пятница, 9 мая 2014 г.

ЗА ЧТО? ПОЧЕМУ? ЧТО МЫ ВАМ СДЕЛАЛИ?



Снова этот извечный, еврейский вопрос: "Откуда, почему берутся антисемиты?". От самого этого вопроса, как мне кажется, так и несет легитимацией юдофобии. Никто ведь не спрашивает: откуда берутся убийцы, воры, педофилы, блюдодеи и прочие, подобные представители человеческого рода. Точно из такой же вонючей грязи и берутся антисемиты. Хорошо бы примириться с этим и успокоится. Так нет же! Как стояли, так и стоим перед родом человеческим в полном недоумении: "За что?Почему? Что мы вам сделали?" Они вам тут же на все вопросы ответят, как без проблем умеют люди оправдывать  и объяснять все свои пороки. Где выход писал не раз: отразить убийцу, защититься от вора, спасти детей от педофилов и так далее. Тоже и с нацистами разного рода. Но эта ясность приходит только в Израиле. На чужой земле ничего не остается, кроме этих, проклятых вопросов. 

"Я только что закончил чтение книги доктора филологических наук, профессора Греты Ионкис: "Евреи и немцы. В контексте истории и культуры", изданной в России в 2009 году.
Эта книга ответила на интересовавший меня всю жизнь вопрос: как могло случиться, что именно немцы, одна из наиболее образованных и цивилизованных наций в Европе, додумались до массового уничтожения евреев в промышленных масштабах?
Это позволило им в течение всего лишь трех лет "окончательно решить еврейский вопрос" на территории Западной Европы. "Окончательное решение" - это их технический термин, означающий убийство 6 миллионов европейских евреев. Грубо говоря, по два миллиона в год.
Уничтожение 6 миллионов людей за такой короткий срок есть сложная в техническом отношении задача (о моральном и психологическом факторах поговорим позже), и она могла быть решена только при участии и технической экспертизе буквально сотен тысяч немцев и их добровольных помощников на оккупированных территориях.
Задача эта связана и с огромными расходами, казалось бы, совершенно недопустимыми во время тотальной войны против всего мира. Среди исполнителей этой операции были сотни немцев с высшим образованием, включая доктора филологии Иозефа Геббельса, инженеров и архитекторов.
Я не рискую писать здесь об ужасающих деталях этого каннибальского проекта. Сердце уже не выдерживает таких подробностей. Помню об этом с войны, несколько моих ближайших родственников погибли в Бабьем Яру, а я уже далеко не молод, чтобы вызывать в памяти без серьезной для меня опасности подробности этого преступления. Многие читатели о них знают, а интересующийся может обратиться к материалам Нюрнбергского процесса. Нет на Земле ничего страшнее этих томов.
Если хорошо известно, что сотни тысяч немцев непосредственно принимали участие в "окончательном решении", то, следовательно, десятки миллионов немцев одобряли и поддерживали эту не имеющую прецедента в истории человечества деятельность. Иначе ничего бы у них не вышло. Такой "проект" без массового участия и поддержки нации не осуществить.
В 1935 году Рейхстаг по предложению Гитлера подавляющим большинством голосов с восторженными возгласами принял Нюрнбергские законы, лишающие евреев Германии гражданских прав. Крещеные евреи и евреи, находившиеся в смешанных браках, тоже подпадали под эти законы, равно как и их дети.
Гражданства лишались люди, чьи предки появились на территории современной Германии 700 и более лет назад, так как не было в Европе еще такого государства, как Германия, а евреи уже жили на этой земле.
Следует отметить, что Гитлер стал канцлером в 1933 году. Ни о какой нацистской антисемитской пропаганде, якобы помутившей мозги немцев, проголоcовавших за него в это время, говорить не приходится. Она активно развернулась в 1933 году. Да и неужели двух лет хватило, чтобы превратить нацию, по-видимому состоящую из нормальных и грамотных людей, в орду дикарей и садистов? Ведь не только евреев убивали они миллионами.
Разница в том, что других они убивали без стремления к "окончательному решению". Но эта разница для нас принципиальна. Даже Министерство пропаганды во главе с выродком Геббельсом появилось позже. Как ясно из книги Греты Ионкис, антисемитизм и национализм жили в немецких душах веками.
Восторг и усердие немцев говорили о том, что практически вся нация давно ждала этого закона с такою же страстью, с какой евреи ждали прихода Мессии. Еще можно было безопасно возражать в рейхстаге, да некому было.
Мы знаем, что евреев не любили почти по всей Европе с незапамятных времен. Погромы и убийства бывали не только в Германии. Погромы в Европе происходили в средние века и до начала 18-го века, не считая России, где они с усердием устраивались и в веке двадцатом. В Германии же погромы происходили и в 1819-20 годах под руководством и при участии студентов и их профессоров, а отнюдь не немецкой черни.
Однако принятия антисемитских законов в середине 20-го века в "цивилизованной" Германии никто в Европе и ожидать не мог, так же, как и "хрустальной ночи" и убийств сотен евреев среди бела дня прямо на улицах столицы Третьего рейха уже в 30-е годы. Германия погрузилась в средневековье, длившееся 12 лет - до мая 1945 года.
Но вернемся к Грете Ионкис и ее книге. Грета родилась в СССР в 1937 году. Ее отец, немецкий инженер, в начале 30-х годов приехал в Союз по контракту строить Сталинградский тракторный завод. В Германии в те годы была страшная безработица, и немецкие специалисты ехали в СССР сотнями.
Мать Греты, советская гражданка, родившаяся в России, была, на ее несчастье, еврейкой. Откуда было знать молодому немцу и красавице еврейке, влюбленным без памяти друг в друга, к каким ужасным последствиям приведет этот брак, вскоре ставший в СССР противозаконным.
Отца Греты в скором времени арестовали как шпиона и после долгих издевательств выслали в Германию (хорошо, что не расстреляли), а матери с крошечной Гретой пришлось мгновенно покинуть город, чтобы избежать верного ареста и ГУЛАГА "за связь со шпионом". Грета никогда не видела своего отца, а вскоре началась война.
Всем, кто заинтересуется судьбой и жизнью этой необыкновенной женщины, я весьма рекомендую книгу Греты Ионкис "Маалот", т.е. в переводе с иврита "ступени". Это блестяще написанная автобиография писательницы.
В 50-е годы Грета с отличием окончила Московский педагогический институт по специальности "русский язык, литература и история", затем аспирантуру по кафедре "Зарубежная литература", защитила со временем кандидатскую и докторскую диссертации, получила звание профессора и преподавала в Комсомольске-на-Амуре и Кишиневском пединституте.
Она написала несколько интересных книг, в частности о Марке Твене, и двадцать лет назад оказалась в эмиграции, покинув уже не СССР, а независимую Молдову. Уехала она в Германию с целью разыскать своих немецких родных и что-нибудь узнать об отце. Там она и живет, занимаясь теперь немецкой культурой, историей и литературой. Обсуждаемая книга есть прекрасный плод этих ее занятий.
Что же нового узнаем мы от автора этой работы? Мое впечатление, далеко не обязательное для каждого, состоит в том, что антисемитизм сидит у немцев (да и не только у немцев) в генах. Весь материал книги я иначе истолковать не могу. При этом автор ни единым словом не формулирует этого в своей книге так, как я. Судите сами, какими иными доводами можно оправдать эту звериную ненависть к законопослушному, очень способному народу, ничего кроме пользы не принесшему Германии и человечеству.
