Когда Вячеслава Молотова под конец его жизни спросили, снится ли ему Сталин, он ответил: «Снится... Не то, чтобы часто, но иногда снится. И какие-то совершенно необычные условия. В каком-то разрушенном городе, никак не могу выйти... Потом встречаюсь с ним».

Иосиф Сталин, извините за банальность, был преступником, которого можно сравнить только с Адольфом Гитлером. Однако между ними была разница. Одно из ключевых отличий: фюрер в основном убивал не немцев. Немец, который не был активным антифашистом мог чувствовать себя в Третьем рейхе относительно безопасно. Иосиф Виссарионович, конечно, истреблял несоветских жителей во главе с поляками в Катыни, однако подавляющее большинство жертв сталинского террора — это граждане СССР, и среди них чаще всего - русские.

За два самых плохих года, 1937-1938, одних расстрелянных в Советском Союзе было около 800 тысяч человек. Несколькими годами ранее, во время коллективизации, явившейся по сути целенаправленным истреблением крестьянского класса, в котором большевики видели угрозу, число жертв исчислялось миллионами.


Сталинский террор действовал не совсем вслепую: он бил по невинным людям, но в первую очередь — по самым активным, заметным в рамках своей среды. И это переломило народный хребет. Эффекты массового истребления (а в еще более значительной степени - исключение тех, кто не был расстрелян, из репродуктивного процесса отправкой в лагеря и ссылки) лучшей части россиян ощущаются по сей день. Это первопричина нынешней неспособности России присоединиться к движущемуся вперед миру. Все это очевидные факты, которые невозможно отрицать. Но между тем...

В 2007 году с утверждением, что «Сталин сделал больше хорошего, чем плохого», были согласны 15% россиян. В 2011 году, по данным ВЦИОМ, эта доля выросла до 26%. В эти годы резко (с 33 до 24%) упало число тех, кто полагает, что в свершениях генералиссимуса преобладало зло. 45% респондентов согласились с тезисом, что «десталинизация — это миф, пустые слова, не имеющие ничего общего с реальными задачами, стоящими перед страной, она приведет к ограничению свободы слова, исковеркает историческое сознание россиян, сделает его однобоким», и лишь 26% опрошенных были согласны с тем, что «Россия не сможет двигаться дальше, успешно развиваться, не осознав ошибок прошлого».

Конечно, есть и другие россияне, и их немало. Сложно, однако, не задуматься над словами известного российского писателя Виктора Ерофеева, по мнению которого «русская душа - по натуре своей сталинистка. Чем дальше в прошлое уходят жертвы Сталина, тем сильнее и просветленнее становится он сам». Это произошло потому, что в эпоху вождя «мы залетали в такие миры, в которых никто еще не бывал. Это нечеловеческие измерения. Наше возвращение в систему нормальных ценностей практически нереально».

Сталин

Это, конечно, часть правды, но тем не менее. Произошедшее за десятилетия террора вырождение коллективной души, несомненно, является одной из причин, по которым многие россияне не могут совершить духовное расставание с диктатором, выброшенным из мавзолея Ленина. Другая причина кроется в том, что (как сказал один польский священник, хорошо знакомый с Россией) «единственная настоящая религия россиян — это культ Великой отечественной войны», и она дает чувство национальной гордости и смысла. Но и это лишь одна из причин, есть и другие, не менее важные.


Разрешение на счастье

Поляки автоматически связывают российский культ Сталина с путинской властью. И это ошибка. У Кремля нет сталинистской установки, он вообще находится вне идеологий. Его концепция заключается в игре на всех доступных инструментах: традиционном российском патриотизме со сталинскими мотивами, национализме и даже либерализме. А сталинистские настроения в нынешней России часто имеют протестное звучание. «Сталина на них нет!» — говорит простой россиянин, когда слышит об очередном коррупционном скандале во властных кругах или о произошедшей по чей-то халатности катастрофе. По этой логике, при Иосифе (не то что сейчас) элиты не оставались безнаказанными. Такому мышлению способствует факт, что генералиссимус, в отличие от нынешних элит, был на самом деле человеком скромных запросов.

«Похоже, кто-то из хозяйственного управления или из ГПУ купил мебель, несмотря на мое ясное указание, что старая мебель прекрасно служит. Найдите и накажите виновных! Я прошу вернуть все на место, а новую мебель отправить на склад», — писал Сталин в одном из писем жене.

В коллективной российской памяти живо убеждение в том, что хотя Вождь вместе с другими большевиками преследовал традиционное русское православие, именно он потом в определенной мере повернул вспять этот революционный тренд, подрывающий основы общества.

Из воспоминаний Лилианны Лунгиной — диссидентки и известной переводчицы, в чьем окружении было немало репрессированных, и которую отнюдь нельзя назвать сталинисткой: «В тридцать шестом — тридцать восьмом годах, в период самого страшного террора, повседневная жизнь странным образом улучшилась. После долгих голодных лет, после коллективизации и всего прочего, что довело народ до почти полного истощения, наступило как бы затишье. Отмашку дал сам Сталин. Он произнес знаменитую фразу: "Жить стало лучше, жить стало веселее". В тридцать пятом отменили карточки на питание. Потихоньку заполнялись прилавки. Появилась копченая рыба, икра, четыре или даже пять сортов сыра. Стали повсюду продавать апельсины, испанские. Открылись кафе. Например, "Коктейль-бар" на улице Горького. Там можно было выпить, сидя в полумраке на высоком табурете, — это считалось верхом роскоши. Стали лучше одеваться. Женщины начали ходить в парикмахерские и делать маникюр — маникюрши были даже на заводах, — красили губы красной помадой, выщипывали брови. Раньше все одевались одинаково плохо, а теперь появилась некоторая возможность быть элегантными. Снова стали выходить журналы мод. Товарищу Жемчужиной, жене Молотова, было поручено отвечать за производство духов, лосьонов и кремов. Сталин разрешил радости жизни. Узаконил любовь, семейное счастье (развестись было очень трудно), отцовский долг, позволил поэзию, допустил рассуждения о гуманизме, румяна и украшения. Вернулись танго и фокстрот». [...]


