РАЗУМ ЦВЕТОВ

                    « Человек, хоть будь он трижды гением,

                       Остается мыслящим растением»

                                        Самуил Маршак

 Думаю, что люди очеловечивают природу, чтобы приблизить себя к ее пониманию.  

 Принято считать, что воображение фантастов-писателей опережало технический гений человечества. Жюль – Верн, Уэльс, Андреев – в мечтах и прожектах опережали свое время. Да и социальная фантастика не отставала, но никто до недавнего времени не подозревал, что подлинно фантастическими были книги, вовсе не претендующие на это значение. Достаточно скромные, на первый взгляд, непритязательные сочинения. Но в ни –то, как ни странно, и содержался могучий потенциал возможных научных открытий. 

 Книги Мориса Метерлинка – прямое тому доказательство.

 Мир науки взволнован и потрясен. Японским ученым удалось выяснить, что бобовые растения могут общаться на своем языке запахов, передавать друг другу информацию. 

 За сто лет до этого открытия Морис Метерлинк назвал свою  книгу «Разум цветов». Ему, чтобы разобраться в проблеме, не понадобились дорогостоящие эксперименты в лаборатории, компьютеры и сложные химические анализы на генетическом уровне. Хватило своего, человеческого разума, таланта и любви к миру живого. 

 Вполне возможно, японские ученые прочли книгу  лауреата Нобелевской премии и взялись доказать в опытном порядке то, в чем Метерлинк никогда не сомневался. 

 Все это нетрудно доказать, но прежде одно из теоретических рассуждений знаменитого писателя: « Отличительную черту нашего времени составляет доверие, все более растущее, почти исключительное, которое мы питаем к двум областям нашего разума, названным нами выше благоразумием и здравым смыслом. Так было не всегда. Некогда человек основывал на здравом смысле весьма ограниченную и наиболее низменную часть своей жизни. Остальное имело свой фундамент в других областях нашего духа – именно в воображении». 

 Написано это за четверть века до великих открытий Альберта Эйнштейна – гения воображения. Да и вся, пожалуй, современная наука о глубинах клетки и космоса строится на способности человека представить то, что и вообразить невозможно. Все, или почти все, выдающиеся открытия нашего времени противоречат благоразумию и здравому смыслу. Метерлинк предвидел это. /

  Но вернемся к «Разуму цветов».  Японские ученые открыли у растений язык запахов. Что писал об этом Метерлинк: /

 «Кто может предвидеть, какие неожиданности готовило бы нам обоняние, если бы оно совершенно сравнялось, например, со зрением, как это бывает у собаки, которая столько же видит носом, сколько глазами». /

 Ученый, способный на воображение, читает эти строки, а все остальное, как говорится, дело техники. Всего лишь несколько примеров: /

 « … перед нами цветок, который знает и эксплуатирует в свою пользу страсти насекомых …. Приведенные факты добыты точным, научным опытом, и никакими другим образом нельзя объяснить полезность и расположение различных органов цветка»./

 О способности растений к творчеству, к постижению окружающего и изменчивого мира Метерлинк пишет неоднократно:/

 « Их изобретательное воображение не только работает по тем же осторожным и тщательным методам, пробираются теми же утомительными, узкими, извилистыми тропинками, но и оно, подобно нашему воображению, делает неожиданные скачки, которые, среди неверных искажений, вдруг приводят к окончательной цели». /

 Человек в открытиях своих идет следом за природой. Его разум вторичен. Вот еще одно утверждение Метерлинка: /

 « … у каждого цветка есть своя идея, свое устройство, свой приобретенный опыт, которым он пользуется. Изучая поблизости эти маленькие открытия и разнообразные приемы, невольно вспоминаешь те полные интереса выставки машин и снарядов, в которых человеческий гений в области механики обнаруживает свои ресурсы»./

 Некоторую и неизбежную патетику моих заметок Метерлинк будто предвидел. Он пишет во вступлении к своему эссе о цветах: /

 « Я намерен здесь привести несколько фактов, известных всякому ботанику. Я не совершил никакого открытия, и мой скромный вклад сводится к немногим, к тому же элементарным наблюдениям». /

 Верно. Здесь спорить не приходится. Только в одном Метерлинк уникален: в сфере воображения. И это воображение давала писателю возможность поднять «элементарные наблюдения» на высоту философских обобщений. Собственно, это и есть цель любого подлинного, художественного творчества./

 Вот типичный пример этого пути: от «низкого слога» к «высокому». Писатель долго и внимательно наблюдал за жизнью орхидей. Затем появились эти строчки: « После всего нами приведенного следует, кажется, допустить, что эти стремления и разумные метода по крайней мере столь же сложны, поразительны и закончены у орхидей, как у общественных насекомых. Прибавим, что мотивы и логика этих подвижных и трудно поддающихся наблюдению насекомых в большей своей части от вас ускользают, между тем как, наоборот, мы легко постигаем все молчаливые мотивы, все устойчивые и мудрые рассуждения мирного цветка». /

  (« Устойчивые и мудрые рассуждения». И здесь ученым остается только получить деньги и сверхсовременное оборудование для исследований.) /

