Вертинский. Транслятор утраченного рая
Всякая личность рассматривается неотрывно от контекста времени и места, на перекрестье которых она формируется и развивается. В случае с Вертинским речь идет о конце XIX – первой трети XХ вв. Ибо все, что следовало дальше, вплоть до его смерти в 1957 году – шлейф багажа, набранного именно в указанное время.
Это время отличает повсеместность слияния видов искусства и науки, технологий и творчества. А еще - предвосхищения грядущего страшного века. Время огромных возможностей на фоне пугающих предчувствий катастроф. Это то, что питает все течения, хаотично множащиеся, дробящиеся, продолжающие или противоречащие друг другу: символизм, акмеизм, футуризм и др. Лихорадочный поиск ответов на вечные вопросы. Внутри этого складывается личность родившегося 21 марта 1889 года в Киеве Александра Николаевича Вертинского. Рано осиротевший, скверно учившийся, не знавший радости и нежностей. Не отсюда ли, во-первых, уход в “другую реальность” театра и увлеченности им? А, во-вторых, отвлеченная эстетика скрывающего лицо грима и упадничество декаданса, как способ уйти от малоприятной реальности. В манерность – от стеснительности – часто воспринимаемую как признак нетрадиционной ориентации. А еще и кокаин в свободной продаже в аптеке. И поклонницы, о которых благородно умалчивалось, как и о браке, случившимся задолго даже до рождения знаменитой вдовы Вертинского – Лидии Циргвавы.
Плюс, точнее, минус – картавость. В театре он был робок и неловок. А откуда взяться смелости сиротствующему парню, с отменными (изначально-то был принят в лучшую гимназию школы, а потом за поведение «понижался» в худшие) данными, но без опыта безусловной любви в самом детстве. Где царила странная сухая злобная тетка, хоть и не совсем, конечно, бросившая его на произвол судьбы (иначе быть бы ему не тонким, но озлобившимся).
Зато этой доли южной находчивости, предприимчивости и артистизма, взрощенного на печальной почве сиротства и недолюбленности, нехватки внимания и наслаждений достаточно для эстрады. На которой Александр поэтизирует и романтизирует реальность, пробуя силы в кино и театре, постепенно от них уходя - занимаясь мелодекламацией, импровизированными музыкальными сценками и т.д.
Что их насыщает? Романтика свойственной тому времени тяги к путешествиям. А с приближением Революции это станет и необходимостью, продиктованной желанием жить. Мелодекламации Вертинского питают уличные песенки, шансон, собственного сочинения песни, а еще – яркая поэзия тех лет. Его песни написаны на стихи Игоря Северянина, Владимира Маяковского, Марины Цветаевой, Александра Блока, Анны Ахматовой, Николая Гумилева, Сергея Есенина, Георгия Иванова, Макса Волошина, Федора Сологуба…Цвет Серебряного века.
Так он и справился со своими призраками прошлого и страхами настоящего: картавостью, застенчивостью, странноватой пластикой длинного тела (у высоких смещен центр тяжести, и всегда немного сложнее на сцене), отсутствием прочного образования в искусстве…Зато это был его личный жанр и он со временем занял важное место на сцене – с короткими моно-выступлениями, по сути своей – яркими музыкальными мини-моно-спектаклями. А это – лучший жанр после Первой Мировой войны, после Революции, когда надо уметь смыться в течение суток. Когда все на бегу, легко, страшно и изящно, по-старинному тонко, по-актуальному злободневно (ибо песни уже не только и не столько о личных драмах, но и о войне и белых да красных, но не о сортах вина). Так, налегке, с чужим паспортом – по всему свету, транслируя память о той России, которой нет и не будет, от кабаков до больших залов, заняв никем другим не занимаемую нишу на эстраде, Вертинский и опоясывал земной шар и связывал старый век с новым, Родину со всем миром.
А вернувшись в СССР, он стал таким же связующим звеном уже всего остального мира по отношению к Родине, замыкая условный круг, опоясывающий мировое пространство и время. Ведь он опоясал (Россия-Ближний Восток-Европа-США-Китай-СССР) в своих эмигрантски-гастрольных виражах земной шар. Он – не просто странствующий неприкаянный «сын потерянного Отечества», а транслятор этого утраченного рая. Притом – сквозь песню в кабаре и ресторане – в наиболее повседневном и ощутимом выражении.
В его “простых” и нежных песнях – он сам – ключ к своему времени и его героям, где и сам – такой же герой. За полотном, скрывающим лицо века и мира – и его лицо тоже.
Юлия Шералиева
Комментариев нет:
Отправить комментарий