БЫВАЕТ ЛИ ВИРТУАЛЬНЫМ ОТМЩЕНИЕ?

Эфраим Баух

НЕРАСТВОРЯЮЩИЕСЯ ТЕНИ

БЫВАЕТ ЛИ ВИРТУАЛЬНЫМ ОТМЩЕНИЕ?

Тень человека в Хиросиме. Человек растворился, испарился. А тень, при невыносимо  яркой вспышке  атомного взрыва, осталась отпечатком на случайной стене, у которой человек оказался. Разве ушедшая в Небытие прошлая, отшумевшая  жизнь не ощущается  такой не растворяющейся, нестираемой тенью? 6 августа 1945 года на японский город Хиросима была сброшена урановая бомба «Малыш». В результате бомбардировки погибло около 140 тысяч человек. Мир впервые столкнулся с ядерной угрозой. 9 августа произошла бомбардировка второго японского города Нагасаки. Погибло около 74 тысяч. Последствия, как можно представить, были ужасны. Люди, которые позже возвращались, чтобы обследовать руины городов, говорили об этом страшном явлении, как «тени на стенах». Это были следы от людей, которых снесло и раздавило ударной волной.

Девятнадцатый век приближался к своему концу, в прямом и переносном смысле. Небо притворялось глубоко спящим, пытаясь скрыть свои глубинные тайны.  Девятнадцатый век, увенчанный при своем рождении в 1900 году  кончиной Фридриха Ницше, не подозревал, какие сюрпризы преподнесет ему – этому веку – собственная его кончина, к которой он стремительно приближался, хотя, казалось, изо всех сил старался тормозить свое исчезновение.                                                                                  В 1970 родился Ленин, в 1979 родился Сталин, в 1889 родился Гитлер. 

На младенческих фотографиях они выглядят мило улыбающимися ангелочками.  И, вероятно, одному Дьяволу известно, в каких упырей, уродов рода человеческого они превратятся. У всех у них проступали в той или иной степени психотические черты. Как пишет Василий Аксенов в романе "Ожог" по иному поводу,  "всех их отличала изматывающая и оскопляющая сила "имперосиомаомудизма". Все три диктатора, возомнили себе, что могут  изменить мир к лучшему. На деле чуть не послали его в тартарары. Все трое  были невысокого роста. Сталин потряс Бориса Пастернака:  "На меня из полумрака выдвинулся  человек, похожий на краба. Все его лицо было желтого цвета, испещренное рябинками. Топорщились усы. Этот человек-карлик, непомерно широкий и вместе с тем напоминающий по росту двенадцатилетнего мальчика, но с большим старообразным  лицом".                                                                 Наблюдательность гения дорогого стоит. Это был Черномор, куривший не "Беломор", а "Герцеговину Флор", сухорукий  паралитик. Великий врач Бехтерев был отравлен этим Карлой сразу же после его осмотра , ибо сказал кому-то о "вожде" – "чистый параноик".  Вождь еще обладал "копытом дьявола". Тем не менее, чрезвычайно тупоумному человечеству, главным образом, славянским душам, он мерещился Георгием Победоносцем,  Богом и по совместительству Ангелом смерти – этакой дьявольской троицей.  А  ведь был он вовсе не Минотавром, изображенным Пикассо раненым,   страдающим и страждущим, а хромым и сухоруким Монстром с желтыми глазами.

Гитлера реально изобразил Чарли Чаплин в своем фильме "Диктатор". Это был изощренный изувер, обладавший способностями художника, а при выступлении впадал в истерику. Мы привыкли воспринимать его в карикатурном виде на рисунках художественной троицы под именем Кукрыниксы (Куприянов – Крылов – Николай Соколов) и брата Михаила Кольцова – Бориса Ефимова. Но стоит прочесть слова этого ирода – Гитлера – о  коммунистической России, а, по сути, о своем близнеце или двойнике, Сталине, чтобы удивиться проницательной оценке происходящего в России:  "Устранил ли этот марксизм нищету там, где он одержал стопроцентную победу, там, где он царит реально и безраздельно, в России? Действительность говорит здесь прямо-таки потрясающим языком. Миллионы людей умерли от голода в стране, которая могла бы стать житницей для всего мира… Они говорят «братство». Знаем мы это братство. Сотни тысяч, и даже миллионы людей были убиты во имя этого братства и вследствие великого счастья… Ещё они говорят, будто превзошли тем самым капитализм… Капиталистический мир должен давать им кредиты, поставлять машины и оснащать фабрики, предоставлять в их распоряжение инженеров и десятников — всё это должен делать этот другой мир. Они не в силах это оспаривать. А систему труда на лесозаготовках в Сибири я мог бы рекомендовать хотя бы на недельку  тем, кто грезит об осуществлении этого строя в Германии".            30 июня 1934 года мне исполнилось полгода и 17 дней. В этот день Гитлер с помощью тайной полиции – гехаймише статс полицай – гестапо – устроил  массовое убийство штурмовиков Эрнста Рема. Конкуренции быть  не могло.

Гитлер, ни на миг не задумываясь, считал, что там, где живут, даже в меньшинстве, немцы,  территория принадлежит Германии. С тех пор ничего не изменилось.  А известно, что аппетит приходит во время еды. Немцы всегда начинали захватывать соседние страны под бравурный марш Рихарда Вагнера, абсолютно уверенные, что "Дойчланд юбер алес" – "Германия превыше всего".                                                                          Отрезвление наступило поздно, но неотвратимо.

В октябре 1918 года Германия капитулировала. Вторая капитуляция завершила ее полное поражение в 1945 году. Холокост стал вечным, преступным,  нестираемым знаком Каина на лбу германского народа.

Подкачал арийский гений

в сравнении с гением еврейским

Первый ввел в длительный шок Европу с двух сторон массовыми убийствами и концентрационными лагерями.                                                       Патетический до оскомины лозунг – "Рабы не мы" требовал микроскопической, но весьма значительной по смыслу поправки – слияния двух из трех всего слов – "Рабы немы".

Три вышеупомянутых чада, среди общемировой смуты и чада, сумели сотрясти этот мир так, что он, в страхе от нависшей над ним гибели, трясся над краем бездны. Но, вот же, родилась девочка по имени Элиза, на восемь лет младше Ленина, правда, не в Российской империи, а в Австро-Венгерской, в Вене. Вы и сегодня, посетив этот город, прочтете мемориальную доску на стене жилого дома в престижном районе Леопольдштадт о том, что в этом доме 17 ноября 1878 года родилась Элиза (Лиз) Майтнер. Была она третьим ребёнком из восьми в семье адвоката Филиппа Майтнера.                                                                                    Девятнадцатый век таял на глазах.  В австрийских гимназиях наблюдались некоторые новшества:  высочайше разрешалось посещать государственные школы еврейским мальчикам. А девочкам – ни-ни.

Но, несмотря на трудности, все дети Майтнеров получили высшее образование. Элиза окончила гимназию заочно, в возрасте двадцати трех лет.  Времена постепенно, со скрипом, но продолжали меняться. Отличные отметки её аттестата позволили ей в 1901 году поступить в Венский университет, правда, всё ещё "в виде исключения".

В нашей школе изучаемым иностранным языком был немецкий. С бабушкой я разговаривал только на языке идиш, возникшем, в основном, на смеси немецкого и в меньшей степени – иврита. Поэтому на немецком я писал и читал достаточно свободно, и часто пропадал  в букинистическом.  Старый почти слепой еврей в очках с толстыми линзами, вечно уткнувшийся в книгу своим горбатым носом, свободно владел немецким. И потому благоволил ко мне. Однажды он подсунул мне книгу немецкого автора Эрнста Петера Фишера  "Aristoteles, Einstein and Co". В ней рассказывалось об ученых, приведших человечество к прогрессу за два с половиной последних к тому времени тысячелетия. В течение значительного времени после школы я бежал не домой, а к букинисту, вызвав у мамы и бабушки нешуточную тревогу: не связался ли я с картежниками, воришками, не украли ли меня цыгане.

