Евразийская экономика России
Как Кремль приспосабливает Россию к им же созданным кризисным реалиям? В эфире программы "Лицом к событию" доктор экономических наук Игорь Липсиц и журналист Сергей Бондаренко.
Видеоверсия программы
Михаил Соколов: С нами сегодня будут доктор экономических наук Игорь Липсиц и экономический обозреватель Сергей Бондаренко. Владимир Путин и его подчиненные в своих последних выступлениях убеждают население, что дела в экономике России пошли на лад. Посмотрим.
Михаил Соколов: "Российская экономика не порвана в клочья, наоборот прогнозируется ее рост, что великолепно, даже неожиданно для самого правительства", - так по-бенкендорфовски развивает тезисы власти пресс-секретарь Кремля Дмитрий Песков. Путин настаивает на росте ВВП на 2,8%. Так ли хорошо в предвыборной действительности обстоят дела? Можно ли доверять этим официальным цифрам, что за ними стоит?
Игорь Липсиц: Цифры, конечно, достаточно неточные, потому что мы видим, как они гуляют, мы видим совершенно разные оценки данных по 2024 году. Мы обычно сравниваем данные, которые дает нам Минэкономразвития, то, что дает на Центробанк, они не совсем совпадают. Потому что Центробанк смотрит на российскую экономику более скептическим взором. По 2024 году они видят рост на уровне от 0,5% до 1,5% - это, строго говоря, стагнация, а не экономический рост. При этом поражает воображение бюджет на будущий год, он действительно всех ошеломил, потому что там предполагается 22-кратный рост доходной части бюджета – это совершенно невероятная история. Потому что совершенно непонятно, откуда такие деньги берутся. Причем есть даже расчеты, что какие-то деньги слегка там пририсованы, порядка триллиона, но неважно. Такой рост дохода бюджета, а это напоминает доходы, которые берутся из доходов экономики, он совершенно невероятен. Он возможен только в одном-единственном случае – случае сильной девальвации рубля. Соответственно, глядя на этот бюджет, мы можем понять, что правительство махнуло рукой, до выборов президента они будут скорее всего удерживать рубль, пытаться. Удастся ли, сказать тоже не могу пока. После выборов, судя по всему, рубль отпустят в свободное плавание как рыночную величину, тогда бюджет, возможно, и сойдется. Потому что если он опустится до 120-130 рублей за доллар, то, возможно, бюджет такой удастся свести. Будут такие огромные формальные доходы, но, правда, вырастут и расходы бюджета, о чем тоже нельзя забывать. Поэтому мы видим, что картина совсем не такая благостная, как рисует премьер и рисует президент. Они рисуют ту картинку, которая им нужна, чтобы победить на выборах, а мы, российские экономисты, видим реальную картину. Она нас очень пугает и тревожит, потому что мы видим, что тот рост экономики, который описывает президент – это рост за счет очень небольшого числа отраслей. Это в основном отрасли военно-промышленного комплекса, это частично строительство, которое связано с военным комплексом и все прочее, что связано с бюджетными вливаниями. Потому что бюджет вливает деньги в бедные семьи за счет выплат по погибшим и инвалидам, эти деньги поступают на рынок, за счет этого создается прирост спроса и вроде как можно наращивать экономику. Но ты, естественно, спрашиваешь: откуда деньги на такое экономическое чудо? Тут, конечно, начинаются интересные истории.
Михаил Соколов: То есть причины появления позитивной статистики об экономическом росте – это накачка госзаказами заводов военно-промышленного комплекса и эти выплаты, вы считаете?
