Михаил Лемхин | На смерть Юза Алешковского

КАЛЕЙДОСКОП 7.04.2022

21 сентября в Тампе (Флорида) умер Юз Алешковский, замечательный прозаик автор-исполнитель песен, сценарист, поэт. Ему было 92 года, почти половину из которых он прожил в США.

Портрет Юза Алешковского работы Михаила Лемхина.

Излюбленной манерой Алешковского был сказ. Проще говоря рассказ от первого лица. Такая манера требует особой языковой точности – одно чужеродное слово, может разрушить не только характер, но и всю систему повествования, избранную автором. Алешковский был необыкновенно чувствителен к языковой фальши. Перелистайте книги Юза Алешковского – вы не найдёте в них ни одного персонажа, голос которого можно спутать с голосом кого-то другого.

***

Юз Алешковский родился в 21 сентября 1929 года в Красноярске. Настоящее его имя Иосиф Хаимович Алешковский (Юзик – так в детстве его звали родители и это привилось).

В школу Алешковский пошёл в Москве, куда переехала семья.

«В Москве я познакомиться с уличным матом гораздо раньше, к сожалению, чем со сказками братьев Гримм. Потом я оказался в больнице с башкой, пробитой здоровенным куском асфальта, что навсегда нарушило в ней способность мыслить формально-логически и убило дар своевременного почитания здравого смысла» – рассказывает о себе лукавый Алешковский.

В школе учился он без интереса, сменил несколько школ, в шестом классе остался на второй год, а вместо учебников читал Пушкина, Дюма, Жюля Верна и Майн-Рида. В конце концов из школы его исключили. Полгода он работал на заводе и учился в вечерней школе, где начал сочинять стихи. В 1946 году его призвали в армию; служил Алешковский на Дальнем Востоке в военно-морском флоте. Вероятно, судьба его сложилась бы иначе, если бы с дружками-матросами он не угнал машину секретаря Приморского крайкома ВКП(б) и не ввязался в драку с патрулём и милицией. Но всё вышло как вышло. В 1949-ом он был приговорён к четырём годам заключения. Отсидел три – 27 марта 1953 года был опубликован Указ Президиума Верховного Света об амнистии. Помните у Высоцкого:

Это Клим Ворошилов

И братишка Будённый

Подарили свободу,

И их любит народ.

Это была самая большая амнистия за всю истории СССР и Росси: 1 202 736 человек вышли на свободу. И среди них – Юз Алешковский.

После освобождения Алешковский работал на стройке, потом шоферил на целине. С 1955 года шофёр аварийной машины треста «Мосводопровод».

В 1959 году Алешковкий на свои стихи начал писать песни, в начале шестидесятых – прозу: детские рассказы и повести, сценарии для кино и телевидения: «Два билета на электричку», «Чёрно-бурая лиса», «Кыш и Двапортфеля», «Кыш и я В Крыму».

С 1965 года зарабатывает на жизнь литературным трудом.

С 1979 года в эмиграции.

Юз Алешковский уехал из Союза малоизвестным литератором притом, что

Ко времени отъезда два его произведения были «широко известны»: одно – в узких кругах обеих столиц – интеллигентов, читателей самиздата, другое широко известно всей стране (широко известно – без всяких кавычек).

Песню, которую Алешковский сочинил в 1959 году пели все: и читатели самиздата и те, кто этот самиздат сроду в руках не держал, пели студенты в электричке и туристы в лесу у костра:

Товарищ Сталин, вы большой учёный –

В языкознанье знаете вы толк.

А я простой советский заключённый,

И мне товарищ – серый брянский волк.

За что сижу, воистину не знаю,

Но прокуроры, видимо, правы,

Сижу я нынче в Туруханском крае,

Где при царе сидели в ссылке вы.

/…/

То дождь, то снег, то мошкара над нами,

А мы в тайге с утра и до утра,

Вы здесь из искры разводили пламя,

Спасибо вам, я греюсь у костра.

Вам тяжелей, вы обо всех на свете

Заботитесь в ночной тоскливый час,

Шагаете в кремлёвском кабинете

Дымите трубкой, не смыкая глаз.

/…/

Дымите тыщу лет, товарищ Сталин,

И пусть в тайге придётся сдохнуть мне,

Я верю будет чугуна и стали

На душу населения вполне.

Кто написал эту песню знали немногие. Она воспринималась как фольклор. На магнитофонных катушках, которые мы обменивались друг с другом чтобы переписать Галича, Высоцкого, Кима или Окуджавы, попадались записи Высоцкого, поющего «Товарища Сталина…» в какой-нибудь компании. Но никому не могло прийти в голову никогда неё думал, что это песня Высоцкого, хотя у Высоцкого много песен-монологов, слишком непохожей была интонация. И было ясно, что автор – человек другого поколения.

Песня «Товарищ Сталин, вы большой ученый» очень быстро вошла в язык и в культуру. Можно было в разговоре, так сказать, без кавычек, процитировать какую-нибудь фразу и все понимали откуда это и что это значит.

Прошло время и «Товарищ Сталин» настолько закрепился в нашем сознании, что вопрос об авторстве казался праздным. Мы же не спрашиваем кто автор былины про Илью Муромца, Добрыню Никитича и Алёшу Поповича». А когда автор всё-токи объявился, некоторые просто не верили ему. «Я не обижаюсь, – говорил в таких случаях Алешковский – В определённом смысле мне это даже приятно».

По-моему, это и есть народное признание.

На воле и в тюрьме в Москве в Сибири и на Дальнем Востоке Алешковский повидал множество людей и множество, если можно так выразиться, жизненных сюжетов.

