НЕИЗБЕЖНОСТЬ "ХОЛМА ВСТРЕЧ"

 Мир между людьми, поколениями, временами – как все это сложно. Иной раз, кажется, – недостижимо, но от мира этого, во многом зависит благоденствие любого народа. Ничто так не огорчает меня в Израиле, как упрямое, тупое и жестокое противостояние  светской и религиозной части населения Еврейского государства.

 Противостояние во всем: в политике, в искусстве, в быту. Иной раз кажется, что евреи – народ совершенно неспособный на компромисс, нация, расколотая на две враждебные половины, не способные ни понять, ни принять друг друга.

 Мы сами втаскиваем «троянского коня» гражданской распри в наши города, окруженные полчищами кровожадных врагов. Ради «красного словца» ненависти к самим себе мы готовы пожертвовать не только памятью предков, но и своей жизнью.

    Но все это, сказанное мной, не более, чем заклинания и общие слова. Реально иное. Ни одна религиозная культура ( а иной у евреев нет) не подвергалась таким насмешкам, издевательствам, поношениям, как иудаизм. Причем наиболее рьяно занимались и занимаются этим сами евреи.

 Можно искать причины распри в галутных комплексах, не изжитых, а, порой, и углубленных в условиях еврейской государственности. Можно сетовать на мнимую «закрытость» и сложность иудаизма. Говорят, что еврейская, религиозная культура требует от человека глубоких знаний и повседневного труда, а подобные требования не могут вызвать «энтузиазма масс».

 Исписаны тысячи страниц, в попытке объяснить и понять дефекты нашего, национального сознания. Отсутствует, насколько мне известно, сравнительный анализ. И это странно, потому что комплекс национальной неполноценности был свойственен не только евреям.   

 Я расскажу одну поучительную историю, для многих, возможно, и неизвестную. Историю, которая, как мне кажется, вскрывает истоки «японского, экономического чуда».  Чуда, продемонстрированного страной, живущей, в буквальном смысле, на вулкане и потерпевшей страшное и жестокое поражение в войне. Землей, крайне переселенной, и лишенной полезных ископаемых. Чуда, продемонстрированного государством победившего интеллекта. А подобные победы готовятся долгой, культурной историей нации.

 Всегда считал одной из вершин искусства мира древнюю поэзию японцев. Империя, долгие века отделенная от остального человечества броней неприязни, выработала уникальную и поразительную литературу, отражающую дух, красоту и надежды своего народа. Именно своего, а не какого–нибудь другого.

 Когда жил поэт Сарумару – Дао (в восьмом или девятом) – потомкам неизвестно . Но имя этого человека осталось  в истории культуры Японии, потому что не могли исчезнуть его стихи:

 Далеко в горах

 По красной листве кленов

 Ступает олень.

 Я услышал его крик,

 Так грустно осень идет.

 Пять традиционный строчек, канон, а какая сила, какая красота и беспредельность чувства за этими строчками. И рядом печаль другого поэта. Не слова, сотканные из букв, а эхо времени:

 Пожухли краски

 Летних цветов, вот и я

 Вглядываюсь в жизнь

 Свою и вижу только

 Осени долгие дожди.

 Много веков назад интеллект японцев нашел в чем гармония мира нашего, соединил накрепко то, что, казалось, соединить невозможно, нашел выражение истинного, религиозного чувства.

 Отомо-но Якомоти жил 13 веков назад. Я слышу не только его шаги, его голос, слышу дыхание этого человека:

 Полет сороки

 Над радугой небесной,

 Как мостик в небе.

 Иней искрится, значит.

 Ночь ушла без остатка.

 Любовная лирика «старых» японцев удивительна и прекрасна. Любовь понималась ими, как Божественная природа человека.

 Аривара – но Юкихара, девятый век:

 Мы в разлуке, но

 На вершинах Инаба

 Прислушиваюсь

 К шепоту горных сосен:

 Я снова вернусь к тебе.

 Сколько было чувственности в японской поэзии. Подлинной чувственности, лишенной грубой пошлости и ханжества.

 Свои пятистишия Рубоко Шо сочинил в 10 веке нашей эры. Эти стихи стали недавним и случайным открытием в японской культуре. Кого-то они повергли в шок, но подлинным знатокам  поэзии принесли настоящую радость.

  

Ты отбросила полог

 И ветреной ночью

 Залучила к себе ночевать

 И тогда на рукав мой с Небесной реки

 Луна опустилась тихонько.

 А вот еще удивительные строчки:

 Кто развязал роковые бои

 Кто разбудил императорский гнев

 Целую колени девчонки

 От росы потемнели ее

 Шелковые башмачки.

До этой великой поэзии были «Песнь песней» царя Соломона, Катулл и Сапфо, после будут Шекспир, Бернс, Пушкин и Рембо. И каждый из них, несмотря на схожесть человеческой страсти, описывал страсть эту, как  еврей и римлянин, англичанин или русский. И только поэтому, благодаря непохожести голоса каждого, сохранились в истории следы человеческого гения.