Начиная с конца 19-го века в Германии жили тысячи евреев - выдающихся немецких ученых, врачей, инженеров и юристов. Десятки великих музыкантов, писателей, художников и лауреатов Нобелевской премии. Многим евреям, как явствует из этой книги, следует отдать должное даже в формировании немецкой культуры в 18-м и 19-м веках. В движении Просвещения евреи тоже были одними из первых. Что, кроме благодарности, могут испытывать разумные, нормальные люди к такому народу?
Зависть, скажете вы. И будете правы. Правда, завидовать особенно было нечему. Подавляющее большинство евреев Европы и Германии жили далеко не роскошно, а кое-кто и вовсе в нищете. Несколько десятков действительно очень богатых, знаменитых и гениальных евреев, появившихся только в 20-м веке, - не повод для зависти и ненависти к целому народу на протяжении столетий.
Ну, положим, это всего лишь рассуждения, ни к чему не ведущие. Хотя очевидно, что все-таки сильно завидовали, хотя видели среди богатейших людей Европы совсем немного еврейских фамилий. Пусть так. Но должно было быть и что-то еще.
Ведь из зависти нигде не убивают людей миллионами вместе с их малыми детьми. Из зависти обычно делают мелкие или крупные пакости. Это в человеческой природе, с этим ничего не поделаешь. Но не крушили же немцы головы своим более удачливым соплеменникам-немцам или их детям из зависти.
Правда, некоторые доносили в Гестапо (или в ГПУ-КГБ в иной стране), но убивать своими руками, промышленным способом в газовых камерах или голодом и непосильной работой в лагерях! Для этого зависти недостаточно.
Мне стало ясно, что здесь работает генетическая программа, называемая антисемитизмом. Программа же предполагает обязательную последовательность действий без объяснений. Она сама есть объяснение, на то она и программа. И немцы тут вне конкуренции. Они вообще народ легко программируемый в результате "удачного" сочетания генов, должно быть. И это хорошо показано в книге Ионкис.
Маньяк и преступник Гитлер прибрал их к рукам за какие-то несчастные 5-6 лет. Они явно жаждали этого. Немцы обожают подчиняться. Об антисемитизме написаны сотни ккниг. И их общим недостатком является то, что их авторы пытались рационально объяснить, откуда он взялся и что он такое.
Почему он так стоек? Почему так нечеловечески жесток? Для объяснений привлекались такие общечеловеческие явления, как зависть, религиозные различия, традиция или определенное воспитание. Иные авторы додумывались до абсурдного вывода о том, что евреи сами виноваты во всем, так как вели себя обособленно в чужом окружении.
После прочтения этой книги мне стало ясно, что все прежние объяснения недостаточны для понимания этого феномена. Может быть, генетика ответит на этот вопрос? Когда я поделился этой мыслью с Ионкис, то в ответ получил ее краткое резюме: "Марк, если не в генах, то где?"
0Но вернемся к книге. К 1930 году в Германии жило около 70 миллионов человек, включая всего 600 тысяч евреев. Менее одного процента. В таком соотношении это не конкуренты, тем более что немцы и сами - народ очень талантливый и трудолюбивый. Они сами - сильный конкурент кому угодно.
Однако, если посмотреть на количество евреев, занятых интеллектуальным трудом, то картина меняется. Несмотря на многовековые ограничения и притеснения, процент евреев, стремящихся к интеллектуальному труду, среди ученых, писателей, музыкантов и особенно врачей и юристов был непропорционально высок.
Помня, что даже в середине 19-го века в Германии существовали законы, запрещающие евреям занимать многие должности и получать профессии, требующие университетского образования, остается удивляться тому, что за жизнь одного-двух поколений во враждебной среде этот народ добился таких выдающихся успехов.
"И слава Богу!" - скажет нормальный человек. Юридически они все были немецкими гражданами, и следует радоваться тому, что в стране так много талантливых людей, прославляющих свою родину по всему миру и приносящих столько пользы всем гражданам немецкого государства.
Увы, таких нормальных людей в Германии и в остальных странах находилось не так-то много. Разве что в Англии и в Америке. Да и то с недавнего времени.
Грета Ионкис рассказывает нам о том вкладе в немецкую культуру и науку, который внесли проклинаемые веками евреи, и как они это делали. Имена Генриха Гейне, трех поколений семьи Мендельсонов, Баруха Спинозы, называвшегося немецким Сократом, известны всем грамотным людям.
Немецкие евреи деятельно участвовали в движении Просвещения, охватившем в конце 18-го века всю Европу. В те времена евреи хотели только одного - чтобы их оставили в покое! Полагая, что это станет возможным только в результате усвоения евреями немецкой культуры, языка и приобщения к жизни общества, они устремились к немецкой культуре, к Просвещению, ставшему на столетие общеевропейским стремлением, почти религией.
Это стремление было осложнено множеством антиеврейских (будем говорить так) законов. Евреи обязаны были жить в гетто, не имели права заниматься земледелием, получать светское образование и занимать государственные должности, к которым относились, в частности, должности учителей школ и профессоров университетов.
Единственное, что им оставалось, - это заниматься самообразованием. И немецкие евреи в кратчайший срок сделались самым образованным социальным слоем в Германии. Но, увы, и это им не помогло стать равноправными гражданами.
Не случайно писал великий немец Гёте, обращаясь к своим соплеменникам: "Нацией стать захотели вы, глупые немцы. Начали вы не с того. Станьте сначала людьми!" Судя по "успехам" Гитлера в 30-е годы и результатам Второй мировой войны, немцы людьми тогда не стали. А со времени смерти Гёте и до начала войны прошло более ста лет.
Грета Ионкис владеет огромным количеством документального материала, с таким искусством организует его в своей книге, что читатель сразу и не замечает, каких трудов стоило автору написать эту работу. Только после прочтения книги с удивлением думаешь, как же удалось простой смертной овладеть таким количеством материала и передать свои знания нам. Талант автора ощущается с первых страниц повествования.
Из книги видно, что евреи Германии настолько вжились в культуру этой страны, что благодаря им творчество великого немца Гёте, Олимпийца, как его называли, стало изучаться, пропагандироваться, а книги его - издаваться огромными тиражами.
Нам стоит вспомнить и Феликса Мендельсона, выкопавшего из 70-летнего забвения великого немца Иоганна Себастьяна Баха. Мендельсона, начавшего издавать, играть и пропагандировать сочинения немецкого гения. И это прекрасное свойство евреев тоже раздражало немецких антисемитов. "Не смейте касаться наших, даже забытых святынь!"
Эта ненависть сопровождала евреев на протяжении веков, даже сдерживалась властями, но не меняла ситуации. Профессор Ионкис убедительно показала, что без этого "еврейского вмешательства" интеллектуальный климат Германии был бы по уровню гораздо ниже и примитивнее.
С конца 18-го века литературные, музыкальные и философские салоны, которыми владели и управляли богатые и образованные евреи, а чаще всего - еврейки, сыграли великую роль в просвещении и интеллектуальной жизни всей страны.
Читатель познакомится с биографиями Спинозы, Мендельсонов, Гейне, Мартина Лютера - не еврея, конечно, но много лет связанного с еврейской культурой, верой и обычаями. Вы узнаете много неизвестного о еврее Зюссе и Франце Кафке. Лессинг и Ницше, Юнг-Штиллинг и загадочные гернгутеры пройдут перед вами.
Вы откроете для себя интеллектуальный и религиозный мир Германии с новой для вас стороны и с удовольствием увидите, что, конечно же, не все немцы - звери-антисемиты. Эта книга, по существу, есть многовековая история Германии в свете ее культуры, науки и социальных проблем. Прочитать ее совершенно необходимо всем интересующимся этими вопросами.