От книги невозможно было оторваться. На суперобложке светились лица шести гениев. Так вот, можете себе представить – между портретами Чарльза Дарвина и Альберта Эйнштейна стоял портрет молодой красивой женщины. Это была Элиза (Лиз) Майтнер.

Меня, мальчика из еврейской семьи, по настоянию мамы, зарабатывающей гроши машинисткой в банке, обучал ивриту меламед, заставляя заучивать наизусть – поминальную молитву "Кадиш" по отцу, молитвы к Рош Ашана – еврейскому Новому году, и к Йом Акипурим – Судному дню. Особенно на меня  произвел впечатление эпизод из книги Фишера.                               Элиза с раннего детства проявляла любознательность. У нее, естественно, тоже была еврейская бабушка, которая в своем желании научить любимую внучку благочестию, уверяла ее, что запрещено шить в субботу, и если нарушишь этот обет, обрушится небо на голову. Шестилетняя малышка тут же решила проверить это экспериментально, и в субботу сшила кукле платье. Никакого небесного обрушения не произошло.

Поступила Элиза на физико-математический факультет,  вызывая за своей спиной насмешки и всяческие шуточки. Но достаточно быстро она заставила всех этих  шутников закрыть рты, когда на втором курсе нашла ошибку в работе известного итальянского профессора математики.  Элиза сразу же, по окончанию университета, защитила диссертацию. В более, чем пятисотлетней истории Венского университета это был второй случай когда диссертация была защищена женщиной, вообще, и первый – в  разделе точных наук.

ЯВЛЕНИЕ МАКСА ПЛАНКА

И тут – событие. Всемирно известный немецкий физик, один из самых выдающихся ученых Двадцатого века, автор квантовой теории Макс Планк, чью "постоянную Планка" знал каждый студент, и о ком из уст в уста передавалась байка о его встрече с молодым, но уже громко о себе заявившим Эйнштейном, который при этой встрече "постоянную" не мог вспомнить. Планк был потрясен.

Не растерявшийся Эйнштейн объяснил, что старается не забивать память данными, которые тут же можно найти в справочнике.

Итак, Макс Планк посетил Вену, и на его лекции, конечно же, присутствовала Элиза. Обычно замкнутая и застенчивая, она немедленно решает ехать в Берлин, к Планку, в надежде продолжить под его руководством свое образование. Планк под стать ей тоже был человеком замкнутым. Поговорив с ней, он понял с кем имеет дело, добился, чтобы ей разрешили посещать его лекции. Его дочери стали ее подругами. Тех, кто был ей по душе, она умела очаровывать. Даже весьма консервативный директор института химии Берлинского университета  Эмиль Фишер, не допускавший туда женщин, взял, в порядке исключения, по рекомендации Планка, Элизу. Несмотря на то, что она уже была доктором наук, автором опубликованных научных работ, входить в институт она должна была в через дверь в хозяйственную часть. Фишер предложил ей совместную работу с молодым химиком Отто Ганом. Но главным, я бы даже сказал, судьбоносным для нее, объектом их исследований  оказались радиоактивные элементы. Ган до этого несколько лет стажировался в лаборатории Эрнеста Резерфорда, в Лондоне. Майтнер же неплохо разбиралась в физических приборах, которыми он пользовался: сама их проектировала и монтировала, удивляя окружающих коллег умением, необычным для столь хрупкой девушки.  Более того, она была и главным теоретиком в этом дуэте, хотя руководителем их лаборатории до 1912 года числился Ган. Их  плодотворное научное сотрудничество просуществовало тридцать один год, до пресловутого 1933 года – прихода к власти нацистов.

Майтнер предсказала новый элемент периодической таблицы – протактиний. Он был открыт в их лаборатории. В 1909 году, прочитав доклад о совместных с Ганом работах на конгрессе в Зальцбурге, она удостоилась лестной оценки Эйнштейна. Их лаборатория тесно сотрудничала с Кавендишской лабораторией Эрнеста Резерфорда в Лондоне. Сегодня потрясает, что они получали оттуда радиоактивные элементы по почте в обыкновенных картонных коробках, и работали с ними, не имея даже понятия о радиационной защите. Лабораторией им служила бывшая столярная мастерская в институте химии. В первые годы за работу Элиза ничего не получала. Содержали ее родители. Ограничения для женщин в науке были сняты в Германии только в конце 1909 года. Правда, женский туалет в  институте химии ещё долго отсутствовал. В общественном сознании сохранялось мнение, что женщинам научная работа в серьёзной физике и химии противопоказана. По этому поводу происходили всяческие курьёзы. Так в одной из берлинских газет появилось сообщение, что госпожа доктор Майтнер прочла доклад под названием "Проблемы косметической физики". Журналист и представить не мог, что речь идет о "космической" физике. В лаборатории Гана, в институте химии, Майтнер заведовала отделением  радиоактивных   исследований.

КОЛЛЕКТИВНАЯ ФОТОГРАФИЯ

ВЕЛИКИХ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЕЙ

Грянула Первая мировая война. Как гражданка Австро-Венгрии, она сочла своим долгом помогать раненым, работая лаборантом в рентгеновском кабинете больницы в берлинском районе Лихтерфельд. А в 1915 году записалась добровольцем в австрийскую армию , и служила таким же лаборантом в армейских фронтовых госпиталях в районе Львова и Люблина. На фронт ушёл и Ган. В 1922 году Майтнер присвоили звание профессора. Ее место в науке можно определить по фотографиям. В частности, на общей фотографии участников физического конгресса в Брюсселе в 1933 году, среди около  полусотни участников, Элиза (Лиз) Майтнер стоит в одном ряду с Эрнестом Резерфордом, Нильсом Бором, Абрамом Йоффе, Джеймсом Чедвиком, Энрико Ферми и другими всемирно известными, воистину легендарными физиками. Среди всего этого мужского синклита в безупречно сшитых костюмах, белых сорочках и темных галстуках, на снимке запечатлены всего три женщины: Мария Склодовская Кюри, Ирен Кюри и Лиз Майтнер. Она была признана одним из ведущих учёных в своей области. А ведь Берлин в те годы считался мировым центром физики. В свободное от работы время Лиз участвовала в музыкальных вечерах в семье Макса Планка, иногда вместе с Эйнштейном, который, как мы знаем, играл на скрипке. Часто она посещала и семью Нильса Бора в Дании. С 1934 года к Гану и Майтнер присоединился химик Фриц Штрассман.                                                          А в Германии уже год у власти стоял Гитлер. В разгаре был массовый исход евреев из науки. Их увольняли, заставляли подавать в  отставку. Участились  случаи самоубийств.

ФЕЙК ОБ "АРИЙЦАХ" ОБРЕТАЕТ СИЛУ ЗАКОНА

Лиз отстраняют от преподавательской работы. Своё положение в институте химии на какое-то время она сохраняет, как гражданка пока ещё независимой Австрии и как участница войны. Атмосфера в институте становится всё более невыносимой.  Один из её ассистентов – член  нацистской партии. Очень активен в вопросах "чистоты немецкой науки" заведует лабораторией, расположенной этажом выше, он же её сосед по вилле в берлинском Грюневальде профессор Курт Гесс. На одном из совещаний он заявляет, что наличие еврейки в штате позорит этот институт.

Такие люди, как Гесс – нравственные оборотни, лишенные совести и чести, особенно массово плодятся в атмосфере диктатуры. И, конечно же, после оглушительного поражения в войне и капитуляции Германии, этот мерзавец, униженно заискивая перед Лиз Майтнер, обращается к ней за помощью, когда началась кампания денафикации.

Но пока еще только поздние тридцатые годы. Многие друзья и знакомые евреи Майтнер уже подверглись репрессиям. После аннексии Гитлером Австрии в 1938 году Лиз лишилась защиты, как иностранка. Ей советуют эмигрировать, хотя она не хочет оставлять друзей, привычную среду, незавершённую работу. Вопрос об её отставке решает сам Гиммлер: "Существуют политические соображения против выдачи заграничного паспорта фрау профессор Майтнер. Представляется нежелательным, чтобы известные учёные евреи уезжали из Германии и там, как представители немецкой науки или вовсе воспользовавшись своим именем и опытом, соответственно своим убеждениям, вели деятельность, направленную протии Германии".

