пятница, 28 февраля 2014 г.

ЕЩЕ ОДИН ОБАМА И...



Поучительная история  о возможных результатах борьбы за социальную справедливость...

Date: 2013/7/28

Subject: Латынина
To


Ю.ЛАТЫНИНА: Добрый вечер. В эфире – Юлия Латынина, Еще одна очень серьезная история случилась на этой неделе – это банкротство города Детройта. Собственно, она случилась уже на прошлой неделе, 18 июля город Детройт подал на банкротство. Это не менее важная история, чем дефолт Греции. И важность этого банкротства в том, что оно не обусловлено никакими внешними причинами. Это банкротство социал-демократической идеологии в чистом виде. Хотите, я вам назову главную причину банкротства Детройта, не выбирая выражений и даже не выбирая политкорректности? Бегство белых.


В 1960 году в Детройте было 1,6 миллионов населения, из них 29% черных и 70% белых. Сейчас в Детройте 707 тысяч жителей, черных из них 84%. В Детройте самый высокий в США уровень убийств, 70% убийств связано с наркотиками. В Детройте самая высокая в Америке неграмотность – только 7% школьников умеют бегло читать. В Детройте 70 тысяч брошенных домов. Жилые дома в Детройте стоят в 20 раз дешевле, чем в среднем по стране, при этом мэром Детройта за последние 40 лет является черный демократ. Барак Обама, грубо говоря.

Вообще Детройт – это самый демократически голосующий город в США. И если не знать деталей, происшедшее с Детройтом поразительно. Потому что понятно, когда из-за изменившихся торговых потоков умирает, ну, торговый город, Венеция какая-нибудь. Вот, торговала она с Левантом, а потом все стали плавать через Атлантический океан. Или если был город при руднике, а рудник иссяк. Или вообще там завоевали кого-то на хрен и, естественно, города не осталось.

Но Детройт всего полвека назад был автомобильной столицей Америки. Это был 4-й по величине город Америки. Во время войны в него переехало 350 тысяч человек, 300 тысяч белых, 50 тысяч черных. США по-прежнему остаются самой автомобилизированной страной мира, и 12,5% от общего количества автомобилей мира по-прежнему производится в США.

Детройт с его заводами, инженерами, рабочей силой был идеальным местом для того, чтобы производить эти автомобили и развивать высокотехнологическое, нуждающееся в сотнях сопряженных производств инновационное и вместе с тем создающее десятки тысяч рабочих мест производство.

Упадок Детройта начался с двух системных причин, которые связаны друг с другом. Одна это были профсоюзы. Профсоюзы, конечно, не могли допустить, чтобы кровавые капиталисты пили кровь рабочих, они выторговывали рабочим все новые и новые условия. Профсоюзы победили, вот, только производство стало нерентабельным, потому что, ну, любые привилегии, которые выторгованы рабочим, это минус к цене рынка. И производство ушло в те южные штаты, где таких замечательных профсоюзов нет.

Второй фактор была миграция. После войны в процветающий Детройт устремилось бедное сельское население. Точно так же, как бедное сельское население Англии устремилось в диккенсовский Лондон XIX века. Разница, однако, состояла в том, что эти люди приезжали не в диккенсовский Лондон, а в демократический Детройт со всеобщим избирательным правом. Значительная часть этого населения была черная, собственно, преобладающая просто потому, что черных бедняков было больше, чем белых бедняков (это понятно). И как следствие, поскольку это было всеобщее избирательное право, город начал обеспечивать их жильем, пособиями, школами и прочим. Избиратели голосовали, чтобы их обеспечивали жильем и школами.

В 1967 году в Детройте вспыхнул бунт. Навестили полицейские нелегальную тошниловку, а в этот момент там сотня пьяных тоже афроамериканцев праздновала возвращение двух вьетнамских ветеранов. Надо сказать, что полицейские от ужаса сбежали, никого не арестовав. Но ничего не помогло, потому что через 5 минут толпа громила соседнее здание. Результат был 43 трупа, 1189 раненых, 2 тысячи сожженных зданий. В город вводили не то, что войска – танки. Громили, конечно, в первую очередь белых эксплуататоров. Но если у черного была лавка, его тоже громили. То есть количество разгромленных лавок у белых было просто чуть больше просто потому, что их было тогда больше.

Собственно, после этого начался исход белых из Детройта, и в 1974 году город избрал мэром своего первого Обаму, его звали Колман Янг, это был такой человек с замашками и риторикой Уго Чавеса. Он установил зубодробительные налоги для богатых, то есть читай «для белых». Белые побежали еще быстрее. С Детройтом стало происходить то же, что с карибскими городами. Там исторический центр превращался в руины и заселялся черной беднотой, а процветающее население переезжало в пригороды, а желательно за пределы самого Детройта.

Соответственно, чем больше налогоплательщиков уезжало из города, тем выше были налоги на оставшихся. Чем выше были налоги на оставшихся, тем больше они уезжали. Чем больше они уезжали, тем выше были налоги, и так далее. Вот, прямо по Ибн Хальдуну, которого любил цитировать Рональд Рейган.

К 2013 году налоги на недвижимость в Детройте (то есть напомню, что это город с самым высоким уровнем преступности и с самым низким уровнем образования), они были самые высокие в США. Причем, их просто не платили. Вот, 300 тысяч детройтских домовладений, из них половина просто не заплатила налогов. Еще почему? Там такое было соотношение цены на недвижимость, что было проще выкупить свой дом, когда его арестуют, тем более, что самые занюханные детройтские дома к этому времени стоили доллар.

Уехали самые активные, остались иждивенцы и к 2013 году на 6 пенсионеров в Детройте приходилось 4 человека работоспособного возраста. Понятно, что не все они работали, потому что, все-таки, есть страшная статистика, которая гласит, что 73% чернокожих детей в США рождается у матерей-одиночек. И это не потому, что черные такие плохие, а потому что, естественно, если социальная программа поощряет тебя рождать ребенка, чтобы получить на него пособие.

То есть когда-то избиратель приезжал в Детройт за работой, а теперь вот вместо работы были прямо бенефиты, если правильно голосовать.

Еще раз повторяю, да? Вот, я здесь хочу сделать дисклеймер. Я много произношу слово «чернокожие». Это не проблема чернокожих, это проблема социал-демократов. Это проблема любой категории населения – не важно, какого цвета кожи, не важно, какой профессии, да? Это могут быть рабочие, которым сказали «Ребята, вы недополучаете. Мы сейчас за вас сдерем деньги с эксплуататоров». Это могут быть бывшие рабы, которым сказали «Ребята, ваших предков в XIX веке эксплуатировали, мы сейчас за вас накажем потомков тех, которые вас эксплуатировали. Вам должны». Да?

Вот, каждый раз, когда появляется категория населения, которой внушают, что вам должны, с этой категорией населения начинают происходить очень страшные вещи.

И, вот, преемником черного демократа Янга стал черный демократ Деннис Арчер. Преемником Денниса Арчера некий Квами Киллпатрик. Но это вот уже было, понимаете, это уже было почти а-ля Роберт Мугабе, насколько господин Мугабе вообще возможен в Америке. Просто Киллпатрик расставил на должности друзей и родственников. Напоминаю, что это все происходит не в Москве, не в Екатеринбурге – это все происходило в демократической Америке.

Человек расставляет на должности друзей и родственников, человек летает на отдых за счет Гражданского фонда его имени, который создан для того, чтобы, видите ли, ликвидировать неграмотность. Человек отдает городские контракты компаниям, которые нанимали в качестве субподрядчика компанию, единственным владельцем и служащим которой была его жена Карлита. Привет вот этому гражданину из Майами с плиткой.

Более того, там вскоре после избрания Киллпатрик закатывает в официальной резиденции мэра вечеринку со стриптизершами. Приходит его жена, вцепляется в одну из стриптизерш и та попадает в больницу. Инцидент становится предметом расследования, стриптизершу застрелили из полицейского Глока.

Ну, конечно, можно сказать, что, возможно, это было совпадение, потому что, как я уже сказала, действительно, очень высок уровень убийств в Детройте и, конечно, проститутки – это зона риска.

Там была очень смешная история, когда во время визитов в Нью-Йорк, полицейские Нью-Йорка отказались сопровождать Киллпатрика по вечерам, потому что он оттопыривался так, что они сказали «Извините, мы не можем гарантировать его безопасность».

Киллпатрика уличили в связи с его начальником штаба Кристиной Битти, о чем они оба лгали под присягой. К доблестному мэру приходят с повесткой и, знаете, что он сделал? Он одному из детективов дает в морду и говорит «Как черная женщина может ехать в одной машине с человеком по фамилии Уайт?»

Почему я все это рассказываю? Потому что поразительным образом все эти подробности мало волновали избирателей, которые в 2005 году Киллпатрика избирают на второй срок. Это очень важный момент: избиратели протестуют против коррупции, когда власть ворует их налоги. Когда избиратель налогов не платит, ну, то вечеринки с проститутками, даже если потом этих проституток убивают из полицейского Глока, просто, вот, мимо проходят, избиратель этого не замечает.

И, конечно, еще раз повторяю, дело было не в Киллпатрике, дело в избирателях и в профсоюзах. Там страшные вещи происходили. Местный филантроп Роберт Томпсон 200 миллионов долларов пообещал на создание чартерных школ – это нечто среднее между государственной и частной школой. И вот детройтский профсоюз учителей, вот тот самый, который выпускает школьников, которые не умеют читать, возмутился так, что бедолага Томпсон просто сказал «Да нет, хорошо, не дам я этих денег».

То есть качество образования падало, преступность росла. А, знаете, как мэр Киллпатрик пытался поднять имидж города? Правильно! Устройством фестивалей, проведением Формулы-1, Суперкубка. Даже, вы будете смеяться, там поручалось какому-то популярному исполнителю сочинение песни а-ля «Москва, звонят колокола». Вот тут просто наша Олимпиада и Универсиада в чистом виде.