Во время войны Сталин остановил антицерковный террор. Это была временная либерализация, и потом репрессии начались заново, однако (поляки чаще всего об этом не знают), довоенного масштаба в церковной сфере они уже не достигли. Только во время хрущевской десталинизации в рамках «возвращения к ленинским принципам» и борьбы с их сталинскими искажениями, к которым отнесли и терпимость к православию, за Церковь взялись снова.

Притягательность тирана

В отличие от своего немецкого коллеги, кремлевский диктатор был настоящей личностью. Преступной, но притягательной. «Сталин был похож на огромного вальяжного зверя кошачьей породы, с мягкими лапами, железными когтями, грациозной походкой и стремительным прыжком, в равной степени убедительными мурлыканьем и жутким рыком», — пишет диссидентка Валерия Новодворская. Не одна она. Встречавшиеся с Вождем иностранцы удивительно часто сравнивали его с тигром или другими большими кошками, то есть - с мощным, страшным, но одновременно красивым зверем. [...]

Сталин (вновь в отличие от Гитлера) при всей своей параноидальности и жестокости был чрезвычайно умен. И хотя он создал квазирелигиозный культ своей личности, сам он ему не поддался, что свидетельствует о трезвости его мышления (парадоксальной, для, повторюсь, человека, страдающего паранойей). Доказательством тому может служить, например, состоявшийся уже после войны диалог с сыном Василием — пилотом и представителем московской «золотой молодежи». Когда отец в очередной раз отчитывал сына за то, что тот порочит фамилию Сталин, Василий возмутился: «Я ведь тоже Сталин!» «Нет, ты не Сталин, и я не Сталин. Сталин — это советская власть. Сталин — это тот Сталин, который в газетах и на портретах, но это не ты и даже не я», — парировал Вождь.


При генералиссимусе советское государство не только победило в войне. Оно двигалось вперед и в других сферах, в том числе экономической. Советская экономика вплоть до 60-х годов, даже если вычесть все статистические подтасовки (которыми отличалась Москва), развивалась быстрее, чем экономика западных стран. «На рубеже 50-60-х годов Запад чувствовал то же восхищение советской экономикой, что в 70-80-х - Японией, а потом Китаем и Индией, — пишет автор книги "Красное изобилие" (Red Plenty) англичанин Фрэнсис Спаффорд (Francis Spufford). — Это не было чистой фикцией. Под слоем внешнего лоска крылся подлинный феномен. После распада СССР и открытия архивов российские и западные историки заново пересчитали данные о его экономическом развитии, и даже если взять самые скромные цифры, более низкие, чем публиковал Кремль или даже ЦРУ, Советский Союз в 50-е годы в любом случае развивался быстрее любой другой страны мира, за исключением Японии».

На Потсдамской конференции

Конечно, это было экстенсивное развитие, опиравшееся на ставшую возможной в результате коллективизации эксплуатацию деревни. Когда оно исчерпало свои возможности (в начале 60-х), дистанция с Западом перестала сокращаться и начала увеличиваться. Но это произошло через достаточный промежуток времени после смерти Сталина, чтобы его имя с этим фиаско не ассоциировалось.

Тем более что система сталинского единовластия производила впечатление единственно возможного режима, который, скрывая в себе тенденции к застою и распаду, мог заставить Россию развиваться. Не кто иной, как Александр Солженицын вложил в уста (отнюдь не отрицательного) героя одного из своих рассказов такие слова: «И все понимали, что потеряли Величайшего человека. Но нет, и тогда еще Дмитрий не понимал до конца, какого Великого, — надо было еще годам и годам пройти, чтобы осознать, как от него получила страна Разгон в Будущее. Отойдет вот это ощущение как бы продолженной войны — а Разгон останется, и только им совершим невозможное». [...]


Как развеять чары?

Нас, поляков, раздражает такое дьявольское переплетение смыслов, но больше всего оно вредит самим россиянам. Хотя (следует в очередной раз это подчеркнуть) такое восприятие не свойственно им всем поголовно, оно не позволяет народу в целом осмыслить свое прошлое и естественным образом оказывает негативное влияние на способность России влиться в современность, а также на эффективность этого государства в широком смысле слова.

«Каждый день возноси хвалы своим богам за то, что русских парализовало идиотское учение, — писал в 80-е годы Тадеуш Конвицкий (Tadeusz Konwicki). — Благодарите небеса за то, что их искусство пропитано графоманией, что их мозги наполнены обрывками мыслей каких-то идеалистов XIX века. Вообразите себе свободную, демократическую Россию с капиталистической экономикой: такая России за несколько лет создаст гениальное искусство, которое бросит весь мир на колени. Такая Россия действительно обгонит по промышленности Америку, а нас она засосет как пылесос муху. Она поглотит нас на правах культурного превосходства - без танков, без изменников, без ссылок в Сибирь».

Если это так, не должны ли русофобы радоваться тому, что россияне не могут освободиться от сталинских чар?.. Я не русофоб. Мне бы хотелось, чтобы они распрощались с этим людоедом.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.