Мир между людьми, поколениями,
временами – как все это сложно. Иной раз, кажется, – недостижимо, но от мира
этого, во многом зависит благоденствие любого народа. Ничто так не огорчает
меня в Израиле, как упрямое, тупое и жестокое противостояние светской и религиозной части населения
Еврейского государства.
Противостояние во всем: в
политике, в искусстве, в быту. Иной раз кажется, что евреи – народ совершенно
неспособный на компромисс, нация, расколотая на две враждебные половины, не
способные ни понять, ни принять друг друга.
Мы сами втаскиваем «троянского
коня» гражданской распри в наши города, окруженные полчищами кровожадных
врагов. Ради «красного словца» ненависти к самим себе мы готовы пожертвовать не
только памятью предков, но и своей жизнью.
Но все это, сказанное мной,
не более, чем заклинания и общие слова. Реально иное. Ни одна религиозная
культура ( а иной у евреев нет) не подвергалась таким насмешкам,
издевательствам, поношениям, как иудаизм. Причем наиболее рьяно занимались и
занимаются этим сами евреи.
Можно искать причины распри в
галутных комплексах, не изжитых, а, порой, и углубленных в условиях еврейской
государственности. Можно сетовать на мнимую «закрытость» и сложность иудаизма.
Говорят, что еврейская, религиозная культура требует от человека глубоких
знаний и повседневного труда, а подобные требования не могут вызвать
«энтузиазма масс».
Исписаны тысячи страниц, в
попытке объяснить и понять дефекты нашего, национального сознания. Отсутствует,
насколько мне известно, сравнительный анализ. И это странно, потому что
комплекс национальной неполноценности был свойственен не только евреям.
Я расскажу одну поучительную
историю, для многих, возможно, и неизвестную. Историю, которая, как мне
кажется, вскрывает истоки «японского, экономического чуда». Чуда, продемонстрированного страной, живущей,
в буквальном смысле, на вулкане и потерпевшей страшное и жестокое поражение в
войне. Землей, крайне переселенной, и лишенной полезных ископаемых. Чуда,
продемонстрированного государством победившего интеллекта. А подобные победы
готовятся долгой, культурной историей нации.
Всегда считал одной из вершин искусства
мира древнюю поэзию японцев. Империя, долгие века отделенная от остального
человечества броней неприязни, выработала уникальную и поразительную
литературу, отражающую дух, красоту и надежды своего народа. Именно своего, а
не какого–нибудь другого.
Когда жил поэт Сарумару – Дао (в
восьмом или девятом) – потомкам неизвестно . Но имя этого человека
осталось в истории культуры Японии,
потому что не могли исчезнуть его стихи:
Далеко в горах
По красной листве кленов
Ступает олень.
Я услышал его крик,
Так грустно осень идет.
Пять традиционный строчек,
канон, а какая сила, какая красота и беспредельность чувства за этими
строчками. И рядом печаль другого поэта. Не слова, сотканные из букв, а эхо
времени:
Пожухли краски
Летних цветов, вот и я
Вглядываюсь в жизнь
Свою и вижу только
Осени долгие дожди.
Много веков назад интеллект
японцев нашел в чем гармония мира нашего, соединил накрепко то, что, казалось,
соединить невозможно, нашел выражение истинного, религиозного чувства.
Отомо-но Якомоти жил 13 веков
назад. Я слышу не только его шаги, его голос, слышу дыхание этого человека:
Полет сороки
Над радугой небесной,
Как мостик в небе.
Иней искрится, значит.
Ночь ушла без остатка.
Любовная лирика «старых» японцев
удивительна и прекрасна. Любовь понималась ими, как Божественная природа
человека.
Аривара – но Юкихара, девятый
век:
Мы в разлуке, но
На вершинах Инаба
Прислушиваюсь
К шепоту горных сосен:
Я снова вернусь к тебе.
Сколько было чувственности в
японской поэзии. Подлинной чувственности, лишенной грубой пошлости и ханжества.
Свои пятистишия Рубоко Шо
сочинил в 10 веке нашей эры. Эти стихи стали недавним и случайным открытием в
японской культуре. Кого-то они повергли в шок, но подлинным знатокам поэзии принесли настоящую радость.
Ты отбросила полог
И ветреной ночью
Залучила к себе ночевать
И тогда на рукав мой с Небесной реки
Луна опустилась тихонько.
А вот еще удивительные строчки:
Кто развязал роковые бои
Кто разбудил императорский гнев
Целую колени девчонки
От росы потемнели ее
Шелковые башмачки.
До этой великой поэзии были «Песнь песней» царя Соломона, Катулл и Сапфо,
после будут Шекспир, Бернс, Пушкин и Рембо. И каждый из них, несмотря на
схожесть человеческой страсти, описывал страсть эту, как еврей и римлянин, англичанин или русский. И
только поэтому, благодаря непохожести голоса каждого, сохранились в истории
следы человеческого гения.