Игорь Липсиц: В общем-то да. Еще не забывайте, что пока еще продолжается накачка по льготной ипотеке, до июня она еще будет продолжаться, а это дает рост строительства. Главное, что сейчас происходит очень понятная история: люди сильно испугались инфляции, возникли огромные инфляционные ожидания, люди истерически побежали брать ипотеку, опасаясь, что дальше будет вообще недоступно, невозможно и неподъемно. Поэтому произошел некий скачок в строительстве, пока дотируемый государством. Дальше все пойдет по этой же самой логике. При этом мы видим очень любопытную картину, что Минфин работает с расползающейся материей финансовой экономики. Потому что мы видим, что уже сейчас возникла очень интересная история, когда ряд крупных госкорпораций обратился к Минфину с просьбой начать их субсидирование, потому что они в убытке. Центробанк поднял ставку, а у них кредиты с плавающей ставкой, им теперь дорого обслуживать кредиты, они в убытках, они на краю банкротства, как "Почта России", нужно их спасать. Теперь Минфину нужно срочно давать им дополнительные деньги. Вообще мы смотрим на этот бюджет с некоторым любопытством, еще даже не утвержден, а он уже неправильный, ложный. Два процентных пункта ставки Центробанка – это рост расходов бюджета на 400 миллиардов рублей, которые, естественно, в проект бюджета не заложены. Какой бюджет, и что там красиво нарисовано – это очень спорная тема.
Михаил Соколов: На ваш взгляд, милитаризация объясняет возможный рост экономике?
Сергей Бондаренко: Как уже было замечено, действительно структурные изменения в экономике происходят. Действительно упор делается на те отрасли, которые прямо или косвенно связаны с ВПК, безотносительно того, насколько они эффективны и насколько они хорошо работают. Кредиты этим отраслям прощают, как мы видим. Что касается тех показателей, которые заложены в бюджете, что касается их нефтяной части, потому что на нефтегазовые доходы приходится порядка 40%, то в принципе показатели, которые есть у правительства, они выглядят как достаточно рациональные, справедливо консервативные. Потому что они не основаны на завышенных ожиданиях по росту цен на нефть. Кроме того, естественно, фактор девальвации, который будет увеличивать рублевые доходы бюджета.
Михаил Соколов: Можно ли приблизительно хотя бы определить, насколько возросли в текущем году военные расходы России? Есть мнение, что их более, чем удвоили.
Сергей Бондаренко: Военные расходы, действительно предполагается, что в проекте бюджета на будущей год вырастут очень сильно. Помимо военных расходов там есть расходы по статье "Национальная безопасность". Расходы на финансирование армии и госзаказа вырастут приблизительно на 70%, до примерно 11 триллионов рублей. Это сделает их сопоставимыми с тем уровнем расходов, который был в советские времена. Кроме того растет социальное обеспечение, которое тоже во многом связано с военной отраслью.
Михаил Соколов: Каковы ваши оценки, насколько все-таки вырастут военные расходы в 2024 году?
Игорь Липсиц: Здесь до конца ответа дать нельзя, но можно посмотреть цифры бюджета. У нас картинка такая: по статье "Национальная оборона" расходы были 2021 году 3,5 миллиона, 2023 год, соответственно, 6,4, а 2024 уже 10,7. То есть 2024 год по отношению к 2023-му – это практически почти 50% роста военных расходов. Плюс не забываем, что примерно 11 триллионов спрятаны в секретных статьях. Поэтому, конечно, рост расходов огромный. И это уже заставляет нас говорить о том, что мы начинаем действительно двигаться к модели экономики Советского Союза, где вся экономика была заточена под военное производство, где было 9 министерств, которые делали только оружие. Это означает, что деньги из гражданской экономики перекачиваются в военную экономику. Для гражданской экономики это кончится бедой. Есть в проекте бюджета статья, которая у меня вызывает некоторый ужас – это расходы на ЖКХ. Бюджет вкладывает деньги в улучшение развития инфраструктуры ЖКХ, потому что местные власти только поддерживают эту инфраструктуру, ремонтируют, убирают аварии, а замена – все это федеральный бюджет, он сильно сокращает эти расходы даже не столько в 2024 году, сколько в 2025 году почти в два раза сокращает. Сколько будет после этого техногенных аварий, сколько городов России останется без тепла, электричества, воды, даже трудно предсказать, потому что пугающая цифра. Но все деньги на войну, министр финансов сказал "все для фронта, все для победы" – это приоритет бюджета.
Михаил Соколов: Какие-то еще сектора сокращаются, расходы в гражданской сфере?
