В ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

Aleks Tarn

4 ч. · 

В исторической перспективе

Четырнадцать лет (по другой версии – 19) Закон о национальном характере еврейского государства лежал на столе Кнессета – как правило, с внутренней стороны сукна. Наружу его извлекали лишь время от времени – по причинам чисто политическим, когда требовалось «показать козу» тем или иным партнерам по коалиции – и тут же снова запихивали в пыльное парламентское небытие. Неудивительно, что малочисленные, но сильные противники Закона уверились в его принципиальной непроходимости: всего лишь за неделю до знаменательного голосования я сам слышал, как один из ведущих (то есть левых) обозревателей, снисходительно похлопывая телезрителей по ушам своим неимоверным интеллектом, заявил, что «эту нелепость» не утвердят никогда, ибо она изначально придумана «только для виду».

Четырнадцать лет леваки всех размеров и сортов насмешливо вопрошали: «Зачем нам эта формулировка? Разве и так не ясно, что Израиль – еврейская страна? И вообще, это уже сказано в Декларации независимости. Да, она не имеет законной силы, но для чего Стране закон, декларирующий то, что и без закона – факт? Солнце всходит на востоке и заходит на западе без каких-либо юридических постановлений, регулирующих его суточный цикл…» Рассуждение это, кстати, ничуть не мешало тем же левакам, на том же дыхании и столь же уверенно излагать свои голубые мечты о «Государстве всех его граждан», то есть о понятии принципиально противоположном вышеупомянутому «факту».

Все это живо напоминало другой спор такого же терминологического порядка. Тогда, в двадцатые годы прошлого века, глава Всемирной сионистской организации (ВСО) Хаим Вейцман категорически отказывался включать в резолюции конгрессов лозунг о независимом еврейском государстве. Эта позиция (поддержанная социалистическими фракциями) стала причиной раскола ВСО и ухода оттуда ревизионистов во главе с Жаботинским. Ревизионисты требовали открыто провозгласить, что целью сионизма является государство, и именно это условие нужно выдвигать при любых дипломатических контактах с врагами и сильными мира сего.

А вот Вейцман и его союзники, в противоположность Жаботинскому, не желали «попусту злить» арабов и «попусту разочаровывать» англичан; с их точки зрения, следовало сосредоточиться на сугубо практических вопросах: на строительстве новых мошавов и кибуцев, на массовой репатриации и на освоении новых земель. «Зачем нам эта формулировка? – вопрошали они. – Базельская программа 1897 года обошлась без слова «государство», и Декларация Бальфура тоже. Разве и так не ясно, что конечной целью сионизма является политическая независимость? Конечно, ясно. Тогда какой смысл кричать об этом на каждом углу? Лозунг – это всего лишь слова. Важны дела, а не слова: еще один домик, еще одна коза…»

Время доказало историческую правоту Жаботинского и провал соглашательской политики Вейцмана. Закономерным результатом терминологической трусости стали арабские восстания и «Белая книга» 1939 года, резко ограничившая алию и поселенческую активность. Фактически официальное руководство сионистов отважилось на безоговорочное требование ГОСУДАРСТВА только в 1942 году в Билтморской программе. Но даже потом, вплоть до весны 1948 года (то есть до самого последнего момента) Бен-Гурион сомневался, стоит ли декларировать независимость! Он решился на этот шаг лишь после отказа Британии на продление мандата и после провала других промежуточных вариантов. Не последнюю роль сыграла тогда и угроза со стороны Менахема Бегина, который недвусмысленно заявил, что сам провозгласит независимость, если не услышит соответствующего заявления от формальных лидеров ишува.

Так или иначе, государство было провозглашено, уцелело в немедленно вспыхнувшей войне, худо-бедно стабилизировало границы и чудом ухитрилось выжить в неимоверно трудных экономических условиях. То есть обрело легитимность – по крайней мере в собственном понимании и в глазах своих немногих зыбких союзников. Но эта провозглашенная и признанная легитимность в течение последующих 70 лет относилась лишь ко второму слову исходной сионистской формулы «ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО». Относительно первого нас предупреждал еще в «Белой книге 1922» тогдашний пылкий друг сионистов Уинстон Черчилль. Там черным по белому утверждалась «невозможность превращения Палестины в еврейскую страну в такой мере, в какой Англия является английской».

Почему партия МАПАЙ – безальтернативная правящая сила в первые 30 лет нашего существования – не позаботилась о том, чтобы конституционно опровергнуть мнение сэра Уинстона? Почему, настояв на слове ГОСУДАРСТВО, Бен-Гурион и его соратники отложили формальное утверждение слова ЕВРЕЙСКОЕ? Разве не было ясно, что единственный шанс Израиля на выживание в непримиримо враждебном арабском окружении заключается только и именно в том, чтобы стать еврейской страной, причем в намного большей мере, чем та, «в какой Англия является английской»?

