ЭГОИЗМ ТВОРЧЕСТВА из дневника

    

Зеленый амфитеатр. Люди сидят на траве и слушают музыку Феликса Мендельсона. Потом маленький мальчик за моей спиной спрашивает:

-         Когда жил этот композитор?

-         Давно, - отвечает отец.

-         Тогда много людей было, как теперь?

-         Нет. – отвечает отец, - гораздо меньше. Наверно, раз в двадцать.

-         А почему тогда был Мендельсон, а теперь нет? – спрашивает мальчик.

 Ответа не последовало.

 Природа художественного творчества глубоко эгоистична. Томаса Манна спросили в письме о цели его работы. Манн ответил, что пишет, прежде всего, себе в радость. Вот честный, предельно искренний ответ.

 Но эгоизм художника имеет особый оттенок. Только тогда, когда он приносит радость автору, он способен принести радость читателю. Сюрпризы здесь практически исключены. Каждый мастер своего дела знает точно, сколько стоит его изделие. Возможны, конечно, исключения, но они только подтверждают правило.

 Обронил слово «изделие» прежде всего потому, что убежден в утилитарной сущности конечного результата усилий художника.

 Хороший рассказ, роман, повесть, стихотворение – это, прежде всего, результат мастерства изготовителя. Прекрасный столик красного дерева, ваза или дом, как и шедевр архитектуры – все это произведения искусства, по значению своему точно такие же, как симфония, картина или статуя.

 Природа, не изгаженная человеком, всегда прекрасна. Прекрасна пустыня и лес, ледники Антарктики и горы Гималаев. Творчество людское – это всего лишь подражание природе, тайное желание слиться с ней. Вдохновение приходит к художнику, как  неожиданное соответствие биоритмов его естества с окружающим миром: с накатом волны моря, с шумом листвы или песка, с голосом птицы или легкой изменчивостью облаков.

 Природа существует сама для себя. Думаю, тоже происходит и с искусством, если отвлечься от ханжеских и лицемерных толкованиях его сути.

 В природе все просто. Даже затхлое болото – шедевр. В мире, созданном человеком, есть четкое разделение на предметы подлинного искусства и халтуру, пошлость. Иного разделения не существует.

 Кризис искусства сегодня,  во всем связан, на мой взгляд, с двумя особенностями: запросами «общества потребления», поточной системой производства, и понятным крахом иллюзий идеологических, связанных с мессианскими, пророческими амбициями изящной словесности.

 Верно, массовая культура существовала всегда. Но в прежние века сито народного вкуса исправно просеивало песок безымянного творчества, оставляя только золотые крупинки. Любой народ, пусть самый безграмотный и дикий, питал свою душу отборным товаром, обеспеченным гением предков.

 Нынче массовое искусство изготовляется на фабрике, как ботинки или сосиски. Его воспитательная роль близка к нулю. Отсюда и трагедия, как я ее называю, «гордыни большинства». Дело в том, что в понятии «большинства» всегда кроется дьявольский замысел торговли негодным товаром. Большинство голосовало кровью и бумажками за ложь и насилие, за Сталина- Ленина - Гитлера – Муссолини, Мао и так далее. Точно также большинство согласилось кормиться убогой теле-жвачкой, книгами в глянцевых обложках, музыкой, без малейшего намека на музыку.

 Кстати в вечной неправоте большинства и кроется феномен юдофобии.

 За силой зла всегда стояли количественные характеристики. Добру всегда хватало единиц.

 Оперируя понятиями «большинства, толпы, массы», невозможно, как мне кажется, понять тот мир, в котором мы живем, поверить в этот мир, да просто обрести желание и силу в нем жить.

 Массовая культура убила штучное производство предметов искусства. Никому нынче в голову не приходит делать по заказу у знаменитого мастера мебель. И авторитеты в художественном творчестве ныне отсутствуют совершенно.

 В этом нет ничего страшного и удивительного. Всю свою короткую историю «мыслящий тростник» ставит эксперименты на себе самом. Мы современники еще одной попытки построить общество без подлинных мастеров и авторитетов.

 Понять эту попытку можно. Настоящее искусство никого, ничему не научило и не создало мир, хотя бы, относительного покоя и счастья.

 Скажу проще, кровавый, полный несправедливости, дикости и насилия ХХ век, убил веру человека в защитные свойства подлинного искусства. Художники продолжали рождаться, но никто не звал их, не поднимал на щит, и они неизбежно уходили в тень.   