Игорь Липсиц: Да почти все на самом деле. Особенно, если вы учтете, что бюджет дает расходы в номинальных рублях, а есть растущая инфляция, у вас довольно сильно сокращаются расходы по культуре. У нас практически начинается стагнация расходов по здравоохранению, физкультура, спорт, господь с ней, на нее просто махнули рукой. Но это же все расходы в номинальных рублях, а есть еще инфляция. Вопрос о том, какая инфляция нас ждет в ближайший год, тоже не праздный. Потому что у нас Центробанк рассказывает про 4-7%, но картина совсем не такая на самом деле. Особенно в потребительском рынке совсем другие темпы роста цен. Мы понимаем, что все, что касается реального финансирования науки, образования и так далее, все будет резко сокращаться. Мне переслали на днях письмо, которое прислал Российский научный фонд, что в связи с тем, что дали очень мало денег, он отказывается от продолжения финансирования тех проектов, которые были им поддержаны раньше. То есть ты довел работу до половины, еще не завершил, а тебе говорят: извини, за счет карманных можешь дальше как-то финансировать. Это то, какие расходы будут принесены в жертву военной машине и производству военной техники.
Михаил Соколов: Что еще власти урезают и на что больше обращают внимание?
Сергей Бондаренко: Я хотел бы отменить может быть схожий момент с выступлением Игоря насчет возможности технологического отставания, которое в том же самом нефтегазовом секторе вполне возможно. Потому что помимо прямого эффекта мы можем видеть и косвенный эффект, который заключается в том, что Россия теряет доступ к технологиям, что может сказаться на нефтегазовых доходах. Хотя у нас есть определенные проекции на то, что они вырастут, они вернутся к 2022 году, но более долгосрочные последствия могут быть более тяжелыми, потому что помимо доступа к технологиям это еще и, возможно, уход инвесторов. Новость последней недели о том, что проект компании "Новотэк" в области производства сжиженного природного газа попал под санкции с участием зарубежных компаний, для которой теперь закрыты рынки сбыта на Западе. Эта ситуация пугающая, возможный прецедент некоторого технологического отставания, который может накопиться в нефтегазовом секторе. Может, если не в будущем году, то через некоторое время повлиять на доходы бюджета.
Михаил Соколов: Если говорить о текущих делах, видим ли мы рост дефицита бюджета? Или эту дыру, которая была весной и летом, удалось сейчас залатать за счет каких-то дополнительных доходов?
Игорь Липсиц: Не столько только доходов, сколько за счет девальвации. Не забывайте, что девальвация очень хорошо помогает бюджету – это сильный источник. Я смотрю на бюджет, я понимаю, что нас ждет девальвация. Там был очень любопытный маневр с цифрами, который несколько напугал. Обсуждался вопрос, какой будет ликвидный остаток Фонда национального благосостояния в 2024 году. Напоминаю, в 2021 году там было порядка 14 триллионов, сейчас около 7, проели за время СВО половину Фонда национального благосостояния. Когда начинался бюджетный процесс летом – в начале осени, Силуанов сказал, что мы не будем тратить весь ФНБ до конца, к концу 2024 года у нас останется 2,6 триллиона. Сейчас, когда представлен проект, то там фигурирует цифра 6,7. Возникает вопрос, за счет чего будет больше рублей, поскольку особой закупки валюты в фонд не идет, а закупать можно туда теперь можно только юани. Закупать валюту туда они не решаются в больших масштабах, потому что и так курс с трудом держат. Возникает ощущение, что 2,6 к 6,7 – это как раз за счет девальвации. Поэтому вопрос о том, какая будет девальвация в будущем году – это вопрос самый основный. Понятно, что в этом году рубль обесценился. Если брать большую часть прошлого года, то курс был примерно 60 рублей за доллар, мы подошли в этом году к осени за 90, то есть практически на 50% рубль девальвировался за год. Это, конечно, подпитало бюджет, сняло основную остроту дефицита. Но это то, чему надо радоваться? Скорее всего нет. Потому что это скорее толчок к инфляции, причем все пострадают от этого. Меня очень забавляет, что люди в России считают, что если они не покупают "Мерседес", то они не страдают от обесценения рубля. Это очень смешно, потому что когда ты смотришь реальную структуру потребления населения, то выясняется, что каждый третий рубль, который россияне тратят на покупку продуктов питания, они тратят на импортные продукты. Поэтому когда это все дорожает, а это как раз и есть девальвация рубля, то практически каждый третий рубль в семейном бюджете обесценивается в ту же минуту. Так что это все большая беда. Но для бюджета это способ свести концы с концами.