 Привлек несчастную к себе вплотную.

 Увы, любовь служанки –

 Недолговечная росинка

 На острие листка бамбука.

 Так мог написать о любви только японец.

 Но к чему я все это? Причем тут межобщинная рознь в Израиле? Не пробую ли я , по примеру японских поэтов древности, соединить несоединимость в общую картину мира. «Еврейский вопрос» с росинкой на листе бамбука? Нет, все гораздо проще.

 Лет 120 назад, окончательно рухнул железный занавес, отделяющий Японию от всего остального мира, но вместе с этим стало воспитываться в народе японском имперское сознание. Худшее, что было  в характере нации, нашло выход.

 На пороге страшных войн, участия в переделе мира, многие деятели японской культуры стали пропагандировать законы Просвещения, обязательной ассимиляции внутри европейской культуры, принципиального отказа от «варварского» наследия своей, забвения национальных традиций в искусстве.

 Японские «модернисты» стремились творить по эстетическим канонам, выработанным в Италии, Франции, России…. «Западники» наполнили рынок Островов жалкими копиями полотен Рембрандта, статуй Микеланджело, прозы Достоевского и Толстого.

 Противники вестернизации фанатично, как это обычно бывает, ратовали за возрождение японского духа в искусстве, писали о сугубо национальной  японской добродетели, воспитанной этим искусством. Они призывали к верности вековым традициям.

 Бурлила Япония. Вся эта знакомая и банальная интеллектуальная смута шла параллельно со смутой идеологической, с агрессивным психозом нации, с войной и кризисами в экономике.

 Однако, и к счастью, продолжалось в Японии противостояние культур недолго. Уверен, не взрывы атомных бомб помогли японцам очнуться от дурного сна, а способность национального интеллекта примерить Просвещение с «духом народа».

 Подлинные ценности японская поэзия, литература, кино – выработали только тогда, когда художники «страны восходящего солнца» смогли найти «золотую середину» между достижениями  мировой культуры и древними, национальными традициями.

 Японцы в искусстве усвоили «секреты Запада», но при этом ухитрились остаться японцами. Хозяйственная, экономическая жизнь страны тут же подчинилась наступившему миру в культуре нации.

 Эти заметки начаты с  шедевров древности. Вот образцы современной японской поэзии  из книги «Новые хайку»? Тема воды, в дождливой стране, окруженной могучим океаном, постоянна и неизменна. Я отобрал всего лишь несколько хайку на эту тему из японской поэзии «серебряного века».

 Огромный храм.

 Летний ливень хлещет и хлещет

 Не утихает…

 Майские дожди –

 Даже школа сегодня закрыта

 В горной деревушке…

 Осенняя буря,

 Всю влагу небес исчерпав,

 Помчалась дальше…

 Тысячелетие пролегает между приведенными образцами японской поэзии, но губительное время будто исчезло, нация отстояла красоту своего Я, значит, - сохранила свое достоинство, жизненность и силу.

  Бог японца – удивительная природа Островов: коварная и ласковая, прекрасная и суровая. Природа еврея – в сознании Бога. Иной национальной культуры у нас нет, и не будет. Потомок Иакова может верить или не верить во Всевышнего, но он остается евреем  до тех пор, пока сохраняет уважение к религии, и традициям своего народа.

 Художественная культура евреев, так уж сложилась в тысячелетиях, шла не от почвы, а от неба. В этом ее сложность и противоречивость. Летающие люди Марка Шагала – мудрый символ этой самой сложности.

   Все связано в нашем мире. Победы массового, «конвейерного» искусства не менее опасны, чем террор исламистов и последствия экономического кризиса.

 Нельзя оторвать душу человеческую от тела. Нельзя вылепить эту душу заново в мировом, инкубаторном центре.

  Израиль - страна не только репатриантов, но и эмигрантов. Понятно, что сохранить национальные традиции в культуре при таком раскладе было необыкновенно трудно, но в то же время у Еврейского государства нет выхода. Культурная ассимиляция, теперь уже на израильский манер, – неизбежно приведет к новой национальной катастрофе. Найдутся внутри нашего народа силы противостоять экспансии чужих культур, смогут эти силы творчески осмыслить культуры Запада, а не заменить ей свою собственную, - тогда и сможем отстоять себя на земле предков.

  Уйдем в эпигонство, подражательство, устав от вражды друг к другу, – исчезнем в очередной раз, чтобы, затаившись по всем уголкам земли, снова набраться сил для национального возрождения.

 Японец Семимару (годы жизни неизвестны) писал:

 Где же правда?

 Друг или враг, все должны

 Прийти и уйти,

 Встретиться и расстаться

 У заставы Холмы встреч.