожалуй, и от самого Пушкина. Меня восхищало в нем все: и его голос, и его смех, и его густые черные волосы, свисавшие чубом над высоким лбом, и его широкие пушистые брови, и африканские губы, и подбородок, выдающийся вперед. Он казался мне лучезарным, жизнерадостным, я гордился его дружбой и был уверен, что перед ним широкая литературная дорога».

В этом был уверен и сам Жаботинский, но случилось иначе. 6 апреля 1903 г. в Кишиневе начался невиданный по своей жестокости еврейский погром. Местные власти не вмешивались, а распоряжение из Петербурга «навести порядок» поступило только через два дня. Это был далеко не первый еврейский погром в николаевской России, но такого зверского разгула черносотенцев еще не видел никто. Можно без преувеличения сказать, что с кишиневского погрома началась новая страница в истории российского еврейства, и – новый этап в жизни Владимира Жаботинского. Обратимся снова к свидетельству Чуковского и продолжим прерванную цитату из письма: «Но вот прогремел в Кишиневе погром. Володя Жаботинский изменился совершенно. Он стал изучать родной язык, порвал со своей прежней средой, вскоре перестал участвовать в общей прессе. Что человек может так измениться, я не знал до тех пор. Я и прежде смотрел на него снизу вверх: он был самый образованный, самый талантливый из моих знакомых, но теперь я привязался к нему еще сильнее». Забегая вперед, расскажем, что Жаботинский не порвал окончательно с писательской и переводческой деятельностью, хотя отодвинул литературные занятия на второй план и работал урывками. В 1906 г. в Одессе вышел его перевод с иврита поэмы Хаима-Нахмана Бялика «Сказание о погроме», посвященной трагедии в Кишиневе, а затем переводы других произведения поэта. В 1910 г. он написал пьесу «Чужбина», в которой изобразил евреев, участвующих в революционном движении, но ощущающих свою чуждость революционной среде. «Книгой стонов и рыданий честного человека о горе народа своего» назвал эту пьесу Горький. Из-под его пера выходили остроумные фельетоны, отличные рассказы и стихи. Он написал роман на библейский сюжет «Самсон Назорей» (1926 г.), автобиографический роман «Пятеро» (1936 г.) - лирическую историю дружбы пятерых молодых одесситов, работал над воспоминаниями «Повесть моих дней». Жаботинский перевел на иврит с английского, французского, немецкого, итальянского языков произведения мировой классики, в том числе десять песен «Божественной комедии» Данте. Он великолепно перевел с французского языка на русский стихи Франсуа Вийона и провансальского поэта Фредерика Мистраля. Но, несмотря на то, что недюжинный талант так и рвался наружу, жребий политика-сиониста был для Жаботинского неизмеримо важнее писательского. Главным литературным жанром стала для него публицистика. Кишиневский погром потряс мир не только бесчеловечностью палачей, но и почти полной беспомощностью жертв. Все попытки самообороны были с легкость пресечены погромщиками. Убеждение в том, что евреи должны уметь защищаться от насилия, не надеясь ни на чью помощь, и твердо отстаивать свои интересы, стало краеугольным камнем политических воззрений Жаботинского. Он начал с того, что организовал в Одессе полувоенную подпольную группу для самообороны еврейской общины города. Вскоре Жаботинский стал одним из руководителей еврейского национального движения в России. Он боролся за признание евреев Российской империи одним из национальных меньшинств, отстаивал необходимость преподавать в еврейских школах все предметы на иврите. В начале Первой мировой войны Жаботинский выехал в Западную Европу как корреспондент либеральной газеты «Русские ведомости» и тут же, по вступлении Турции в войну, развернул кампанию за создание особых еврейских подразделений в составе войск Антанты. По плану Жаботинского, эти подразделения должны были участвовать в освобождении Палестины от владычества Турецкой империи. Он считал, что участие в борьбе за Землю Израиля закрепит право еврейского народа на историческую родину. Однако тогдашнее сионистское руководство предпочитало соблюдать нейтралитет и отвергло «опасный» проект Жаботинского.