В июле1938 года Лиз Майтнер при помощи друзей перебирается полулегально, без заграничного паспорта, в Голландию, оттуда самолётом в Данию. Ей трудно получить въездную визу в любую страну. Чиновники не делают исключений, так как она "незаконно", и, кстати, без багажа, всего с 10 марками в кармане, оставила Германию.

В Копенгагене она пользуется гостеприимством в семье Нильса Бора. Он готов предоставить ей работу в своём институте, но ей не дают вида на жительство в Дании. Бор находит ей место в новом физическом институте в Стокгольме. Но там нет условий для работы по её теме. Оборудование несовершенно. Ассистентов ей не выделяют. Заработок весьма скромен. Быт неустроен. Пенсию, которую она заработала в Германии, ей не выплачивают. В Швеции ей трудно преодолеть языковый барьер. Не хватает  берлинских друзей. Не складываются у неё взаимоотношения с директором института. У профессора Манэ Зигбана другие научные интересы, да и кому понравится иметь у себя в институте учёного, авторитет которого в мире намного выше, чем твой? Внешне заметных трений у них не возникает, это не в её характере, но отношения весьма прохладны. В Берлине Ган и Штрасман продолжают, начатые с её участием опыты по получению трансурановых элементов. Результаты опытов регулярно сообщаются в Стокгольм Майтнер. В сентябре 1938 года она встречается с Ганом у Бора в Копенгагене. Она внесла существенные коррективы в планы исследований берлинской лаборатории. Ган впоследствии упорно умалчивал об этой встрече, объясняя тем, что это может негативно повлиять на его карьеру в нацистской  Германии. Штрассману Ган тоже не сообщил, что встречался с Майтнер, но тот прекрасно понимал, от кого исходят коррективы, внесенные в их опыты. Тем временем, в этих опытах появились трудно объяснимые явления: "изотоп радия" вёл себя как барий. "Только ты можешь найти этому явлению объяснение. В этом случае авторов будет трое", - писал ей Ган. Она предложила повторить опыт, исследовать возникающий при его проведении осадок. Подтвердилось постоянное наличие бария в осадке при бомбардировке урана пучком нейтронов.

Это указывало на то, что ядро урана распалось.                                           Вторым осколком распавшегося урана должен был быть, по её мнению, криптон, что и подтвердилось.

   

ЛЫЖНАЯ ПРОГУЛКА В НОВУЮ

МИРОВУЮ РЕАЛЬНОСТЬ

Сумма массы двух вновь возникших элементов оказалась по расчётам Лиз Майтнер меньше исходного урана на 1/5. Значит, при этом должна выделиться энергия, которую можно вычислить по формуле взаимозависимости энергии и массы Эйнштейна Е = mc2. Расчёты Лиз точно совпали с данными опытов.  Племянник Лиз Отто Фриш, ставший также знаменитым физиком, утверждает, что все эти расчёты были произведены во время лыжной прогулки, после получения письма из Берлина с описанием опытов. Впоследствии она высказала ещё и предположение о возможности цепной ядерной реакции.

Так состоялось открытие ядерного распада.  Ничего не поделаешь, опять, в который раз еврейскому гению после открытия Бога, впоследствии цинично заимствованного народонаселением Земли, мгновенно открылась весть о совершенно новой эре в мире. И это произошло, как молниеносная вспышка в памяти Лиз Майтнер, в момент, когда она, быть может, присев на пенек передохнуть, раскрыла письмо из Берлина и прочла  утлый листок с описанием результатов опытов.

Последовал сумбурный  разговор, вероятно, в чем-то подобный Божественному восклицанию: "Да будет свет!" Затем размышление, неверие, даже секундное отупение, прорыв. – всё рядом. Главное – мимоходом. Как бы отдельно от тебя. А вот зацепило. В некий миг открылась щёлка в завтрашний глобальный мир. Можно ли, разрешается ли – поверить? Или только зажмуриться, уйти в себя и услышать судорожное биение сердца. Может это лишь от перегрузки во время бега на лыжах? Или от избытка свежего лесного соснового воздуха? Ей больше ничего не нужно, ни славы, ни денег. Причастилась, сама в это не веря – ни в себя, ни в то, что ослепительно открылось. Даже племянник, умница, выглядел сконфуженным,  словно оба очутились на миг в пространстве не от мира сего. Соображения и расчёты Майтнер стали известны Гану из её письма в канун рождества – 23 декабря 1938 года. Лучшего подарка к рождеству и придумать было нельзя. 6 января 1939 года результат опытов с расчётами Майтнер был опубликован.  Авторами выступали только Ган и Штрасман.  Имя Майтнер, истинного автора открытия,  отсутствовало. Ган объяснял это тем, что в нацистской Германии запрещено публиковать работы "неарийских авторов". Ну, что ж, гениальный физик Лиз Майтнер  поздравила с открытием двух химиков, ловко схимичивших его у Лиз. Более того, она уверила их, что не имеет к ним никаких претензий. Трудно поверить в то, о чем судачили ошеломленные коллеги, мол, она и сама не могла оценить, какое грандиозное открытие совершила, и потому отнеслась к нему столь легкомысленно. Она отлично понимала, что совершила, к чему прикоснулась. Это отлично понимал Нильс Бор и настоятельно рекомендовал ей немедленно опубликовать сделанное ею великое открытие.   Не в силах ее убедить в этом, Бор и Фриш опубликовали заметку в британском научном журнале "Нейчур"  о том, что Лиз Майтнер  открыла и теоретически обосновала ядерный распад. Заметка вышла после публикации Отто Гана.

Одно несомненно. Лиз Майтнер сумела опытным путем, полностью ею задуманным, на спроектированных ею приборах, совершить великое открытие и теоретически его объяснить. Авторство у нее украли.            Ган в письме к Лиз оправдывался: "Я не могу теперь этим господам покаяться, что ты была той единственной, кто всё сразу понял. Мы должны были спешить, чтобы нас не опередила Ирен Кюри". Это называется: на воре шапка горит.

Бор предоставил ей возможность работать на оборудовании в его институте в Копенгагене. И там она доказала, что сходные результаты получаются не только при бомбардировке нейтронами урана, но и тория. И еще. Главное. Попутно она определила условия выделения при этом распаде невероятной по объему и силе энергии.                       Другими словами, она первая доказала возможность  атомного взрыва.

В 1943 году Майтнер предложили участие в "Манхэттенском проекте" по созданию атомной бомбы. Последовал её отказ: она не хотела участвовать в работе над любым видом оружия. Физика перестала быть невинным занятием.  В нацистской Германии начинается работа над "атомным проектом" под руководством Вернера Гейзенберга.

После того, как атомные бомбы были сброшены на Японию, Майтнер стали одолевать журналисты. В те дни имя Майтнер очень часто упоминалось в печати. Один из заголовков газет гласил: "Еврейка нашла ключик к окончанию войны с Японией". Гана её слава крайне огорчала. Он всё приписывал себе. Он упорно заявлял, что открытие расщепления ядра было заслугой химии, и к физике отношения не имело. Кстати, когда Гану в 1944 году была присуждена Нобелевская премия, сами члены Нобелевского комитета ещё весьма слабо разбирались в ядерной физике. Обошли не только Майтнер, но и Штрассмана. Полагают, что тут сыграла неприязнь к Майтнер директора Стокгольмского Физического Института, члена Нобелевского комитета, Мана Зигбана.

                ПОЛНОЕ ПОРАЖЕНИЕ НАЦИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ

 После окончания войны десять ведущих немецких атомщиков, во главе с Вернером Гейзенбергом, были интернированы в Англию и размещены недалеко от Кембриджа. Среди них был и Отто Ган. О Хиросиме и Нагасаки они услыхали по радио. За интернированными велось тщательное наблюдение, включая прослушивание их разговоров. Победители опасались, что атомные секреты каким-то образом будут переданы русским. Интернированные  учёные впоследствии заявляли, что они сознательно стремились не дать атомное оружие в руки Гитлеру.

