Президент США Дональд Трамп вновь выразил недовольство действиями России и заявил, что Соединенные Штаты введут жесткие санкции против России, если в течение 50 дней не будет достигнута договоренность о мире.
Источник:"Европейская правда" со ссылкой на слова Трампа во время встречи с генеральным секретарем НАТО Марком Рютте
Детали: По словам Трампа, одна из причин визита Рютте в США заключается в том, "что мы очень недовольны – я недоволен – Россией".
"Мы очень, очень недовольны ими (Россией. – Ред.). И если мы не договоримся в течение 50 дней, мы наложим очень строгие тарифы, примерно в 100%. Вы называете их вторичными тарифами (тарифы против торговых партнеров России. – Ред.)", – добавил он.
Президент США в очередной раз заявил, что хочет положить конец полномасштабной войне России против Украины и "разочарован Путиным, потому что думал, что мы договоримся два месяца назад, но, похоже, этого не будет".
"Поэтому, исходя из этого, мы введем вторичные тарифы. Если мы не договоримся за 50 дней, все очень просто: мы повысим тарифы до 100%. Все просто. Надеюсь, нам не придется этого делать", – сказал Трамп.
В рамках помощи Украине США продадут союзникам оружия на сумму около $10 млрд
Президент США Дональд Трамп объявил в понедельник, 14 июля, что США значительно увеличат поставки оружия европейским союзникам, а затем эти страны начнут отправлять оружие в Украину.
Источник, знакомый с планом, сообщил Axios, что в ходе первой волны США продадут союзникам по НАТО оружия на сумму около 10 миллиардов долларов.
Поставки для Украины включают ракеты, средства ПВО и артиллерийские снаряды.
Напомним, ранее Трамп заявил, что к отправке в Украину готовятся 17 систем Patriot.
"Им не понадобятся все, но большое количество этих систем будет на поле боя", - отметил президент США.
Кроме того, он сказал, что США введут "очень жесткие пошлины" против России через 50 дней, если не будет достигнуто мирное соглашение с Украиной.
Трамп встретится с генсеком НАТО, формируется план продажи оружия Украине
Дата: 14.07.2025 05:07
Президент США Дональд Трамп заявил, что разочарован Путиным, который "так красиво говорит, а потом бомбит людей по ночам". США готовы поставлять оружие Украине через НАТО. Трамп сообщил, что сделает "важное заявление" в понедельник.
Генеральный секретарь НАТО Марк Рютте встретится с президентом США Дональдом Трампом на этой неделе после того, как американский лидер объявил о планах продажи передового вооружения союзникам по НАТО для последующей передачи Украине.
Рютте будет находиться в Вашингтоне в понедельник и вторник для переговоров с Трампом, госсекретарем США Марко Рубио, министром обороны США Питом Хегсетом и членами Конгресса.
"У меня будет встреча с генеральным секретарем, который прибудет завтра", - сказал Трамп журналистам в Вашингтоне в воскресенье вечером. "Но в основном мы собираемся отправить им различные образцы очень сложного (оружия), и они заплатят нам за них 100%".
Визит Рютте пройдет после того, как на прошлой неделе Трамп сообщил, что сделает "важное заявление" по России в понедельник, в то время как Украина пытается отразить массированные воздушные атаки российских войск.
В понедельник с визитом в Киев прибыл спецпосланник президента США по вопросам Украины Кит Келлог.
В воскресенье Трамп, отвечая на вопросы журналистов о возможных санкциях против РФ, сказал, что президент РФ Путин его "очень разочаровал".
"Посмотрим, что мы увидим завтра. Я очень разочарован Путиным. Я думал, что он человек, который отвечает за свои слова. А он так красиво говорит, а потом бомбит людей по ночам. Нам это не нравится", - сказал Трамп.
Близкий союзник Трампа, сенатор-республиканец Линдси Грэм, заявил в воскресенье, что война в Украине приближается к критической точке, поскольку Трамп вновь проявляет интерес к помощи Киеву в отражении продолжающегося полномасштабного вторжения России.
"В ближайшие дни вы увидите рекордный объем поставок оружия, чтобы помочь Украине защитить себя, - сказал Грэм, - Один из самых больших просчетов (президента России Владимира) Путина - сыграть на Трампе. И вы просто наблюдаете, как в ближайшие дни и недели будут предприняты масштабные усилия, чтобы усадить Путина за стол переговоров".
Рубио сказал в пятницу, что некоторые виды оружия американского производства, которые нужны Украине, находятся на вооружении союзников НАТО в Европе. По его словам, это оружие можно было бы быстрее передать Украине, а европейские страны могли бы купить у США замену.
Трамп также сталкивается с призывами с обеих сторон американского политического спектра, а также союзников в Европе поддержать закон, который будет направлен на то, чтобы ослабить российскую нефтяную промышленность и наложить на Москву дополнительные санкции США.
Законодательство частично предусматривает введение 500-процентных пошлин на товары, импортируемые из стран, которые продолжают покупать российские нефть, газ, уран и другие экспортные товары. Это сильно ударит по экономике Бразилии, Китая и Индии, на которые приходится большая часть российского экспорта энергоносителей.
Эти доходы крайне важны для поддержания военной машины Путина в рабочем состоянии, поскольку США и Европа ввели значительные запреты на импорт и экспорт широкого спектра товаров в Россию и из России.
