Московские дела
ИЗГНАНИЕ
Нижние чины российской полиции больше всего любили евреев: они угощали и давали взятки …
В любой праздник, православный и еврейский, околоточным надзирателям с легкостью всучивали подношения. И при всякой беде — а случалась она так часто!.. Если же и не было никакого повода, даже именин, и никакой беды, но выпить все же хотелось нестерпимо, они, гремя сапогами, заходили в гости к своим подопечным и ничего не просили — просто улыбались.
В 1891 году пришел повод: великий князь Сергей Александрович, только что назначенный Московским генерал-губернатором, на радостях открыто объявил о своем твердом намерении: «Освободить Первопрестольную от евреев!» А царь, его родной брат, вскоре узаконил его стремление.
«А МЫ АНГЛИКАНЕ…»
Не дожидаясь того дня, когда эта мера коснется его семьи, оборотистый Абрам Липскеров сразу сообразил: чтобы остаться в Москве, нужно придумать что-то неотразимое. Раньше он хвастался перед образованными евреями с дипломами тем, что у него хоть и не было высшего образования, но он все-таки получил «правожительства в Москве». Умея только вдеть, нитку в иголку, он значился «ремесленником» — искусным портным, который кроит и шьет сюртуки, но каждый день выпускал не очень интересную русскую газету «Новости дня», которую, однако, читала вся Москва.
Ближайшее будущее больше не давало ему способа оставаться в Москве. Продумав все, он собрал родственников на фамильный совет — брата Исаака, детей, мать, тещу, племянников, их жен — и уверенным голосом верховного главы большой семьи предсказал неотвратимость очередной беды: к сожалению, настало время сделать то, чего предки боялись больше смерти, но…
Несмотря на поднявшийся разноголосый вопль женщин, мужчины все же согласились: если это сделать так необходимо, то креститься надо, но не в православную веру, а действительно… в протестантскую. В англиканскую, например. Почему? Она подходила чуточку больше: проходя на улице мимо храма или проезжая мимо него в экипаже, даже будучи христианами, им вовсе не надо будет всякий раз осенять себя крестным знамением.
Вся семья издателя газеты успела осуществить свое намерение быстро — до прихода частного пристава. В этот день он явился суровым, как никогда раньше. Но тут же отошел: Абрам Липскеров только улыбнулся — с достоинством объявил, что он вовсе не иудей. «Мы все англикане», — сказал он и сразу полез в буфет за непочатой бутылкой, которая там всегда стояла в ожидании визита дорогих властей.
Нижняя местная власть, выпив и закусив, как водится, рыжиком, сказала: «Премного благодарен», но документы все же пролистала. Уходя, смягчившийся пристав любезным голосом признался:
— Я всегда знал, что вы англикане…
В печальном 1891 году это была единственная веселая новость, которую опечаленные московские евреи не без смеха рассказывали друг другу. Она стала известна всем от человека, который так от нее огорчился, что его хватил апоплексический удар, — от Николая Ивановича Пастухова, издателя другой газеты, «Московский листок», самого непримиримого конкурента Липскерова. Знаменитый журналист Влас Дорошевич, который некоторое время поработал и в «Московском листке», и в «Новостях дня», был немного добрее, он знал обоих братьев Липскеровых — ловкого издателя Абрама и его необычайно прижимистого бухгалтера Исаака. Это Влас Дорошевич пустил незлобивую шутку: «Почему господь не сказал еще раз: «Авраам, Авраам, убей Исаака»?»
ВЫСОЧАЙШЕЕ ПОВЕЛЕНИЕ
Но в Москве в ту пору евреям было не до смеха.