 Халтура и пошлость одержали победу, незаметно став мерилом вещей. Кино, литература, живопись в современном мире должны, по негласным правилам рынка, приносить людям не радость, требующую сопереживания, работы души и мысли, а быстротечное, но верное удовольствие, без необходимости труда соучастия.

 Искусство нынче – синоним отдыха, точнее «отключки». Функция наркотика – одна из обязательных его функций. И это понятно, потому что человек в современном мире не вправе рассчитывать на праздность. Захваченный ритмами «общества потребления» он вынужден работать так интенсивно, как не работал никогда на протяжении своей истории.

 Наслаждение подлинным искусством требует праздности, если не лени. А какая праздность может быть у всех нас, стоящих за бесконечным конвейером, видимым или невидимым.

 Есть еще одна особенность современного кризиса в искусстве – страх перед личностью человека вообще. Вполне понятный страх, после Наполеона, Гитлера, Сталина, Мао и Пол Пота. Развитые страны начинают функционировать по принципу саморегулирования. Им не нужны лидеры в политике. Не нужны они и в искусстве.

 Мы стоим на пороге мира скучного, но гораздо более безопасного. Кризис в искусстве – это, прежде всего, кризис личностный. Возглас классика: « Ты царь, ты Бог! Живи один» нынче совершенно фальшив, невозможен по своему звучанию.

 Однако, исчезли гении, но не принципы подлинного искусства…. Скажем так, мораль самого искусства остается.

 Марк Твен обмолвился в своих записных книжках, что никогда не давал себе воли. Если бы он начал писать то, что думал о человеке и человечестве, он бы не заработал ни строчки.

 Думаю, здесь дело не только в доходах, но и жить ненавистью и презрением Марк Твен не смог бы. Все верно: « Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Но живущий и мыслящий честный талант в итоге себя начинает презирать гораздо больше, чем человечество, а это – верный путь к суициду.

 Живая жизнь не терпит презрения к самой себе, а потому этике подлинного творчества противно все, что выходит за рамки любви, терпимости и гуманизма.

 Один из лучших поэтов ХХ века Иосиф Бродский сказал об этом с исчерпывающей точностью: « Концентрация на зле – это ловушка дьявола».

 Зло притягивает нас, прельщает, подманивает, порой, ангельскими голосами, но послушаться его зова – это обречь себя на гибель.

 Становится ясным, что художник 21 века просто не имеет право на сращивание со злом, даже во имя высокой цели его мнимого, как правило, уничтожения. Это самообман. В современном мире, насквозь пропитанном миазмами зла, нет даже возможности на борьбу с этим злом. Есть только одна возможность –  з л о м  не   б ы т ь.  В этом, как мне кажется, единственный шанс сопротивления всему тому в мире, что не является подлинным искусством:  халтуре и пошлости.

 Кстати, мир, который собирались построить фашисты и коммунисты и был таким миром, миром зла, миром  гордыни, халтуры и пошлости.

 Время вызывает из небытия подлинного мастера. Нынче зова такого не слышно. Время купается в самодовольстве «общества потребления». Не могу взять на себя смелость оценить ту эпоху, в которой нам с вами приходится жить. Ее ценность покажет время.

 Одно ясно. У нашего времени на все своя цена. На искусство подлинное нет спроса, хотя бы потому, что оно бесценно. Можно устраивать бесчисленные аукционы, где по спекулятивным ценам торговать классическими произведениями искусства, но этот торг тоже профанация, свойственная любому рынку.

 Ван Гог писал свои подсолнухи для радости. И наша радость, радость зрителя, подлинная цена этой картины. Все остальное самообман. Не станет «обратной», ответной радости, исчезнут «Подсолнухи», сгорят, испарятся.

 У Рея Бредебери есть гениальный рассказ – «Улыбка». Люди уничтожают все, что связывает их с проклятым временем, вызвавшим чуму всеобщего уничтожения. Были найдены последние произведения живописи и устроен гигантский костер. Мальчик зачем-то бросился в огонь и спас от пламени обрывок полотна. Ночью, в пещере, в свете чадящей головни, он раскрыл кулак и увидел на ладони улыбку Моны Лизы.

 Возможно, так оно и случится, и так начнется новый поворот человека к подлинным ценностям, к подлинной культуре, к подлинному искусству. Впрочем, как все это случится и случится ли вообще, нам знать не дано.