То есть вот это очень тяжелая история, потому что банкротство Детройта – это банкротство либеральной идеологии в самом беспримесном виде. И за полвека избиратель-иждивенец смог зарезать курицу, несущую золотые яйца. И, конечно, есть во всем этом безусловный плюс, потому что Америка устроена так, что Детройт никто не будет вытаскивать. Эти люди сделали это себе сами, избиратель проголосовал ногами. И понятно, что уезжали из Детройта не только белые, но и те черные, которые хотели работать. А таких черных очень много, понятное дело.

Но вот страшно то, что тот избиратель, который оставался, его никакие рациональные соображения не останавливали. Вот, в психологии есть классический тест на инфантильность мышления, когда ребенку там предлагают одну шоколадку сейчас или 3 через час. И вот ребенок неизменно выбирает одну, но сейчас. Вот, граждане Детройта как и граждане Греции все время голосовали за шоколадку сразу, при этом поразительным образом они, конечно, голосовали за людей, которые, в общем, даже в демократической Америке вели себя, скажем так, настолько близко к диктаторам третьего мира, насколько это вообще возможно в демократической Америке.

ПО ТРОПЕ С ГЕНРИ ТОРО



Почему бы и нет? Считаю самым увлекательным путешествием  пеший, неспешный маршрут по страницам замечательных книг, книг любимых. Эта роскошь, несмотря на поденный труд в газете, была со мной все семь лет в Израиле. А может быть, и благодаря этому труду я время от времени отправлялся в дорогу с Чеховым и Львом Толстым, Дефо и Свифтом, Рабле и Пришвиным… С кем только я не пытался свести близкое знакомство. Иногда это удавалось, как я теперь вижу. Иногда – нет. И все равно, каждый раз, когда прикасался к высоким текстам, я испытывал точно такое же наслаждение, как и в дороге по пути к неведомым мне городам и людям…

Итак, пробую приблизиться к Генри Торо. Осилить с ним небольшой отрезок пути.
Что там дорога?! Тропу свою протоптать удается не каждому! Генри Дэвиду Торо это удалось. Мы идем по этой тропе рядом. Мне легко это сделать. Я еще жив пока.
Мы идем плечо к плечу и говорим о пустяках. Я рассказываю о недавней свадьбе, куда был приглашен. В зале собрались люди, которые давно не видели друг друга, но никакой «роскоши общения» на этой встрече не вышло, потому что оглушительно гремела музыка, а голоногая певица орала так, будто до смерти боялась остаться незамеченной.
Тем, кому все-таки хотелось поговорить, приходилось кричать, но криков на расстоянии в один-два метра не было слышно.

Я сказал Торо, что живу в мире крика, из которого живая человеческая речь просто исчезает. Люди перестают видеть и слышать друг друга.
Знаю, о чем он думал. Он никогда не ценил этой самой «роскоши общения» и считал, что общаться люди должны с природой, в мире тишины, где, как раз человек отсутствует.
Спорить я не мог. В этом не было смысла. Мы шли по тропе, принадлежащей Торо, моя же тропа еще не была протоптана. Ему было легко переступить через порог, и сразу оказаться в Поле, в Лесу, на берегу своего Озера Уолден, а я не мог сказать Генри Дэвиду, во что превратится живая природа через 150 лет после его смерти. Это было бы слишком жестоко.
Но я не хотел оставлять затронутой темы и рассказал Торо о своем друге. Мы еще встречаемся, но все реже и реже. Когда-то ничто не мешало нам любить, слушать и понимать друг друга. Когда-то мы были нужны друг другу и испытывали настоящую радость от общения.

Ныне большой ящик в углу холла квартиры моего друга становится всевластным хозяином положения. Мы неотрывно смотрим на светящийся экран, не так, как прежде в глаза собеседнику. Мы слушаем не себя или соседа, а то, о чем говорит это страшное, всевластное существо, наделенное удивительным лукавым многоголосьем и магнетической силой.

Когда-то наше общение казалось праздником творчества. Мы были нужны друг другу, как актеры на сцене. Мы собирались, потому что «театр» жизни не мыслим без труппы, без оригинальной драматургии, без аплодисментов зрителей. Хорошо или плохо, но мы творили за пиршественным столом.

Сегодня мы перестали быть творцами и актерами. Мы стали лишь зрителями какой-то чужой, суррогатной жизни.

Теперь я перестаю понимать, зачем мы встречаемся. Смотреть и слушать телевизор, жевать шашлыки и пить водку можно и не ходя в гости.

Многие сетуют, что отсутствие в Израиле общественного транспорта по субботам не дает им возможность посещать друзей и родных. Никто почему-то не думает жаловаться на паутину телевизионных каналов, в которой люди застряли давно и, судя по всему, надолго, полностью утрачивая возможность и привычку испытывать радость от человеческого общения.

Телевидение становится родом наркомании. Программа передач – главной книгой для чтения. Люди перестают жить своей жизнью, думать о своих проблемах, стремиться друг к другу.

Так же и в нашем теле: смело выступающий лоб указывает на глубину мысли. У входа в каждую нашу бухту, или склонность, также лежит мель, и каждая на время служит нам закрытой гаванью, где мы задерживаемся. Склонности эти обычно не случайны, их форма, размеры и направление определяются очертаниями берегов и прежней осью поднятия. Когда бури, приливы или течения постепенно нарастят мель или спад воды обнажит ее и она выступит над поверхностью, прежняя едва заметная впадина, где приютилась мысль, становится самостоятельным озером, отрезанным от океана, а мысль обретает там особые условия и может под их влиянием превратиться из соленой в пресную, стать годной для питья, или мертвым морем, или болотом.



Меня спрашивают: «Ты когда придешь?» Я говорю когда. Меня просят передвинуть визит на час, потому что как раз в это время мой друг будет занят общением с телевизором. У меня после таких просьб пропадает желание встречаться с ним. А вдруг я буду мешать своей скучной персоной наслаждаться мельканием на экране? Иной раз с ужасом думаю, что люди перестают быть нужны друг другу, что телевидение рано или поздно перенесет нас в какой-то иллюзорный, бесчеловечный мир больного одиночества.

Понимаю, что недопустимо критиковать голубой экран с жестоким фанатизмом талибов. Глупо требовать запрета «пропаганды порока». Ерунда это. Человеческая натура настолько грешна, что никакое зрелище не сделает нас более грешными. Само по себе любое изобретение человеческого гения ни в чем не виновато. Виновата наша трагическая неспособность соблюдать меру во всем.

– Что такое телевизор? – спросил Генри Дэвид Торо.

И я не знал, что ему ответить, и стал торопливо, глотая слова, рассказывать о других приметах нашего времени.

Нет ничего сложнее, недостижимей, чем искусство меры. Унизителен и страшен голод. Тупая резь в желудке способна толкнуть человека на любое преступление – от воровства до людоедства.

Обжорство может нанести огромный вред здоровью отдельного толстяка. Из множества способов самоубийства бедняга выбирает чревоугодие. По давней традиции люди склонны относиться к этому несчастью терпимо и даже с юмором.

И это правильно. Высокая душа человеческая спокойно обитает в теле толстяка и редко наносит урон доброте и творческим способностям.

«В здоровом теле здоровый дух», – это придумали греки, слишком озабоченные физическими данными своего подрастающего поколения.

«На самом деле – одно из двух», – точно дополнило древних наше время.

Но перейдем от личности к обществу. Вот здесь обжорство нации представляет смертельную опасность. Евреи никогда не были народом меры. За этой аксиомой все: и мятежность духа, и неудержимость, как в грехе, так и в праведности. Нет народа, который бы так себя боготворил и одновременно ненавидел. Нет народа, так преданно любящего свой дом и семью, но в то же время всегда готового к бродяжничеству.

Подумав об этом, я обнаружил, что Генри Торо нет рядом со мной, но осталась его тропа. Я шел по ней, а потому мог думать и говорить так, будто он продолжал шагать рядом…

В презрении к мере, к золотой середине – смертельная опасность для устоев еврейского государства. На мой взгляд – бо€льшая, чем арабская угроза.

Всевышний не дозволил евреям жить в безмерном грехе. «Избранный народ» все время на виду у Б-га. Кому-то он, возможно, и позволит молиться на «золотого тельца». Евреи рано или поздно поплатятся за это. Только наивные люди видят в «избранности» детей Иакова повод для гордыни.

Общество потребления втянуло Израиль в свою орбиту. Смогут ли евреи соблюсти меру на этой орбите? Вот главный вопрос существования жестоковыйного племени. Не утратит ли народ Израиля душу в погоне за полнотой тела?

Б-гу наплевать на внешний вид еврея. Ему безразлично, как дети Иакова одеты, что едят и на какой четырехколесной модели передвигаются. Он озабочен тем, что невозможно обнаружить ни на одном рентгеновском снимке, тем, что способен увидеть только он.

Не зависть, не «классовый» гнев бедняка заставляют меня страшиться безмерного богатства некоторых граждан Израиля. Я боюсь, что банковские счета этих людей – прямой путь к новой беде, нависшей над еврейским народом.

У Израиля есть сильный и богатый друг. Понятно, почему маленькая, окруженная врагами страна стремится походить во всем на этого друга. Израильтяне и здесь не знают меры и подвергают себя смертельной опасности…

Я брел по тропе Торо и бормотал о суетном, а по сути дела опять думал об этой проклятой «роскоши человеческого общения», и Генри Дэвида не было рядом со мной, но тропа его не исчезала, хотя я продолжал говорить о том, что понятно только тем, кто знает, что такое телевизор…

Генри Торо смело критиковал свою страну. Он так сильно любил ее, что имел право на любой, самый беспощадный анализ той действительности, в которой жил.