Жаботинский - основатель еврейского легиона. Плакат сионистского фонда "Керен хаесод". 1917 г. Создание еврейского легиона - наверное, самое удивительное из деяний Жаботинского. Ведь он был всего лишь корреспондентом российской газеты за границей и не имел весомого официального статуса. После долгой и упорной борьбы, впоследствии красочно описанной им в книге «Слово о полку» (1928 г.), Жаботинскому удалось убедить в своей правоте правительственные круги Англии и увлечь многих молодых сионистов идеей создания еврейского легиона. В 1917 г. военное министерство Британии объявило о формировании еврейского полка в британской армии - первого за многие столетия еврейского подразделения, воевавшего за свою родину. Сам Жаботинский стал одним из офицеров легиона. Еврейская молодежь Англии, Америки и отвоеванной у Турции части Палестины с энтузиазмом записывалась в еврейские полки. Жаботинский возглавлял военную операцию Первого еврейского полка по

форсированию реки Иордан и был награждён за успешное её завершение, однако война закончилась до того, как остальные полки смогли принять участие в боях. После войны Жаботинский резко изменил тактику. Когда британская военная администрация начала проводить в Палестине антиеврейскую политику, Жаботинский, который еще так недавно ратовал за проанглийскую линию, стал на путь борьбы с британскими властями. Вскоре после демобилизации он создал в Иерусалиме первые отряды еврейской самообороны. На Пасху 1920 г., когда толпа арабов учинила в Иерусалиме погром, Жаботинский пытался во главе одного из отрядов пробиться в Старый город для защиты живших там евреев. Жаботинского и его соратников арестовали и обвинили в нарушении общественного порядка. Жаботинский был приговорен английским военным судом к 15 годам каторги и заключен в крепость Акко близ Хайфы. Несправедливый приговор вызвал протесты во всем мире и вскоре был отменен. Вскоре после своего освобождения Жаботинский стал членом исполкома Всемирной сионистской организации, однако его разногласия с ее руководством выявлялись все сильнее, и в 1923 г. он вышел из состава правления. Не вдаваясь в подробности, отметим суть этих разногласий. Жаботинский, в отличие от своих более осторожных коллег, выдвигал радикальные требования: он хотел, чтобы Великобритания немедленно осуществила свое первоначальное обещание создать еврейское государство на всей территории Палестины. Хотя Катастрофу еще никто не мог предвидеть, Жаботинский намного раньше других почувствовал, что над еврейским населением Европы нависла страшная угроза. «Мы должны спасти миллионы, многие миллионы», - так обосновывал он свои притязания на Землю Израиля. Негодование ведущих сионистских лидеров вызывало скептическое отношение Жаботинского к социалистическим идеям, столь дорогим для большинства сионистов. Жаботинский выступал за создание еврейского государства, не связанного с социалистическими идеалами, и утверждал приоритет национального подхода над классовым. Самым ярым врагом Жаботинского стал Давид Бен-Гурион, будущий премьер-министр Израиля. Вскоре Жаботинский начал действовать самостоятельно. Объезжая еврейские центры Восточной Европы, он без устали пропагандировал свои взгляды. В результате в 1925 г. было создано оппозиционное течение сионизма - Союз сионистов-ревизионистов (с 1935 г. – Новая сионистская организация) с молодежным движением «Бейтар». Вождем и идеологом Союза стал Жаботинский. Единомышленники относились к нему с обожанием, иначе не скажешь. Во всех городах, где бывал Жаботинский, после митингов его провожали до гостиницы толпы восторженных сторонников, а у дверей гостиничного номера днем и ночью стояли в почетном карауле бейтаровцы. По мере того, как все отчетливее обрисовывалась фашистская угроза, усилия Жаботинского становились более решительными и отчаянными. Он пытался заручиться поддержкой европейских правительств для иммиграции полутора миллионов евреев в Палестину, но… натолкнулся на сопротивление большинства еврейских общин Европы. Несмотря на это, Новая