НОРМАЛЬНО, ЖВАНЕЦКИЙ! ОТЛИЧНО, МИХАИЛ!
При упоминании его фамилии все начинают улыбаться. Его афоризмы запоминаются на всю жизнь, его шутки повторяют в домах, на улицах, на концертах и даже на заседаниях Государственной Думы
Мы впервые встретились в Одессе, потом, спустя полгода, в Сочи: он приехал туда с театром миниатюр Аркадия Райкина, где работал. Райкин уже исполнял много его миниатюр и монологов, но Миша пожаловался мне, что большая часть написанного им лежит у Аркадия Исааковича в столе, он их сам не исполняет, но не разрешает отдавать никому другому.
- А почему ты с этим соглашаешься? – спросил я. – Почему не уйдёшь от Райкина в «свободное плавание»?..
Но он боялся так поступить, он ещё не осознавал свою растущую популярность. И даже потом, создавая программы уже для Карцева и Ильченко, триумфально выступая вместе с ними, он ещё много лет до конца не был уверен в себе, в своей уникальности, поэтому был очень раним и обидчив. И только, будучи на последнем семинаре «Фитиля» в Подмосковном Болшево, я увидел уже спокойного, уверенного Мастера, знающего себе цену. Прощаясь, я сказал ему об этом. Он, довольный, переспросил:
- Ты, и в правду, это заметил?.. Да, я уже поверил в себя!
Я ответил:
- Ты последний человек в Советском Союзе, кто, наконец, поверил в Жванецкого!
Но это не значит, что ему было легко – наоборот: чем больше росла его популярность, тем бдительней за ним следили партийные и советские держиморды.
В начале семидесятых, в Симферополе проводилась «Юморина», собрались все известные актёры и писатели, занимающиеся юмором. Приехал и Михаил Жванецкий. «Юморина» длилась три дня. В первый день, все, разбившись на группы по два-три человека, выступали в театрах, концертных залах, Дворцах Культуры. На следующий день все участники должны были выступать на стадионе. Билеты были проданы задолго до нашего приезда – этот парад имён был событием для города. Но, в последний момент, узнав, что в числе выступающих будет и Жванецкий, секретарь обкома концерт на стадионе запретил. Пока организаторы «Юморины» пытались спасти положение, мы с Мишей прогуливались по бульвару, ожидая результата.
- Что им от меня нужно? – грустно произнёс он. – Я один собираю полные залы, полные стадионы – филармонии зарабатывают, выполняют план, платят зарплаты своим артистам. Они должны целовать меня во все места, а вместо этого меня пытаются заклевать.
Стадион отстоять не удалось – секретарь обкома боялся ажиотажа. Но он его и добился: назавтра, когда в самом большом концертном зале города состоялся финал «Юморины», зал был забит до отказа, а улица перед входом – запружена народом, который правдами и неправдами пытался пробиться во внутрь.
Когда в издательстве «Искусство» готовился к выходу первый сборник монологов и миниатюр Жванецкого «Встречи на улицах», мне позвонила его редактор Лариса Гамазова, которая была редактором и моих сборников, добрая умница, болеющая за всех нас:
- Саша, у нас неприятность: Госкомитет Печати затребовал Мишину книжку на закрытую рецензию, значит, хотят её зарезать. Если б вы могли срочно написать рецензию в «Советской Культуре» - это могло бы её спасти.
(«Советская Культура», газета ЦК Партии, была очень авторитетна для чиновников всех мастей).
С большим напором мне удалось договориться с главным редактором об этой рецензии, он долго сопротивлялся («Зачем нам дразнить гусей?»), я настаивал на трёх страницах, он соглашался на одну, наконец, сошлись на двух. Это была маленькая статейка, но когда она вышла, Гамазова радостно позвонила мне:
- Закрытой рецензии не будет, книжка выходит – приходите, я подарю вам сигнальный экземпляр.
Он писал о себе: « Я стар. Я толст. Я гипотоник и ипохондрик, но если б мне пришлось однажды, ушёл бы в армию или в Набережные Челны»… Он ушёл, он давно ушёл во все города и страны, где звучит русская речь, и живёт вместе с нами и поражает нас своей философией, своей мудростью, своими парадоксами, которые, как фейерверки, взрываются в небе, освещая, удивляя и радуя.
Мне всегда было близко творчество Аркадия Арканова, Григория Горина, Аркадия Хайта… Меня радовало их неординарное мышление, талантливые придумки, но, при этом, я всегда мог понять, как это возникло и как осуществлялось, то есть, я мог проанализировать ремесло. Но когда я сталкиваюсь с творчеством Жванецкого, я не могу препарировать его мировоззрение, его парадоксальность и афористичность, потому что это уже – от Бога!
В одном из первых номеров журнала "Балаган", который я выпускал в Израиле, я дал сообщение о его гастролях. Через пару дней, перед его приездом, мне позвонил его импресарио и передал просьбу Жванецкого, чтоб я зашёл к нему перед концертом за кулисы. Естественно, я пришёл, мы обнялись.
- Рад тебя видеть, - сказал он.
- И я рад. Потому что встречаемся всё реже и реже.
- А знаешь почему?.. Потому что мы старше и старше.
После концерта мы долго сидели за столом, вспоминали встречи в Москве, совместные путешествия на теплоходах и говорили, говорили, говорили…
- Миша, тебе не обидно: и ты, и я, и весь наш клан, всю жизнь боролись с бюрократами, приспособленцами, стяжателями, а их сегодня даже больше, чем было.