Сорос перевёл 37 миллионов долларов левым группам, поддерживающим Мамдани
Дата: 14.07.2025 05:58
Социалист Зохран Мамдани заявил, что миллиардеров не должно быть, но вряд ли он был бы фаворитом на пост мэра Большого Яблока, если бы не один из них — крайне левый политик Джордж Сорос, финансовые отчёты которого были проанализированы The Post.
Недавно Мамдани заявил в программе «Встреча с прессой» на канале NBC News: «Честно говоря, я не думаю, что у нас должны быть миллиардеры», одновременно удвоив усилия по повышению налога на недвижимость для «более богатых и белых районов» в случае избрания мэром.
Но менее чем за десять лет ультра-проблемная сеть грантов Сороса «Фонд открытого общества» косвенно перевела в общей сложности 37 миллионов долларов Партии рабочих семей и как минимум девяти другим левым организациям, чья поддержка и подготовка к голосованию сыграли ключевую роль в том, чтобы помочь Мамдани одержать победу над экс-губернатором Эндрю Куомо на праймериз мэра от Демократической партии, свидетельствуют данные фонда.
С 2016 года крайне левая, дружественная социалистам ВПП, которая помогла Мандани добиться поддержки демократов, заключив соглашения о взаимной поддержке, которые вытеснили Куомо, получила от Сороса ошеломляющие 23,7 миллиона долларов через свое некоммерческое подразделение по сбору средств «Организация рабочих семей». Inc.
И как минимум ещё 13 944 005 долларов были выделены девяти некоммерческим организациям и их дочерним организациям по сбору средств, включая Make The Road Action (3 515 000 долларов), некоммерческие организации, борющиеся за социальную справедливость, Community Voices Heard (2 635 000 долларов) и Move On (2,3 миллиона долларов), а также антисионистскую группу Jewish Voice for Peace Acton (650 000 долларов), согласно имеющимся данным.
Все эти организации поддержали мэрскую кампанию депутата Законодательного собрания Квинса, а также его марксистскую программу, которая включает в себя защиту прав нелегальных мигрантов и осуждение Израиля.
«В то время как Зохран Мамдани нападает на тех, кто создаёт рабочие места, и выступает против богатства, правда в том, что он получает миллионы долларов в поддержку миллиардеров и той самой некоммерческой сети, от которой он якобы дистанцируется», — заявил мэр Эрик Адамс изданию The Post.
«Нельзя совмещать и то, и другое. «Нам нужно лидерство, объединяющее людей, а не политики, которые демонизируют успех, тихо наживаясь на нём», — добавил Адамс, зарегистрированный демократ, баллотирующийся на переизбрание в качестве независимого кандидата.
Мэр назвал себя ярким примером «американской мечты», учитывая, что он родился в бедности 64 года назад в Браунсвилле, Бруклин, а теперь управляет «величайшим городом в мире».
«Идея о том, что миллиардеров или успешных людей не должно быть, не просто крайность — она неамериканская», — добавил Хиззонер.
Дуглас Келлог, директор государственных проектов консервативной антиналоговой организации «Американцы за налоговую реформу», заявил, что никого не должно удивлять, что деньги Сороса незаметно продвигают кампанию Мамдани.
«Джордж Сорос похож на злодея из комиксов, злодея из фильмов о Джеймсе Бонде, который финансирует движение, призванное подорвать индивидуальную свободу и независимость по всему миру», — сказал Келлог.
«И он делает это уже много лет, и продолжает делать, находя новые эффективные лица для этого. Если бы коммунизм и социализм были популярны, ему не пришлось бы тратить столько денег и времени на попытки добиться этого».
Келлог также заявил, что, по его мнению, если Мамдани станет мэром, из Большого Яблока произойдёт массовый отток «продуктивных, законопослушных граждан, которые делают Нью-Йорк великим», «поэтому налогоплательщикам и бизнесу есть что терять».
Хотя Сорос и его семья не делали прямых пожертвований на кампанию Мамдани, Патрик Гаспар, бывший президент Фонда «Открытое общество», ныне известный старший научный сотрудник либерального аналитического центра «Центр американского прогресса», финансируемого Соросом, сыграл ключевую роль.
Как сообщает New York Times, Гаспар, давний друг крайне левого экс-мэра Билла де Блазио, занимавший пост главного помощника бывшего президента Барака Обамы, незаметно помогал Мамдани на протяжении всей кампании.
В частности, в прошлом месяце Гаспар встретился с Мамдани и городским контролером Брэдом Лэндером в ресторане Yara в ливанской кухне в Мидтауне, где за порцией фатуша, хумуса и баклажанов оба кандидата в мэры договорились о взаимной поддержке друг друга, чтобы помочь победить Куомо.
Кандидат в мэры от республиканцев Кёртис Слива заявил, что, по его мнению, Мамдани «не хочет избавляться от миллиардеров». Он хочет уничтожить только тех, кто не финансирует его радикальную программу».
«Если вы Джордж Сорос или представитель крайне левого класса доноров, вы получаете бесплатный пропуск и место за столом», — сказал он.
«Мамдани вытеснит всех остальных и превратит Нью-Йорк в город, управляемый неприкасаемыми, где всем заправляет машина Сороса».
Миллиардер Джон Кациматидис, владелец сети супермаркетов Gristedes, заявил, что Мамдани должен быть более откровенен в своих связях с Соросом.
«Я думаю, Америка — страна свободы, и если миллиардеры... создают рабочие места, что в этом плохого?» — сказал Кациматидис.
В Нью-Йорке проживает больше миллиардеров, чем в любом другом городе мира — 123.
