Прерванная партия
Наша семья вынуждена была часто переезжать, и я убедился на собственном опыте, что иногда важно не столько качество квартиры, в которой вы живете, сколько, если так можно выразиться, качество соседей…
В нашем доме (ну, если быть точным, в доме напротив), как поется в известной российской песне, "поселился замечательный сосед". Мне он сразу приглянулся. Открытое, приветливое лицо, спокойные, плавные движения. Особенно притягивает улыбка: как будто вы давно знакомы, и вы ему глубоко симпатичны. Тут поневоле начинаешь улыбаться в ответ, и хотя мы в течение нескольких первых месяцев не сказали друг другу и слова, у тех, кто видит со стороны (как, например, у моей жены), появилось ощущение, что мы не просто давно знакомы, но и хорошие друзья…
И вот случилось… В какой-то момент, когда сосед только приехал и искал ключи, чтобы ввести велосипед в подъезд, я оказался рядом и подошел: "Мы так давно и по-дружески улыбаемся друг другу, что пора, если Вы не возражаете, познакомиться — Лев". Сосед охотно пожал руку: "Клаус". Клаус, как и я, много ездит на велосипеде. Мне не хотелось, чтобы сразу погас зарождающийся огонек разговора, и я спросил: "Вы ездите по делам или просто катаетесь?" "И то, и другое, но чаще катаюсь…"
Признаюсь, не знаю лучшего способа завязать знакомство, чем пригласить поиграть в шахматы, хотя в Германии это, как правило, не срабатывает. Здесь, в отличие от России или, скажем, от Израиля, шахматы не относятся к распространенным народным забавам, и если кто-то сидит во дворе, то это старушки, доминошники или собачники…
"Как насчет партии в шахматы?" Неожиданно Клаус согласился. Мы обменялись телефонами, а через некоторое время подружились семьями и стали раз в неделю, по субботам, заходить друг к другу. Пили кофе, а потом мы с Клаусом играли в шахматы.
Одной из тем разговора между немцами и евреями в Германии на каком-то этапе почти неминуемо становится немецко-еврейско-израильская. Клаус, например, рассказывал, что его дедушка до войны был членом гитлерюгенда, нацистской молодежной организации, напоминающей советский комсомол. Я спросил, воевал ли дед. "Нет". "Почему?" — непонятно зачем лез я с вопросами. И Клаус признался, что деда не послали на фронт, так как он был охранником в концлагере, где содержали евреев. Рассказывать о том времени бывший охранник не любил, да и умер он, когда Клаусу было всего 9 лет. Спросил я с присущей мне дотошностью и про бабушку, которая тоже, оказывается, была членом гитлерюгенда.
В 2019 году, еще до "короны", мы с женой решили съездить на 10 дней в Израиль. Узнав о наших планах, соседи тоже загорелись: "Давно собирались съездить, но как-то не решались. С вами — другое дело". Так в декабре (нежарко и у меня каникулы) мы с соседями оказались в Хайфе, где сняли две небольшие квартиры в Бат-Галим недалеко от моря. Там и произошла история, о которой хочу рассказать…
Одним из наших общих с соседями развлечений в Хайфе стали прогулки вдоль моря. Мы проходили два-три километра до замка своеобразной архитектуры на холме и возвращались. Точнее, возвращались жены, а мы с Клаусом задерживались в дюнах, где лежал огромный пластиковый кит. Рядом с китом, прикрывающим от ветра с моря, располагались местные шахматисты, в основном русскоязычные. Там мы, если выпадал удачный расклад, играли с кем-то из освободившихся любителей черно-белых фигур.
В тот день, когда произошел этот скандальный случай, нам сначала вроде бы повезло. Подошел русскоязычный израильтянин лет 70-75 с доской и предложил сыграть партию. Я уступил это право Клаусу. Пока расставляли фигуры, израильский шахматист представился (Исаак) и попросил рассказать несколько слов о Клаусе. Я сказал, что он на пенсии, а раньше был строителем. Мы сейчас живем недалеко друг от друга в Магдебурге.
Клаус и Исаак начали играть, но почему-то немецко-еврейская тема продолжала интересовать израильтянина, и он снова и снова спрашивал. Причем, что странно, не про родителей, а про деда и бабушку Клауса. Меня это не насторожило, и я рассказывал со всеми известными мне подробностями. И даже зачем-то по своей инициативе упомянул про гитлерюгендство бабушки.
"А вы знаете, почему меня так все это интересует? — спросил Исаак.— Потому что мою бабушку из гетто направили именно в такой лагерь. В Освенцим. Там она и погибла. Спросите, кстати, в каком лагере был охранником его дед".
Я не хотел спрашивать, чтобы не отвлекать. Тем более что шахматная позиция у Клауса осложнилась, и преимущество было явно на стороне Исаака. Но израильтянин настаивал. Наконец я спросил, и Клаус, не ожидая подвоха, ответил: "В Освенциме, кажется"…
И тут случилось то, чего я никак не ожидал. Исаак встал, одновременно уронив своего короля: "Сдаюсь" — и стал быстро собирать шахматы. Потом попрощался и, ничего не объясняя, ушел в сторону города. Клаус вопросительно смотрел на меня. Я сказал ему, что бабушка Исаака как раз погибла в Освенциме.
Потом в течение двух-трех часов мы с Клаусом молчали. Или перекидывались ничего не значащими фразами. Со времени окончания Второй мировой прошло более 70 лет, но, видимо, бывают события, которые остаются в памяти долго. Очень долго. Во всяком случае, пока живы близкие люди тех, кого эти события коснулись. У тех из нас, близкие которых попали в мясорубку той страшной войны, есть такие воспоминания. Память, видимо, так устроена, что из нее при всем желании их невозможно выбросить в мусорное ведро. Они живучи. Они цепляются за сегодняшний день. Они всегда с тобой. Они являются единственной мерой времени. "Напрягите память, — мудро сказал в одной из своих интермедий великий клоун Олег Попов, — и вам обязательно захочется что-то забыть".
И еще, завершая заметку, хочется вспомнить строчки из поэмы Евгения Евтушенко "Бабий яр":
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Источник: "МАСТЕРСКАЯ"
Комментариев нет:
Отправить комментарий