 «Все живое в мире разумно» – утверждает Метерлинк. Причем, мы люди всего лишь обычная часть всеобщего разума и добьемся гармонии своего существования, победы над злом, только тогда, когда поймем это. Поймем, а не победим и уничтожим природу, чем мы успешно заняты последние 200 лет. /

 Думаю, весь смысл экологического движения наших дней продиктован сознанием этой истины, попыткой прекратить долгую войну с природой и заключить с ней согласие, способное принести мир в наши души./

  У Метерлинка был свой Бог. Бельгийскому писателю было удобней и спокойней со своим Богом, но читаю строчки его эссе и вижу, как глубоко и точно человек этот понимал смысл монотеизма: /

 « Когда мы открываем разлитую в жизни такую силу разума, то неправдоподобно ли допустить, что вся эта жизнь творит дело разума, т.е. она преследует цели счастья, совершенства и победы над тем, что мы называем злом, смертью, мраком, небытием…» /

 В финале своего эссе Метерлинк приводит цитату из Гацлита, английского критика начала 18 века. Читал эти строчки со смешанным чувством радости и удивления. Цитату эту будто взял бельгиец у Бешта, Баал – Шем - Това, основателя хасидизма. (И да простит мне читатель вспышку национальной                гордости за счет цветов). Но слушайте: /

 « Я считаю только светлые часы. Какое отрадное чувство, убивающее заботу! Все тени исчезают на циферблате, чуть только скрывается солнце, и время становится огромной пустотой. Движения его отмечаются только в радости, все же, что чуждо счастью, падает в забвение. Прекрасное слово, поучающее нас измерять часы только  их благодеяниями, придавать значение только улыбкам, пренебрегать жестокостью судьбы, строить наше существование из мгновений блестящих и благословенных, обращаясь всегда к освещенной стороне вещей и предоставляя всему остальному скользить мимо нашего забывчивого и невнимательного воображения».

 Теперь я знаю, почему у нас в Израиле так много цветов.

�в�u p � � P�� H � ть и писать при такой газетной загруженности? /

-          Не знаю. Приеду домой, приму душ, поужинаю, посмотрю телевизор…. И что-нибудь такое напишу. Утром, в большинстве случаев, это стирается, выбрасывается. Иногда удается выкроить пару часов днем. Но есть еще конец недели. Будем молиться, чтобы Бог дал силы и время для большой вещи. /

-          К работе в газете привык? /

-          Не знаю. Иногда бывает трудно. Попадаются странные авторы, которые торгуются из-за каждых десяти шекелей. Вчера мне один говорит: « Вы понимаете, что перед вами великий русский писатель, и я украшаю вашу газету». Я не спорю. Здесь бесполезно спорить. Что еще? Графоманы – очень нервный народ. Иногда звонят посреди ночи. Говорят они разные слова: от прямых угроз, до обещания озолотить. Есть и такие люди. Есть и другие – замечательные. Каждый раз встреча с чудными людьми (их тоже много) дает чистый воздух и силу./

  Очень сожалею, что вынужден вступать с людьми несерьезными в контакт, но выяснилось, что я достаточно жесткий человек, умею говорить «нет», когда это необходимо. И вообще, литература –занятие для людей жестких. Характер выковывает литература. Я имею в виду хорошую литературу. /

-          Что ты думаешь о судьбе нашей, русскоязычной прессы? /

-          Община велика. Лет семь-восемь мы просуществуем без особых хлопот, а , может быть, и дольше. Русский язык очень устойчив. Его трудно убрать из человеческой памяти. Есть еще чисто русская привычка покупать газеты, ходить за газетами. Она неистребима. Наши газеты, как мне кажется, и помощники и наставники в трудной жизни новоприбывших./

-          Мне кажется, ты нашел точку опору в этой жизни, необходимое равновесие и покой. /      

-          Я должен быть благодарен Иерусалиму и 28 годам жизни в Израиле. /

-          Ты приехал, как раз, накануне Войны ссудного дня? /

-          Да, еще иврит не знал толком. Пошел на призывной пункт, а там народ двух видов: полно «пейсатых» и какие-то уголовные рожи. Все хотят воевать с арабами. С тех пор терпеть не могу все эти разговоры о датишных - тунеядцах и «косящих» армию…. Тогда меня в армию не взяли. Отслужил свой срок в 1975 году. /

-          Ладно, с газетами мы все выяснили. Теперь скажи, как долго продержится русскоязычная литература в Израиле? /

 Молчит Зайчик, улыбается. Жизнь научила его осторожности, как и многих ватиков. Он не торопится. Опытный спортсмен, человек резкой и мощной реакции мышц,  научил себя не торопиться ни при каких обстоятельствах. /

 Это так верно. Жизнь  коротка, и глупо разгонять ее маятник. Пусть существует в своем, природном ритме. Вот мне и кажется, что ритм прозы Зайчика необычно естественен, прост и ясен. /

 Читайте его книги. Сказал Марк о газетах, что они «помощники и наставники». Тоже я бы сказал и о прозе Зайчика. В ней вы обязательно найдете себя. Наши обиды и радости, наши вздохи тяжкие и улыбки. Нашу жизнь. Впрочем, хорошая литература и не бывает иной.