В те годы не знал Торо, что следом за сытостью и богатством его страны последует претензия на абсолютную власть и мессианство, что все пойдет по накатанному сценарию и приведет в итоге к убийственной скуке подобия. Не знал, но предвидел, предсказывал.

Отсутствие меры часто сказывается в страсти к типизации. Человеческое сообщество в США страдает рядом характерных болезней, но симптомы этих хворей были замечены давно и они не являются специфической особенностью одной лишь заокеанской демократии.

Деньги возбуждают стремление к власти, а власть, построенная на богатстве, гибельна для бедных и безвластных.

Об этом писал Генри Торо полтора века назад, когда Землю еще не сковали повсеместно обручи железных дорог, телеграф казался чудом, а города не задыхались от бензинового яда, а вдыхали сладкий дух навоза.

Торо все еще нет на тропе рядом со мной, но я слышу его голос:

«Главное не то, что большинства предметов роскоши и большей части так называемых жизненных удобств человек может запросто лишиться, но то, что они являются явными препятствиями на пути развития человека в существо высшего порядка… Человек богат ровно настолько, насколько он способен отказаться от того, чем владеет».

И вот мы снова рядом. И думаем о том мире, в котором люди владели немногим, но даже эти «владения» показались Генри Дэвиду опасными, просто потому, что существа человеческие работали не ради самих себя, а ради суетных мнимых удобств и удовольствий жизни.

«Недостаточно быть прилежным тружеником, – писал Торо. – Так ведут себя и муравьи; вопрос в том, зачем столь прилежно трудиться?»

Люди не спрашивали себя об этом и тысячу, и триста, и сто лет назад. Не спрашивают они себя об этом и сегодня, а потому и не задумываются о серьезности проблемы меры.

Я всегда верил Торо, потому что он, несмотря на свою резкую критику современного общества, не принимал пути иллюзий – революций и утопических коммун.

Он знал, что изменение среды не способно воспитать нового человека. Он верил только в способность человеческой личности двигаться к совершенству.

«Реформа общественных структур без трансформации отдельных членов общества обречена на неудачу; без более совершенного индивидуума не может быть никакого реформированного общества», – так считал Торо, задолго до Льва Толстого.

Идеализм? Конечно. Но насколько он честнее и благороднее кровавого бреда социальных реформаторов! Позиция Генри Дэвида удивительно похожа на еврейскую мечту о Мошиахе, о чуде явления светлой и великой личности, способной направить к добру весь мир.

Торо прекрасно знал, почему история человечества полна жестокости, войн и несправедливости. Только-только поднимали голову «преобразователи» мира, будущие фашисты и коммунисты, а Генри Дэвид уже предвидел трагедию в противоречиях двух фундаментальных предпосылок: «Одна утверждает, что нужно переделывать себя, и тогда природа и условия жизни вновь придут в порядок; другая говорит, что нужно сначала преобразовать природу и условия жизни – и тогда человек достигнет совершенства».

В первой посылке – постижение сущности вещей, терпение и чувство меры. Во второй – гордыня, нетерпимость и безмерность человеческих амбиций.

Я невольно слишком далеко ушел от «телевизионной» тематики, от тезиса о радости человеческого общения. Но опять иду по тропе Генри Торо, а потому начинаю понимать, что беда не только в утрате этой радости.

Трагедия в том, что люди фатально утрачивают способность общаться с природой. Случилось то, о чем не раз предупреждал Торо.

Мы теряем землю под ногами, заковывая ее в асфальт. Мы утрачиваем счастье движения по этой земле. Мы перестаем понимать голоса животных и пение птиц. Уход от природы неизбежно ведет к утрате уважения к ней. Мы перестаем ценить дары природы. Мы равнодушно выбрасываем на помойку хлеб, даже не подозревая, что вместе с хлебом швыряем в тлен и грязь частицу своей души.

Мир технократии предлагает нам суррогат жизни, а не саму жизнь. Полотно гениального мастера не может тиражироваться и продаваться до бесконечности. Копии – вот неизбежный и вынужденный товар на рынке общества потребления.

Привычка к суррогату крайне опасна. Со временем копия начинает претендовать на первозданность подлинника и человек утрачивает способность отличать одно от другого.

Недавно смотрел голливудский фильм, получивший множество «Оскаров». Природа в этом фильме была роскошна и помпезна, исполнена в духе базарной живописи и не звала в своей пошлой сущности к подлинным радостям общения с миром живого, а уводила человека от этого мира в страну фальшивого подобия, в страну рабства, а не спасения.

– Что такое фильм? – мог бы спросить Торо. Ведь он родился задолго до изобретения кинематографа и телевидения. Он видел окружающий мир не тенью на стене, не в железной раме экрана…

В дневнике 1853 года Генри Дэвид писал: «Я люблю природу отчасти потому, что она – противоположность человеку, убежище, где можно от него укрыться… Среди природы я могу дышать полной грудью. Если бы мир был только царством человека, я не мог бы распрямиться во весь рост и потерял бы всякую надежду. Мир человека для меня – оковы; мир природы – свобода».

Всякий раз, когда в мир является новый человек, не выступает ли где-нибудь на поверхность такая мель? Правда, мы так неискусны в навигации, что мысли наши большей частью плывут вдоль берега, не имеющего гавани; они знакомы лишь с бухтами поэзии или стремятся в открытые порты и становятся в сухие доки науки, где их просто ремонтируют, и ни одно естественное течение не придает им индивидуального своеобразия.



Торо был гуманистом, но он будто предчувствовал, что вскоре человек начнет настоящую войну с окружающей средой, потеряет чувство меры, а вместе с ним и настоящую свободу жить в родстве с небом и солнцем, с травой и деревьями, с животными и птицами, потеряет великую силу Антея.

Не для того Израилю нужен лишний клочок пустынной земли, чтобы построить на нем очередные башни из бетона и пластика, а затем, чтобы ощутить великую свободу ухода от толп, крика, насилия, человеческой пошлости. Пространства, заполненные живой природой, нужны любому народу, как воздух. Здесь дело не в эгоизме – национальном или личностном. Думаю, что Торо забывал в общении с первозданным миром о самом себе. Свобода в природе дает нам возможность высшего альтруизма. Только в пустыне, в абсолютной тишине, в ином течении времени можно услышать Б-га.

Именно у Торо я прочел о тайне особой восприимчивости праотца иудеев и мусульман – Авраама. Генри Дэвид писал: « Я уверен, что природа обладает особого рода искуснейшим магнетизмом, который направляет нас на верный путь, если мы, отключив мысли, предаемся ее власти».

Убежден, Авраам смог услышать Б­га только тогда, когда «отключил свои мысли» и подчинил себя власти природы.

Ничего не поделаешь, Торо не уважал законов человеческих, и даже великой Конституции своего молодого и мужественного государства. Он и к демократии относился с недоверием, как и ко всему, что шло от человека. Задолго до конституционного прихода к власти Адольфа Гитлера Торо писал: «…Если большинство проголосует за то, чтобы Б-гом был дьявол, меньшинство станет жить и вести себя соответственно, будет повиноваться победившему кандидату, надеясь, что когда-нибудь, с перевесом в один голос, председательский Б-г будет восстановлен в правах».

Друг Торо, замечательный поэт Эмерсон, сказал о Генри Дэвиде: «Он был человеком редкой, тонкой и абсолютной религиозности».

Скажу так: Торо владел уникальной способностью постигать меру вещей мира природы и человеческого сообщества. Отсюда и его «редкая религиозность», свободная от начетничества и фанатизма.

Тропа Генри Дэвида Торо. Он рядом со мной. Или это лишь кажется мне? Нет, конечно, рядом, даже в наших суетных делах. Сколько было и сколько предстоит еще споров о Конституции в Израиле. Читаю письмо Торо другу: «Вопрос не в том, сэр, заключили ли ваши предки договор с дьяволом семьдесят лет тому назад и требуется ли поэтому сейчас его выполнять; вопрос в том, намерены ли вы – несмотря на прошлое отступничество ваше или ваших предков – наконец-то послужить Б­гу и жить в соответствии с вечной и единственно правильной Конституцией, которую составил для вас Он, а не Джеферсон или Адамс».

Нынешний конституционный либерализм Запада утрачивает чувство меры. И превращается в свою собственную противоположность: в диктат моды на основе пошлого подражательства. Так называемые «либеральные свободы» неизбежно становятся новой формой атеизма и духовного рабства.

Вновь читаем у Торо: «Если человек не шагает в ногу со своими товарищами, это может означать то, что он слышит другие барабаны. И пусть он следует за музыкой, которая ему слышится – как бы она ни звучала и из какой бы дали ни доносилась».

«Барабаны судьбы» – все это придумано уже потом, спустя десятилетия.

1861

Сила пророческого гнева – одно из немногих лекарств против заблуждений юдоли печалей наших. Гневен и Торо. Но в гневе этого человека были мужество и честность, а не страсть обличать и подчинять своей воле. В гневе его была великая мера искренности: «Самым позитивным видом жизни, который известен истории, издавна является постоянный уход от жизни, очищение собственных рук от ее всеобщей низости и желание не иметь с ней ничего общего».

И как тут не вспомнить о человечестве, застывшем у телевизионного экрана, когда невозможен уход даже от суррогата жизни, от квинтэссенции ее низости.

Генри Дэвид Торо всегда обожествлял странника, человека идущего. Он был уверен, что каждый, совершающий свободную прогулку, «направляется в Святую землю».

Разве только телевизор приковывает нас к креслу в камере нашего жилища? Ту же роль играют автомобили. Человек перестает познавать мир. Он не смотрит на дорогу, а только на дорожные знаки.