Мамдани и Кациматидис столкнулись лбами из-за заоблачного обещания демократического социалиста открыть городские продуктовые магазины.
Кациматидис пригрозил продать свои магазины, если Мамдани будет избран мэром, но на этой неделе заявил, что, скорее всего, он «сократит объёмы деятельности».
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
Лондонский Институт современного искусства, расположенный на Мэлле, неподалеку от Трафальгарской площади, всегда ставил перед собой задачу провоцировать — вполне в духе своего основателя сэра Герберта Рида, искусствоведа и анархиста. (Читатель, добро пожаловать в мир английской иронии, где анархисты носят рыцарские звания.) Мероприятия института, как правило, проходили в атмосфере дружелюбия и удовольствия от культуры: английская bourgeoise наслаждалась легким épatage. Но в один памятный вечер 1951 года публике основательно подпортили настроение: слушатели были изумлены, но не сказать чтобы приятно.
Рид организовал чтения начинающих литераторов. Настал черед выступать Эммануэлю Литвинову, поэту‑еврею, неизвестному широкой публике. Первый сборник его стихов, «Необстрелянный солдат» (The Untried Soldier), вышел в 1942‑м, когда Литвинов служил в британской армии. Публика обрадовалась, услышав, что Литвинов прочтет оду Т. С. Элиоту, свежеиспеченному нобелевскому лауреату, самому известному поэту лондонской сцены. В эту самую минуту в зал вошел великий человек собственной персоной. Публика возликовала. «Том здесь!» — воскликнул Рид, представлявший слушателям Литвинова.
— Величье вам к лицу, — начал Литвинов вполне благодушно. —
Пока что все в целом прилично, уместные аллюзии на блистательную раннюю поэму Элиота «Бесплодная земля» и его беспримерно выдающееся положение: вердикт, будь то положительный или отрицательный, который поэт выносил, сидя в редакции издательства Faber & Faber на Рассел‑сквер, в ту пору действительно почитали как волю литературного божества. Возможно, оракулы и аромат ладана, возносящийся под купол воздушного храма, и впрямь образ несколько дерзкий для описания высказываний заискивавшего перед Римом ревнителя англиканского католицизма, но нельзя сказать, чтобы образ этот был чрезмерен. А Литвинов энергично продолжал:
В приходе вашем я не ко двору.
Бляйштейн — мой родственник, и мой удел —
Протерозойская грязь Шейлока, страница
«Штюрмера», а в метрополиях
Я обитаю в подземельях, ниже крыс.
Вот это да.
В наше время ни для кого не секрет, что довоенная лирика Элиота, в том числе и стихотворение «Бурбанк с “Бедекером”, Бляйштейн с сигарой», носит преимущественно антисемитский характер. Этот факт стал широко известен главным образом благодаря Энтони Джулиусу , чей всеобъемлющий труд «Т. С. Элиот, антисемитизм и литературная форма» (T. S. Eliot, Anti‑Semitism and Literary Form) издательства поначалу отвергли, и когда в 1995 году книга все‑таки вышла, ее приняли столько же с восхищением, сколько с насмешливой настороженностью. Впрочем, сейчас открыто говорят как о несомненном гении Элиота, так и о его ненависти к евреям, хотя и спорят о том, играл ли антисемитизм лишь случайную роль в его творчестве или, как утверждает Джулиус, был его неотъемлемой частью.
До недавнего времени можно было спорить и о том, был ли Элиот искренним антисемитом или «всего лишь» сочинил несколько антисемитских стихотворений — иными словами, действительно ли недопустимо путать творение и творца, как неизменно утверждал и сам Элиот, и представители «новой критики» . Второй том биографии Элиота, написанный шотландским поэтом Робертом Кроуфордом, — «Элиот после “Бесплодной земли”» (Eliot After the “Waste Land”) — развеял все сомнения на этот счет, ибо Элиот, предстающий перед нами благодаря предпринятому Кроуфордом глубокому погружению в архивные материалы, в точности соответствует не только нарисованному Ф. Скоттом Фицджеральдом портрету человека «абсолютно сломленного, унылого и внутренне сжавшегося», но и безусловно подлинному образу закоренелого антисемита.
Т. С. ЭлиотПредоставлено: Hulton‑Deutsch Collection / Corbis / Getty Images
Так, Элиоту было «противно иметь дело с издателями‑евреями», и он задавался вопросом: «Почему во многих евреях есть что‑то до такой степени дьявольское?» В 1939 году, проведя выходные в гостях у семейства Тэнди, недавно усыновившего еврейского ребенка из Германии, Элиот заметил, что «существо это было довольно милым и без ярко выраженных еврейских черт, так что можно было смотреть на него без отвращения». А еще Элиот — и это, пожалуй, самый возмутительный эпизод, обнаруженный Кроуфордом, — в сентябре 1941 года писал своим коллегам, членам редколлегии Christian News‑Letter: «Предположение, будто еврейский вопрос со временем станет проще», поскольку к тому времени как нацисты закончат свое дело, «многие будут убиты», — сущая «чушь: несколько десятилетий спокойной жизни — и эти опять расплодятся, как встарь».