Это абсолютно не соответствует истине. Многие из них были убеждёнными нацистами. Из опубликованных спустя годы документов, включая материалы прослушки, следовало, что они были весьма далеки от понимания технологии создания атомного оружия. Хваленное арийство оказалось несостоятельным в науке, но весьма талантливым в кровопролитии  невинных душ.                                                          Достаточно сказать, что к концу войны Германия не располагала ни одним атомным реактором.

АМЕРИКА АПЛОДИРУЕТ ЛИЗ МАЙТНЕР

1947 год . Майтнер посещает США. Газета "Таймс" сообщает:                "Она - человек, пробивший дорогу атомной бомбе, при первом шаге из самолёта увидела такое количество репортёров, что поспешила назад в самолёт. Когда, наконец, вышла из него, была встречена громом приветствий, но сказала только: "Я так страшно устала".                            Ей пришлось выступать с докладами в многочисленных американских университетах и во многих городах. Она выступала в конгрессе, у неё была встреча с президентом Трумэном, который подарил ей серебряное блюдо с гравировкой-посвящением. Она была названа "Женщиной года". Ее лицо  мелькало на титульных листах газет.             В 1947 году Майтнер получила приглашение возглавить отдел в институте в Майнце, от которого отказалась. Руководителем этого института был её бывший сотрудник в Берлине Фриц Штрассман. К слову, Штрассман был удостоен звания "Праведник мира". Он и его семья много месяцев предоставляли убежище пианистке еврейского происхождения Андреа Вольфенстайн.                                                           В послевоенные годы Швеция была заинтересована в использовании атомных технологий в мирных целях, и Лиз были предоставлены хорошие условия работы в новом Королевском техническом институте. Она стала членом Королевской Академии, принимала участие в присуждении Нобелевских премий.  Много  правительственных наград она получили от Германии и Австрии. Свыше десяти гимназий в этих странах носят её имя. Одна из оживлённых улиц в центре Берлина названа Lis Meitner Strasse. Улицы её имени есть и в других городах. Она стала почётным доктором многих немецких университетов.

В 1997 году вновь открытый химический элемент получил название Майтнерий.

В космосе у неё "обширные владения": её именем Международный Астрономический Союз назвал малую планету и кратеры на Луне и Венере.   Она никогда не была замужем. Её биографы уверенно заявляют, что у неё не было и любовных приключений. Жизнь ее  была посвящена только физике. После ухода на пенсию в 1960 Майтнер жила в Великобритании. В 1963 она поселилась в Кембридже. Там она и умерла 27 октября 1968, за несколько дней до своего 90-летия.

Думая о Лиз Мейтнер, я задаю себе вопрос: не спорно ли считать свободой отсутствие чувства вины?

Даже если не отмечается никакая вина, само наше возникновение нарушает равновесие общего баланса жизни, что весьма смутно не дает душе  покоя и томит постоянным чувством отторжения. Вероятно, одолеть эти отторжения могут лишь творческие личности, умеющие ценой душевной боли и траты использовать и преобразовать в творчество это отторжение, утишив его на некоторое время. Конечно, у каждого своя судьба. Но тут же речь о судьбе всего мира.

ГЕНИАЛЬНАЯ ПОРОСЛЬ,

ВОЗРОСШАЯ НА БЕРЕГУ ДУНАЯ

ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ

В комнате студенческого общежития, где пустеет моя койка, все первокурсники безмятежно спят, как в стихотворении  Пастернака… "Укрывши спину, как только в раннем детстве спят…" За окнами – 1953 год. Кишинев. Столица. Небольшой переулок отделяет общежитие от тюрьмы. Окачурился Сталин, расстреляли Берию.

Я сижу в коридоре с томиком Пушкина, над стихотворением "К Овидию". Строки из него выбиты на его памятнике в парке его имени – парке Пушкина, который мы покинули час назад.

Здесь, лирой северной пустыню оглашая

Скитался  я…

Но я читаю дальше –

 …Скитался я в те дни, как на брега Дуная                                 

Великодушный грек свободу вызывал,                                             

И ни единый друг мне в мире не внимал…

В Греции это было время великого английского поэта Джорджа Гордона Байрона, добровольно покинувшего Англию деспотических королей и эмигрировавшего в  Грецию, подневольную Османской империи, чтобы бороться за независимость и свободу эллинов, и погибшего в возрасте тридцати восьми лет у местечка Мисолунги.                                Овидий был сослан цезарем Августом в глухой городишко Томы, ныне румынский порт Констанца на Черном море. Два этих имени – Овидий и Байрон – не дают мне покоя.                                           Уже в те дни я обнаружил у себя способность с одного раза запоминать стихи. Когда я читал в голос "Еврейскую мелодию" Байрона, в переводе моего любимого поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, голос у меня дрожал и прерывался, слезы выступали в уголках глаз:

Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!

         Вот арфа золотая:

Пускай персты твои, промчавшися по ней,

         Пробудят в струнах звуки рая.

И если не навек надежды рок унес,

         Они в груди моей проснутся,

И если есть в очах застывших капля слез –

          Они растают и прольются.

Пусть будет песнь моя дика. Как мой венец,

           Мне тягостны веселья звуки!

Я говорю тебе: я слез хочу, певец,,

           Иль разорвется грудь от муки.

Страданьями была упитана она

           Томилась долго и безмолвно:

И грозный час  настал – теперь она полна,

            Как кубок смерти, яда полный.

Это перекликается со всем, что со мной произошло  недавно. Овидию  не внимал друг, а мне- то, наоборот, внимал, но… враг. Он не отрывал  своего, горящего ненавистью взгляда от знака Каина, различаемого им на моем лбу – трехбуквенного проклятия – не того, что вы думаете. Слово было – "жид". И было мне девятнадцать лет, отделяющих от тринадцатого января 1934 года, дня моего рождения.                                                                        Это был период, когда физика рвалась – стать ведущей наукой в мире, и особенно, в Германии, оттесняя  философию, догоняя идеологию. Физики, которые работали у Макса Борна в Институте теоретической физики в Гёттингене, сплошь великие ныне имена – немец  Вернер Гейзенберг, француз Поль Дирак, итальянец, Энрико Ферми, немецкий еврей гениальный Эдвард Теллер, создатель американской вдородной бомбы, другой еврей Роберт Оппенгеймер, создатель американской атомной бомбы. Третий еврей, создавший атомную бомбу в СССР по чертежам, выкраденным из США также евреем, долго был невероятно законспирирован. Через много лет я узнал его имя. Это был Юлий Борисович Харитон,  а кражу виртуозно обставил советский шпион – еврей Наум Эйтингтон.

ВСПОМИНАЮ ОТЦА

В шестилетнем возрасте я любил сидеть на подоконнике спальни родителей и глядеть на поле, косо уходящее к реке Днестр, на противоположный, пологий, заливаемый почти до верхушек деревьев весенним паводком, берег. Называлось это границей уходящих вдаль таинственных земель под кодовым названием  – СССР.

Как только в поле моего зрения появлялся отец, всегда после очередного суда – он был адвокатом – я перемещался с подоконника в уголок его кабинета, смежного со спальней родителей. Отец сразу же включал радиоприемник, в тот же миг начинающий мне мигать своим зеленым глазом. Мы жили в Румынии при короле Карле, но все в семье, да и в округе, говорили по-русски.

Через много лет в Центральном Доме литераторов указали мне на критика Трегуба, в трех словах обрисовав его такой типичный портрет советского литератора – "Одноглаз , двулик, трегуб". И я тут же вспомнил радиоприемник моего детства. Кроме этих трех качеств, он потрескивал, гудел и похрапывал. Невидимый, но угрожающе слышимый голос обращался вроде бы на русском языке и вроде бы ко мне. Но главное слово на профессиональном языке отца, было пугающе непонятно: "Говорит Москва. Радиостанция имени Коминтерна". Меня же удивляло: не надоело ли отцу после целого дня в суде и жалоб на усталость, с таким вниманием опять слушать о судах, процессах и, главное, расстрелах. А ведь косвенно я, совсем малыш, присутствовал при бесконечных расстрелах, причем, не единичных, а массовых. А в переулке, который вел от нашего дома в город, за углом, стояла румынская пограничная застава. Оттуда выходили люди в военной форме. И я знал – это румынские пограничники – "граничеры". И у каждого винтовка. Я же распевал услышанные по приемнику песни:

…Бей винтовка

Метко, ловко,

Без пощады, по врагу.