Марк Зальцберг "

Я ПЛАКАЛ


ЖЕКА ОНЕГИН, БЛИН !



 Профессор (беря зачетку): «Так, вы кто у нас? Ага, Евгений Пустозвонцев.        
Что у вас там, в билете - «Евгений Онегин»? Ну, что же, расскажите мне, голубчик, что вы знаете про своего тезку?»
Студент: - Про Жеку то?
- Про какого Жеку?
- Ну, у меня у самого кликуха такая – Жека!
- Вот как! Вообще то, насколько я помню, у Онегина никаких таких кликух, как вы изволили выразиться, не было. Ну, что ж, продолжайте.
- Ну, там вначале дядя честно правил…
- Простите, чем же это он правил?
- Ну, это…там, как бы не написано.
- Ага. Ну, как бы продолжайте.
- Ну, а потом он себя уважать заставил. А чего, блин, заставлять! Я бы и так зауважал! Прикинь – отстегнул ему коттедж, прикид всякий, бабла там…
- Хм. Прикинул – старик не слабо отстегнул!
- Ну!
- А что, у Пушкина прямо так и написано – «Бабла»?
- Не, зачем! 
 Пушкин – он реальный мужик был. Все в натуре писал, реально как бы.
- Может, вы хотите сказать, что он был реалистом?
- Ну!
- Ну- ну. 
 А Жека что же?
- Жека-то? Ну, он вначале отстойный совсем был, ну – типа ханурин. У него непруха была сплошная, облом полный,…а как наследство накатило – сразу понтовый стал. А чего не стать, если на шару?
- Простите, как вы сказали? На какую шару?
- Ну, типа на халяву.
- Ага! Так. Ну?
- Ну, поканал в коттедж - оттянуться. 
 Ну, там - речка, цветочки, пчелки шастают, то да се. Ну, типа - природа.
- Ага, понимаю. Как это у вас живописно выходит. Скажите, а люди там водились на этой типа природе?
- Ну! В Натуре! Там сосед был баклан такой торкнутый 
 – Ленский. Ну, по лесу бегал с длинным хаером, писал там чего-то - ну, в общем – ошпаренный совсем.
- О, Господи! Бедный Ленский! Ну, хорошо, а еще кто?
- Ну, там еще две герлы были, как бы сестры…
- Ага! А вы случайно не помните, как этих герлов звали?
- Ну! Одна Олька – она с Володькой Ленским тусовалась. А вторая, Танька – вааще была шиза удолбанная!
- Какая, простите, шиза?
- Удолбанная, ну, в смысле ушлепнутая, типа – странная.
- Ага! Очень вы своеобразно и любопытно излагаете. Ну – дальше.
- Ну, чего, блин? Короче, она как Жеку увидала и сразу тащиться стала от       него. Тащилась-тащилась, а потом у нее крышу снесло и она колбасить стала…
- Это, в каком же смысле колбасить?
- Ну, как бы переживала.
- Ага, понятно! И до чего же 
 доколбасилась?
- Кто?
- Ну, эта – Танька, шиза удолбанная.
- Аа…ну, она заколбасила и стала писать ему это…забыл, как называется… ну, когда не эсэмэс и не емейл, а на этой в натуре – на бумаге…
- Типа – письмо?
- Во! Точно!
- И что же она ему написала?
- Ну, что ей стремно все, ну, типа – я вам пишу, чего еще в натуре?
- Так, так – ну как же 
 интересно! А Жека, что же?
- А чего – Жека? Он – ничего. Он же знал, что она удолбанная. Но он над       ней стебаться не стал. Ну, нарисовался там, крышу ей вправил, 
  чтоб не глючила и уканал опять.
- Очень любопытно! Прямо типа драмы. И что потом!
- Ну, потом там тусовка была у Таньки на бёзнике.
- На чем, простите?
- Ну, на дне рожденья. Потом там разборка была у Жеки с Ленским из-за герлы. А потом они стрелку забили, ну, типа – дуэль. И Жека Володьку замочил.
 
- Переживал, наверное?
- Ну! Ведь корефаны были. Но там такой расклад был, что сканать никак нельзя. Ну, и пришлось замочить!
- Да, я понимаю. И что же потом приключилось с вашим тезкой?
- Ну – чего? Опять тормозить стал, все не в кайф, замырзаный стал совсем, отстойный, 
 ну, это…
- Можете не переводить, я уже как-бы научился…понимать. И что же – на том все кончилось?
- Не, зачем! Он однажды на одной тусовке нарисовался, ну типа – на балу. А там – Танька.
- Которая шиза?
- Не, она там уже не шиза! Она уже с понтом такая, герла не хилая, генеральша в натуре!
- Да, не слабо! А Жека что ж?
- Ну, он, конечно, к ней подвалил. То да се, фуё-маё – ну, типа я от тебя тащусь, а все остальное мне не в кайф!
 
- Ага! Интересно! А Танька что же?
- Ну, чего? Ну, она ему – ты конечно чипидрос клевый. Но мне уже все до фени – ну типа я уже другому отдалась!
- Вот даже как?
- Ну! И он совсем отпал, тормозной такой стал 
 - как долбоящер!...ну, вот…вроде и все!
- Мдаа. Очень впечатляющий рассказ, очень! Ну, и как же мне оценить ваш ответ? Вы сами-то как думаете?
- Ну, я думаю это…может на троечку?
- А может на пятерочку?
- Да, нет профессор, что вы – на тройку!
- А я думаю, 
 может, все же - на пятерку?
- Да ничего, тройки хватит.
- Ну, не скромничайте, голубчик. Если бы Пушкин мог слышать все эти ваши сленги и идиомы – у него бы крышу сразу снесло! От вашего великого и в натуре, блин, могучего. Ну, типа – языка. Нет, я все же думаю – на пять!
- Да, ну что вы профессор – лучше три!
- Ну, вот что, дорогой мой. Вы мне такого тут наговорили, что мне ваш ответ совсем не в кайф! Я не знаю, на каком языке вы тут изъяснялись, но не на русском, это точно! Так что экзамен по русской литературе обойдется вам в пять штук.
- А трех тысяч не хватит?
- Нет, дорогой мой, не хватит. А то мне очень стремно будет.
- Жаль!
- Ну-ну! Не тормозите, голубчик. А то еще заглючите и крышу совсем снесет! Кстати, у вас есть…это самое?
- Ну, я взял на всякий случай.
- В конверте, как я учил?
- Ну, да. Реально.
- Вот и отлично! Кладите ее сюда в ящик стола мою пятерку. Вот так! А вот вам ваша троечка (ставит оценку, расписывается, отдает зачетку студенту). Вот теперь можешь канать отсюда спокойно, Жека. Евгений, блин, Онегин!