Семь лет спустя, когда стало известно, что нацисты уничтожили около 6 млн евреев, Элиот не счел Холокост уважительной причиной для того, чтобы исключить из готовящегося к изданию сборника своих избранных стихов несколько наиболее возмутительных антисемитских произведений. Связи между собственными предрассудками и нацизмом Элиот не видел: он не отступил, и стихотворения покатились . Он не впервой выказывал упрямство: «Геронтион» он читал перед публикой не когда‑нибудь, а в 1943‑м («Пришел в упадок мой дом, / А на подоконнике скрючился / домовладелец‑еврей, / Что родился в таверне Антверпена, был в Брюсселе избит, а в Лондоне / облысел и залатал прорехи» ), а ведь в Англии тогда уже знали о зверствах нацистов.
Литвинова вдохновило и возмутило то, что Элиот не раскаялся и после войны. Если прежде подобные его стихотворения, пусть жуткие, все же вписывались в нормы культуры, то в послевоенном контексте стали попросту неприличны. Литвинов, как и Драйден, сознавал: прощать или не прощать — право пострадавших , и распространяется оно лишь на тех, кто раскаялся.
Проповедь Элиота может показаться христианской: она оправдывала изгнание и, пожалуй, чего похуже, но никогда (по причинам скорее суперсессионистским , нежели гуманитарным) не поддерживала геноцид.
Литвинов далее обратился к Элиоту и таким же, как он, христианам‑антисемитам: слишком у многих из них следом за политическими заявлениями о том, как их возмущает нацистское скотство, с губ готово сорваться «но». «Но вы скажете, что голос лондонского семита из российской черты оседлости / Райским не назовешь». На что Литвинов, оседлый лондонский семит из российской черты оседлости, отвечает: «Да, признаю, язык наш попросту человеческий».
Ближе к концу стихотворения Литвинов призвал Элиота взглянуть в лицо ужасам геноцида и задаться вопросом, отчего они не горячат холодное сознание поэта:
И все же, шагая с Коэном, когда солнце взорвалось
и наши ноздри забила тьма,
а дым, плывущий над Треблинкой
пах тлеющим детским прахом,
Я подумал: что за яростный стих
Вы б написали об этом, будь у вас сострадание.
Бесспорно, прав критик Джон Гловер, утверждавший, что последние две строки — столько же язвительный комплимент, сколько предупреждение, сожаление о том, что модернист Элиот с его ироническим взглядом на ужасы современности прекрасно сумел бы изобразить урон, нанесенный нацистами европейской цивилизации, если бы только сумел проникнуться сочувствием к евреям («будь у вас сострадание»). И далее:
Но ваш глаз‑телескоп
Рыщет средь звездного круга
В поисках благого блага и пагубного абсолюта,
А за ланчем стремится брезгливо
Прочь от мясистых носов к созерцанью ножа,
Что ворочается в кишках спагетти.
Теологический телескоп Элиота нацелен на христианские абсолюты — до тех пор, пока не устремляется брезгливо на мясистые носы обедающих рядом евреев. Метафора ножа, который брезгливый поэт ворочает в кишках спагетти, весьма изобретательна. Переиздавая свои антисемитские стихотворения, Элиот ворочал нож в незаживающей ране евреев.
Заключительная строфа Литвинова, как и положено, резюмировала сказанное и вынесла подобающий приговор. Она до такой степени берет за душу, что, будь моя воля, я заставил бы каждого английского школьника выучить ее наизусть. Толковать ее нет нужды:
Так можно ли сказать: не важность леденит,
А тихий смех из‑за покрова истории,
Лукавые слова и холодное сердце,
Кровавые следы на континенте?
Пусть ваши строки
Не попирают европейской почвы,
Чтоб прах народа моего не возмутить.
Даже если бы этот вечер видел только лишь выступление столь красноречиво разгневанного поэта, даже если бы этот вечер видел лишь столь отважное проявление еврейского самоуважения и столь горделивый упрек респектабельному антисемитизму, за одно лишь это его следовало бы помнить и анализировать. Но примечательна отповедь, которую получил Литвинов. Слушатели его освистали, Рид и поэт Стивен Спендер публично его отчитали. Рид назвал случившееся дурным тоном. Общаясь после мероприятия с журналистами, Спендер произнес леденяще угодливую банальность: «Он причислил Элиота к тем, кто творил кровавые бесчинства, тогда как я уверен: все, что Элиот когда‑либо писал о евреях, относится к категории критических замечаний».
Остается только гадать, счел ли бы Спендер «критическим замечанием», знай он об этом, то, как Элиот некогда охарактеризовал в письме к Эмили Хейл самого Спендера: «Он — воплощение всего, что я не люблю: полуеврей, гомосексуалист и коммунист, — однако же, невзирая на это, я чувствую в нем любопытное природное обаяние».
Возмущение публики оскорблением, которое Литвинов нанес Элиоту, было столь велико, что в защиту Литвинова выступил один‑единственный человек: сам Элиот. В поднявшемся гомоне он бормотал: «Стихотворение‑то хорошее, стихотворение ведь хорошее». Оно и впрямь хорошее: как все те стихи, которые Элиот писал и которыми восхищался, это стихи вызывало чувства с помощью образов и убеждало слушателей посредством ажурных фраз.