29 марта в Санкт-Петербурге вышло Высочайшее повеление — и сразу стало известно в Москве, что именно ремесленники-иудеи должны немедленно покинуть Первопрестольную. Оказалось, что великий князь Сергей Александрович «расширил рамки повеления» своего коронованного родственника и приказал убираться за черту оседлости всем евреям — поголовно. Даже так называемым «николаевским солдатам» — бывшим кантонистам, тем, кому Николай I в награду за их 25-летнее служение торжественно обещал «правожительства» — им самим и всем их потомкам. А евреям с дипломами высшего образования, жившим «под охраной мартовского циркуляра 1880 года», даровал такую же привилегию другой царь — Александр II. Позднее и ремесленникам, которых в России остро не хватало.
К 1891 году в Москве собралось изрядное количество евреев — числом больше восьми тысяч. Многие из них прожили на новом месте лет двадцать-сорок, а молодые вообще родились здесь. Всем им предстояло собрать монатки и уехать в дальние местечки. Одни забыли их с детства, когда их схватили и отослали в чужие края — служить царю и Отечеству, а другие не знали вовсе, потому что никогда не были на родине родителей.
Полиция обошла всех, строго предупредила о неотвратимости отъезда. Семей, подобных «англиканцам» Липскеровым, которые подсуетились заблаговременно, но, на взгляд единоверцев, позорно, оказалось немного. Некоторые опытные в законах люди с высшим образованием понимали, что достойно уклониться от исполнения царского повеления им не удастся, и первыми стали продавать нажитое имущество. Даже зажиточные купцы первой гильдии, получившие привилегии за обильной взнос, оказывается, зря надеялись на свое звание — получается, что и они тоже не имели никаких исключительных прав.
ДОМ — ЗА ОДИН РУБЛЬ
Первые несколько недель недвижимость продавали за бесценок. Некоторые местные люди, конечно, охотно пользовались чужой бедой: немедленно покупали дома с обстановкой и становились домовладельцами за бесценок. В Марьиной Роще были случаи, когда целый дом покупали за рубль-два. Потом некоторые совестливые православные ремесленники из тех же кварталов почти сразу обратились к генерал-губернатору с длинным письмом, полным упреков по адресу своих соседей: так честный народ не поступает — не по-христиански это. От «стеснения приезда евреев произошли трудности», а от удаления еврейских ремесленников «произошел вред и убыток» — у жителей появились трудности, пропали мастера, которые занимались «дешевыми поделками, мелкими починками и поправками».
Оставшиеся евреи-правоведы с высшим юридическим образованием оказались более упрямыми: они, хорошо знавшие Законы Империи, послали градоначальнику прошение, в котором осторожно писали, что, наверное, произошла ошибка: им же дозволил жить в Первопрестольной сам покойный царь Александр II, даровавший это право всем, кто получит высшее образование… А евреи-ремесленники, в очередной раз объединившись, наняли грамотного писаря с хорошим почерком и слогом, который красиво, на прекрасной гербовой бумаге сочинил аналогичное послание: покойный батюшка нынешнего царя, память о котором они до сих пор чтут и молятся Б-гу за упокой его души, даровал им возможность жить семьями и работать в Москве … Некому было только написать прошение от имени тех, кто время от времени посещал Москву по коммерческим делам — для совершения сделок, закупок, получения товара. Но как это сделать, не побывав в Первопрестольной или хотя бы не послав для этого надежного человека?
ПОЧЕМУ ВЯНУТ ПРОМЫСЛЫ
Но пришло сдержанное прошение, уже с цифрами, — из Богородского уезда Московской губернии. В нем говорилось, что начавшееся исчезновение приезжих купцов-евреев очень остро сказывается на местных ремеслах: «Значительная часть населения уезда занята кустарным промыслом. Покупатели — еврейские купцы приезжали в Московскую губернию», закупали товар и этим очень поддерживали промыслы. Податели заявления подсчитали, что за несколько месяцев товарооборот у них уменьшился на сто миллионов рублей, и предупреждали о возможности кризиса промыслов во всем уезде («центр торговли сразу стал перемещаться в Лодзь», — говорилось в совместном письме. Кстати, в Царстве Польском местный народ без восторга принял прибывающих новых евреев и в отличие от множества своих стал называть их «русскими»).