АМОС ОЗ И ЕВРЕЙСКИЙ ФАНАТИЗМ

АМОС ОЗ И ЕВРЕЙСКИЙ ФАНАТИЗМ




Писатель Амоз Оз побывал в Москве и выступил на пресс-конференции, устроенной в его честь. Отчет об этом событии можно прочесть в московском журнале «Лехаим» за ноябрь 2006 г.
 Кроме обычных и понятных реверансов в сторону России и ее культуры израильский писатель сказал следующее: «Земля, которую евреи называют Израилем, а палестинцы – Палестиной, принадлежит двум народам. И у израильтян, и у палестинцев нет иной земли для своего государства. Они не могут стать единой счастливой семьей, ибо они – не семья, и вместе несчастливы. Поэтому назрела необходимость общий дом поделить на две квартиры. Израиль и Палестина будут жить дверь в дверь. Я уверен, что это случится, потому что нет иного  пути. Единственная причина, по которой это еще не произошло,- фанатизм с обеих сторон».
 Не будем в очередной раз спорить с этим членом партии «Мерец», убежденным, что есть такая национальность – палестинец, и эти палестинцы имеют законное право претендовать на землю под названием Израиль. Позиция жертвы, убежденной, что во всех своих бедах виновата она сама - не нова и не оригинальна. Оставим странные рассуждения о несчастных палестинцах, вынужденных жить в границах Израиля. Здесь, похоже, Амос Оз ни разу в своей жизни не посетил такие города Еврейского государства, Как Ако, Лод, Назарет, Яффо, не был он, похоже, и в таких крупных арабских пунктах, как Абу Гош , сплошь заселенными «несчастными» арабами. Ладно, что не скажешь для красного словца. Такова, увы, писательская участь.
 Интересны не старые догмы из «Краткого курса» упомянутой партии, потерпевшей полное банкротство на последних выборах. Крайне любопытно, кого это  «инженер человеческих душ» относит к категории евреев – фанатиков? Вопрос риторический. Ну, конечно, тех религиозных евреев, считающих, что земля Эрец Исраэль принадлежит, по праву,  лишь потомкам Иакова. Они, выходит, виноваты в том, что народы, заселяющие Палестину, до сих пор несчастны.
 Допустим, но неужели Амосу Озу неизвестно, что «евреям - фанатикам» никогда не принадлежала власть в Израиле. Мало того, их влияние на политику государства ограничивается, особенно в последние годы, одним лишь лоббированием экономических интересов.
 Так кто же фанатик? Эхуд Барак, так и не решившийся отдать террористам Иерусалим и пустить в страну миллионы арабов, так называемых, беженцев? Может быть, к фанатикам относит Оз Ариэля Шарона или господина Ольмерта, которым так и не удалось ликвидировать все еврейские поселения на территориях. Не думаю, что гнев нашего писателя вызывают подлинные  фанатики в Израиле – левые радикалы, призывающие арабов к новой интифаде, известные  доносами на армию и полицию Изариля? Именно эти фанатики, спаянные давним бетоном мафиозных связей, раз за разом проигрывают все идеологические войны Израиля, это они калечат  детей в школах, и они ставят непреодолимый заслон всему талантливому и честному в искусстве Израиля. Нет, конечно, не об этих фанатиках говорит Амоз Оз.
 «Фанатики с обеих сторон!»: еврейской и арабской. Что это – полное игнорирование реалий, сон мозга, панический страх перед очередной угрозой геноцида? Не могу поверить, что все это - следствие обычной деятельности «агентов влияния»,  заинтересованных в гибели Еврейского государства? Нет, повторюсь, не могу поверить, что известный, не бездарный писатель, рожденный в Израиле, ничего не знает о войне поднятой террором против иудео-христианской  цивилизации, о решимости Хамаса и нового Амана покончить с Израилем и евреями. Не верю, что не знает, что воспитание фанатиков, ненавилдящих Израиль и евреев, входит в программы школ и университетов автономии. Все это, если поверить Амосу Озу, миру не помеха, помеха «взаимный фанатизм». Нет, понять пафос известного израильского писателя, с точки зрения обычного здравого смысла, совершенно невозможно. Неужели он и в самом деле думает, что, как только  заживут «дверь в дверь»  независимые  государства арабское и еврейское – два эти народа станут, как по мановению волшебной палочки, счастливыми? Именно этот тезис писателя о несчастных жителях нашего региона и заставляет меня напрямую обратиться к автору этой печальной информации.
 Уважаемый Амос Оз! Лично я, насколько мне известно, мои друзья и родные  в России и в Израиле, никогда не считали себя несчастным народом, даже тогда, когда  испытывали все тяжести галутного бытия или проблем абсорбции. Здесь, в Израиле, я что-то не встречал  толпы несчастных, посыпающих голову пеплом. Было всякое, но пребывать в состоянии горечи и печали – дело не еврейское. Так было и так будет, кто бы не жил рядом с нами. Можете считать это формой самозащиты, ибо народ, ощущающий себя обездоленным и несчастным, обречен на исчезновение. Не думаю, что и вы сами считаете себя, успешного писателя, страдальцем в доме скорби. 

 Другое дело, народы, заряженные завистью и ненавистью, страстью к грабежу и убийству, народы фанатиков - вот они-то по настоящему несчастны. Это им нужно срочно искоренять фанатизм, хотя бы в целях самозащиты и сохранения своего собственного вида. Им, а уж никак не народу, к которому вы имеете честь принадлежать.
                                              2007 г

ТЕРРОР ЛЕВОРАДИКАЛОВ В ИЗРАИЛЕ


"Писатель Амос Оз выступил с острой критикой в адрес праворадикальных кругов и так называемых "акций возмездия" ("таг мехир"). Он сравнил правых экстремистов с неонацистами.
Как сообщает Йонатан Орих на сайте NRG, выступая 9 мая на мероприятии в Тель-Авиве, Амос Оз сказал, что праворадикальное движение "Ноар Гваот" и акции "таг мехир" представляют собой чудовище, которое давно нужно называть по его настоящему имени: еврейские неонацисты. По словам писателя, они поступают в отношении меньшинств в Израиле точно так же, как и неонацисты в других государствах".

 Израиль из года в год терпит откровенно подрывную, предательскую деятельность леворадикалов, вроде Амоса Оза, а вот за антиарабские графити на стене будут сажать в тюрьму. Все правильно. И все же настоящее чудовище этот Оз, забывший, что такое нацизм и посмевший обозвать нацистами евреев и жертв арабского террора. Вот одна из моих заметок об этом деятеле партии "Мерец". Партии трусов, глупцов и продажных негодяев.

Обидно все-таки: не успел родиться, а уже помирать пора. Что за радость – жить в сознании неизбежного, трагического приговора? Уж лучше бы вообще не видеть этот белый свет. Как там писал Микеланджело: «Отрадно спать - отрадней камнем быть». Есть такая, вполне понятная позиция. Есть и другая: это чудо, что ты родился в безбрежном океане мертвого космоса. Такая удача что-то увидеть, что-то понять, что-то сделать, оставить след на этой земле, пусть самый скромный и невидный. Видеть потомков своих и сознавать, что в каждом из них часть твоей плоти и твоей души. Плакать и смеяться, страдать и радоваться, верить и не видеть свет в конце туннеля. Как гениально сказано Иосифом Бродским: «Теперь мне сорок. Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность. Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность»