Сознательная глухота Рида и Спендера разоблачает свойственное английской культуре узколобое и самооправдательное отношение к евреям и юдофобии. Видимо, англичанам казалось (а может, кажется до сих пор), что антисемитизм — зараза иностранная, свойственная главным образом континентальной Европе, зараза чересчур истерическая, чересчур мелодраматическая и чересчур революционная. До начавшегося недавно крена в истерию мы, англичане, всегда гордились — и не то чтобы безосновательно — своей относительной невосприимчивостью к демагогии и популизму. Британский фашист Освальд Мосли не снискал большой популярности вовсе не потому, что англичане так уж любят евреев, а потому, что слишком серьезно относился к своему делу, из‑за чего над ним и смеялись (Вудхаус вывел его в своих сатирических романах в карикатурном образе Родерика Споуда.) Архетипичный английский юдофоб отправляет евреев в изгнание, благовоспитанно снисходит, презирает, но не на основании какой‑либо псевдотеории. Вдобавок все это он делает тихо и не склонен выстраивать на основе своей антипатии политическое кредо как таковое. Вот поэтому он полагает, что антисемитизм — для варваров с континента, но никак не для него.
Условная безмятежность современной жизни британских евреев, безусловно, играет роль в самоуважении англичан. После того как в 1656 году евреям позволили вернуться на остров, исторические свидетельства рассказывают нам о существовании относительно бессобытийном — разумеется, по сравнению с Европой. И хотя это мы изобрели и изгнание, и кровавый навет — такое уж у нас культурное наследие, — бьюсь об заклад: англичане, имеющие сколь‑нибудь исчерпывающее представление о 1190‑м или 1290‑м, или о Вильяме из Норвича, или о Маленьком Хью , уместятся без труда в зале приемов Института современного искусства, и еще останется много места для танцев. Подобная амнезия и самообольщение позволяют англичанам считать Холокост не следствием европейской традиции антисемитизма, к которой причастны и они сами (и которая, по сути, началась именно с них), а феноменом бесстыдной континентальной Европы.
В связи с этим важно отметить, что антисемитские стихотворения, письма и высказывания Элиота свидетельствуют о юдофобии такой силы и глубины, какая выходит далеко за рамки обычной английской неприязни к евреям. При этом Элиоту, кажется, удалось внушить англичанам, что он всего лишь питает «некоторое предубеждение» к евреям, приемлемое для англичан. Возможно, отчасти тому причиной, что стихотворения Элиота, несмотря на их гротескную грубость, хранят характерное хладнокровие, хотя, как по мне, это делает их только страшнее по сравнению, скажем, с горячечным и явно безумным бредом его друга Эзры Паунда. Они, бесспорно, имеют признаки психической патологии, но это скорее «охладелый бред» , как удачно подмечено в одном из них.
Эммануэль Литвинов был вторым сыном эмигрантов‑одесситов, они бежали от погромов и незадолго до Первой мировой войны осели в Лондоне. Осели, скорее, против воли, поскольку их, как многих и многих евреев из Восточной Европы, бесцеремонно высадили в лондонском порту, хотя они ожидали, что их отвезут в Нью‑Йорк (куда у них были билеты). С началом Первой мировой войны отец Литвинова вернулся в Россию, и больше родные его не видели. Жена и дети остались в районе Бетнал‑Грин, в доме на Фуллер‑стрит — лондонский аналог (пусть более скромных масштабов) многоквартирных домов нью‑йоркского Нижнего Ист‑Сайда. Литвинов вырос на рассказах о «тех краях, которые мы уже никогда не увидим своими глазами, о раввинах‑чудотворцах и страшных казаках».
В отрочестве Литвинов спорил с товарищами в «Арбетер фрайнт институт» на Джубили‑стрит по поводу марксистской диалектики и протестовал против чернорубашечников (их штаб‑квартира располагалась неподалеку). Юного Мэнни привлекало обещанное прославленной революцией избавление от бедности и тирании. В воспоминаниях Литвинова, озаглавленных «Путешествие по маленькой планете» (Journey Through a Small Planet), есть трогательный эпизод, в котором он рассказывает, как его однокашник Микки, тоже державшийся радикальных взглядов, не пожелал по требованию учителя петь патриотический английский гимн «Земля надежды и славы». И с каждым ударом трости педагога‑садиста по ладони Микки юный Эммануэль становился все бóльшим коммунистом. Но довольно рано понял, что Бог не оправдал надежд , и не превратился в «полезного идиота» .
Заключительные главы воспоминаний позволяют нам прочувствовать нужду, преследовавшую Литвинова в 1930‑х годах. Несмотря на полученные в средней школе навыки, благодаря которым он мог бы заняться каким‑нибудь ремеслом, выяснилось, что все профессиональные двери перед ним закрыты. Измученный нищетой, Литвинов хватался за любую работу, но все они плохо оплачивались. В конце концов он занялся торговлей мехами. Он вспоминает, как порой от голода у него приключались галлюцинации, как он умолял о помощи Еврейский попечительский совет . (То были годы Великой депрессии. В конце жизни Литвинова, когда политика правительства тори после экономического кризиса 2008 года лишила его пособия, он вспомнил давнюю нужду.)
Изначально Литвинов по принципиальным убеждениям не хотел идти на военную службу, но в 1940 году, осознав масштабы нацистских гонений на евреев, поступил добровольцем в британскую армию. И на офицерском балу познакомился с Ирен Пирсон, во время Второй мировой войны она была шофером в женской вспомогательной территориальной службе. Молодой майор сразу же покорил Пирсон, хоть подруга и предупреждала ее, что он (милый английский эвфемизм!) «странноват» — пишет стихи и гадает по руке. Они поженились через считаные недели, невзирая на то, что отец Пирсон был антисемитом.