В Москву, к главному начальству Первопрестольной, обратились и фабриканты города Иваново-Вознесенска — с прошением «об издании облегчительных правил относительно пребывания иногородних купцов и прикащиков из евреев». И просили об ослаблении суровостей относительно купцов первой и второй гильдии «из числа их единоверцев»… Они выражались немножечко по-чиновничьи — просили «признать царское повеление не подлежащим удовлетворению».
Увидев нежданную поддержку, некоторые нерешительные евреи стали немножко смелее. Иногородние купцы, зная о послаблении московским купцам первой и второй гильдии, решались приехать в Москву по делам на денек. Но их тут же ловили и без всяких церемоний бросали в пересыльную тюрьму — к «беспаспортным бродягам, в камеры со сбродом, ожидавшим отправки на этап», делали отметки в сопроводительном документе.
В тюрьме самые немощные умирали. В ней закончили жизнь купцы Абрам Букштейн, Исаак Швандер. Их захватили у московских родственников, которые имели «правожительства». Когда их хоронили, неожиданно явились многие другие евреи — их знакомые и родственники, которые в полиции значились уже убывшими. Их без всяких размышлений тоже отправляли за черту оседлости. Яков-Натан Фриденсон умер в вагоне железной дороги.
Появление уже убывших евреев на похоронах обнаружило, что некоторые «хитрецы» где-то прячутся, возможно на кладбищах. Поступил приказ полиции прочесать все погосты, арестовывать нарушителей на месте, надевать на непокорных «злодеев» деревянные наручники.
Были случаи, когда еврейские семьи, готовые к неотвратимому отъезду, не могли это сделать быстро: в семье болели, иногда сам хозяин. Некоторые иногородние купцы первой гильдии ждали заказанный товар — в их отсутствие он пропадет. Купцы суетились, показывали счета, удостоверявшие покупку товара, совсем свежие «свидетельства о добром поведении» — такие бумаги только что появились. Объяснения, документы помогали мало.
Несмотря на все усердие полиции, она не сразу справилась с теми, кто всячески оттягивал отъезд. Обер-полицмейстер получил послабление — новое указание генерал-губернатора: по-прежнему аккуратно и прилежно исполнять Высочайшее повеление, но не очень спешить. Был назначен новый окончательный срок: 14 января 1892 года. Именно в январе, когда приблизился крайний срок, писатель Лев Толстой в морозную ночь своими глазами видел переселенцев на Брестском вокзале — они были плохо одеты, с детьми и стариками, окруженные жалкими остатками имущества в сундучках и в одеялах. Две женщины рожали прямо на вокзале.
ОТ ПОЛИЦИИ ПОДАЛЬШЕ
В сентябре того же 1892 года молодой, но уже известный художник Исаак Левитан прятался от полиции, потому что он тоже не имел права жить в Москве. Полтора года великий русский художник скрывался от властей в сельской местности. Все это время в мастерской его ждали незаконченные шедевры, находящиеся сейчас в лучших галереях мира. За то, чтобы дать ему возможность работать в Москве, отчаянно боролись многие люди, известные всей России; особенно старался племянник художника Карла Брюллова — Павел Брюллов.
Генерал-губернатор отступил, немного смягчился. Может быть, кто-то вразумил его, что он выступает и против воли своих царственных предков. Но в одном он был неумолим: настоял на том, чтобы даже купцы первой гильдии ни в коем случае не смели бы нанимать православных «прикащиков» — они вправе нанимать их только из единоверцев. Если же купцы и люди с дипломами все-таки не могут жить без «прикащиков», они должны просить «частное разрешение на содержание слуг», которое может быть рассмотрено в течение месяца. Современники свидетельствовали: «разрешение оставаться в Москве получили только некоторые, самые известные люди, со связями, которые просили наиболее усердно, с рьяной настойчивостью».