Это в сорок лет жизнь длинна, а вот Амосу Озу и в 72 года она наверняка кажется короткой. Удивительное дело – успешный писатель, на дюжину языков переведен, свой дом, семья, дети, а неуютно ему в этом «лучшем из миров». Лет двадцать назад, когда еще ничего не знал о политических взглядах Оза, прочел его роман «Мой Михаэль». Отличная проза, но отложил книгу и подумал, что такой Израиль мне не нужен. Климат дрянь, люди тоскливые, все как-то нервно, неустойчиво, слезливо. Передо мной был текст обиженного на жизнь человека. Были еще попытки читать Оза. Но каждый раз наталкивался на те же стоны и жалобы. Подобный тон простителен гению. Он одним своим присутствием несет людям радость открытия мира. Следов гениальности я у Оза не уловил, а потому бросил попытки знакомства с его творчеством. Особенно, когда узнал, что сельчане - «вооружённые гангстерские банды, преступники против человечества, садисты, погромщики и убийцы…»[ Я не раз был в сёлах, знал многих сельчан, а потому понял, что Амос Оз – обыкновенный, ангажированный, работающий на врагов Израиля лжец. Но где все-таки корни такого странного, скажем мягко, мировоззрения писателя? Вот загадка. Я знал, что всесильный интернационал юдофобов привечает и хорошо оплачивает еврейское предательство, но пути корысти слишком очевидны и просты, чтобы объяснить все подобными путями. Особенно в таком сложном случае, как с этим творческим человеком. В доступных на русском языке интервью писателя не находил ничего, что могло бы хоть как-то объяснить его ненависть к сионизму и любовь к соседям-людоедам. Но наконец! Если не все, то многое понял. Спасибо А. Ступникову, поговорившему по душам с писателем Озом.

«Израиль - это разочарование. Единственный путь, чтобы твоя мечта осталась жива, цела и невредима, в том, чтобы никогда не воплощать ее в жизнь. Как только мечта воплощается, вы всегда ощущаете привкус разочарования….Разочарование в Израиле - это не исконное качество этой страны. Это природное качество мечты, сна».

Вот оно, оказывается, в чем дело: не оправдал Израиль мечты и чаяния социалиста Оза. В бедной, бесправной стране, чудовищного неравенства мы с вами живем. Да еще и соседей: мирных и миролюбивых арабов угнетаем. Они к нам с объятиями, а мы их коленом в пах. В мечтах своих и снах совсем другую страну видел писатель Оз. Именно по этой причине он тратит все свои силы, чтобы разрушить то, что построили вопреки его желаний. Правда, с наивным снобизмом, мастер прозы признается, что был бы недоволен любой страной, а Израиль просто подвернулся ему по воле родителей. В таком случае, перед нами или святой, или лжец. О святости придется забыть, если вспомнить какой ненавистью и злобой наполнена публицистика Оза.

Понятно, что творится с этим «инженером человеческих душ». Дело здесь не только в ангажированности и откровенной работе на врагов Израиля. Он "нетронутый", целенький. Ему, рожденному в Иерусалиме, никто не бил морду с воплем "Бей жидов!" Он ведать не ведает, что такое «процентная норма» в галуте. Для него кровь Холокоста - чужая кровь. А потому Израиль - не спасение от ненависти, бесправия и смерти, а нечто, сотканное из марксистских иллюзий и он в этом, земном чуде, сотворенном на гнилом болоте и пустыне под постоянной агрессией соседей, откровенно "разочарован". Красивая демагогия, оправдывающая обычное предательство. Государство на этой основе и развеяться должно, как дым при первом хорошем сквозняке. Амос Оз и ему подобные хоронят Еврейское государство при жизни. Отсюда и вера в правоту арабских убийц и пресмыкательство перед юдофобами Запада. Мир, возможно, открыт для лауреата - Оза. Что ему до тех, для кого Израиль, несмотря на все его недостатки, – своя земля, своя крепость, свое будущее?

« Одиночество - моя верная подруга. Я никогда не бываю один. Я всегда со своим одиночеством. Так что нас всегда двое: я и мое одиночество» - откровенничает в том же интервью Оз. И снова – ложь: одиночки не бывают пропагандистами – агитаторами. Одиночки не занимаются растлением совершеннолетних студентов в университете Беер-Шевы. Писатель Оз не одинок – за ним и рядом с ним армия врагов Израиля и его граждан. 
Активный член подрывной организации «Шалом ахшав» Амос Оз все-таки одинок, как бывают одинокими люди без веры, без уважения к своим корням, без обычной благодарности в сердце за простое и великое чудо жизни. Все-таки именно в этом подлинная проблема писателя Оза: не оправдал мир Божий чаяний этого сытого, благополучного, надо надеяться, здорового, в зените славы, человека.

ШОПЕН ИЛИ "МУРКА".


Как упоительно звучат мудрые слова достойного человека и большого ученого – Дмитрия Сергеевича Лихачева: « Русская культуросфера одна способна убедить каждого образованного человека в том, что он имеет дело с великой культурой, великой страной и великим народом. Для доказательства этого факта нам не требуется в качестве аргументов ни танковых армад, ни десятков тысяч боевых самолетов, ни ссылок на наши географические пространства и залежи природных ископаемых».

 Чистая правда! Только одно слово уничтожает сразу и наотмашь все сказанное этим добрым и честным человеком: «ОБРАЗОВАННОГО». Где их взять – этих образованных. Политики всего мира имеют дело с массами: невежественной, агрессивной толпой, причем во всех странах мира без исключения. Да и культура у этой толпы всегда была своя, особенная. Не помню, как в романе Вайнеров, но в фильме «Место встречи изменить нельзя» герой  играет на пианино Шопена, чтобы оправдать ухоженность своих рук. Толпа, населяющая воровскую малину, Шопена за
доказательство не принимает, а требует сыграть «Мурку». Она бы и не приняла любое доказательство «величия народа», предложенное академиком Лихачевым. У толпы своя культура, свои традиции и свое представление о величии. И здесь танки, и самолеты - гораздо существенней трагедий Шекспира, поэзии Пушкина или музыки Шопена. Если бы все было иначе, человечество давно бы почивало в земном раю, в покое и довольстве. Так зачем же, все-таки, произносил Дмитрий Лихачев эти прекрасные, но бессмысленные слова? Уж он-то, человек, прошедший ГУЛАГ и продравшийся с кровью через идиотизм совковой псевдокультуры, должен был знать с кем и с чем имеет дело. Он знал и всё равно повторял без устали то, что считал необходимым и важным. И в этом был своего рода подвиг честного и большого ученого. Забудь, что ты далеко впереди своего времени, кричи, что Земля вертится, играй «Шопена», даже если всё и все вокруг тебя требуют «Мурку».

НЮМА УМЕР рассказ





Мы тогда гуляли по деревянной набережной в Северном Тель-Авиве, а Нюма стоял на мосту через Яркон и курил. Мы не виделись 50 лет, но я его все равно узнал. Я бы узнал Нюму и через тысячу лет – таким было его лицо, какое-то вогнутое. У всех людей лицо выгнутое, а у Нюмы оно всегда было вогнутым.

 - Здравствуй, Нюма, - сказал я.

 Он посмотрел на меня, но ничего не ответил и бросил окурок в Яркон.

 - Ты давно в Израиле? – спросил я.

 - 30 лет в этой проклятой стране. Через месяц будет 31, - проскрипел он, на меня не глядя, а провожая взглядом брошенный окурок.

 - Почему проклятой? – спросил я.

 - Ты глянь, - он ткнул пальцем в пенное течение реки. – Положено как? Волга впадает в Каспийское море. Все реки впадают в море, а в этой          проклятой стране море впадает в реку.

 - Ерунда, - сказал я. – Просто сейчас прилив и море бурное – вот и все.

 - Ну, ты и сволочь! – сказал Нюма и закурил новую сигарету. – Иди  куда шел, - сказал он. – Чего уставился, - он еще добавил разные непечатные слова.