сионистская организация делала всё возможное для того, чтобы увеличить поток нелегальных еврейских иммигрантов. Накануне войны Жаботинский выдвинул лозунг полной эвакуации евреев из Польши. Проблему он сформулировал с присущей ему афористичностью: «Ликвидируйте диаспору, или она ликвидирует вас». Хотя Жаботинскому было уже под шестьдесят, он был готов лично стать во главе нелегального флота, чтобы привезти сотни тысяч польских евреев к берегам новой родины и, в случае необходимости, оказать английским войскам вооруженное сопротивление. Этот план тоже не нашел сочувствия: многим он казался нереальным и опасным. Отчаянные призывы Жаботинского были подобны «гласу вопиющего в пустыне». Вот что говорил он, выступая перед евреями Варшавы в августе 1938 г.: Три года я умолял вас, евреи Польши, венец мирового еврейства, взывал к вам, непрестанно предупреждал вас о том, что катастрофа неизбежна. Я поседел и постарел за эти годы, ибо сердце мое истекает кровью из-за того… что вы не замечаете вулкана, который скоро извергнет на вас свою разрушительную лаву… У вас почти не осталось времени, чтобы спастись… Ради Бога, спасайте себя – пока у вас еще есть такая возможность, ведь время работает против вас». Лишь немногие из слушавших в тот день Жаботинского, уцелели в огне Холокоста. Жаботинский очень тяжело переживал начало Второй мировой войны. Но увидеть, как сбываются его самые мрачные предчувствия, ему было не суждено. В 1940 г. он выехал в США агитировать за создание еврейской армии и после очередного митинга близ Нью-Йорка скоропостижно скончался от сердечного приступа. Жаботинский завещал похоронить его там, где он умрет, и перенести его прах в Страну Израиля по приказу главы независимого еврейского государства. Но ненависть Бен-Гуриона преследовала лидера ревизионистов и после смерти. Выполнить последнюю волю Жаботинского стало возможным лишь в 1964 г., когда Бен-Гурион покинул свой пост и премьер-министром Израиля стал Леви Эшколь. Так можем ли мы назвать Владимира Жаботинского последним рыцарем Европы? Он, несомненно, был человеком европейского масштаба, европейской образованности и европейского кругозора. Он обладал способностью глубоко проникать в «души» иных культур, недаром так жадно изучал он языки, недаром так блестяще переводил. И в то же время к нему в полной мере применимо слово «националист», которое в наши дни все чаще обретает угрожающий и опасный смысл. Легко и гармонично сочетать европейскую широту с националистическими устремлениями Жаботинскому помогали развитое чувство собственного достоинства, самоуважение, гордость. Эти качества его личности как бы регулировали национализм, направляя его только на защиту, но не на нападение, на борьбу с притеснителями, но не на бесплодную ненависть к иным народам. Ему был абсолютно чужд комплекс ущербности, порождающий националистическую спесь. «Для меня все народы равноценны и равно хороши. Конечно, свой народ я люблю больше всех других народов. Но не считаю его выше», - эти слова Жаботинского можно назвать формулой плодотворного национализма. А если уж говорить о рыцарях, то, конечно, напрашивается сравнение с Доном Кихотом, но не в смысле наивности (Жаботинский был как раз трезвее и проницательнее многих), а в смысле безоглядной готовности бросить вызов врагу, рисковать собой и биться до последнего вздоха. Сегодня, когда производными национализма стали терроризм и шовинизм, внушает ли оптимистичность пример Жаботинского? Да, потому что этот пример доказывает: подобный путь возможен. Нет, потому что такой путь сугубо индивидуален. Можно, конечно, призывать «учиться у Жаботинского, осваивать его опыт и его богатое творческое наследие». Но чтобы урок этот был усвоен, необходимо прежде всего обладать тем особым рыцарским благородством, которое определяло рисунок судьбы Владимира Жаботинского. На этих сайтах опубликованы произведения Жаботинского: http://www.vekperevoda.com/1855/zhabot.htmhttp://www.il4u.org.il/library/zhabotinsky/http://a-kobrinsky.tripod.com/zv/  Марина Аграновская