Почему? – Из тех же самых «тактических соображений», которые на 20 лет (с 1922 по 1942) задержали предъявление миру формального требования независимости. Чтобы лишний раз не сердить арабов. Чтобы не обижать братских социалистических идеологов, которые и без того едва мирились с «националистическим характером» сионизма. Чтобы не запутаться в дебрях галахических определений, когда дело дойдет до обсуждения пунктов закона с ультрарелигиозными союзниками из «Агудат Исраэль». Чтобы, чтобы, чтобы…

Почему консерваторы, придя наконец к власти в 1977-ом, не озаботились принятием этого настоятельно необходимого закона? – Из-за нерешительности и слабости лидеров. Из-за ложно понимаемого либерализма. Из-за нежелания произвести кардинальные перемены в унаследованном от мапайного спрута юридическом, культурном, массмедийном, чиновном истеблишменте. Бегин профукал уникальную возможность, отведенную ему историей; к приходу Ицхака Шамира спрут успел опомниться, мобилизоваться и отрастить дополнительные щупальца.

В течение 70 лет со дня основания государства израильские сионисты – как левого, так и консервативного толка – вели себя сообразно местному выражению «лалехет бли, аваль леhаргиш им» (букв.: ходить без, но ощущать с). В конце концов, что такое декларативный закон? Всего лишь слова, тьфу, да и только. Как пренебрежительно говорил Принц датский: «Слова, слова, слова…» Важны-то дела: еще один миллиард бюджета, еще одна баскетбольная победа…

Ага, конечно. Давайте-ка соразмерим то и другое. Какие-такие ДЕЛА человека по имени Уильям Шекспир остались в веках? Ответ: никакие. Остались СЛОВА – слова сонетов и пьес, повторяемые с подмостков и по сей день. А кем был означенный Шекспир, что делал, и с кем дружил… – все это забылось прочно и навсегда. Неизвестно даже, он ли действительно написал слова «Слова, слова, слова…»

Но оставим драматургию. Нынче модно к месту и без поминать т.н. «окно Овертона» – термин, описывающий достижение желаемой перемены в общественном поведении посредством сдвига общественного дискурса. И речь тут вовсе не о манипуляции сознанием тупого электората, как полагают некоторые. Речь о признании определяющей роли СЛОВА, признании того очевидного уже факта, что человеческий мир (в отличие от мира Божественного) скроен именно из слов – а дела представляют собой не более чем их, слов, производную.

Производной от пренебрежения словом «государство» стали «Белые книги» 1930-х годов, запреты на еврейское землепользование, ограничение алии и, в конечном счете, подрыв реальной возможности спасения миллионов европейских евреев. Такие вот дела.

Производной от пренебрежения другой частью формулы – словом «еврейское» – стала нынешняя диктатура левой клики, которая, реорганизовав и укрепив свои ряды, последовательно вытаптывает все живое и честное, что произрастает в Стране, в головах и душах ее детей. Это – антидемократическая узурпация власти крапивным судейским семенем. Это – удушающая политкорректность, феминистское линчевание на площадях, оболванивание юных, парады непотребной пошлости в святом Иерусалиме, кастрация армейского офицерства, сознательное заклание наших сыновей на липких от еврейской крови алтарях враждебного «мирного населения».

Логическим продолжением этой последовательности могли стать отмена Закона о возвращении, юридическое утверждение принципа «Израиль = государство всех его граждан», воссоединение арабской части населения с «родственниками» в количестве миллионов т.н. «беженцев» и, в конечном счете, ликвидация еврейского присутствия в Эрец Исраэль.

Можно ли сказать, что с принятием Закона о национальном характере Государства Израиля этой, без преувеличения, смертельной угрозе положен конец? Хотелось бы верить, что на сей раз нынешний премьер проявит несвойственную ему твердость. Если он устоит под оказываемым на него сейчас сильнейшим давлением, то можно будет сказать, что этот человек значительно подправил свой некролог, безнадежно, казалось, испорченный депортацией соплеменников и преступным бездействием перед лицом воинственной орды антисионистов.

Потому что принятый на прошлой неделе Закон имеет поистине великое историческое значение, не вполне еще осознаваемое многими из нас. Можно не сомневаться, что этот документ встанет в один ряд с другими кардинальными вехами в новейшей истории Израиля – наряду с Базельской программой (1897), Декларацией Бальфура (1917), Билтморской резолюцией (1942) и Декларацией независимости (1948). По сути, он даже венчает эту великую четверку, завершая наконец долгий и трудный процесс утверждения ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА. Перед нашими глазами творится история, и мы с вами – ее неотъемлемая часть.