В своем эссе «Прогулки» Торо писал о великом «таланте к бродяжничеству». Он не видел в дороге бродяги возможность праздности. Генри Дэвид считал, что только странник способен познать мир, оценить подлинную его красоту, воспринять мудрость.

Евреи – народ дороги. Страсть к бродяжничеству детей Иакова – это, пожалуй, единственное, что наталкивает меня на мысль о зыбкости оседлого, государственного бытия евреев.

В «Прогулках» Торо писал: «Я думаю, что не смогу сохранить здоровье и бодрость духа, если не буду каждый день часа по четыре, а то и больше, бродить по лесу, по холмам и полям, совершенно забыв о земных делах».

Вот я и боюсь, что вдруг устанет душа еврейского народа от грязи и крови государственного существования и снова отправятся дети Иакова в опасный путь, «совершенно забыв о земных делах».

Впрочем, и этого не нужно бояться. Грех страха ведет к параличу. Главное – двигаться и верить. Снова я слышу Торо, его тихий, но убедительный голос: «Одолевайте зло силой добра. Не принимайте ограниченную философию тех, чье мужество дает не больше света, чем грошовая свечка, от которой большинство предметов отбрасывают тень большую, чем они сами».

Тогда, 150 лет назад, Торо думал, что люди больше боятся не самого зла, а его тени. Он даже не подозревал, что тень будет способна жить сама по себе, даже в темноте, без свечи и солнечного света.

Но не будем об этом… Передо мной тропа Торо. «Куда она ведет?» – спрашиваю у Генри Дэвида. На этот раз он и не думает отмалчиваться:

«Мы идем в Святую землю, и, возможно, однажды солнце засияет ярче, чем раньше, прольет свой свет в наши умы и сердца и осветит всю нашу жизнь великим светом пробуждения, таким ровным и золотистым, каким осенью оно освещает речной берег».

АНТИСЕМИТИЗМ ИЛИ ЮДОФОБИЯ?


                                              Леон Пинскер
 Как полагали отцы-основатели сионистского движения, борьба евреев за свой национальный очаг важна и для самого еврейского народа и для человечества в целом. Дети Авраама получат для защиты и возможности роста национальной культуры свое государство, а человечество, наконец-то, излечится от юдофобии, избавившись от евреев, вынужденных вести ненормальную, извращенную жизнь в галуте.
 Впрочем, не станем забывать, что слово «юдофобия» появилось, как ответ на волну первых, русских, массовых погромов 1881 года.
 Придумал его врач из Одессы – Лев ( Леон, Иехуда) Пинскер. Он же был автором первого интеллектуального удара по либералам того времени, полагавшим, что просвещение и эмансипация смогут решить «еврейский вопрос». Революционный памфлет Пинскера «Автоэмансипация» полностью исключал такую возможность.  
 Суть спора Пинскера с либералами и состояла в перемене терминов, обозначивших враждебное отношение к евреям.
 Дело не только в том, что определение «антисемитизм» в корне своем неточно. Не против семитов устраивали погромы русские черносотенцы. В будущем и не думал воевать с арабами «антисемит» Гитлер. Напротив, он считал, и не без оснований, этих людей своими союзниками. Такими, впрочем, они остаются и сегодня.
 Пинскер предпочел определению «антисемитизм» медицинский термин из области психиатрии – «юдофобия». Термин совершенно неожиданный, если вспомнить о народе – жертве, юдофобия – это страх перед евреями.
 Пинскер был убежден, что только этим, патологическим, иррациональным явлением и можно объяснить многовековую историю гонений на народ Торы.
 « В глазах живых еврей представляется мертвым, для граждан он – пришелец, для постоянных жителей – бродяга, для богатых он – попрошайка, для бедных – богач – эксплуататор, для патриота он – безроден, и для всех – ненавистный конкурент».
 Пинскер знал, что совмещение взаимоисключающих начал – есть очевидный признак расстройства психики. Он, видимо, полагал, что психические заболевания излечимы в принципе, а потому был уверен, что «еврейская норма» сможет сделать нормальными юдофобов.
 Век относительного оптимизма наложил печать  на выводы этого врача и публициста.  Пинскер отдал дань и своему атеизму и либеральным заблуждениям. Он считал, что евреям еще предстоит стать нацией, что евреи тоже больны некоей психической неполноценностью, что именно в этой неполноценности и кроется причина всех бед «жестоковыйного» народа.
 « У него ( еврейского народа) нет самостоятельной жизни, которую нельзя себе представить без единого языка и общих обычаев, без объединения в о одном, общем месте. У еврейского народа нет родины, хотя он является сыном многих земель; у него нет средоточия, центра тяжести, нет собственного правительства, нет представительного учреждения. Он – повсюду. Но лишен места, принадлежавшего ему. Народы никогда не имели дела с еврейской  н а ц и е й – всего лишь с  е в р е я м и, и  н е  б о л е е  т о г о».
 Пинскер был уверен, что народ - вечный скиталец, народ – миф, народ – тень себя самого неизбежно должен пугать своих соседей, внушать им ужас. Но как только евреи станут нормальной нацией, организовавшей свою государственность, ненависть к ним, как следствие страха, исчезнет.   
 Леон Пинскер был рабом своего времени. Он не брал во внимание религиозную традицию, для него были пустым звуком слова: « В будущем году в Иерусалиме». Он был согласен на любое еврейское государство – в Турции или Америке. Главное, чтобы государство это, наконец, возникло.
 Пинскер решительно отстранил Бога, решив, что в век Просвещения, евреям будет достаточно уподобиться другим народам, перестать быть «белой вороной» и тогда эти народы примут гонимых прежде изгоев в свои ряды.
 В своем  памфлете он цитирует Джузеппе Мадзини: « Мы сами чувствуем, что мы не только евреи, но и люди, и в качестве людей мы хотим жить, как люди, и быть нацией, как другие».
 Пинскер и его современники никак не могли примириться с тем, что евреи по одному своему происхождению – народ не земли, а веры, народ Божий. У евреев нет не только возможности стать «как другие», но и нет необходимости в этом.
 Автор верного термина «юдофобия» не мог примириться, что его народ своему происхождению обязан полным отсутствием общепринятой норма, а своей исключительностью.  Он писал: « Прежде всего, нам не следует мечтать о возрождении древней Иудеи. Не следует вновь связывать нашу политическую жизнь с местом, где она была прервана и разрушена… Не к Святой земле мы должны стремиться, а нашей  с о б с т в е н н о й  земле».
 Гений Достоевского, типичного юдофоба, то  есть человека, испытывающего патологический страх перед евреем, понял это. Он писал: « Да и странное дело: еврей без Бога как-то немыслим; еврея без Бога и представить себе нельзя».
 У Владимира Соловьева эта особенность происхождения еврейского народа выражена еще более точно: «Служение стихийным и демоническим силам природы было противно еврейской душе. Родоначальник Израиля не мог верить в то, что ниже человека; он искал личного и нравственного Бога, в которого человеку не унизительно верить, и этот Бог явился и призвал его и дал обетования его роду».
  Бог дал «обетование», имя и историческую перспективу группе семитов, выходцев из города Ур в Межуречье. Вот с этим, как раз, не мог и не хотел согласиться Лев Пинскер.
 Этот замечательный человек был уверен, что евреи должны добиться освобождения «своею собственной рукой», но в то же время рассчитывал, что мировое сообщество подарит гонимому племени участок земли, где и будет организовано Еврейское государство.
 В эпоху колониальных захватов этот врач отрицал священное право народов на свою территорию. Логика его рассуждений была проста: если половина земной суши находится под властью небольшого количества европейских государств, почему бы евреям не получить в виде колонии несколько тысяч квадратных километров для демонстрации своей «нормы», готовности жить «как другие», и в целях излечения всеобщей юдофобии. 
 Принципиальный враг либеральных заблуждений своего века сам невольно стал его рабом.  И все-таки, Пинскер первым дал толчок революции сионизма, и это он придумал точнейшее определение тяжкого и, как показывает время, хронического и неизлечимого психического заболевания части человечества – юдофобии.
 Вот здесь мы можем сделать попытку подвести черту. Фобии бывают разными. Психиатры достаточно часто имеют дело с боязнью высоты или замкнутого пространства, есть люди, испытывающие панический страх перед пауками, собаками или кошками и так далее. На самом деле, в корне всех фобий существуют рациональные причины: свалившись в пропасть, можно разбиться, в замкнутом пространстве задохнуться, паук может оказаться ядовитым, собака бешеной и так далее.
 Особость еврейского народа – не только могла, но и должна была стать причиной юдофобии. То, что не ты, то, что разительно отличается от тебя, вполне может угрожать твоей жизни. Еврей не просто отличался от своих соседей. Он  д е к л а р и р о в а л   отличия. Это выглядело пугающе подозрительно еще и потому, что иудаизм стал основой веры многих народов мира. Следовательно, декларируемое одиночество, «избранного народа» приобрело характер вызова и христианам и мусульманам.
 Особость евреев Пинскер, да и не только он, видел в отсутствии еврейской государственности и только.
  « Еврейский вопрос в целом должен быть решен национальным путем", - писал он.
 И вот  евреи получили свою государственность, да еще не где-нибудь, а на земле, принадлежащей им по праву, а «еврейский вопрос» так и остался неразрешенным и, судя по всему, он неразрешимым вообще.
 За плечами Жана – Поля Сартра был опыт Катастрофы, когда он писал: «Так жизненный ли опыт человека пролил свет на его представления о евреях? Совсем нет, напротив: сам человек освещает свой опыт – и если бы евреев не существовало, антисемит выдумал бы их».
 «Антисемит» - пишет Сартр, убежденный, что ненависть, как и любая страсть – норма человеческого существования. Далее он пишет: «…. Антисемитизм проявляет себя в форме страсти. Всем понятно, что речь идет о ненависти или гневе».
 Сартр - сторонник теории «козла отпущения». Для него еврей – всего лишь удобный объект для атаки зла в человеке. Он пишет: « Для нас становится очевидным, что никакие внешние факторы не способны внедрить в антисемита его антисемитизм. Антисемитизм – это свободный и тотальный выбор самого себя, это тотальный подход не только к евреям, но и вообще – к людям, к истории и к обществу, это одновременно и страсть и мировоззрение…. Антисемит выбирает жизнь в режиме страсти. Случаи выбора в пользу жизни скорее страстной, чем разумной, совсем не редки».
 Проще говоря, по Сартру, антисемитизм – это неразумная страсть, типичная и неизбежная для психики человека.
 Сартр не увидел в антисемитизме страх перед евреем и еврейством. Он нашел в нем неодолимое притяжение для страсти человеческой: страсти к разрушению, на основе ненависти и гнева.
 Вопрос, почему именно евреи стали самым типичным  объектом для этой страсти снова остается открытым. И, вполне естественно, что и решить «еврейский вопрос» один из основоположников экзистенциализма предлагает самым наивным образом: путем социалистической революции.
 Пинскер считал, что психоз юдофобии излечит Еврейское государство. Сартр верил, что с дурными страстями человеческими покончит социализм.
А.С. Пушкин писал: « Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. К чему напрасно спорить с веком. Обычай деспот меж людей».
 И Пинскер и Сартр, да и многие другие исследователи «еврейского вопроса» «спорили с веком», но в тоже время и плыли по течению своего времени, не желая учитывать, что у еврейского народа свой отсчет годов, месяцев, дней и минут, свое представление о норме и безумии, о Законе и страстях человеческих.
  Есть, впрочем, еще одна точка, в которой мысли одесского врача и парижского философа пересекаются. Страх, как таковой необходим для полноты жизнеощущения не только детям, но и взрослым. Без страстей человек немыслим. Вот и получается, что и по Пинскеру и по Сартру, антисемитизм равен юдофобии. В любом случае жажду страха можно отнести к бремени страстей человеческих.