Простых евреев, которые уклонялись от отъезда, по-прежнему искали по всей Москве. Особенно бдительно в переулках на Ильинке, которые ведут к Бирже — евреям-торговцам их не избежать, они появятся здесь обязательно. Искали тех, «кто имеет семитический облик», или по специфической одежде.
Устраивались обходы по квартирам, будили ради проверки по ночам. Иной раз заглядывали и к соседям — оказывается, некоторые евреи успели подружиться с людьми вполне православными. Под вниманием были меблированные комнаты: «арестовывали тех, кто осмелился остаться на ночь в столице без разрешения полиции». К поимке евреев привлекли дворников. Особенно усердно действовал городовой Ерофей Воеводин, который попался сам — за то, что, самовольно разрешив проживание, получил взятку в несколько сот рублей. Ежедневно удавалось поймать 10-20 евреев. Если меньше, то сыскная полиция говорила прямо: «лов нынче признан малым». Уже тогда, когда «легальным» евреям разрешили остаться в Первопрестольной, были задержаны и отведены в участок выпускники Московского Императорского Университета Зак и Дусман. Они осмелились заявить личный протест, но им письменно порекомендовали, что «они поступят благоразумно, если возьмут протест обратно, хотя бы потому, чтобы не подвергнуться выселению». Надзиратель Матвеев, увидев еврея Цукермана в пролетке, впрыгнул к нему в экипаж. Несмотря на то, что ездок с «семитическим обликом» оказался купцом первой гильдии, но приезжим, новый пассажир остановил лошадей и отвел его в участок, хотя был праздник — Покров день и, следовательно, никто из христиан не должен был работать.
ПОЙМАЛИ «УМЫШЛЕННО НЕЗАЯВЛЕННЫХ»
Ежедневная газета «Ведомости Московской городской полиции», переполненная сообщениями о новых законах в Империи и в Первопрестольной, однако ни слова не сказала о царском повелении, касающемся пребывания евреев в Москве. Сначала она вдруг известила москвичей о поимке в Первопрестольной одного еврея, потом — двух, а в № 93 от 29 апреля 1891 года обер-полицмейстер генерал-майор Юрковский помещает в своей газете длинный список нарушителей нового царского повеления и указания великого князя Сергея Александровича: «Еврей Файвех Авербах умышленно (?) не был заявлен о прибытии в течении 4 дней». Главный полицейский Первопрестольной «наложил на него обязательный штраф в размере 200 рублей с заменой при несостоятельности арестом на два месяца». Сумма штрафа была огромной! Столько стоили четыре коровы с одной козой. Далее перечисляются другие нарушители: «Еврей Арон Ронкин, умышленно укрывавшийся на один день». Он был наказан штрафом в 100 рублей или — «при несостоятельности» — одним месяцем ареста. Далее шли «еврей Хаим Полей», «еврей Шмуль Дрейзин», «еврей Лейба Мирский», «еврей Симон Гордашников», «еврей Меер Слиозберг», «еврей Ицка Левин» и еще шестнадцать евреев и евреек — последней упоминается «еврейка Хая Вигдорова»…(Не предок ли будущей знаменитой журналистки Фриды Вигдоровой, отважной защитницы поэта Иосифа Бродского?)
В грозном сообщении оберполицейского упоминаются и русские люди, которые впустили евреев и «умышленно не заявили», — например, «съемщицы квартиры мещанки Елизавета Щурова, Ирина Дмитриева». На них тоже был «возложен штраф», но, правда, значительно меньший. Некоторые русские люди просто спасали бедных гонимых людей.