Я тебе, моя винтовка,

Острой саблей помогу…

А за рекой, до самых небес, простиралась страна, откуда неслись эти песни, страна, о которой певец, то ли в радости, то ли в тоске от незнания, пел – "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек". Отец почему-то называл эту страну Эс-эс-эрией. Ушки у меня были на макушке. И, возясь с игрушками, я ловил обрывки разговоров отца со своим коллегой и тезкой, адвокатом Исааком Ашкенази.

ГНЁТ ПРОСТРАНСТВА

                                                         

А было мне  шесть лет, и за окном ослепительно сияло июньское солнце начала сорокового года. И я не очень понимал, о чем они говорят. Но было страшно. До того, как отец уехал во Францию – учиться на адвоката, он был студентом медицинского факультета в городе Галац, на юге Румынии. Но время было особенно антисемитское, и всех евреев сначала избивали, а потом изгнали из университета. Через много лет, в восемнадцатилетнем возрасте, меня ждала такая же участь в советской Одессе. Когда начинался разговор отца с Ашкенази, я всегда держал ухо востро.

  "Хроническая немецкая паранойя, – говорил отец, - это нехватка "жизненного пространства",  а хроническая русская паранойя – "избыток пространства". Невозможность освоения и нежелание расстаться с захваченными землями. Отсюда депрессивность характера. Психическая болезнь – освоение земель. Превращение  восточных пространств  – царской тюрьмы народов – в расширенную до катастрофических размеров Гулагиаду.  Дьявольский гений додумался: превращать пустынные пространства в остроги. Бескрайность рождает страх гибели. Верным путем идете товарищи с ленинским прищуром. Параноик Сталин осуществляет по трупам – верный путь в Преисподнюю".

Говорили они свободно, ничего не боясь. Именно, поэтому, целую жизнь до отъезда в Израиль, будучи уже старше погибшего  под Сталинградом отца, я время от времени вспоминал  этот разговор взрослых, и при воспоминании инстинктивно оглядывался вокруг. Стискивал душу гнёт пространства. И это называлось: "вольно дышит человек"..

ВЗЛОМЩИК КОДОВ

Наступают, в прямом и переносном смысле, кровавые, унавоженные гибелью, тридцатые годы. Трупным запахом пропитан "весенний воздух", реющий над одной шестой частью мира. Крот Истории разошелся напропалую. Обзавелся зубастыми челюстями бульдозеров и давящими все  живое катками, роет рвы, заполняет разинутые пасти оврагов "врагами народа" – трупами  расстрелянных, ибо кладбищ явно не хватает, закапывает и закатывает бетоном. Вовсю разворачивается "золотой век" тюрьмостроения. Безымянные могилы, любвеобильно называемые "братскими", покрывают пространство от Балтийского моря до Тихого океана.

И словно бы отмененный Ницше Бог в истинном милосердии осторожно приоткрывает свой запасной – на  электронном уровне – нетронутый мир.

4 сентября 1939 года. В Великобритании, объявившей нацистской Германии войну, в секретном Блетчли-Парке, концентрируются отборные математики, криптографы, логики. Среди них воистину гениальный криптограф Алан Тьюринг, еще в 1936 создавший вычислительный механизм – "Машину Тьюринга" – по сути, компьютер, формализованный алгоритмом, – "Взломщик  кодов и компьютер Пионер" – "Codebreaker  and Computer Pioneer ". Он взламывает  шифровальную машину немцев "Энигма". Немцы создают  более совершенную шифровальную машину "Лоренц". Тюринг взламывает и ее коды. Англичане  читают всю переписку высшего германского руководства. Так гениальный одиночка побеждает огромное, вооруженное до зубов государство, алчущее мирового господства.

В 1946 году Тьюринг представляет первое детальное описание компьютера, снабженного памятью. Речь идет об искусственном разуме, искусственном интеллекте, памяти, заложенной в машину.

Беда в том, что Тьюринг – гей. Тогда в Англии это жестко пресекалось. Вспомним "Балладу Редингской тюрьмы" выдающегося английского поэта Оскара Уайльда, тоже гея.

Тьюрингу  по выбору грозит тюрьма или гормональная терапия.

Он предпочитает уйти из жизни: откусывает яблоко, окунув его в цианистый калий.

Миллионы людей в мире, пользуются компьютером Макинтош, созданным Стивом Джобсом, символ которого – надкусанное  яблоко – в память и в честь одного из величайших компьютерщиков мира, так рано завершившего трагически жизнь, – Алана Тьюринга.

КОГОРТА ЕВРЕЙСКИХ ГЕНИЕВ

Тут мы переходим к другому гениальному физику и математику, венгерскому еврею Джону Фон Нейману, настоящее имя которого Янош Лайош Нейман, старшему из трех сыновей состоятельной еврейской семьи, укорененной в Будапеште, родившемуся в 1903 году. В профессиональных научных кругах его почитают как величайшего математика, выдающегося мыслителя  всех времен, и ставят на второе место после Альберта Эйнштейна. А переходим именно от Алана Тюринга, ибо и Нейман стоит у истоков ЭВМ – Электронных вычислительных машин.

Он известен своими работами в областях квантовой механики, механики жидкостей и теории игр, которые позволили применить эту теорию в экономике, военной стратегии и в политических науках. В 1937 году Нейман получает гражданство США.

В 1945 году он становится руководителем проекта по разработке компьютеров университета в Принстоне, и столь важным участником этих разработок, что заслуживает титул «отца компьютера». Он вносит заметный вклад и в разработку ракет. Но главное его достижение – в области квантовой физики, функционального анализа, теории множеств. Он получает  престижную премию имени  Энрико Ферми, входит в  Американскую Комиссию по атомной энергии. Окружающие его люди считают его чересчур энергичным и пробивным. Он смеется, он говорит, что если входит в вертящуюся дверь в хвосте очереди, выходит первым.

Именно, он структурирует память персонального компьютера в виде перенумерованных ячеек, и каждая из них в любой момент доступна процессору. Ничего не нужно держать в уме. Каждая ячейка обозначена названием, "именем", и всегда под рукой.

С Эйнштейном его сближает то, что в молодости он работал юристом в банке, как Эйнштейн – в бюро патентов.

В 1914 году грянет Первая мировая война. Австро-Венгерская империя, крупнейшая в Европе, вместе с Германией, воюет против Англии, Франции и России. Империя войну проигрывает, распадается. Венгрия обретает независимость, при этом потеряв земли, на которых жили венгры вместе с румынами, сербами и словаками, то есть две трети своей территории.  Около шести процентов нового венгерского образования теперь составляют евреи.  Но при этом, как пишет публицист Вениамин Чернухин,  евреи в этой обновленной Венгрии составляют около шестидесяти процентов всех врачей, более пятидесяти процентов юристов, тридцать девять процентов инженеров и химиков в частном секторе, тридцать четыре процента издателей и журналистов, двадцать девять процентов музыкантов, четверть студентов в университетах страны. Сорок три процента из них учатся в Будапештском технологическом университете. Многие из них стали промышленниками, банкирами, играют на бирже, владеют значительным имуществом.

Наступает март 1919 года, ровно сто лет назад от наших сегодняшних дней. Добралась и сюда "красная чума", творение еще одного еврея, живущего на иждивении богатой жены, но страстно желающего оживить призрак, бродягой шатающийся по Европе тех дней, – призрак коммунизма. Имя его уже подхваченное пришедшим Хамом в России – Карл Маркс. Но в Венгрии власть захватил еврей Бела Кун (Кон, Коэн), и с ним еще два еврея – Тибор Самуэли и Эно Ландлер. Ну, и естественно, согласно коммунистической доктрине – они рьяно хотят осчастливить народ, очистив его от буржуазной скверны. В зараженной этой язвой Европе, это случилось потом в Испании, куда поехали еврейские мальчики, друзья моей мамы – Яша Кофман, который потерял ногу и покончил собой, Давидка Букштейн, который погиб.