 Оба мыслители попытались решить «еврейский вопрос», загнав себя в тупик и упершись лбом в стену.  Ничего не поделаешь: евреи – это не народ и не нация. Евреи – это евреи - и в галуте и в своем государстве. И одна страсть у  народа Торы – Бог, и вместе с тем упрямое Богоборчество. Вне этих понятий ничего нельзя понять и в  судьбе жестоковыйного племени, и в причинах юдофобии - массового безумия человечества в страхе перед бесконечностью Вселенной, перед необоримым, вечным, всесильным могуществом Всевышнего и перед смертным, слабым человеком, дерзнувшим преодолеть этот страх.  

КТО К НАМ ПРИЛЕТЕЛ?



-         И вот прилетел бин - Ладен, - бормочет безумец, сидя на скамейке в парке. – И вот прилетел бин - Ладен…И вот
-         Прилетел и улетит, - привычно успокаивает его спутница. – Прилетел и улетит. .. И вообще – покойники не летают.
 Человечество любит сказки. Трудно заснуть без нежной, колыбельной песни: такой спокойной и такой радостной. Так и слышу в этой фразе ритмичное, тихое: «Ой-ой-ой-ой…».
 «Ой-ой» - «человечества сон золотой».
 Сказка – не ложь. Сказка – это сказка. Но от сказки до лжи рукой подать. Как там у классика: «Сказка – ложь, но в ней намек, добрым молодцам урок». Сказка – плод доброй фантазии, ложь – злой. Во лжи намек злым молодцам.
 Только нам ли, людям, дано различить, где добрая ложь, а где злая.
 В подлинном искусстве, как ни странно, лжи не было. Иван – дурак ловил говорящую щуку и ездил на печи в гости к царю - это факт. История о том, « как Гаргантюа накрыл языком целую армию» – совершенно правдивая история, в рассказе о том, как Гулливер, расстегнув ширинку, погасил пожар во дворце императора – нет ни капли лжи. Снежная королева и в самом деле похитила мальчика – Кая, а верная Герда спасла его из ледяного плена. И булгаковская Маргарита бесспорно летала над Москвой с помощью одной  волшебной мази. Готов поручиться, что все подвиги Мюнхгаузена имели место. Все, без исключения. И так далее.
 Ложь становится ложью только тогда, когда она бездарна. И такая ложь не способна противостоять злу, просто потому что она сама по себе – зло.
 Общество потребления, наряду с пищей для тела выработало индустрию пищи для души.
 Нас окружают, чаще всего, настоящие, надежные механизмы. Наш хлеб – доброй выпечки, а колбасы могли бы вызвать зависть у того же Гаргантюю. Но на полках наших стоят ненастоящие книги, на стенах висят поддельные картины, мы слушаем странную, мертвую музыку-попсу и смотрим в кинотеатрах поддельные фильмы.
 Душа наша голодает и мерзнет, а мы, порой, даже не догадываемся об этом.
 Злодей Лопес соблазнил несчастную Веронику. Вероника любил Энрико. Энрико обезножил в дорожной катастрофе, подстроенной Лопесом. Несчастный верит в свою любовь и медицину. Вера вознаграждается. Энрико побеждает в соревнованиях по бегу и получает на десерт свою возлюбленную Марию. Злодей Лопес  наказан тюремным заключением….Все замечательно!
 Пленка мнется, крошится, горит…
 НО ВОТ ПРИЛЕТЕЛ БИН - ЛАДЕН.
 140 лет назад один из самых мудрых людей на нашей планете – Генри Адамс – писал: « Человек оседлал науку, и она его понесла. Я твердо уверен, что пройдет немного столетий, прежде чем наука станет хозяином человека. Контролировать машины, которые он изобретет, будет вне его сил. Когда-нибудь существование человечества окажется во власти науки, и человеческая раса совершит самоубийство, взорвав мир».
 Сказано это задолго до изобретения ядерного оружия, задолго до самоубийц в «боингах» над Манхеттеном.
 Наверно, есть резон дополнить Адамса и такой фразой: « Человек оседлал искусство, и оно его понесло»…
 Куда понесло? В опасную ложь непременной победы добра над злом. Сотни раз бравые ребята из спецназа крушили террористов, разрушали их замыслы, спасали мир от гибели. Сотни клише, настоянных по трафарету на бездарной лжи, сформировали  сознание тех несчастных жертв в башнях Международного торгового центра.
 Те башни, сами по себе, были в невозможности своей, как фантастическое видение. И люди в башнях этих будто спали и видели чудный и спокойный сон.
 И ВОТ ПРИЛЕТЕЛ БИН - ЛАДЕН.
 Прилетел и разрушил в очередной раз этот самый «человечества сон золотой». Невольно написал рецензию на все эти фильмы - катастрофы, боевики, фильмы – ужасов.
 Придуманное было, как правило, бездарно. Бин-Ладен сотворил гениальное шоу – шоу смерти в ответ на жалкие потуги Голливуда. Нельзя лгать бездарно. Это опасно. Бездарная ложь привораживает зло. Верю в это свято.
 Болит душа человечества и так хочется слушать колыбельную песню, угревшись под одеялом и зажмурив глаза.
 Мой отец в молодости был тапером в годы немого кино. Он записал в дневнике за 1928 год: «Слишком много лжи – быть беде».
 Только вслед за ложью в искусстве пришел настоящий Сталин, и фюрер повторил его путь. В те годы душа человеческая все еще не казалась убитой. Ложь часто была талантливой, но талант не может бесконечно существовать в атмосфере лакейской лжи, Талант не прислуживает, он служит.
 Бездарная ложь одержала сокрушительное поражение над ложью талантливой.
 Умирающим от голода и болезней зэкам в концлагерях не показывали милые сказки о Золушках – певуньях, ударницах производства. Ни к чему это было. Несчастных уже угладили, укачали в «сон золотой».
 ПРИШЕЛ СТАЛИН, ПРИПОЛЗ ГИТЛЕР … И ВОТ ПРИЛЕТЕЛ БИН - ЛАДЕН.
 Прилетел не случайно. Не верю в подобные случайности. От сказок «Тысячи одной ночи», от «Золотого века» в Испании - ни одного славного имени, ни одной личности мирового значения. Мертвая дыра в истории арабов.
 Религия? Но без заложенного в искусстве Богоборчества, превратилась она в фанатизм, в механическое соблюдение обрядности. Без тяги к знаниям омертвел ислам, легко стал наукой ненависти, а не любви.
 Даже немцам, после безумия нацизма, было, куда и к кому вернуться. Не знаю, куда вернуться те же арабы, когда рассеяться бред их новых, агрессивных идей?
 Некуда им возвращаться, не к кому. 
 Есть связь между кризисом мировой души человечества и степенью одичания людского.
 Чудище террора  необходимо было вызвать, разбудить, спровоцировать тошнотворной, фальшивой колыбельной песней, развратить безумной свободой, превратить самого себя в куклу в розовом парике, с губками бантиком, с пальчиками в сладком креме….
 И ВОТ ПРИЛЕТЕЛ БИН - ЛАДЕН.
 Искусство без искусства подобно мертвечине. Картонные люди смеются картонным шуткам. Делают все, чтобы товар на рынке был раскуплен. Такое искусство как будто стерильно, но на самом деле источает острый запах падали.
 Нельзя до бесконечности поглощать отравленную пищу. Рано или поздно наступит «самая страшная из амортизаций: амортизация  сердца и души».
 Искусство – не гамбургер, не стиральная машина, не автомобиль, не сеанс у массажиста. Искусство – великая пища для души. Дурная пища, или полное ее отсутствие, неизбежно вызовут болезнь или летальный исход  Богодуховности нашей. « Человек оседлает искусство, и оно его понесет».
 Куда? К пропасти, нет сомнений. Первопричина массового искусства не потребности населения, а алчность производителя. Алчность, не знающая границ.
 Нет нынче живописи, музыки, литературы… Есть одно шоу – бизнес. Нет Бога. Есть глиняный идол, бездарно раскрашенный во все цвета радуги.
 Тысячелетия «кормилось» человечество искусством народным. Искусством, как правило, чистым, отфильтрованным, просеянным ситом качества. Каждый народ породил свое искусство, свою веру, свои традиции. Все это помогало выжить чукчи за полярным кругом, индейцу в прериях, чернокожему в саванне.
 Конвейерное искусство убивает способность любого народа к сопротивлению, к сохранению вида, к индивидуальности, лежащей в основе всякой жизни.
 Агрессия массового искусства сегодня, искусства, произведенного промышленными методами конвейерного производства для всеобщего потребления, – не меньшее преступление, чем выращивание и производство наркотиков.
 Такое искусство только внешне кажется добрым и правдивым. Обезличенная халтура  не бывает доброй и правдивой. Имитация подлинного   убивает душу и усыпляет мозг человека.
 Белая красавица полюбила чернокожего, зрячая – слепого, дикарь из джунглей стал Нобелевским лауреатом, невежда понял, что знания – благо, а убийца заплакал над трупом очередной своей жертвы….
 И ВОТ ПРИЛЕТЕЛ БИН - ЛАДЕН.
 Мы стали путать катарсис с оргазмом. Эра кощунства соединила эти два понятия в одно. Секс, экран, залитый красной краской – имитацией крови, игра в пытки, игра в боль – стали чем-то вроде бесконечной мастурбации: дешевого и всегда достижимого способа получения удовольствия.
 Удовольствия от насилия, смерти, страха…
 Чудо подлинного искусства уязвимо до хрустальной хрупкости. Вот, казалось, было оно в силе и здоровье. И вдруг, все исчезает, испаряется, будто и не было славных традиций, великих примеров.
 Страшно включать телевизор, открывать книги, изданные в России. Большевики не смогли одолеть великий бунт правды против лжи, правды подлинной культуры. Корысть оказалась сильнее самой варварской цензуры. Все рассыпалось в прах. Все превратилось в подобие умной и неожиданной израильской рекламы: лежит голый парень в полном восторге, лежит на матраце из денег, и доллары падают на него сверху, как благодатный дождь.
 Мы все с ним, рядом с тем парнем. Нашу душу греют только деньги, падающие с неба.
 И ВОТ ПРИШЕЛ БИН - ЛАДЕН.
 Еще одна реклама: осень, ветер, листопад, чудный желтый лист падает на землю, а из земли выдирается навстречу тревожному небу рука человеческая. Кого зовет мертвец, что нужно ему в мире живых?
  Искусство и Бог не смогли спасти род людской от бездны падения в 20 веке. Новый век – век мести и отказа от Бога и искусства. Век атеизма, лжи и массового потребления развлечений. Век, убивающий саму  суть и возможность творчества.
  Вновь кто-то, не мы сами, виноват в нашем падении, в Холокосте, в безумии кровожадных толп, в мировых и гражданских войнах. Рабле и Свифт виноваты, Толстой и Чехов, Рембрандт и Ван Гог, Бах и Моцарт?
 Бог виноват? Богодуховность в искусстве? Пока было все это, и была надежда на спасение, на цикличность бытия нашего, на возможность победы добра в каждом, трагическом цикле нашей истории.
 На скамейке в  парке сидит безумец и повторяет без конца:
« И ВОТ ПРИЛЕТЕЛ БИН - ЛАДЕН».
-         Прилетел и улетит, – утешает его спутница.
Улетит ли?