ВЫВЕСКИ, НАД КОТОРЫМИ СМЕЯЛИСЬ
Но многие смеялись над оставшимися евреями, которым удалось зацепиться, — над их странными, смешными именами. В угоду генерал-губернатору, а может быть, и по его прямому указанию, обер-полицмейстер Юрковский подогрел страсти сам: в самом начале гонений, 25 марта 1891 года он издал необычный приказ, касающийся вывесок на еврейских торговых заведениях. В нем среди прочего говорилось: «Из-за неточного обозначения имен и фамилий содержателей торговых заведений иудейского исповедания предписывается новый обязательный способ обозначения на вывесках имен еврейских владельцев». Почему? Оказывается, «у обывателей иногда складывается неправильное впечатление о принадлежности заведения…»
Эта мера вовсе не касалась торговцев-христиан, но не из числа православных, а католиков и протестантов. Например, немецких торговцев. В ту пору их была почти половина. Некоторые из них произвольно заменяли на вывесках свои национальные имена-привычными для русского уха: Иоганн-Вильгельм-Фридрих Мюллер повесил на своей лавке вывеску «Торговля колониальным товаром. Иван Мельников», что было немножко сокращенным, но вполне точным переводом.
Обер-полицмейстер повелевает далее, «чтобы на вывесках в заведениях лиц ИУДЕЙСКОГО вероисповедания были обозначены ЧЕТКО, КРУПНО и на ВИДНОМ МЕСТЕ имя, отчество и фамилия содержателя», хотя от прочих торговцев требовалось указывать лишь фамилию. Приказ грозно предупреждал: «Если МЕЛКО и НЕ на ВИДНОМ месте и ВЯЗЬЮ, затрудняющей чтение, то виновных в уклонениях от сего немедленно мне доносить».
Перед такой угрозой никто не осмелился уклоняться — большинство евреев всегда исполняли волю владыки страны, в которой живут.
…Прохожие останавливались перед лавкой со смешной вывеской, но входить не спешили. Самые общительные показывали на нее пальцем, смеялись поодиночке и хором, особенно мальчишки.
Над лавкой в Лубянском пассаже, где сначала находился знаменитый чайный магазин, раньше висела короткая вывеска: «Торговый дом Высоцкий и компания». Там появилась длинная и невнятная: «Учредитель 1-й гильдии купец Иосиф Яковлевич Высоцкий. Вкладчик на вере потомственный почетный гражданин ИЛЯ ШМЕРКОВ ЦЕТЛИН». Так стояло у Цетлина в паспорте. Но в паспорте Высоцкого стояло именно «Иосиф Яковлевич» — потому в полиции и не настаивали, чтобы эти слова выделили крупными буквами. Но все-таки спросили хозяина, почему у него такое христианское имя — не крестился ли он? Обладатель такого документа долго объяснял, что это имена вполне еврейские, они имеются в Библии. Купцу первой гильдии поверили, хотя и сомневались. Однако долго не могли понять, что у евреев нет святцев, обыкновения называть младенцев по имени святого, — новорожденным дают имена ушедших любимых родственников память о которых хочется сохранить.
Смех вызывали вывески: «1-й гильдии купеческая жена ЛИБА ВОЛЬФОВА ГАВРОНСКАЯ», имена других содержателей «СРУЛЬ», «МОРДХЕ», «ИЦИК», «ХАИМ»…
КРУГОМ ОДНИ ЕВРЕИ
Наверное, не случайно, что именно в эти месяцы евреи стали покидать Россию, как никогда прежде. Уезжали не только в Польшу, но и в далекую Америку.
Газета немного оправившегося от болезни Николая Пастухова «Московский листок» печатно смеялась именно над именами, чуждыми русскому уху, но о горе, о гонениях на русских евреев не писала. Еще подначивала: «Шлемки, Ицики и Абраши с их Хайками, Ривками и Рахилями в большинстве стремятся за границу из пределов России» (№ 279 за 1891 год). И цитировала родственную газету — «Киевлянин»: «В Америку отправляется целая труппа артистов и артисток, дававших представления в заселенных племенами Иуды городах и местечках Малороссии». И добавляла от себя: «Помнится нам, что лет 6-7 тому назад еврейские труппы давали представления и в России, в Москве. Теперь еврейских артистов, играющих на жаргоне, нет. Они все в Америке, развлекают наших Срулек и Ривок». И советует «убежавшим в Америку ни под каким видом не попадать в Бразилию, потому что бразильские обезьяны не переймут их искусства». (Забегая вперед, скажем, что это касалось тех эмигрантов, которые стали играть в Америке представления на идише, было много «русских» трупп. Уехали молодые три брата Познеры — двое из них стали артистами. У них имеется внучатый племянник — всемирно знаменитый кинорежиссер Стивен Спилберг.) Благодаря тому, что кино в то время было еще немое, российские евреи-эмигранты вскоре основали Голливуд — не для обезьян, для всего мира, в том числе и для России.