 Мне никуда уходить не хотелось. Я должен был выяснить одну странную вещь, связанную с этим, случайно встреченным человеком.

 - Ты жил в доме шесть, - сказал я. – Двор на Петрушку, на бульвар, был проходной, а потом в арке поставили стену из кирпича и плохо замазали белилами, а кто-то по белилам написал крупно: НЮМА УМЕР. Я тогда встретил твою сестру Фиру и спросил, отчего ты умер, а она сказала, что ты не думал умирать, и ты жив. Ты помнишь эту надпись, что ты умер?

 - Ну, помню, - он снова швырнул недокуренную сигарету в Яркон.

 - Кто это написал, что ты умер? - спросил я.

- Какая разница, - Нюма еще и сплюнул смачно в пенные воды реки.

- Но ты и не думал умирать, - сказал я.

- Что ты ко мне пристал? - Нюма достал еще оду сигарету из пачки, но закуривать не  стал и вернул сигарету на место. – Чего тебе надо?

 - Понимаешь, - сказал я. – Сколько лет прошло, а я так часто думал, почему этот кто-то написал НЮМА УМЕР, а ты был жив и не думал умирать. Ты и сейчас жив.

 - Нашел о чем думать, - сказал Нюма. – Ты псих, наверно.

 - Наверно, - я не стал спорить. – Просто интересно: человек жив, а о нем кто-то пишет, что он умер. Ты не знаешь, кто это написал?

 - Знаю, - повернулся ко мне Нюма всем своим вогнутым лицом. – Сам я и написал.

 -Ты? Зачем? – удивился я.

- Чтобы не приставали, - ответил Нюма.

- Кто к тебе приставал? – спросил я.

- Никто, - ответил Нюма. – Никто… и все… Все в этом проклятом Питере ко мне приставали… Вот я и написал, что умер.

 - Ну и что? – спросил я. – Перестали приставать?

Он не ответил и стал уходить, прихрамывая, по потрясающей, красивейшей деревянной мостовой вдоль набережной Северного Тель-Авива. Нет большей радости, чем идти по мягкому, теплому дереву, а не по асфальту или плиткам. Я догнал Нюму.

 - Глупо, - сказал я. – Столько лет не виделись… и вот так… А где Фира?

- В Чикаго, - сказал Нюма. – Пухнет в этой проклятой Америке.

- У тебя все города и страны проклятые? – спросил я.

 - Все, кроме Новой Зеландии.

- Почему так? – спросил я.

- Откуда мне знать, - остановился Нюма. – Я там не был.

- Недавно пришлось побывать в Питере, - сказал я. – Там все дворы теперь закрыты и подъезды тоже. Я хотел посмотреть на ту стену, где написано, что Нюма умер… Не вышло, не получилось.

 - Ты все-таки псих, - сказал Нюма. – Ты ненормальный. Я бы психов не пускал в Израиль. Здесь этого добра и без таких, как ты, хватает. Нашел, что смотреть в Питере: проклятый двор колодец и ту паршивую стенку из кирпича.

 А потом он стал бормотать что-то себе под нос: сердитое и невнятное.

 - А почему Фира пухнет? – спросил я.

- В ней было килограммов сорок весу, а стало сто двадцать, - сказал Нюма. – Получилось три Фиры. Виноват этот проклятый Чикаго. Они там жрут в три горла, потому из каждого получается не один человек, а три.

 Волны бились о парапет набережной. Брызги от волн ловили дети и смеялись и радовались мокрые, в этих брызгах.

 - Хорошо здесь, - сказал я. – Чтобы было хорошо ничего не нужно, кроме моря и детей.

- Не понимаю, - сказал Нюма, думая о своем. – Почему нужно жрать в три горла, а потом еле таскать ноги? Прилетела любимого братца повидать – смотреть тошно… Нет в мире справедливости.

 - Это почему? – спросил я.

 - Потому, - сердито отозвался Нюма. - Вот худого, с грузом в пятьдесят кил, в самолет не пустят, а Фирка пухлая чемоданище приперла на тридцать килограммов – и хоть бы что.

 Мне было трудно представить то, о чем он рассказал. Фирка, которую я знал, казалось, ничего не весила. Она не ходила по земле, а летала.

 - Пошли, пообедаем, - сказал я. – Угощаю.

Нюма посмотрел на меня подозрительно, но согласился.

 Мы попали в проблемное время. Завтрак в том кабаке уже кончился, а обед не начинался. Пришлось ждать, глядя на бурное море, детей в брызгах и клоуна на тележке, орущего какую-то песню диким голосом и играющего сразу на трех инструментах.

 - Я знаю, - сказал я. – Знаю, почему ты написал, что умер… Это из-за женщины. Ты ее любил, а она тебя – нет. Вот ты и написал, чтобы она увидела, испугалась и подумала, что потеряла навек человека, который ее любит.

 - Некоторым соврать, что плюнуть, - не сразу отозвался Нюма. – Все врут на этой проклятой земле. Не было никакой женщины, и любви никакой не было, а были суки разные, которые приставали – и все.  Я же тебе сказал. Еще раз вякнешь про ту стенку – уйду.

 Мы, молча, дождались официанта и сделали заказ. Мы, молча, съели нехитрый обед. Нам принесли счет – и я расплатился. Мы поднялись, и вновь вышли к набережной и морю. Нюма и не подумал сказать спасибо. Мы зачем-то шли рядом некоторое время, понимая, что больше нам говорить не о чем. Я остановился и стал смотреть на радость детей в брызгах от волн, а Нюма ушел, не прощаясь…

 Не знаю, что я еще могу рассказать о той случайной встрече с человеком, которого Бог наградил странным, вогнутым лицом, с человеком, написавшим много лет назад на кирпичной стене, плохо закрашенной белилами, что он умер, с человеком, сочинившим ту краткую эпитафию самому себе только затем, чтобы к нему не приставали на этой «проклятой» планете, в том «проклятом» Питере, в этой «проклятой» стране и на этой «проклятой» деревянной набережной в Северном Тель-Авиве, где Средиземное море впадает в реку Яркон.

БОРИС ГИЛЬТБУРГ В СЕУЛЕ

МУХИ МЕЖДУ СТЕКЛАМИ рассказ

   
                      