УЛЫБКИ И ЛЕДЕНЦЫ



  Жила когда-то в большой питерской коммуналке старушка по имени Слава Абрамовна. Милая такая, совсем старорежимная старушка, в седых буклях. Не помню уже, сколько комнат было в той квартире, и сколько разных семей проживало в этих комнатах. Думаю, не меньше дюжины. Помню точно, что звонить Славе Абрамовне нужно было шесть раз. Шесть раз следовало нажать кнопку у замызганной входной двери.
 Моя мама очень любила эту старушку, и часто просила, чтобы я ее сопровождал во время визитов в ту, тесно заселенную квартиру.
 Вежливым и очень предупредительным  человеком была Слава Абрамовна, но достаточно строгим в общении и сдержанным. Сиять лучезарной улыбкой она начинала, только появляясь в коридоре или на кухне..
 Меня это, помню, раздражало. Соседи у нашей старушки были народом малосимпатичным, угрюмым, грубым, часто пьяным.
 Спросил  однажды Славу Абрамовну:
-          И зачем вы только этим людям улыбаетесь?
-          Милый, - ответила старушка. – Мы, евреи, должны быть лучше всех. Пусть не думают, что у нас всегда нож за пазухой.
 Была еще одна привычка у нашей знакомой: в кармане домашнего халата носила она  леденцы. Как увидит какого-нибудь соседского ребеночка, так ему сразу и конфетку.
-          А это еще зачем? – спросил как-то.
-          Пусть не думают, что мы жадные.
Последний раз видел эту старушку тяжело больной. Вызвали «скорую», на носилках вынесли Славу Абрамовну в коридор. Тут слышу - один пьяненький сосед  это дело комментирует:
-          Жидовка-то наша тю-тю, подохнет…. Туда и дорога.
Дело на том не закончилось. Нищую комнату Славы Абрамовны соседи обобрали до последней нитки. Единственное, что оставили, - это книги.
 Только старушке нашей – это было уже все равно. Из больницы она так и не вышла, а родных, законных наследников у нее не было. Все родные погибли в войну - от фашистов.

 Этот случай во многом повлиял на  характер моих мыслей: как-то с юности усвоил, что никакая линия поведения  евреев перед лицом юдофобов, не спасет. Напротив, очень вредно быть лучше, чем ты есть, стараться быть лучше. Соответствовать какому-то представлению о том, какими хотят видеть еврея наши соседи. Улыбки и леденцы здесь не помогут – это точно. Впрочем, у Славы Абрамовны не было выхода. Ей приходилось быть милой, приветливой и щедрой. Зачем притворяться Израилю, под защитой армии и живущему в своей «квартире» - непонятно. Давид стал царем и героем, потому что и не думал улыбаться Голиафу, а просто раскрутил пращу.

СЕКСУАЛЬНЫЕ МЕНЬШИНСТВА В ЗАКОНЕ


«Нижняя палата парламента Франции 23 апреля 2013 г. в окончательном чтении одобрила закон, разрешающий однополые браки. Поправки поддержал 331 депутат, против проголосовали 225 парламентариев. Об этом сообщает Agence France-Presse. Поправки также разрешили французским геям и лесбиянкам усыновлять детей». Из СМИ
 В Ашдоде, и не только, целые кварталы заселяются евреями из Франции. Гонит в Израиль этих людей агрессия юдофобов, развязанная там, как правило, слугами Аллаха.  В прошлом веке, тамошних социалистов-атеистов и либералов мало тревожила нацистская чума. Вот и сегодня они обеспокоены не правами беженцев из Франции, а правами сексуальных меньшинств. Скоро, надо думать, в том же парламенте будет введена обязательная квота: столько-то мест для геев, столько-то для лесбиянок. Да,  как бы не забыть бисексуалов.  А там, кто знает, возможно, и любители скотоложства добьются в этом странном государстве равноправия. В общем, французы решительно собрались исправить катастрофическое положение с рождаемостью коренных жителей. Еще пару десятков лет власти местных социалистов – и великая французская нация останется только в книгах Рабле, Бальзака, Флобера и Дюма.