Война принесла в жизнь Литвинова и другие переломные события. Он дослужился до чина более чем солидного, однако, узнав об участи, постигшей без малого 800 румынских евреев, бежавших от нацистов на корабле «Струма», Литвинов почувствовал, что в Англии он чужой. Дабы задобрить непримиримых арабов, британские власти запретили «Струме» плыть в Палестину, и судно вынужденно дрейфовало в Черном море. Советская (по всей вероятности) торпеда ускорила гибель ветхой посудины, которая и без того готова была развалиться . Из беженцев уцелел только один человек. «Если бы можно было указать на один‑единственный случай как на решительный поворотный момент в жизни, — позже писал Литвинов, — то для меня это была бы “Струма”. Отныне я просто не мог считать себя англичанином». В стихотворении «Струма» он писал:
Сегодня мой мундир — клеймо позора,
Служение его лишилось смысла; я Моше
И призываю казнь на фараона.
Сегодня я облекся в скорбь, и на главе
Моей лежит венец терновый.
Именно это бескомпромиссное еврейское нравственное негодование, леденящее, как у Элиота, так возмутит слушателей Литвинова десять лет спустя, в 1951 году, в Институте современного искусства.
В 1956 году Литвинов с женой — она к тому времени стала известной манекенщицей и взяла псевдоним Черри Маршалл — посетили Советский Союз для показа британской моды в Парке имени Горького в рамках культурно‑дипломатического обмена между Великобританией и СССР. Нахум Гольдман, тогдашний президент Всемирной сионистской организации, попросил Литвинова передать сообщение главному раввину Москвы. Беседа с раввином произвела на Литвинова удручающее впечатление, равно как и вид несчастных угнетенных евреев у синагоги и в других местах: Литвинову стало ясно, что хорошее отношение коммунистов к евреям — ложь.
Черри Маршалл в Москве. 1956Предоставлено:. Associated Press
По возвращении в Англию Литвинов написал информационное письмо, впоследствии озаглавленное «Евреи в Восточной Европе», и в следующие 30 лет неутомимо и рьяно боролся за их права. Литвинов до такой степени заботился об их интересах, что бывший посол Израиля в США Меир Розен заметил: «Много раз, проходя по улицам Иерусалима и слыша русскую речь эмигрантов из Советского Союза, я ловил себя на мысли: “Интересно, знают ли они, что своей свободой обязаны невоспетому герою нашего поколения, Эммануэлю Литвинову?”»
Читатели из числа американских евреев зачастую воспринимают как должное тот факт, что иммигранты, рожденные за пределами США, чувствуют себя полноправными американцами. А между тем это великое достижение гражданского общества: евреи, живущие в Великобритании, никогда не сумеют по‑настоящему почувствовать себя англичанами. Пожалуй, отчасти в силу этого ни Литвинов (хоть он и писал прекрасные романы, восхитительные воспоминания, сценарии едва ли не лучших британских телепрограмм своего времени), ни Фредерик Рафаэль, ни Александр Бэрон, ни прочие их современники не произвели такого фурора, как в Америке Филип Рот, Сол Беллоу или Бернард Маламуд. Как заметила впоследствии писательница Линда Грант (тоже британская еврейка) устами своей героини в достойной восхищения книге «Когда я жила в наше время» (When I Lived in Modern Times): «Я бессильна была внести какой‑либо вклад в укрепление национального самосознания. Оно сформировалось много веков назад».
И эта мысль возвращает нас к Элиоту, поскольку отчасти его антисемитизм подпитывала ностальгия по якобы этнически однородной эпохе после нормандского завоевания, когда и сформировалась английская культура. Французский аналог этого антисемитизма влек Элиота — и это простить нельзя — к Шарлю Моррасу, омерзительному антисемиту, коллаборационисту, боготворившему средневековье: его заслуженно разрушенную репутацию Элиот до последнего пытался восстановить. Яснее всего Элиот выразил свои наивные, как мир до грехопадения, фантазии в лекциях 1933 года, прочитанных в Виргинском университете и впоследствии изданных (пусть и ни разу не переизданных, в отличие от его антисемитских стихотворений) под заглавием «После чужих богов». Наиболее зловонные из этих лекций превозносили «кровное родство одного народа, живущего в одной стране». В идеальном обществе Элиота «население должно быть однородным», а «присутствие сколь‑нибудь многочисленных групп свободомыслящих евреев нежелательно по совокупности соображений как национальных, так и религиозных».
Литвинов, гордый свободомыслящий еврей, англичанином не был. Впрочем, его творчеству это скорее во благо. Хотя, невзирая на все искушения, Англию он не покинул и кончил дни в Блумсбери , откуда до старой редакции Faber, где некогда царил Элиот, рукой подать. «Я был им отчасти свой, а они были своими мне, — писал Литвинов о соседях‑англичанах, — однако они, пожалуй, удивились бы, узнав, что я чувствую себя в какой‑то мере чужим и что с некоторыми обитателями Тель‑Авива, Нью‑Йорка или Москвы у меня больше общего, чем с ними».
Стихотворение «Т. С. Элиоту» включили в «Заметки для выжившего» (Notes for a Survivor), милый маленький сборник — не больше брошюры — литвиновских стихотворений, лейтмотивом которых стала тревога за собрата‑еврея. Сборник этот настолько тоненький, что я выдвинул его с книжной полки, где стоят другие книги Литвинова, чтобы не позабыть, что он здесь.