В Венгрии роль Франко берет на себя адмирал Миклош Хорти.  Помогают ему румыны, спустя четыре с половиной месяца пославшие в Венгрию войска и сбросившие правительство Бела Куна. А год тысяча девятьсот девятнадцатый, столь воспетый Всеволодом Вишневским в пьесе "Незабываемый 1919", никак не кончается. Только в ноябре того же не отстающего 1919 румыны все же уходят из Венгрии. Миклош Хорти, сухопутный адмирал, становится главой государства. Естественно, Хорти, как национальный герой, мягко говоря, недолюбливает этих вечных изгоев – евреев, а, жестко говоря, не терпит их на корню.

Антисемитизм всегда скуден на выдумки. Мы знаем, чувствовали это на своей шкуре. Хорошо ли, плохо ли, во всем и всегда евреи виноваты. Очень они, понимаете, носатые, шумные, думают, что умнее всех. Что да, то да. Всё тут захватили, что плохо лежит. И, главное, чересчур они "вумные". Всем им подавай университеты. Но и у нас, венгерских патриотов,  есть опыт. Накопили за многие годы.  В 1920 году правительство  Хорти принимает закон - «numerus clauses». Так это выспренно звучит на латыни.  А попросту это означает – процентная норма:  количество еврейских студентов в университетах страны не должно превышать пяти процентов, соответственно доле  евреев в населении страны.

Дальше все, как по Писанию. Мы же народ Книги. Не такое проходили. По морю, как посуху. Двадцать пять лет назад до этого по всей Российской Империи пошли погромы. Рассупонились охотнорядцы, черносотенцы, вся эта шваль всплыла со дна.  И началась эмиграция, в основном за океан, в Соединенные Штаты.  Такова еврейская судьба: время от времени новый Исход. Опять пересекать море-окиян.  Хоть и в тесноте, на загруженных "по самые брови" кораблях, но как посуху.

Опять же, чуют носом евреи: в Европе пахнет большой войной.

Но среди европейских евреев силен старый синдром: жалко расставаться с нажитым добром. Да кто такой этот Жаботинский, Вечный Жид, ни кола, ни двора, а так самонадеянно указывает нам: бегите, пока не поздно, из Европы, вас же тут перебьют, как зайцев. Кто? Немцы? Самый культурный народ Европы?! Ну и что там накаркал полячок, поэт по имени Тувим, что на забытом нами иврите означает – "из добрых"? Мол, все евреи родственны не по крови в жилах, а по крови, текущей из жил.

Оставшиеся в живых евреи посыплют головы пеплом, будут качать головами и стенать: кто бы мог подумать.

ЧУДО, РАВНОЕ ПЕРЕХОДУ

ЧЕРЕЗ КРАСНОЕ МОРЕ ПОСУХУ

Хорти прижал евреев к ногтю. А они, гляди ты. Восемь Нобелевских лауреатов из среды венгерских евреев.  А в многомиллионном Китае, стране Поднебесной, ни одного. Да и в арабском мире кот наплакал.

Итак, о первом среди равных мы уже говорили. Это Джон Фон Нейман.

Второй Нобелевский лауреат  по физике Юджин Вигнер – премию получил за исследования в области  абсорбции нейтронов и ядерной цепной реакции.

Эдвард (Эд) Теллер – самый младший  из группы. Работал со знаменитым физиком Энрико Ферми, который, будучи итальянцем, тем не менее, бежал в США, спасая жену-еврейку. Теллер – химик  по образованию, переключается на теоретическую физику. Преподает в Берлине, а затем в Принстонском университете в США. Его работы сыграли важную роль в создании ядерных реакторов.

Эдвард Теллер в течение двадцати лет консультирует  и направляет израильское научное сообщество по ядерной тематике. С 1964 по 1967 годы Теллер шесть раз посещает Израиль, где читает лекции по общим вопросам теоретической физики в Тель-Авивском университете. Целый год он пытается убедить американцев, что Израиль обладает ядерным потенциалом. И лишь в 1976 году представитель ЦРУ  сообщает в своих показаниях Конгрессу США о наличии у Израиля ядерного потенциала, сославшись на надёжную информацию, полученную от одного «американского учёного».  В 1990 году Теллер признал, что источником этой информации был он.

Лео Сцилард первым предложил использовать атомную энергию для создания ядерного оружия. Он был среди тех, кто убедил Альберта Эйнштейна написать историческое письмо президенту Соединенных Штатов Франклину Делано Рузвельту в 1939 году, убедив того начать Манхеттенский проект.                                  Майкл Поланьи (Полани)– участник этого проекта из Великобритании. Известен своими теоретическими работами в области физической химии.  Его дедушка по матери занимал пост главного раввина Вильно (нынешней столицы Литвы – Вильнюса).

 К этой когорте следует  добавить ещё одного выдающегося учёного – физика Теодора Фон Кармана, специалиста по аэронавтике и астронавтике. С его именем связаны значительные достижения в области аэродинамики. Одним из его предков является знаменитый рабби Иегуда Бецалель из Лоева.

В возрасте восьмидесяти одного года года Теодор Фон Карман был удостоен первой Американской Национальной Медали Науки, которую ему на церемонии в Белом Доме лично вручил президент Джон Кеннеди. «За лидерство в инженерных и научных основах аэронавтики, за эффективное обучение и многосторонний вклад во многие области механики, за его прекрасные консультации вооруженным силам и за его поощрение международного сотрудничества в науке и инженерных делах».                                                                                Деннис Габор ( при рождении Денеш Гюнзберг ) учился в Венгрии, затем в Германии, там же начал работать. В 1933 году был вынужден бежать в Великобританию. Изобрел  голографию, за что был удостоен Нобелевской премии по физике.

Роберт Бараньи (Барани) – самый старший из группы – был  удостоен Нобелевской премии, как врач,  по разделу «физиология и медицина» – за изучение работы вестибулярного аппарата человека и внедрение методов его лечения. Значительную часть жизни он прожил в Швеции.                         Джордж Хевеши – лауреат Нобелевской премии по химии за открытие новых путей использования изотопного слежения. На его счету соучастие в открытии нового элемента периодической таблицы Менделеева – гафния, а также новаторское использование радиоактивных изотопов для изучения химических процессов, как например, при обмене веществ у  растений и животных. Жил и работал в нескольких европейских странах, в 1943 году был вынужден бежать из Дании в Щвецию вместе с датскими евреями.

А что сегодня в Венгрии? Там уже нет прежних проблем. Евреев в стране осталось всего лишь около десяти процентов того количества, которое было раньше.  

Но нет евреев – нет больше и Нобелевских лауреатов. Единственный уроженец Венгрии в списке Нобелевских лауреатов последних лет это биохимик  А.Хершко, удостоенный в 2004 году Нобелевской премии по химии. Но он уже более шестидесяти лет живёт в Израиле, и преподает на медицинском факультете Хайфского Техниона.

МАНХЕТЕНСКИЙ ПРОЕКТ

Перенесемся в 1939 год. В Соединенных Штатах начинается работа над Манхетенским проектом, поначалу весьма скромным. Но уже начавшаяся в Европе война становится мировой, Соединенные Штаты – активным участником этой войны. Проект, в котором также участвуют Великобритания и Канада, быстро набирает силу. Его цель – создание принципиально нового оружия, позже получившего название атомного, и способного преломить ход войны. Над таким же оружием работают и в Германии. Немцев надо опередить.                                              США отделены океаном от Европы. Наивность американцев до ужасного удара от Японии в Перл Харборе, их безмятежность и беспечность можно сравнить с таким же состоянием европейских евреев, наивно верящих в германскую цивилизацию и воспринимающих в начале истерические речи Гитлера, как явное паясничество в стиле гениальной комедии – фильма  Чарли Чаплина "Великий диктатор".