АНТОН ЧЕХОВ И ДЕЛО ДРЕЙФУСА




 В деле этом была вся «просвещенная и цивилизованная» Европа в конце 19 века. Дело это стало одной из прелюдий грядущей Катастрофы. Наиболее заметные вехи расставить несложно : Дрейфус – русские погромы начала ХХ века – «Дело Бейлиса» – приход нацистов к власти – Аушвиц. 
  Короткая справка: дело Дрейфуса – провокация юдофобов Франции. На основании подложных документов офицер генерального штаба Альфред Дрейфус был обвинен в шпионаже и приговорен к пожизненной каторге на Чертовом острове.
 В 1898 году общественность Франции добилась пересмотра дела, но безуспешно. Оправдан был Дрейфус и полностью реабилитирован только в1906 году. Он провел на каторге 12 лет. 
  Все порядочные и непорядочные, так называемые, образованные люди России были в этом деле «замешаны». Конечно же,  Антон Чехов, все его друзья и знакомые. 
 Сохранилась обширная переписка писателя на эту тему. Нынче мы сами не часто занимаемся эпистолярным творчеством и совсем уж редко читаем письма, даже таких великих людей, как автор «Каштанки», «Ионыча» или «Трех сестер». 
 Меня же вновь перечитать эти письма заставило предубеждение многих читателей, полагающих, что Чехов, согласно русской юдофобской традиции, был антисемитом.
  Я не станы пространно комментировать письма писателя. Выводы, уверен в этом, вы сделаете сами./
 В. М. Соболевскому, 4 декабря 1897, Ницца. /
 « … Я целый день читаю газеты, изучаю дело Дрейфуса. По- моему, Дрейфус не виноват.»/
 Робкое «по-моему» во многом объясняется и позицией большей части российской прессы, а в особенности « Нового времени» – газеты, редактируемой давним другом Чехова, антисемитом А. С. Сувориным…. Но время шло. Чехов занимает твердую позицию в «Деле Дрейфуса»/
 А.С. Суворину. 4 января 1898, Ницца: /
 « Дело Дрейфуса закипело и поехало, но еще не стало на рельсы. Золя благородная душа, и я ( принадлежавший к синдикату и получивший уже от евреев 100 франков) в восторге от его порыва. Франция чудесная страна. И писатели у нее чудесные». /
 В том же письме читаем вовсе не случайные строчки. Чехов и далее пробовал безуспешно и наивно воспитать Суворина еврейскими фамилиями: /
 « Здесь харьковский окулист Гиршман, известный филантроп, друг Кони, святой человек, приехавший к своему бугорчатому сыну». /
  Ф.Д. Батюшкову, 23 января 1898, Ницца: /
 « У нас только и разговору, что о Золя и Дрейфусе. Громадное большинство интеллигенции на стороне Золя и верит в невиновность Дрейфуса. Золя вырос на целых три аршина; от его протестующих писем точно свежим ветром повеяло, и каждый француз почувствовал, что, слава Богу, есть еще справедливость на свете и что, если осудят невинного, есть, кому вступиться. Французские газеты чрезвычайно интересны, а русские – хоть брось. «Новое время» просто отвратительно»./
 С редактором «отвратительной» газеты переписка, тем не менее, продолжается.
 А. С. Суворину, 6 февраля 1898, Ницца: /
 « Вы пишите, что вам досадно на Золя, а здесь у всех такое чувство, как будто народился новый, лучший Золя. В этом своем процессе он, как в скипидаре, очистился от наносных сальных пятен и теперь засиял перед французами в своем настоящем блеске. Это чистота и нравственная высота, каких не подозревали». /
 Почти все это, длинное письмо, посвящено «Делу Дрейфуса». Чехов тщетно продолжает воспитывать Суворина: /
 «… Пошли небылицы. Дрейфус – офицер, насторожились военные; Дрейфус – еврей, насторожились евреи… Заговорили о милитаризме, о жидах. Такие глубоко неуважаемые люди, как Дрюмон, высоко подняли голову: заварилась мало-помалу каша на почве антисемитизма, на почве, от которой пахнет бойней. Когда в нас что-нибудь не ладно, то мы ищем причин вне нас и скоро находим: «Это француз гадит, это жиды, это Вильгельм»… Капитал, жупел, масоны, синдикат, иезуиты – это призраки, но зато как они облегчают наше беспокойство! Они, конечно, дурной знак. Раз французы заговорили о жидах, о синдикате, то это значит, что они чувствуют себя не ладно, что в них завелся червь, что они нуждаются в этих призраках, чтобы успокоить свою взбаламученную совесть». /
 Чехов – автор блестящего приговора, годного к вынесению во все времена: « Раз французы заговорили о жидах….» Поставьте на место французов поляков, немцев, русских, румын, да кого угодно, и очередной вердикт суда истории вынесен./
 До настоящей бойни еще полвека, но гений – всегда провидец. Запомним это в наше, вновь равнодушное и подозрительно терпимое к коричневой мрази, время: « Заварилась мало – помалу кашу на почве антисемитизма, на почве, от которой пахнет бойней». /
 Суворин  не захотел или не смог понять Чехова. Чехов перестал просвещать и воспитывать Суворина. /
  Ал. П. Чехову, 23 февраля 1898, Ницца:/
 « В деле Золя « Новое время» вело себя просто гнусно. По сему поводу мы со старцем обменялись письмами ( впрочем в тоне весьма умеренном) и замолкли оба. Я не хочу писать и не хочу его писем, в которых он оправдывает бестактность своей газеты тем, что он любит военных»./
 13 января 1898 года Золя выступил с открытым письмом « Я обвиняю» к президенту республики Фору. В этом письме он поименно назвал всех лиц, виновных в фальсификации «Дела Дрейфуса», генеральный штаб французской армии и военное министерство. /
 В ответ началась открытая травля Золя, привлечение его к суду. Суворин в одной из своих редакционных статей, напечатанных в « Новом времени», писал, что « выступление Золя – грязная история, затеянная евреями для оправдания Дрейфуса». /
 Суворин – был одним из самых близких друзей Чехова, его преданный и многолетний издатель. Лицо доверенное. Суворина Чехов уважал и ценил. Суворин боготворил Чехова. Они дружили домами, и на вес золота ценили личные встречи./
 «Дело Дрейфуса» было одним из первых сигналов раскола гражданского общества в России./
  Кровавое безумие ХХ века начиналось с симптомов, как будто, безобидных. Ну, приговорили к каторге невинного еврея, а шума, будто объявился новый Богдан Хмельницкий. Объявится, ждать придется недолго. /
Чехов - П. Ф. Иорданову, 21 апреля 1898, Париж: /
 « Дело Дрейфуса, как обнаруживается мало-помалу, это крупное мошенничество. Изменник настоящий Эстергази, а документы фабриковались в Брюсселе; об этом было известно правительству, в том числе и Казимиру Перье, который с самого начала не верил в виновность Дрейфуса». /
 Ал. П. Чехову, 28 ноября 1889, Ялта: /
 « « Новое время» в деле Дрейфуса шлепается в лужу и все шлепается. Какой срам! Бррр!» /
 Наивно, трогательно наивно. Чехов не понимал, а может быть, и не хотел понимать, что за Сувориным стоял не только царский двор, но и значительная прослойка, так называемых, интеллигентных читателей. Суворин шел в русле юдофобской традиции, и опирался не только на «черную сотню» тех лет, но и на образцовых оракулов ненависти, вроде Ф. Достоевского.
 И все-таки верное сердце писателя не оставляло попытки образумить Суворина, вернуть его на путь истинный, на котором, впрочем тот никогда и не был: /
 А. С. Суворину, 24 апреля 1899, Москва: /
 « Общество ( не интеллигенция только, а вообще русское общество) в последние годы было враждебно настроено к «Новому времени». Составилось убеждение, что «Новое время» получает субсидии от правительства и от французского генерального штаба. И «Новое время» делало все возможное, чтобы поддержать эту незаслуженную репутацию, и трудно было понять, для чего  оно это делало, во имя какого Бога». /
 Осторожен Чехов, деликатен, но за этой деликатностью проглядывает явная усталость порядочного человека от лжи и грязи человека непорядочного. /
  Тем не менее, переписка Суворина и Чехова продолжается, хотя и пишут они друг другу гораздо реже, но почти в каждом своем послании Чехов старается «уколоть» юдофоба – Суворина очередной, еврейской фамилией./
 А.С. Суворину, 19 августа 1899, Москва. /
 « Чума не очень страшна…. Мы имеем уже прививки, оказавшиеся действительными и которым мы, кстати сказать, обязаны русскому доктору Хавкину, жиду. В России это самый неизвестный человек, а Англии же его давно прозвали великим филантропом. Биография этого еврея, столь ненавистного индусам, которые его едва не убили, в самом деле замечательна»./
 Но и от подобных «намеков» устал Чехов: /
 М.П. Чехову, 3 декабря 1899, Ялта: /
 « С Питером я не переписываюсь, к Марксу не обращаюсь, с Сувориным давно уже прекратил переписку ( дело Дрейфуса)». /
 И вот еще один отголосок этого дела. Письмо О.И. Книппер от 18 сентября 1902 года: /
 « Сегодня мне грустно, умер Золя. Это так неожиданно и как будто некстати. Как писателя я мало его любил, но зато как человека в последние годы, когда шумело дело Дрейфуса, я оценил его высоко».
 Чехов, кстати, был один из немногих великих писателей 19 века, кто считал, что хороший человек – самая достойная и редкая профессия. Друзьям и приятелям своим он прощал незначительную одаренность, слабость дара, но никогда проступки против совести, достоинства и свободы. /
 Чехова судьба пощадила. Он умер до раскрутки кровавого маховика ХХ века, но чудовищный кишиневский погром 1903 года случился при его жизни. /
 Репутация Чехова, позволила Шолом –Алейхему обратиться к собрату с просьбой о помощи. /
 Чехов отвечает ему 19 июня 1903 года из Наро-Фоминска: /
 « Уважаемый Соломон Наумович! /
 Я теперь вообще не пишу или пишу очень мало, так что обещания могу дать только условно: напишу рассказ с удовольствием, если не помешает болезнь. Что касается моих уже напечатанных рассказов, то они в полном вашем распоряжении, и перевод их на еврейский язык и напечатание в сборнике в пользу пострадавших в Кишиневе евреев не доставит мне ничего, кроме сердечного удовольствия./
 С искренним уважением и преданностью А.Чехов. /
 Письмо ваше я получил вчера, 18 июля.»/
  Не стремлюсь обелить А. Чехова в глазах того, кто вопреки очевидности, считает его антисемитом. Я ставил перед собой другую цель – показать, что и здесь, знание предмета необходимо для тех или иных выводов. /

 Проза и драматургия Чехова заселены разными евреями: добрыми и злыми, благородными и вероломными. Такими он их видел, такими изобразил, но никогда этот великий писатель не запятнал себя юдофобской публицистикой, пропагандой нетерпимости, мракобесия, фанатизма и ненависти. Обычными и в те, далекие от нас, времена и сегодня.     

ГОНИ,АБРАМ,МОНЕТУ! Стенограмма заседания политбюро.