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
К делу Дрейфуса Эмиль Золя обратился довольно поздно. Когда в 1898 году на первой странице парижской газеты «Орор» появилась его знаменитая статья «J’accuse» , еврей Альфред Дрейфус, офицер французской армии, несправедливо обвиненный в измене, уже три года находился в заключении на острове Дьявола. Тем не менее за один только день и одним только заголовком Золя сумел поднять завесу над длящимся уже несколько лет шпионским скандалом, раскрыв движущие мотивы заговора и назвав имена.
Написанная в форме открытого письма, обращенного непосредственно к президенту Франции, статья читается скорее как либретто трагической оперы. Она заканчивается рядом обвинений в адрес людей, ввергших целую нацию в приступ буйного антисемитизма и сговорившихся обречь невиновного еврея на немыслимые страдания — все ради защиты самих себя и «чести» французской армии:
В какой притон низких склочников, сплетников и мотов превратилась сия святая обитель, где вершится судьба отчизны! Ужас объял моих сограждан, когда дело Дрейфуса, «грязного еврея», принесенного в жертву страдальца, открыло им страшное чрево. Какая бездна полоумных затей, глупости и бредовых выдумок! Низкопробные полицейские приемы, ухватки инквизиторов и притеснителей…
Я обвиняю подполковника Дю Пати де Клама в том, что он совершил дьявольскую судебную ошибку. <…> Я обвиняю генерала Мерсье в том, что он явился, в лучшем случае по слабости рассудка, пособником одного из величайших беззаконий нашего столетия. Я обвиняю генерала Бийо в том, что он, располагая бесспорными доказательствами невиновности Дрейфуса, сокрыл их и нанес тем самым злостный ущерб обществу и правосудию.
И это далеко не полный перечень обвинений.
«Я обвиняю» Эмиля Золя по праву считается одной из самых влиятельных газетных статей в новой истории. Она вызвала волнение в обществе, бросила вызов правительству, возбудила французских антисемитов и положила начало новой роли, которую призваны играть в европейской политической жизни известные писатели и интеллектуалы. Не исключено, что Эмиля Золя помнят в наши дни скорее за это страстное выступление в газете, чем за десятки его романов, описывающих жизнь французского общества.
Однако статья эта не стала первой публикацией очевидных доказательств невиновности Дрейфуса. Более того, выражение «я обвиняю» в связи с этим делом тоже прозвучало не впервые. Аргументы и слова, сделавшие «Я обвиняю» шедевром журналистики, появились на свет несколькими годами ранее, и принадлежат они еврейскому автору Бернару Лазару .
Портрет Бернара Лазара. Поль Ренуар. Париж. 1899Предоставлено: Stefano Bianchetti / Corbis via Getty Images
Лазар был литературным критиком и общественным деятелем, написавшим одну из первых книг по истории антисемитизма. После обвинения капитана Дрейфуса в 1894 году он работал в тесном контакте с его семьей. Чтобы добыть доказательства, что бордеро (рукописный документ с предложением продать Германии военные секреты Франции, ставший главной уликой) написано не Дрейфусом, Лазар отправился за границу для консультации с графологами. Полученными аргументами он делился в Париже с известными интеллектуалами, парламентариями, еврейскими и нееврейскими лидерами, а в период с 1895 по 1898 год написал ряд брошюр, в которых доказывал, что обвинения против Дрейфуса несостоятельны и приговор несправедлив.
«Почему же выбор пал именно на капитана Дрейфуса? — задается вопросом Лазар в черновом варианте своей первой брошюры 1895 года. — Да потому, что капитан Дрейфус еврей. <…> Расчет оказался верным, пресса набросилась на еврея, и призыв к справедливости не был услышан». Далее в тексте вину за скандал автор без обиняков возлагал на заговор группы антисемитски настроенных офицеров. Именно здесь, как свидетельствуют архивы, впервые появилось ставшее знаменитым выражение «я обвиняю»:
Со своей стороны я обвиняю генерала Мерсье в неподобающем исполнении своих обязанностей, я обвиняю его в том, что он ввел общество в заблуждение, я обвиняю его в организации кампании по распространению в прессе ничем не оправданной клеветы на капитана Дрейфуса, я обвиняю его во лжи. Я обвиняю соратников генерала Мерсье в том, что они не предотвратили эту несправедливость, я обвиняю их в том, что они помогали военному министру чинить препятствия защите, я обвиняю их в том, что они ничего не сделали для спасения человека, зная о его невиновности.
Таким образом рефрен «я обвиняю» вышел из‑под пера Лазара почти на три года раньше статьи Золя. Суть этих обвинений также в точности соответствует реальным обстоятельствам, которые привели к неправедному приговору Дрейфусу, что французские власти признали только через одиннадцать лет.
Лазар писал этот текст во второй половине 1895 года, однако семья Дрейфуса и их адвокат сочли, что он слишком вызывающий и публиковать его не следует. Они попросили Лазара исключить из брошюры выражение «я обвиняю», прежде чем годом позже позволили ее опубликовать под заголовком, который допускал, что военные искренне заблуждались: «Юридическая ошибка: правда о деле Дрейфуса».
Тем не менее выход брошюры сумел вернуть дело Дрейфуса на первые страницы центральных газет и предоставил публике первый полный отчет об этом процессе из неправительственного источника. Что еще важнее, она оспорила освещение дела и свидетельства, данные властями, подвергнув сомнению все его аспекты, включая в первую очередь методологию, использованную при предъявлении обвинения. Содержался в тексте и один отзвук первоначального наброска — единственное упоминание национальности Дрейфуса: «Да не будет сказано, что справедливость забыта, если перед нами еврей». Брошюра стала, по словам историка Рут Харрис , «первым опубликованным и должным образом аргументированным документом в защиту Дрейфуса». Тем не менее во многих слоях французского общества от нее вскоре отмахнулись по той простой причине, что ее автором был еврей.