Михаил Соколов: Сергей уже сказал о нефтегазовых доходах. Давайте посмотрим данные из его статьи по ключевому для доходов нефтяному сектору.
Михаил Соколов: На сегодня явно не прогнозируется вмешательство Ирана в войну на Ближнем Востоке, но, тем не менее, наверное, стоит подумать, будут ли цены расти без этого, какие факторы могут этому способствовать?
Сергей Бондаренко: Дело в том, что помимо прямого вмешательства или невмешательства Ирана в ситуацию с Израилем и ХАМАС есть еще несколько других факторов. Вообще предпосылки для роста цен на нефть сейчас являются консенсусом среди аналитиков. Большинство склоняется к тому, что цены на нефть будут расти. Ситуация с Ираном скорее подстегнула. Действительно, важнейшим фактором здесь является устойчивый рост продаж автомобилей, двигателей внутреннего сгорания на рынке США и Евросоюза. Как мы помним, после ковида произошел определенный сбой в логистических цепочках, не хватало чипов, поэтому накопились огромные очереди на автомобили, поэтому на них сейчас сохраняется устойчивый спрос. Это способствует росту цен на нефть, даже несмотря на то, что Китай, на который приходится порядка 15% потребления нефти в мире, демонстрирует сигналы замедления. Что касается Ирана, в прошлом году действительно Соединенные Штаты Америки ослабили санкционный режим в отношении иранской нефти, тем не менее, иранская нефть по-прежнему продается с дисконтом, который во многом может явиться показательной ситуацией для расчета дисконта на российскую нефть. Тем не менее, фактор ограничения со стороны Соединенных Штатов в отношении иранского экспорта нефти, который стал более-менее полноценным в прошлом году, они возможны, даже несмотря на то, что основным потребителем этой нефти является Китай, на который у саша нет прямой возможности влиять.
Михаил Соколов: Может ли российское руководство рассчитывать на рост цен в связи с мировой нестабильностью, с событиями на Ближнем Востоке или наоборот могут быть такие процессы, которые приведут к падению цен, бюджет не будет пополняться так, как им сейчас хочется?
Игорь Липсиц: Тут надо смотреть на два аспекта. Во-первых, вы все употребляете "доходы от продажи нефти", я, как экономист, вздрагиваю от этих слов. Потому что для меня есть разница между словом "доход и выручка" и "доход и прибыль" – это разные понятия. Бюджет берет налог с прибыли нефтяных компаний, а налог на добычу полезных ископаемых с тонны добытого сырья. Насчет прибыли нефтяной промышленности не все так красиво, как это кажется. Не надо забывать, что нефть Россия возит собственными танкерами достаточно далеко, долго и дорого. Есть некоторая статистика, сколько стоит доставка нефти, эти цифры надо вычитать из тех цен, которые вы получаете за счет того, что Россия подняла цены экспорта нефти, от 8 до 10 долларов за баррель только транспортные расходы. Россия сама теперь страхует корабли, и это все вычитается из той выручки, соответственно, сокращает прибыль нефтяных компаний. Поэтому мы сейчас находимся в ситуации, когда бюджет ради того, чтобы заткнуть текущую дыру, убивает будущее нефтепромышленности, он убивает ту дойную корову, которая его всегда кормила. Потому что теперь нефтяники оказываются без прибыли, у них возникает значительно более тяжелая финансовая ситуация, а их еще теперь обкладывают дополнительными поборами. Какое будущее ждет нефтегазовую промышленность России на горизонте хотя бы нескольких лет вперед, сказать уже сложно. Что касается того, какая цена на нефть, то все расхожие идеи о том, что может быть рост, я всегда воспринимаю это с большим скепсисом, поскольку никто никогда не умеет прогнозировать цену на нефть, всегда есть слишком много факторов. Если к мировой цене нефти обращаться, то кроме того, что есть Иран, который возвращается на мировой рынок, есть еще Венесуэла, которая только что начала возвращаться, американцы ей сняли частично санкции на полгода, посмотрим, что произойдет. Венесуэла одна из крупнейших стран по запасам. Кроме того возвращается на рынок мировой Канада, которая до этого поставляла только в США. Не забывайте, что ситуация совсем иная, чем в 1960-70-х годах, когда ОПЕК был единственным солнышком в окошке нефтяной промышленности. Сейчас ОПЕК – это около 50% поставок нефти, соответственно, есть другие страны, которые с удовольствием займут место, оставленное ОПЕК, предложат нефть дешевле, чем предлагает ОПЕК или предлагает Россия. В этом смысле угадать, какая будет цена, так уж бодро прогнозировать, что будут большие доходы – это очень большой оптимизм российского правительства. Ему нужно демонстрировать оптимизм, ему нужно обосновать большой бюджет с военными расходами, он такие допущения и предполагает.