Но сбежавшие из Германии и вообще, из Европы, мировые светила в области физики, по сути, возглавляемые Альбертом Эйнштейном, всерьез обеспокоены ситуацией.   На стол тогдашнего президента США Франклина Рузвельта ложится письмо, датированное 2.08.1939 года и подписанное Альбертом Эйнштейном. За ним следуют подписи  ученых – Лео Сциларда, Юджина Вигнера и Эдварда Теллера. В письме высказывается не просто обеспокоенность, а настоящая тревога по поводу возможности развития в Германии «чрезвычайно мощной бомбы нового типа». В письме также говорится о том, что благодаря новым исследованиям в области атомной физики стало возможно создание атомной бомбы.                                                                                        Рузвельт относится к этому письму с большим вниманием. По его приказу создается урановый комитет (S-1 Uranium Committee). На совещании, проведенном 21 октября 1939 года, комитет принимает решение использовать уран и плутоний как основное сырье для создания атомной бомбы. Однако, фактически, до 1941 года проект носит чисто исследовательский характер, и вовсе не затрагивает оборонительную часть вопроса. Многим ученым явно не нравится такое медлительное продвижение дела.                    7 марта 1940 года Рузвельту направляется второе письмо, подписанное Эйнштейном. В нем приводятся  сведения о том, что в Германии весьма сильно возрос интерес к созданию нового оружия. Понятно, что в такой обстановке речь уже идет о выживании – первый, кто получит оружие – победит. 9 октября 1941 года президент США утверждает атомную программу и отдает ее под контроль армии. Естественно, на проект наложен гриф «совершенно секретно». Первоначально планируется дать проекту название "Development of Substitute Materials". Однако такое название может привлечь нежелательное внимание. И это при том, что наивность американцев и представить не может, насколько США нашпигованы советскими шпионами, легальными в мантиях дипломатов, полулегальными в области бизнеса, нелегальными, "спящими", ждущими часа своего пробуждения. Львиную их часть, к нашему сожалению, составляют евреи.                                                      Тем временем, строится комплекс по реализации программы  – заводы, научные лаборатории, склады для хранения радиоактивных веществ. Создается Манхеттенский инженерный округ (Manhattan Engineering District — MED). Собственно говоря, отсюда и пошло название проекта.

Роберт Оппенгеймер

17 сентября 1942 года ответственным за проект назначен военный инженер полковник Лесли Гровс. Не менее, если не более, значим Роберт Оппенгеймер – американский физик теоретик, руководящий всей научной стороной проекта.  Ускорение программе придали события в Перл-Харборе. США оказались втянуты в войну  с Японией. В срочном  порядке стране требуется новое оружие.                                                Работа идет по нескольким направлениям – исследованию  изотопов урана, исследованию плутония, созданию оптимального корпуса для бомбы.                                               В 1943 году Рузвельт и Черчилль на переговорах в Квебеке приходят к решению о взаимном сотрудничестве. Тогда же создается Combined Policy Committee, для регулирования отношений США, Великобритании и Канады.                                    К 1944 году создана плутониевая бомба «Trinity». Место близ Аламогордо (на юге штата Нью-Мексико) выбирают в качестве площадки для испытания. Для изучения разрушающей силы атомной бомбы, на территории полигона возводятся казармы, склады, мастерские и другие строения. Предварительное тестирование проводится 7 мая 1945 года.                                                                                      16 июля 1945 года в 5:30 на полигоне Аламогордо проведено первое испытание атомной бомбы. Кратер после взрыва «Trinity» составил в диаметре около 76 метров. Ударная волна от взрыва распространилась на 160 километров, а «грибное облако» поднялось в высоту на 12 километров. Звук от взрыва слышен даже в Техасе, и поэтому Гровс распространяет легенду о взрыве склада боеприпасов.              США получают атомную бомбу – новое оружие, не имеющее (пока) аналогов в мире.                                                                      На Потсдамской конференции Трумэн заявляет об успешном испытании «Trinity». Кстати, секретность проекта имеет настолько высокий уровень, что Гарри Трумэн узнает о его существовании только после смерти Франклина Рузвельта, когда занимает пост президента.

В рамках Манхеттенского проекта создаются еще две бомбы: плутониевый «Толстяк» (Fat Man) и урановый «Малыш» (Little Boy). Япония давно, мягко говоря, досаждает США. Американское правительство уже в 1944 годы разработало схему доставки атомных бомб на самолеты. Был даже составлен список предполагаемых городов для бомбардировки.                                                                                6 августа 1945 года на японский город Хиросима сброшена урановая бомба «Малыш». В результате бомбардировки погибло около 140 тысяч человек.                                                На 9 августа запланирован сброс плутониевой бомбы «Толстяк» на город Кокура, но из-за сильной облачности цель изменена. Бомбардировка второго японского города Нагасаки происходит 9 августа. Погибает около 74 тысяч человек. Последствия, как можно себе представит при обследовании руин городов, говорят о таком страшном явлении, как «тени на стенах».

Нестирающиеся тени

Следы от людей, которых снесло и раздавило ударной волной.                                                                                          Впоследствии, многие члены Манхеттенского проекта становятся членами различных миротворческих организаций, выступают за всеобщее разоружение и сохранение мира.               В конечном итоге США продемонстрировали свою силу, свое превосходство.                                                                               Началась атомная гонка США с Советским Союзом.                                                                                      Манхеттенский проект был, в некотором роде, международным. В его реализации приняли участие ученые из различных стран: эмигранты из Германии, Дании; британские, канадские, американские ученые. Хорошо организованная работа и грамотное регулирование со стороны государства помогли стать Манхеттенскому проекту первой в истории успешной реализацией идеи создания нового оружия массового поражения, положившего начало атомной эпохе.                                                                                  Ключ  к успеху принесла сравнительно небольшая  группа учёных – исследователей-евреев, гениальных физиков, о которых я пишу во второй части этой публикации, в основном, венгерских евреев.

В СТРАНЕ "СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО"                                                                                                                     

 В СССР же, главным образом, шли расстрелы. Тюрьмы под деликатным названием "шарашки" заполнялись учеными, исследователями.                                                                  Разворачивался  "золотой век тюрьмостроения".                   Необъятные пространства – от Балтийского моря до Тихого океана – покрывались  лагерными бараками и безымянными могилами, любвеобильно  называемыми – "братскими".  Число уничтожаемых – сжигаемых  в крематориях  и не гниющих в вечной мерзлоте – считалось  государственной тайной.                                                                                                   Кажется, сами "органы",  из-за врожденной "рассейской" безалаберности, наследственного и узаконенного пьянства (исполнителям расстрелов – после их мерзкой работы – давали выпить – для расслабления ума и забвения души) – не знали, сколько невинных душ они погубили.  Задним умом они понимали, что позже или раньше – придет возмездие. Да и сам усатый Сатана  позаботился от них избавиться, как от ненужных свидетелей тем же способом – пулей в затылок. Всех унесла река забвения Стикс. Осталась лишь иллюстрация Густава Доре к "Божественной Комедии" Данте.  Стоит в Преисподней группа потерянных душ, забывших, что надо забыть. До наступления окончательной справедливости, смешались жертвы и убийцы.    И вся эта тьма встревоженных теней хочет вырваться из тенет.  Но время забвения неумолимо. Невесомые, несомые баржами, барками, ковчегами, как в фильмах Феллини, жертвы растворятся в Небытии.                                                                                      Выдающийся русский философ Владимир Соловьев, родившийся в 1853, за два года до Ницше, и умерший в одном с ним 1900 году, в преддверии Двадцатого века, предвидел, что вскоре человечество будет стоять перед самым тяжким испытанием. Об этом он пишет в своей пророческой книге "Империя Дьявола", кстати, вышедшей и в переводе на иврит в 2017 – "Мамлэхэт Ха-Сатан",  –  в издательстве "Бейт Алим" (Тель-Авив). Соловьев  призывает к готовности героически  противостоять этому испытанию, главным образом, в идейном плане. Он ведь еще жил в вегетарианские времена.                                                                                                                             На наше же поколение семилетних это испытание – встающий до самой сердцевины небес смертельный вал Второй мировой войны – обрушилось внезапным громом в ясный день. 22 июня я сидел на крыльце, у входа в кабинет отца, и катал игрушечный самолетик по бетону. Услышал еще незнакомый мне гнусавый звук, вырвавшийся из облаков. Это был настоящий самолет, всего лишь второй раз жизни, увиденный мной. Раздалась пулеметная очередь. Стало тихо. Вышел отец и сказал: "Началась война". Я шмыгнул в кабинет, где мигал одноглазый приемник зеленым зрачком и ревел  пугающим голосом диктора. На следующее утро, в ранний час, началась бомбардировка моста через реку Днестр. Мост отстоял от нашего дома всего-то на километр или два. Еще  не было никаких сирен тревоги. Страна, которая с утра до вечера не уставала петь "Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов", была захвачена врасплох. Мы прятались в нашем ветхом подвале, который весь сотрясался от грохота взрывов, и земля осыпалась с глиняных стен. Мы даже, в какой-то обезоруживающей беспомощности, в каком-то ступоре, не могли и представить, что весь этот земляной свод может рухнуть нам на голову, и  мы будем погребены.