 В Израиле не увидишь никогда, ни при каких обстоятельствах, дохлых мух на потемневшей от времени  вате между двумя грязными стеклами…Что еще? Не знаю. Можно, наверно, вспомнить еще о чем - то, но для этого рассказа достаточно тех засохших мух на старой вате между оконными рамами…
 Благословенны детали, часто, даже сплошь и рядом, ничего не значащие. Непонятно, почему именно они застревают в памяти. Что-то важное, существенное исчезает, а ерунда остается с нами надолго.
 Иногда я понимаю, почему так происходит. Видимо, вслед за мелочами цепляется то, что забывать никак нельзя. За пустяком, как за паровозом, по рельсам памяти тянутся «вагоны» сущности человеческой, напоминая о тех моментах, когда и происходит формирование твоего «я».
 Те дохлые мухи на почерневшей вате – именно такой случай.
 В шестом классе или седьмом, не помню уж точно, подступила телесная маята: петушиное время, когда человеку очень уж хочется понравиться, причем всему миру, а не только девицам, тоже испытывающим душевное томление в предчувствии всех радостей любви и деторождения.
 Помню точно, что заболел тогда словесным поносом в достаточно острой форме, когда подростку начинает казаться, что звуками своей речи он способен заворожить весь мир.
 Особенно хотелось выступать перед теми, кто мне нравился. Рыжий Юра нравился и даже очень. Он был гораздо старше меня, одевался стильно, так мне, по крайней мере, казалось, умел играть на гитаре, и учился в университете им. Жданова.
 Мы тогда шли рядом по Литейному проспекту, и я все говорил, говорил, говорил. Как мне казалось, умно говорил и красиво. А рыжий Юра шел рядом молча.
 У магазина “Спорттовары” ( это точно было там) Юра остановился и сказал грубо: “Ты много говоришь. Умный любит слушать. Дурак - говорить”.
 Опешил тогда от такого хамства. Хотел ответить грубостью, но вовремя остановил сам себя, догадавшись, что не все уроки жизни нужно встречать в штыки.
 Расстаться с Юрой  тогда не мог. Мы шли к нему домой по какому-то важному делу. Просто замолчал обиженно, пока не увидел почерневшую от времени вату в его коморке на мансарде.
 На этой вате, между двумя грязными стеклами, лежали, кверху лапками те самые дохлые мухи.
- Мухи дохлые, - сказал я.
- Спящие? - нехотя возразил Юра – Летом отогреются, проснуться и улетят.
- Как это? - опешил я.
 - Форточку открою - они и улетят.
 -  Врешь ты все, - сказал я. - Нет у тебя форточки.
- Да ну? –  удивился Юра, повернувшись к окну. - И на самом деле нет.
Потом он взял со стула гитару, коснулся струн, будто поздоровался с инструментом. Двумя аккордами дело и ограничилось.
 Теперь я понимаю, что он тоже хотел мне понравиться, и с этой целью поднял гитару, а потом стал возиться с большим приемником “Рига”. Собственно, он не с самим приемником стал возиться, а с проводом антенны. Он этим проводом чуть ли не всю комнату опутал. В стенах полно было скоб. Он цеплял проволоку за эти скобы и ходил из угла в угол.
 На одной из скоб висел фото – портрет красивой девицы в легком купальнике. Рыжий Юра повернул красавицу могучей грудью к стене, и этим тоже меня обидел. Обидел пошлым напоминанием, что не на все можно смотреть детям до шестнадцати лет.
 Злость моя нашла глупый выход, как это обычно и случается. Некоторое время  молча наблюдал за возней Юры с антенной, потом не выдержал и задал игривым, пошлым шепотом вопрос: “Юра, ты шпион?”
- Вроде того? - буркнул он, завешивая двери толстым одеялом. - Помоги.
Помог, и кажется мне теперь, что помню острый запах пыли от того тяжелого, шерстяного одеяла.
 Ту же операцию Юра проделал с окном, содрав для этого дырявый плед с узкого топчана.
-         Зачем это? – спросил я.
-         Светомаскировка, - буркнул Юра. – На случай бомбежки.
-         Кончай шутить, - сказал я. – Война давно кончилась.
-         Господи! – сказал рыжий Юра. – Наша война никогда не кончается.
-         Это какая война? – удивился я.
-     Бесконечная, - буркнул рыжий Юра. 
    Потом он сел перед приемником на стул с высокой, резной спинкой. Я бы тоже устроился рядом с ним, но никаких сидений, кроме этого странного стула, похожего на трон, в коморке Юры не было.
 У окна стоял топчан, накрытый скомканный простыней. Сесть на него я не решился.
 А Юра будто забыл обо мне. Он сидел у зеленого глаза приемника, осторожно вращая ручку настройки.
-         Ночной эфир струит зефир, - сказал я, демонстрируя знание классики.
-         Что? – не поворачиваясь ко мне, сердито спросил Юра.
  Он не хотел слушать меня. Он был занят другим, шуршащим, воркующим, бормочущим, взвизгивающим, звучащим на все лады, надо думать, совсем не болтливым собеседником.
 В моей семье не было в то время лампового приемника. Был громкоговоритель на кухне. Небольшой этот ящик из фанеры всегда громко говорил одним и тем же голосом, и мыслил он плоско, однообразно, скучно, и музыку передавал одну и ту же: марши, веселые песни или классику.
 Радио в коморке Юры завораживало многозвучьем, разноголосьем, свободой выбора. Все звуки были невнятны, хаотичны, приблизительны. Возникая из ниоткуда, они вдруг уходили в никуда, уплывали, таяли …. 
 Слушать всю эту какофонию звуков было невыразимо приятно. Приемник в тесной, пыльной и грязной коморке Юры с засохшими мухами на почерневшей вате между стеклами рам, будто уносил за границы стен, поднимал над крышами города в свободном полете, к небу. 
 Темная вертикальная планка скользила по светящемуся полю панели, щелкал тумблер, переключающий волны…. И вдруг – планка замерла, поймав внятный, необыкновенно глубокий и выразительный голос.



 Голос пел на английском языке. Понял на каком, так как освоил к тому времени азы этого языка. И не только понял, но и смог перевести некоторые фразы.
-         Let is  my people  go, - пел бас, надежно пойманный  радиоприемником рыжего Юры.
 Он больше не трогал ручку настройки. Он слушал. Помню, что впервые, наверно, в моей короткой жизни не стало силы в ногах. Я должен был сесть. И сел на топчан, машинально отвернув простыню.
 В той моей жизни было много музыки, музыки замечательной, великой. Неподалеку от нашего дома находилась Филармония. Стоячие места за боковыми креслами у колонн стоили всего 10 копеек. Часто ходил на концерты и слушал, стоя, музыку Бетховена, Грига, Баха, Моцарта….
 А тут не было сил оставаться на ногах. Голос оглушил, подмял, лег какой-то радостной тяжестью на плечи, проник в легкие, в гортань, в мозг, заполнил меня всего, подчинил своей, зовущей куда-то, воле.
 Рыжий Юра, сгорбившись, одно плечо выше другого, сидел на стуле с высокой спинкой. Он не шевелился.
 Мы слушали голос…. Он ушел, как-то сразу, будто сорвался в пропасть с самой низкой, невозможной по глубине, ноты.
-         Что это было? – спросил я, переведя дыхание.
 Рыжий молчал.
-         Что  это было? – крикнул я.
-         Армстронг, - Юра повернулся вместе со стулом, и по лицу рыжего я понял, что ему понравился мой крик. – Пел Армстронг – негр из США, американец. Любишь джаз?
-         Еще бы? Очень люблю…. А  кто такой Мозес? - быстро спросил я, вспоминая слова песни и затем, чтобы сменить скользкую тему, так как прежде и слово «джаз» слышал не часто.
    -  Моисей, - вздохнув, ответил Юра. - Слышал о Моисее?
 В тот год я думал, что обязан знать все на свете. Мало того,  был  у в е р е н, что все знаю.
-  А как же, - сказал я. - Он еще Иисуса Христа крестил.
-         Убью, - сказал рыжий Юра. - Засушу и положу на вату кверху лапками вместе с мухами. Уйди от меня, сгинь! – он снова повернулся к своему волшебному аппарату. Вновь темная полоска поползла по светлому полю и волшебная разноголосица заполнила  комнатенку с низкими потолками.
 Поднялся. Теперь я мог стоять. И был способен доказать, что я не такой уж безнадежный идиот.
-         Могу перевести, - сказал я ломающимся голосом. – Он пел: « Давай, мой народ, пойдем!» Это слова Мозеса?
-         Моисея, - буркнул Юра. – Он говорит – Моисей: «Отпусти народ мой».
-         Кого отпустить, негров? – спросил я. – И куда?
-         Господи! – выдохнул Юра, поднялся и уставился на меня. – Ты дикий, совсем дикий, ты – чудовище. Слушай ….
 Он говорил долго. Хорошо помню ту лекцию рыжего Юры. Я слушал его, потрясенный открытием мира, прежде мне неведомого. Открытием своего народа и самого себя. То, о чем рассказывал хозяин коморки в большом, доходном доме на Литейном проспекте, стало продолжением  голоса чернокожего певца.
 Бас Армстронга, казалось, зазвучал вновь и сделал слова рыжего Юры особо убедительными. Это теперь я понимаю, что думал Армстронг о своем, униженном и бесправном народе, некогда перемещенном насильно из одной точки географического пространства в другую.
 Но тогда я думал, что поет этот мощный бас обо мне, и слова псалма Армстронга написаны о моем народе, и призыв двинуться в путь обращен прямо ко мне.
 Минут через пять рыжий Юра устал просвещать дикаря и вернулся к приемнику, и снова забыл обо мне, увлеченный охотой за неведомыми звуками.
 Я остался. Я ждал долго, пока он выключит приемник, поднимется, дернет острыми локтями за спину, с кряхтеньем расправляя лопатки, потом подойдет к окну и сдернет плед.      