Привлек несчастную к себе
вплотную.
Увы, любовь служанки –
Недолговечная росинка
На острие листка бамбука.
Так мог написать о любви только
японец.
Но к чему я все это? Причем тут
межобщинная рознь в Израиле? Не пробую ли я , по примеру японских поэтов
древности, соединить несоединимость в общую картину мира. «Еврейский вопрос» с
росинкой на листе бамбука? Нет, все гораздо проще.
Лет 120 назад, окончательно
рухнул железный занавес, отделяющий Японию от всего остального мира, но вместе
с этим стало воспитываться в народе японском имперское сознание. Худшее, что
было в характере нации, нашло выход.
На пороге страшных войн, участия
в переделе мира, многие деятели японской культуры стали пропагандировать законы
Просвещения, обязательной ассимиляции внутри европейской культуры,
принципиального отказа от «варварского» наследия своей, забвения национальных
традиций в искусстве.
Японские «модернисты» стремились
творить по эстетическим канонам, выработанным в Италии, Франции, России….
«Западники» наполнили рынок Островов жалкими копиями полотен Рембрандта, статуй
Микеланджело, прозы Достоевского и Толстого.
Противники вестернизации
фанатично, как это обычно бывает, ратовали за возрождение японского духа в
искусстве, писали о сугубо национальной
японской добродетели, воспитанной этим искусством. Они призывали к
верности вековым традициям.
Бурлила Япония. Вся эта знакомая
и банальная интеллектуальная смута шла параллельно со смутой идеологической, с
агрессивным психозом нации, с войной и кризисами в экономике.
Однако, и к счастью,
продолжалось в Японии противостояние культур недолго. Уверен, не взрывы атомных
бомб помогли японцам очнуться от дурного сна, а способность национального
интеллекта примерить Просвещение с «духом народа».
Подлинные ценности японская
поэзия, литература, кино – выработали только тогда, когда художники «страны
восходящего солнца» смогли найти «золотую середину» между достижениями мировой культуры и древними, национальными
традициями.
Японцы в искусстве усвоили
«секреты Запада», но при этом ухитрились остаться японцами. Хозяйственная,
экономическая жизнь страны тут же подчинилась наступившему миру в культуре
нации.
Эти заметки начаты с шедевров древности. Вот образцы современной
японской поэзии из книги «Новые хайку»?
Тема воды, в дождливой стране, окруженной могучим океаном, постоянна и
неизменна. Я отобрал всего лишь несколько хайку на эту тему из японской поэзии
«серебряного века».
Огромный храм.
Летний ливень хлещет и хлещет
Не утихает…
Майские дожди –
Даже школа сегодня закрыта
В горной деревушке…
Осенняя буря,
Всю влагу небес исчерпав,
Помчалась дальше…
Тысячелетие пролегает между
приведенными образцами японской поэзии, но губительное время будто исчезло,
нация отстояла красоту своего Я, значит, - сохранила свое достоинство,
жизненность и силу.
Бог японца – удивительная
природа Островов: коварная и ласковая, прекрасная и суровая. Природа еврея – в
сознании Бога. Иной национальной культуры у нас нет, и не будет. Потомок Иакова
может верить или не верить во Всевышнего, но он остается евреем до тех пор, пока сохраняет уважение к
религии, и традициям своего народа.
Художественная культура евреев,
так уж сложилась в тысячелетиях, шла не от почвы, а от неба. В этом ее
сложность и противоречивость. Летающие люди Марка Шагала – мудрый символ этой
самой сложности.
Все связано в нашем мире.
Победы массового, «конвейерного» искусства не менее опасны, чем террор
исламистов и последствия экономического кризиса.
Нельзя оторвать душу человеческую
от тела. Нельзя вылепить эту душу заново в мировом, инкубаторном центре.
Израиль - страна не только
репатриантов, но и эмигрантов. Понятно, что сохранить национальные традиции в
культуре при таком раскладе было необыкновенно трудно, но в то же время у Еврейского
государства нет выхода. Культурная ассимиляция, теперь уже на израильский
манер, – неизбежно приведет к новой национальной катастрофе. Найдутся внутри
нашего народа силы противостоять экспансии чужих культур, смогут эти силы
творчески осмыслить культуры Запада, а не заменить ей свою собственную, - тогда
и сможем отстоять себя на земле предков.
Уйдем в эпигонство,
подражательство, устав от вражды друг к другу, – исчезнем в очередной раз,
чтобы, затаившись по всем уголкам земли, снова набраться сил для национального
возрождения.
Японец Семимару (годы жизни
неизвестны) писал:
Где же правда?
Друг или враг, все должны
Прийти и уйти,
Встретиться и расстаться
У заставы Холмы встреч.
Комментариев нет:
Отправить комментарий