Когда подсчитали итоги всего мероприятия, получилось, что в Москве число евреев уменьшилось и стало только чуть больше, чем китайцев или цыган — не так много, как казалось. Владелец «Московского листка» смеялся над женщинами-еврейками за излишнюю плодовитость, но и в два последующих года в Москве, из которой было выслано несколько тысяч евреев, их насчитывалось меньше семи тысяч, считая с детьми. Но глава «Московского листка» Николай Пастухов не унимался и, наверное, от огорчения писал по-русски не очень внятно: «Да, сыны Израиля не дремлют… Кровь армии, убеждение людей, здоровье народа, все их имущество и все идеи». И несмотря на все «плоды» гонения, утверждал: «Детям Израиля живется в России очень недурно».
В № 60 1891 года газета немножко косноязычно жалуется на то, что «на Руси не осталось уже ни той профессии, ни той торговли, ни одного занятия, ни того отдела государственной жизни, куда бы не просунули жиды своих одноплеменников. Большинство докторов у нас евреи, все поголовно артисты — жиды, масса ювелиров — жидов, адвокатские помощники — жиды, певцы — жиды, хористки— жидовки, масса жидов во всех оркестрах, жиды — хозяева и прикащики, во всех без исключения кассах ссуд. Жиды — концессионеры, жиды — инженеры… Словом, куда ни глянешь — кагал».
В № 79 от 20 марта 1891 года «Московский листок» снова вспоминал русскую императрицу Екатерину I (нерусскую вторую жену Петра Первого — Марту Скавронскую), что она 26 апреля 1727 года «указала жидов мужеска и женскаго пола всегда выселять вон из России за рубеж намеренно и впредь их ни под каким образом не впускать».
ПОЧЕМУ ОТМЕНИЛИ КОНГРЕСС МЕДИКОВ
Проходивший в Берлине Всемирный конгресс врачей чуть было не решил созвать очередной съезд в России, например в таком большом и красивом городе, как Москва, но вовремя спохватился — некоторых почтенных делегатов не впустят туда. Там гонения на евреев, там им доступны не все профессии, там людей арестовывают только из-за того, что они евреи, прогоняют вон из города, выселяют и ссылают за какую-то «черту оседлости». Это в наше-то время!..
Оказалось, за границей знают все, но только не могут достаточно точно перевести слова «черта оседлости»…
За границей были в курсе того, что произошло в Москве 1891–1892 годов. В Берлине в издательстве Иоганна Роде вышла книга «Евреи в Москве» — сначала на русском языке, потом на немецкомх . Во Франции в знаменитой парижской «Тургеневской библиотеке» она была на двух языках. Единственный русский экземпляр каким-то образом попал в Россию, сохранив печати на французском языке. На нем стоит довоенный адрес библиотеки «BIBLIOTHEQUE RUSSE 9, Rue de Valde— Grase— Paris».
При оккупации гитлеровцы разорили ее, но, видимо, рукописи и даже книги действительно не горят. Как и древний еврейский народ, которому всегда предсказывали исчезновение.