 Дневной свет зальет его коморку, и тогда я будто впервые увижу почерневшую от давней гари из труб вату, а на ней высохших мух. Мух, которые по уверению рыжего Юры летом оживут и улетят на свободу через несуществующую в окне форточку. 

ТРЕВОЖНЫЙ ВЕЧЕР В ЧЕРНОГОЛОВКЕ


 Случился этот вечер почти год назад, но и тогда страна была готова к тому, что случилось сегодня. Сам воздух был насыщен электрическими разрядами зависти, ненависти, коричневого реваншизма. Уже тогда было ясно, что добром это не кончится. Так и оказалось. Сегодня в "жидах" в России ходит Украина и украинцы.

Черноголовка - поселок научный, академический. Пригласили на вечер поэзии в местной библиотеке. "Поэту" тридцать лет, юбилей. Стихи читал часа полтора. Красные знамена, зов Разина, проклятые жиды, то ли продавшие, то ли скупившие Россию. Коварная Америка  - весь бред коричневых помоев. В жидах у юбиляра Горбачев, Путин и Медведев. И я вдруг понял, что нынешняя русская  юдофобия перестает понимать под жидом еврея. Это некий страшный враг, который только и думает, как спалить все родные березки и выкачать нефть из бескрайних недр. Ничего там не изменится даже тогда, когдва последний еврей покинет Россию. так и будут жить в злобе и ненависти. Бедная, бедная Россия.

К этой  дневниковой записи прибавлю запись семилетней давности.
Нации трудно выжить, если нет веры в лидеров. Отсюда и тоска о мнимом величии народа при Сталине. Вот он вернется и вернется вера в будущее. Здесь и церковь православная, всегда тоскующая по самодержавию в любом виде: монархическом, большевицком – все едино. Главное триаду соблюсти, где они на первом месте: «Православие, самодержавие, народность». 
РЕЧЬ СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА МОСКОВСКОГО И ВСЕЯ РУСИ АЛЕКСИЯ ПЕРЕД ПАHИХИДОЙ ПО И.В.СТАЛИHУ СКАЗАHHАЯ В ПАТРИАРШЕМ СОБОРЕ В ДЕHЬ ЕГО ПОХОРОH (9.03.1953 г.)
Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Hет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные - его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания…»
Церковь, всегда раболепствующая перед светской властью, Храмом Божьим быть не может. Бог должен защишать верующих от государства, а не быть у него на содержании. И Бог (любой, Бог любого народа) не может быть причиной расовой ненависти в любом виде. Не то в России. Это еще подметил Марк Твен: ««Вот уже два года, как христианство усердно практикует в царской России убийства и резню, с помощью которых оно в каждом столетии на протяжении девятнадцати веков вновь и вновь успешно убеждало христианский мир в том, что оно является единственной истинной религией — единственно подлинной религией мира и любви. Вот уже два года, как ультрахристианское царское правительство России официально устраивает и организует резню и избиение своих еврейских подданных. Эти избиения происходят так часто, что мы стали к ним почти равнодушны. Рассказы о них волнуют нас не больше, чем сообщение о падении железнодорожных акций, в которые мы не вкладывали денег. Мы так привыкли к описаниям этих ужасов, что теперь, читая о них, даже не содрогаемся».      М. Твен «Размышления о религии».
Сол Беллоу пророчествовал по поводу крушения СССР: «Надо бы принимать во внимание и страдания, связанные со свободой».
Но случилась ли она – эта свобода, как ее понимал лауреат Нобелевки? СССР всегда был огромной «зоной», где относительный порядок обеспечивался высоким забором и вышками с охраной. Последний генсек КПСС надумал смягчить режим содержания заключенных. Сторонники старых порядков с помощью «Лебединого озера» и трясущихся рук попытались свернуть робкие реформы системы. Результат – в «зоне» воцарился полный беспредел, когда заборы убрали и вышки рухнули. В октябре 1993 года убийцы сделали попытку убрать власть воров, но потерпели поражение. С тех пор в России мало что изменилось. Тамошняя свобода – все та же «зона», только без забора и вышек.
Булат Окуджава был беспощаден в одном своем интервью: «Пока мы жили под дубиной Сталина, под палкой Брежнева и т.п., мы соблюдали видимость (показушную) нормального общества, а когда палку убрали, наша подлинная сущность вылезла наружу, и мы обезумели».

Реваншизм требует новой идеи, а ее нет. Была империя Сталина и, за сто лет до нее, Уваровская  национальная идея – триада. Чернь ждет Сталина, православная церковь печется о триаде. Кремль старается угодить и тем, и этим, понимая, что обе старые идеи живут в мире друг с другом,  властям они не помеха. Мешают Кремлю только либералы и демократы не своим мизерным количеством, а способностью исподволь, почти незаметно, раскачивать лодку государственности. Отсюда попустительство церковным, мракобесным вылазкам, откровенной пропаганде сталинизма и нервная реакция на слабые вылазки диссидентов

ИМПЕРИЯ ТАЛАНТОВ


http://www.youtube.com/watch?v=PEJlnhgQKTA

Этот гениальный романс, шедевр русской песенной лирики, о дождике осеннем я пел моим внучкам под жарким солнцем Израиля, когда они были совсем маленькими и спали положенное на ходу, в коляске. Вот они спят, а я вожу их по улицам нашего поселка  и бормочу под гениальную музыку еврея Исаака Шварца гениальные слова грузина Булата Окуджавы.
 Теперь нет уже Советского Союза, нет Шварца и нет Окуджавы. Как уже, наверняка, не случится соединения гения двух народов. Где они нынче - евреи и где грузины? Русские, вроде бы, на месте, но каким-то сиротским кажется мне это место. При всех пороках, иногда чудовищных, империи -лучшие, талантливейшие находили пути друг к другу.Подлинному таланту было плевать на болотный застой своего времени. У талантов своя империя высокого вкуса и ярких достижений.  Талант всегда в движении, в поиске. Он  выше той нищей, бесправной и кровавой среды, куда, всеми силами, стараются запрятать его политики. И он был тогда во спасение, как молитва и как вера. Сегодня, как будто, и некого спасать в нашем сытом, благополучном мире попсы во всем, начиная от песен и кончая речами министров.
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..