 Возможно, не всем будет ясно, о чем пойдет речь. Все-таки, почти 38 лет прошло. Помню, в тот год мы собирали деньги для пожилой и одинокой женщины: Софьи Михайловны Берман. В 1947 году она закончила ВУЗ и теперь должна была возместить государству затраты на ее высшее образование в сумме 5 тысяч рублей. Берман проработала учителем математики в школе четверть века, и за эти годы, получая мизерную зарплату, с лихвой вернула все, что было на нее затрачено государством. И, тем не менее, ее отъезд в Израиль по вызову двоюродного брата ( нашелся брат настоящий) был под угрозой.
 Софья Михайловна продала за бесценок все, что у нее было, и наскребла 1 тысячу рублей. Шапка шла по кругу. Кроличья, гнусная шапка. Помню, что от нее воняло потом. Я положил в ту шапку 10 рублей. В тот год сумму немалую. Прожить на эту десятку можно было дня три.
 Софье Михайловне не удалось собрать к сроку деньги, но вдруг раздался звонок, и ей сообщили, что она может получить визу без оплаты, даром, как ударник и отличник школьного образования. Эта пожилая женщина устроила пир город, отходную, собрала нас всех и устроила раздачу полученных ей прежде денег с подарками. Мне досталось академическое издание «Робинзона Крузо». Надписью на форзаце этой книги горжусь по сей день. Там выведено четким почерком: « Другу в несчастье!»
В тот год мы могли только гадать, почему так повезло нашему другу. Кто-то даже пустил  гнусную сплетню о Софье Михайловне, из зависти конечно. Мерзким был типом тот сплетник. Говорят, он погиб недавно в Австралии, пораженный молнией. Если это так, то, выходит, есть на свете кара Божья.
 Мы сплетника и клеветника дружно порицали, но в глубине души сидело это подлое: а вдруг!
Прошли годы и в книге « Еврейская эмиграция в свете новых документов», под редакцией В. Морозова, я и прочел трагический фарс, разыгранный в Кремле тех лет. В фарсе этом и содержится разгадка внезапной и дармовой свободы пожилой учительницы. Привожу  текст этого фарса с незначительными сокращениями.

 "БРЕЖНЕВ. … создался серьезный тормоз  в ходе официального визита в США по причине сионизма. В последние месяцы разгорелась истерия вокруг так называемого образовательного налога на лиц, выезжающих за границу…. Я отдал распоряжение – приостановить взимание налогов, не отменяя закона, отпустить партию человек в 500 евреев, которые никакого отношения ни к секретности работы, ни к партийным учреждениям не имеют. Даже, если попадаются лица среднего возраста, например, из Биробиджана, отпустить. Они расскажут, и все будут знать об этом. Но стал я проверять, душа моя беспокойная…. Оказывается, ничего подобного. До сих пор взимают плату. В 1973 году отправлено 349 человек, с которых взыскано полтора миллиона рублей. У меня справка об этом есть.
 АНДРОПОВ. Это до Вашего указания.
 БРЕЖНЕВ. Мы об этом говорим уже с прошлого года. Указания не выполняются. Меня это беспокоит. Я не ставлю вопрос об отмене закона., а если хотите, и этот вопрос можно поставить. То ли мы будем зарабатывать деньги на этом деле, то ли проводить намеченную политику в отношении США. Учитывая конституционные статьи, Джексон успел внести поправку, еще до внесения Никсоном законопроекта о предоставлении нам режима наибольшего благоприятствования. ( Поправка Джексона – Вэника, запрещающая введение этого режима для СССР и стран Восточной Европы. Прим. С. Р.)… что тогда стоит наша работа, что стоят наши усилия, если так оборачивается дело. Ничего!
 …..
 АНДРОПОВ. На пять дней, повторяю, мы задержали.
 БРЕЖНЕВ. В субботу, воскресенье я на воздух не выходил, а еще приходится заниматься этим вопросом.
 АНДРОПОВ…. Но я хочу все-таки привести такую справку относительно этих 300 человек. Было ваше указание в ноябре, декабре: выпустить, и мы выпустили без взимания налога 600 человек и еще раз 600 человек. А потом – закон действует, и мы действуем. Я должен сказать, что 75 процентов составляют люди, которые платят. Начиная с понедельника не взимаем платы.
 БРЕЖНЕВ. Юрий Владимирович, извините, вот справка. Я ее читаю: в 1972 году из 29 тысяч 816 человек лиц еврейской национальности, выехавших из СССР. 912 человек, имеющих высшее образование, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР, возместили затраты в сумме 4 миллиона 427 тысяч рублей. Это за 1972 год.
 За два месяца 1973 года выехало 3318 человек, из них 393 человека, имеющих высшее образование, заплатили 1 миллион 561 тысячу 375 рублей. Вот что стоят наши общие разговоры. Поэтому сионисты воют, Джексон на это опирается, а Киссинджер приходит к Добрынину ( посол СССР в США. Прим. С.Р.) и говорит, что мы понимаем, что это внутреннее дело, мы не можем вмешиваться, у нас тоже законы есть. В то же время он говорит: помогите как-нибудь, Никсон не может пробить законопроект, он работает среди сенаторов. Зачем нам нужен этот миллион.
 АНДРОПОВ. Я получил это указание через т. Суслова ( автор закона о взимании денег с лиц, получивших высшее образование. Прим. С.Р.) в ноябре, было сказано, что это в разовом порядке. В разовом порядке мы это и сделали, Леонид Ильич. Затем закон вступил в силу. Я еще раз говорю, 10 – 11 процентов от числа отъезжающих платят. Я хочу попросить Вас взвесить и другой вопрос. Вот сидит т. Громыко, он знает: англичане в свое время внесли в ЮНЕСКО предложение о предотвращении утечки мозгов. Мы сейчас выпускаем стариков, детей и взрослых. Едут врачи, инженеры и т.д. Начинают и от академиков поступать заявления. Я вам представил список.
 БРЕЖНЕВ …. Никаких академиков, а из этих 39 тысяч заявок вы отберете 500 человек и отправьте… Сионисты разожгли компанию вокруг поправки Джексона  и вокруг Законопроекта о предоставлении нам режима, надо отпускать. Дело не в режиме, им надо вообще поссорить Советский Союз с США. Никсон – за, администрация – за, а многие сенаторы против только из-за того, что у нас с евреев взимают плату.
 КОСЫГИН. А кого мы не хотим выпускать, мы не должны выпускать.
 АНДРОПОВ. С понедельника едут не 600 человек, а полторы тысячи.
 БРЕЖНЕВ. Отпусти 500 второстепенных лиц, а не академиков. Пусть они говорят, что с них ничего не взяли … Это временный тактический маневр.
 ….
 ЩЕЛОКОВ. … Леонид Ильич, я еще хотел сказать, что, может быть, в связи с тем, что опубликованы данные о желающих возвратиться, использовать их здесь для пропаганды по радио, в печати и т.д.
 АНДРОПОВ. Было такое поручение, вчера мы получили телеграмму, 10 семей мы возвращаем.
 КОСЫГИН. Наш народ очень плохо реагирует на возвращение. Говорят, раз уехали, то их обратно не принимать.
 БРЕЖНЕВ. Найти другие средства информации…. Можно сообщить доверительно  Никсону, что бегут из Израиля. На заграницу можно вещать …Есть у нас сколько – то цыган, но разве больше, чем евреев? Или у нас есть закон, преследующий евреев? А почему не дать им маленький театрик на 500 мест, эстрадный еврейский, который работает под нашей цензурой, и репертуар под нашим надзором. Пусть тетя Соня поет там свадебные еврейские песни. Я не предлагаю этого, я просто говорю. А что если открыть школу? Наши дети даже в Англии учатся. Сын Мжаванадзе воспитывается в Англии. Моя внучка окончила так называемую английскую школу…. Я так рассуждаю: открыли в Москве одну школу, называется еврейская. Программа все та же, как и в других школах. Но в ней национальный язык, еврейский, преподается. Что от этого изменится? А ведь их все-таки три с половиной миллиона, в то время, как цыган, может быть 150 тысяч. Я эту дерзкую мысль задал сам себе. Но так как всегда полон откровения, то я думаю – никто ни разу не предложил, а что если разрешить еврейскую еженедельную газету? … Не все ее прочтут на еврейском. Прочтет еврей, старый Абрамович прочтет, а там – то, что ТАСС передает. У нас вся политика по еврейскому вопросу основывается на одном Дымшице, вот видите, у нас т. Дымшиц зам. пред. Совмина, так что зря говорите, что евреев притесняем. А может быть, нам немножко мозгами пошевелить? Я это говорю свободно, потому что я еще не поднял руки за то, что говорю. Я просто – руки по швам и рассуждаю, вот в чем дело.
 КОСЫГИН. Конечно, надо подумать, потому что мы сами себе придумываем еврейский вопрос.
 БРЕЖНЕВ. Сионизм нас глупит, а мы деньги берем со старухи, которая получила образование. Раз у нее высшее образование – плати деньги Щелокову. Он тебе даст бумажку, тогда ты поедешь в Израиль. Вот такова политика… Скажу об одном случае. Как-то приехал ко мне Антон Гаевой в Днепропетровск. Было воскресенье. Я говорю: знаешь, Антон, давай сходим куда-нибудь. В это время открылась филармония, как раз 200 метров от нашего дома. Я говорю ему: в филармонию какая-то певичка Соня приехала. Я даже не понял, что фамилия у нее еврейская. На концерте оказалось 100 процентов евреев. Только Антон Гаевой и я с супругами оказались среди них. А эта Соня пела еврейские, старинные и свадебные песни. Только песенку споет, а зал кричит: браво, Соня! Если открыть еврейский театр, то он будет бездотационный, и  будет приносить прибыль в бюджет.
 КОСЫГИН. Тогда я запишу в доход.
 БРЕЖНЕВ. Ты можешь запланировать миллион, они тебе дадут миллион, хотя они его и не заработают.

  Нужны комментарии? Нет, конечно. Многие из вас могут продолжить этот гнусный слет «фараонов» своей историей, своей судьбой. Ныне, правда, времена другие. «Певичка Соня» поет и доход приносит, репатриация без проблем, визы отменены, еврейские школы работают… Все бы хорошо, только «сумма юдофобии» в России не меняется.  Где убавилось в «политбюро» - там прибавилось в народе.
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..