Нет, я не хочу сказать, что стать хорошим писателем можно только посидев в тюрьме или получив по голове кирпичиной, но всё же личный опыт заменить нельзя ничем.

А если писатель умеет не только видеть, но и слышать, он обнаружит, что существует целый лексический пласт, почти не тронутый литературой

Обсценная лексика, я бы сказал – обсценный язык – существует как бы параллельно нормативному языку. Это не просто два существительных и один глагол. Это действительно язык, на котором, как продемонстрировал Алешковский, можно писать не на заборе, а на листе чистой бумаги.

«Николай Николаевич» – это рассказ молодого, но уже бывалого карманника по имени Николай, который только что освободился и тут же снова принялся промышлять в московских трамваях и троллейбусах. Его сосед – «По фамилии он был Кимза, нацию не поймёшь, но не еврей и не русский» – берёт его в свою лабораторию какого-то НИИ донором спермы.

Послевоенное время, лысенковщина, борьба с космополитами и менделистами-морганистами.

Это рассказано естественным для Николая языком, с массой производных от пресловутого глагола и двух существительных, созданных просто с космической изощрённостью.

Легче всего квалифицировать «Николай Николаевич», сатиру на лысенковские годы в биологии, но, эта повесть гораздо шире памфлета. Читая любую настоящею книгу, вы узнаете не только о перипетиях сюжета, но и что-то о времени, в которое этот сюжет развивается. Нередко, узнаёте больше, чем из учебника истории.

***

Я впервые услышал об этой книге от Бориса Натановича Стругацкого. Он вернулся из Дома творчества писателей в Комарово. Борис жил в Ленинграде, Аркадий в Москве. Как правило, они обсуждали новый сюжет в письмах, потом съезжались и писали – обычно в каком-нибудь доме творчества писателей, чаще всего в Комарово или в Голицыно. Одно время я старался забегать к Борису дня через два-три после его возвращения. Борис Натанович, как правило, не рассказывал о произведении, над которым они сейчас работают, но иногда проговаривался.

На этот раз я пришёл с какими-то вопросами. Но до вопросов дело не дошло. Борис не мог остановиться – что было на него совершенно не похоже: – кто-то в доме творчества дал им на ночь самиздатскую копию «Николая Николаевича». Они решили читать вместе, то есть вслух. «Было уже довольно поздно, – рассказывал Борис Натанович, – мы читали и умирали от смеха». Очень скоро начал стучать в стенку сосед, а потом явился сам. «У вас гогот как в цирке. Дайте спать!» Аркадий с Борисом извинились и обещали не шуметь. Но их хватило не на долго. Утром они отдали папку знакомому, который сам получил её на один день и дал обещание никому не показывать. Знакомый прочитал днём, а на ночь дал Стругацким.

А сосед написал жалобу в Союз писателей, что они, мол, гогочут, шумят и не дают уважаемым писателям спать – как он, кстати, уважаемый писатель, может работать после бессонной ночи?

Вскоре и до меня добралась та же самая ли, другая ли папка, содержащая слепой, замызганный экземпляр «Николая Николаевича». Имя автора отсутствовало. Я стал опрашивать знакомых и наконец узнал, что автор – некий еврей из Москвы Юз Алешковский. Имя это ничего мне не говорило. Я не читал его детских книжек, не смотрел кино «Кыш и Двапотфеля», только откуда-то знал, что Двапортфеля – это не два портфеля, а прозвище.

Мир тесен. Одна знакомая, А.А.П, профессор Ленинградского института театра, музыки и кинематографии как-то к слову принялась рассказывать про своего старого приятеля, реального человека, который сочинил песню «Товарищ Сталин, вы большой учёный». Я не мог в это поверить. Оказывается, мифический герой не просто существует, но он, что называется, рядом. А.А.П. стала рассказывать о нём: он такой виртуозный матерщинник. «Но не круче, – сказал я, – автора «Николая Николаевича». Вы, А.А., читали «Николая Николаевича»?

А. А.П. засмеялась: «Дело в том, что песню «Товарищ Сталин, вы большой учёный» и повесть «Николай Николаевич» написал один и тот же человек и зовут его Юз Алешковский»

***

Я с женой, сыном, дочкой и тёщей приехал в Сан-Франциско в ноябре 1983 года.

В 1983 году в Сан-Франциско магазинов, торгующих книгами на русском языке, было два. На Бальбо – магазин «Глобус» и на «Гири» – «Знание». «Глобус» предлагал эмигрантские издания в том числе обширную библиотеку антисемитской литературы, включая пресловутые «Протоколы Сионских мудрецов». Магазин «Знание» торговал советскими книгами, учебниками для изучающих русский язык, словарями, хохломой, шалями, самоварами. Это было ещё до перестройки, интересных книг издавалось немного. Однако, в глубине магазина я заметил небольшую полку с книгами, не похожими на советские. Это были действительно не советские издания, В основном книги издательства «Ардис» – переиздания романов Набокова, тоже «Ардисовский» Фазиль Искандер пара книг Аксёнова, и маленькая «Ардисовская» книжечка «Николай Николаевич» – две повести «Николай Николаевич» и «Маскировка». На магазинной полке стоял единственный экземпляр. Я не мог её оставить. Это была моя первая книжная покупка в Америке. В тот же день я перечитал «Николая Николаевича» и с тех пор перечитывал несколько раз. А в прошлом году, когда мне захотелось перечитать эту повесть снова, я обнаружил, что её больше нет на полке. Кто-то увёл или взял почитать и не вернул. Разумеется, «Ардисовское» издание уже нигде не продавалось, пришлось купить российское: издательство «Весть»1990 год, тираж 200 000 экземпляров.

"Континент"