О решении медицинского конгресса, который отказал Москве провести очередной съезд в России, узнал и московский раввин Минор. Первым делом евреи приходили за советом к нему. Он своими глазами наблюдал очередное гонение, вместе со всеми переживал неприятности. Мудрец знал, что преследования евреев всегда в конце концов кончаются — в истории бывало еще и не такое. Поэтому сначала он крепился и не поощрял евреев к протесту, даже если они имели права, унаследованные от прежних российских царей. У него самого младший сын учился профессии врача — но за границей. Когда в сентябре 1892 года городская власть прикрыла недавно выстроенную на собранные деньги синагогу на Солянке и приют для детей-сирот «Талмуд-Тора», он решил, что надо действовать. Он и председатель общины Шнейдер послали жалобу в Санкт-Петербург о «недоразумении», которое касается всего еврейского населения Москвы. Этим нарушаются царские обещания, закрепленные в Законах Империи.
Ответ пришел раньше, чем можно было его ожидать. В нем было несколько пунктов. Один состоял в том, что синагога вообще была выстроена без разрешения — хотя сохранились документы прежнего генерал-губернатора князя Долгорукова, дозволившего строительство Хоральной синагоги именно на том месте. Синагога была возведена, согласно проекту, с куполом. Московские евреи долго по копеечке собирали на нее деньги, огромную по тем временам сумму — двести тысяч рублей!
НАКАЗАНИЕ РАВВИНА
Первый пункт Высочайшего повеления был такой: «За самовольное открытие синагоги раввина Минора уволить от сей должности с водворением его на жительство в черте оседлости и с воспрещением навсегда выезжать в места, лежащие вне этой черты».
Высочайшее повеление касалось и второго автора жалобы: «Старосту Шнейдера из пределов Москвы и Московской губернии выселить на два года». Третий пункт касался самого здания синагоги: «Если оно не будет продано или обращено под благотворительное заведение, то оно будет продано с публичных торгов Московским Губернским Правлением». Император России назначил новым председателем общины господина Шика, а молиться шесть дней евреям разрешил в частной синагоге дома Полякова на Большой Бронной улице. Вскоре покончено было и с приютом для мальчиков-сирот. Еще четыре года их учили не только предметам еврейским (языку, истории народа), но и русскому языку, чистописанию, географии, арифметике (преподаватели этих предметов были православные люди). Число учеников постепенно сокращалось: в 1892/93 учебном году их было 65, в 1896/97 — 44. Потом «Талмуд-Тору» совсем закрыли. И закрыли еврейское ремесленное училище, которое просуществовало четверть века и все это время носило имя царя Александра II, с дозволения которого оно было основано.
Осталась нетронутой часовня на Ильинской площади. Она расположена всего в нескольких сотнях саженей от синагоги на Солянке. На монументе висели мраморные доски с именами героев сражения за Плевну среди них значились самые типичные имена и фамилии евреев, которые отдали жизнь за Родину.
Мужественный поступок раввина Зелика Минора, поднявшего свой голос против могущественного члена царской фамилии — великого князя Сергея Александровича, почему-то забыт, его образ исчез из памяти. Фамилию Минор оставил потомкам только его младший сын — известный врач, профессор. Он сделал важные открытия в невропатологии. Несколько медицинских терминов закрепились под именем Минора, открывшего их.
А что случилось с «англиканцами» Липскеровыми? Абрам и Исаак благополучно перенесли все гонения и унижения, хотя в тридцатые годы двадцатого века, когда появились советские паспорта, им всем, не спрашивая, милиция все-таки записала в «пятый пункт» злополучное слово «еврей». Они и потомки их перенесли наказание, которое почти все время усиливалось — пожалуй, до того времени, когда «пятого пункта» не стало. Нужно сказать, что среди потомков издателя газеты «Новости дня» оказались и даровитые люди: знаменитый конферансье, с превосходной русской дикцией (представлявший москвичам в Театре эстрады знаменитую немецкую актрису Марлен Дитрих), журналисты… Даже талантливый русский писатель, однажды попробовавший жить не в России, где царствует «англиканский язык»…
(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 88)
Комментариев нет:
Отправить комментарий