Михаил Соколов: Сокращение поставок нефти ОПЕК+ на мировые рынке, в котором участвует Россия, как-то серьезно влияет на ситуацию или нет.
Игорь Липсиц: Влияет, но оно не может быть очень долгим. От этой ситуации страдает не только Россия. Если вы берете Саудовскую Аравию, то там не все так хорошо, как нам кажется иногда из России, что все золотом мазано, все в золоте купаются, по золоту ходят, золотом утираются. Ничего похожего, там тоже есть государственный долг, там тоже дефицит бюджета. Очень долго держать на низком уровне доходы от нефти саудитам тоже очень тяжело, у них от этого рушатся все их планы диверсификации экономики. Есть много игроков, если начнется рост опять поставок нефти от альтернативных участников мирового рынка, то я не уверен, что саудиты будут соглашаться держать свои ограничения. Они пока пытаются это делать, но это для них не очень приятная история. Иран, который будет наращивать поставки, если ему это удастся – это тоже прямая угроза доходам саудитов, соответственно, ОПЕК. Так что так уверенно говорить, что будут держаться цены на высоком уровне, никто не придет на рынок, не будет сбивать – это слишком большой оптимизм.
Михаил Соколов: Сергей, тут возражение явно по вашей позиции. У вас есть какой-то ответ?
Сергей Бондаренко: Действительно, цена – это сложно прогнозируемая вещь. Я хотел отметить, что прогноз, который заложен в бюджете, прогноз по цене "Брент" на уровне 80 долларов за баррель не является каким-то вопиющим, не является предельно оптимистичным. Мы видим сейчас прогноз на уровне ста, который стал следствием эскалации на Ближнем Востоке. Российское правительство не берет такие прогнозы, ориентируется на консервативные ситуации. Доходы же рассчитываются в рублях, как заметил Игорь, мы не знаем, какой будет реальная девальвация в будущем году. С учетом того, что доходы – это производная не только от цены, но и от курса рубля через налоговые поступления, действительно ситуация довольно непредсказуемая. Но при этом прогноз не выглядит вопиюще оптимистичным.
Михаил Соколов: Вы тоже верите в девальвацию последующую, которая будет дальше идти или они затормозят до какой-то даты важной политической, типа выборов? В конце концов, как повлияла сейчас обязательная продажа валютной выручки, например, они же ее будут продолжать?
Сергей Бондаренко: Да, действительно. Дело в том, что вопреки заявлениям президента о том, что она повлияла, мы видим довольно незначительное сокращение доллара, который отступил от 98 к 92-м. Все-таки, наверное, это не то, что ожидалось, исходя из заявлений того же самого вице-премьера Андрея Белоусова, который раньше говорил, что 80-90 – это нормальная цена для российской экономики, сейчас сложно помышлять о 80. Что касается фактора выборов, конечно, он есть. С другой стороны говорить о том, насколько действенна или недейственна история с продажей валютной выручки, достоверно мы не можем, потому что мы не знаем, как работает этот механизм, мы не знаем, какие компании какую долю валютной выручки реализуют, потому что указ засекречен. Я думаю, что нам нужен какой-то протяженный период, чтобы понять, насколько эта мера действенна.
Комментариев нет:
Отправить комментарий