- Они бессмертны. А знаешь почему? Мы улучшали их породу, съедали самых слабых.
- Сейчас, когда тебе миновало семьдесят, когда можно уже подвести первые итоги…
- И вторые, и третьи…
- …когда ты уже познал и успех, и славу, и дружбу, и зависть, и любовь женщин, и радость отцовства, чего тебе ещё хотеть? Разве только бессмертия?
- Не надо бессмертия. Пусть умру, если без этого не обойтись, но почему так быстро! Нельзя же так просто: упал и перестал… А если не избежать, то хочу в чём-то произрасти или перейти во что-то и посмотреть, что будет дальше?
- Как бы не сложилось дальше, уверен, что тебя будут продолжать цитировать: «Доцент тупой», « А у нас с собой было «Тщательней, ребята, тщательней!».
- А я бы хотел, чтобы эти фразы поскорей забыли или хотя бы их уже не понимали, как мои дети не понимают, что такое продуктовая карточка.
- Сбываются ли все твои желания?
- В общем, да. Но об одном из них могу говорить уже только в прошедшем времени. В связи с возрастом.
- Когда желания переходят в воспоминания?
- Ты это обидно сформулировал, но точно. Когда-то я писал: « Хочу ходить по Родине, знать все её языки, чтобы любить всех её женщин».
- У тебя было много увлечений, любовниц, жён… Как ты это прокомментируешь?
- Надо искать трёх женщин: умную, добрую и красивую. И полюбить всех трёх сразу. После того, как отчаешься найти их трёх в одной.
- Пройдя эти этапы, ты нашёл все эти качества в четвёртой?
- Да. В моей Наташе всё это есть. Плюс ещё есть терпение жить со мной.
- Помню, в одном из твоих рассказов: « Ты знаешь, что такое волны? Это, когда ты лежишь, а я провожу рукой по тебе». Какая женщина вдохновила тебя на такую фразу? Только честно!
- Ты хочешь поломать мою семейную жизнь?.. Конечно, жена!
- Я в этом не сомневался. А теперь ещё твоё откровение: « Одно неосторожное движение и ты – отец». Сколько раз ты был неосторожен?
- Три.
- А если честно?
- Четыре.
- А если поторговаться?
- Пять. Торг закончен, больше не прибавлю.
- Ты рад, что твои дети живут в двадцать первом веке?
- И рад и обеспокоен, восхищаюсь и тревожусь. Ведь это уже не мой век, и не твой – это их век: компьютеры, интернет, владение несколькими языками. А чего стоит возможность свободно перемещаться по всему Миру!
- Насколько я помню, тебе и раньше давали право на неограниченное передвижение.
- Мне давали право на неограниченное передвижение ограниченное нашими пограничниками...
Мы с болью в сердце вспомнили тот кошмар оформления документов на выезд за границу: характеристика, подписанная «треугольником»: директор, парторг, профорг, унизительное прохождение через комиссию райкома партии, которая состояла из старых большевиков-маразматиков!.. Потом собеседования и инструкции, как себя вести, как отвечать на вопросы, как гулять в городах: ни в коем случае не по одиночке – только группами, во главе с переодетыми кагебистами!...С каким нетерпением и надеждой мы ждали сегодняшних перемен! Как долго ждали!
- Миша, сегодня тебя не запрещают, не отменяют, не клеймят - везде приглашают, награждают, приветствуют… Но это тоже опасно: теряются бойцовские качества, хочется расслабиться, почивать на лаврах.
- Наоборот! Хочется успеть доделать то, чего не давали, мешали, запрещали.
- По-моему, ты уже достиг максимума: сегодня ты – хозяин эфира, «дежурный по стране». Чего ты ещё хочешь?
- Я когда-то писал: «Хочу ходить, сливаясь с толпой, и разговаривать долго и доверчиво. И не марать глаза неискренностью и пожатья рук не портить дрожью.»
- Что тебя сегодня радует?
- Неограниченные возможности и разнообразие, после того унылого однообразия, в котором мы жили.
- А что огорчает?
- Резкое падение качества юмора. Планка упала ниже колен. Обидно, что и зрителя приучают к этому уровню.
- Что ты сам сегодня пишешь, смешное или грустное?
- Больше грустное. Во-первых: возраст, а во-вторых: постоянно смеётся только дурак.
- Пожалуйста, пиши больше – ты стал мало писать.
- Я не пишу мало – я пишу коротко.
Мы расстались очень тепло и надолго: наши пути как-то не пересекались. Когда я прочитал в газете о том, что его избили, угнали новый автомобиль, похитили легендарный портфель с бесценными записными книжками, я тут же позвонил ему в Москву:
- Как себя чувствуешь?
- Как будто изнасиловали, самым зверским образом. Мерзко и противно.
- Я помогу тебе обрести душевное спокойствие: я был бы счастлив, если б у меня украли деньги, машину, любые рукописи, ограбили квартиру, избили – только бы моя жена была жива… То, что произошло с тобой– это не беда. Понимаешь?.. Совсем не беда!
Он помолчал, потом, после паузы, произнёс:
- Спасибо. Ты прав. Спасибо.
Я просил Бога дать ему силы и долголетие. Бог дал ему мудрость и гениальность. Мне очень горько было узнать, что его уже нет с нам. И очень радостно знать, что в моей жизни был, есть и навсегда останется Миша Жванецкий.
Комментариев нет:
Отправить комментарий