          ПОТОК СОЗНАНИЯ ИЛИ ДЕТСКАЯ ИГРА                                         В КРЕСТИКИ-НОЛИКИ

Надвигалась вторая половина Двадцатого века. Мир, сам того не замечая, соскальзывал в свое виртуальное состояние. Мир на электронном уровне раскрывал свои потаенные закоулки. Забросив трех и двухколесные велосипеды и железные обручи, которые мы гоняли металлическими прутиками, мы самозабвенно сражались в крестики и нолики, смутно и тревожно ощущая, наш "воистину жестокий век" как писал Александр Блок в поэме "Возмездие".

Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!

Век- то уже был Двадцатый. Ничего со времени Блока не изменилось. Стало несравнимо хуже. Это были голодные      послевоенные годы, хоть солнце светило во всю свою щедрость.  Но   мы были молоды, рядом был Днестр, пляж. Все мы соревновались, кто быстрее получит загар. Я, все же был любопытнее других. К тому же, по настоянию мамы, я учил с раввином Пружанским иврит, поминальную молитву по отцу "Кадиш", молитвы к Судному дню – "Нишмат кол хай" – "Душа всего живого", и "Кол нидрей" – "Все обеты, данные Богу" . Хотя они были как бы в дополнение, но весьма меня интересовали. И еще.     Не давала покоя теория относительности Эйнштейна – частная и общая. И Мне был далеко не безразличен тот факт, что оба мы, – евреи. И еще. Я  не мог понять, тревожит ли это великого ученого, или он ждет этого с нетерпением – когда в далеком будущем электроны будут нести любую информацию в самую отдаленную точку земного шара, и мы как бы будем жить и общаться на электронном уровне. Когда однажды, на большой перемене, я поделился своими знаниями и сомнениями, мои одноклассники раскрыли широко глаза и покрутили пальцем у виска.

Спустя три года от моего рождения, в апреле 1937, в пригороде Нью-Йорка Амстердаме родился мальчик по имени Реймонд Сэмуюэл Томлинсон, обычно окликаемый по имени Рей. С детства он проявлял особый интерес к всяческим знакам и символам, не подозревая, что     они станут его судьбой. Как все подростки, он увлеченно играл в  крестики и нолики.  В 1963 он получил степень бакалавра по электротехнике. После окончания Массачузетского Технологического института работал над речевым феноменом в Коммуникационной   группе, разрабатывая аналого-цифровые гибридные синтезаторы речи, за что получил степень магистра.

В шестидесятые годы, после окончания университета, когда я особенно ощутил позорную тяжесть пятой графы в паспорте, Рей уже работал в компании ARPANEТ, разрабатывающей  сеть компьютеров,     непосредственно предшествующих Интернету. Рей занялся              разработкой программ почтовых отправлений и созданием     виртуальных почтовых ящиков – файлов, отличавшихся от обыкновенных тем, что пользователь не мог исправить текст, а лишь    его добавить. Он создает две компьютерные программы –                              Send Message – для отправления почты, и Readmail – для чтения.

Меня же в те дни за отказ стать "стукачом"  лишили аспирантуры. Правда, всегда оставалась отдушина в мир иронии – анекдоты.    Особенно, умиляющий – "Два мира – два Шапиро". Я ведь не зря учил иврит, на котором слово "шафир, лешапер" означало    "совершенствовать".  Это впрямую касалось лишь второго мира, в котором трудился Рей. А меня спасло от тунеядства и, следовательно,   от тюрьмы или ссылки, как Иосифа Бродского, что совершенно неожиданно для меня – приняли в Союз советских писателей. Можно было плевать в потолок, прикрываясь писательским билетом.

Весь 1967 год я прожил под знаком Шестидневной войны и ошеломившей весь мир победы  израильской армии, породившей тоже уйму анекдотов, особенно об уставе этой армии, требующей от каждого солдата не давать советы офицерам во время атаки и иметь общее мнение хотя бы с главнокомандующим.

Рей же продолжал день ото дня совершенствовать  свою виртуальную почтовую программу. Требовалось как-то разделить   "кому" от "куда". Причем, знак не должен был встречаться ни в имени отправителя, ни в адресе, чтобы не создавать путаницу. Рей выбрал первую букву английского, да и русского алфавита, ведущих родословную от ивритского "алефа". Для этого  нарисовал кружочек – "нолик".  А короткий хвостик  "а", справа, вытянул произвольным наитием, вероятно, даже подсознательно – в длинный хвост – и обвил   им кружок. Получился этакий головастик, чем-то смахивающий на сперматозоид, который воистину расплодил по всему миру    электронную почту, породил в русском "собаку", вероятно, согласно традиции – ищейку, на иврите – "штрудель", на итальянском –  "chiocciola" – "улитку", на сербском – "чокнутую А". Слева от @ – имя, справа – адрес. Для  удобства пользователя Рей завел на каждом компьютере виртуальный почтовый ящик.  Так частная фамилия и имя отправителя оказались "золотым ключиком", отомкнувшим вход в скрываемый Богом за реальным миром – иной, электронный мир. Мы   же, не задумываясь над открытием гения, принимаем это, как само   собой разумеющееся, а не нечто, за которым скрыт Божественный возглас     "Да будет свет!" По сути, небольшая горстка людей, верящих в свое призвание, открыла страшное оружие, ужаснувшись открытию.   Одиночки типа Рея проникли в электронный мир. Как тут не вспомнить Мефистофеля в "Фаусте" Гёте, сказавшего –  "…Я то Зло, которое приносит Добро".

Или Ницше, написавшего о еврейском народе, гениально отомстившем миру, принесшему ему столько страданий ,столько раз ставившему его на грань уничтожения, начиная с римского цезаря  Адриана. Разве это не отмщение? – В некогда блистающем мощью      Риме сегодня преклоняют колени перед сыном  еврейского плотника Иосифа – Иисусом.

В 1976 году, выступая с аналитическим докладом в компании ARPA, Рей  Томлинсон говорит: "Отличительной способностью службы сообщений стали ее никем не планируемая, никем не контролируемая, никем не финансируемая разработка. Возникновение, первоначальное развитие, и ранняя история этого сервиса напоминает скорее некое  природное явление, чем разработку новой технологии".

Лишь через десять лет после создания Реем электронной почты и официально признанным  ее автором-разработчиком, была создана www.

Надо принимать во внимание фундаментальный фактор, –говорил Рей, – что решение может оказаться ошибочным, но без этой  попытки,  дело не продвинется ни на йоту.

И всегда следует помнить слова Стендаля, что в истинной жизни правит Его величество Случай.                                                                  Правда, упоминаемый мной во второй части   этого эссе воистину великий физик и математик ХХ-го века Джон Фон Нейман заменял "случай" конфликтом интересов. Он умел различать "разделение",        чтобы соединять, казалось бы, несоединимое и противоположное – волновую механику Шредингера и матричную корпускулярную Гейзенберга. Фон Нейман является создателем также "теории игр", сближающейся с работами на электронном уровне Томлинсона. 

В 2000 году Американский музей компьютеров удостоил Рея премии имени пионера компьютерной эры Джорджа Стибица, а в 2012   Зал Славы Интернета ввел Рея Томлинсона в категорию      "инноваторов".                                                                                                          К великому сожалению, Рей Сэмюел Томлинсон  скончался в  2016, вероятно, от сердечного приступа, на 79 году жизни. Да будет память о     нем благословенна.