Лазар приложил все усилия, чтобы брошюру приняли благожелательно (он даже сам доставлял экземпляры редакторам парижских газет и парламентариям), однако публика не скрывала крайне враждебного отношения к ней. Почти все газеты обращали внимание на единственное упоминание Лазаром национальности Дрейфуса — и на то, что и сам автор еврей. Именно Лазар, писала пресса, пытался раздуть антисемитский скандал. «Господин Лазар вовлекает антисемитизм в свои рассуждения о деле, которое никоим образом с антисемитизмом не связано. Просто со времен Иуды Искариота любое крупное предательство связано с евреем, а то и не с одним», — замечает правая газета «Энтрансижан». В редакционной статье другой газеты читаем: «Господин Бернар Лазар неумеренно льстит себе, полагая, будто публика проявит колебания, выбирая между его незаслуженно высоким мнением о единоверце и мнением многих офицеров, которым пришлось пережить позор осуждения своего сотоварища».
Лазар стал изгоем общества. Несмотря на неудачу, он продолжал с неугасающим пылом заниматься этим делом и в 1897 году переиздал свою брошюру в новой версии, где привел дополнительные свидетельства невиновности Дрейфуса, а затем, в январе 1898 года, выпустил третью брошюру с еще более убедительной аргументацией своей точки зрения. Автор назвал брошюру «Как был осужден невиновный» и включил в нее некоторые строки, которые ранее изъял из текста 1895 года, а именно придающие тексту выразительность ритмичные повторы обвинений в адрес военных: «Я обвиняю майора Эстерхази в фабрикации [доказательств], я обвиняю полковника Пати де Клама в том, что он стал его сообщником в фальсификации улик». А на следующий день вышла статья Золя «Я обвиняю».
Каким образом это выражение из брошюры Лазара попало в статью Золя, остается одним из не получивших ответа вопросов, возникших во время сумбурных событий начала января 1898 года. Архивные документы, включая подробный отчет о процессе, выпущенный издательством P.‑V. Stock (доверенным издателем «Дрейфусиады»), свидетельствуют, что несколько человек, в том числе Лазар, помогли Золя написать, а редакции «Орор» опубликовать эту статью. Известно, что именно редактор «Орор» Жорж Клемансо принял окончательное решение напечатать письмо Золя, снабдив его набранным огромными буквами заголовком: «Я обвиняю…!»
«Я обвиняю…!». Статья Эмиля Золя, опубликованная на первой полосе газеты «Орор» 13 января 1898 годаФото: Википедия
Лазар так и не снискал благодарности за свое участие: весь успех блестящего риторического приема достался Эмилю Золя. «Золя считал себя героем момента и сам избрал себя на эту роль, — пишет Харрис. — Он представлял себя <…> одиноким борцом, противостоящим силам упадка и тлена». Мало кто обратил внимание на то, что еще несколько месяцев тому назад Золя не проявлял к делу Дрейфуса никакого интереса, а обратил внимание на разыгравшуюся драму только в конце 1897 года, когда невиновность Дрейфуса и вина военных были почти доказаны.
Историки неохотно подвергают сомнению чуть ли не мифический триумф Эмиля Золя. Нелли Уилсон, английский автор биографии Бернара Лазара, вышедшей в 1978 году, отмечает, что влияние Лазара на Золя «было значительно заметнее, чем это признано». Она даже полагает, что третья брошюра Лазара по сути является «ранней версией» статьи Золя. В то же время Уилсон не согласна с мнением Урбена Гойе , друга писателя, будто Бернар Лазар продиктовал «Я обвиняю» Эмилю Золя. Помимо ненадежности Гойе как источника (позже он издаст во Франции «Протоколы сионских мудрецов»), сама мысль о том, что Лазар диктует нечто великому писателю, представляется Уилсон нелепой, ибо «Золя был не тем человеком, кому кто‑то мог диктовать».
Однако был ли Золя человеком, который мог что‑то позаимствовать? Французский историк Ален Паже утверждает, что Золя немало почерпнул из брошюр Лазара:
Именно в этой работе, сочетающей в себе сдержанность и точность, Золя нашел поддержку своей убежденности. Он читал и перечитывал Бернара Лазара, разделял его негодование по поводу той роли, которую, в частности, сыграл дю Пати де Клам.
Но и Паже не соглашается с предположением, будто Золя копировал Лазара, отмечая, что «выражение “я обвиняю” повторяется в этой тоненькой брошюре только дважды и его вряд ли упомянула какая‑либо газета». Разумеется, речь шла о брошюре, увидевшей свет, а не о черновике 1895 года, где «я обвиняю» повторяется несколько раз на протяжении одного абзаца. Историк Филипп Ориоль идет несколько дальше. Он предполагает, что Лазар мог снабдить Золя некоторыми вспомогательными материалами, среди которых оказались и страницы его первого черновика, ставшие «счастливой находкой» для Золя при подготовке знаменитой статьи.
За подписью Золя выражение «я обвиняю» обрело новую силу. Оно заставило французов взглянуть в лицо непреложному факту: их современная республика пронизана древним чувством ненависти. Такого эффекта Лазар никак не мог бы достигнуть, и к 1898 году он это осознал. Позднее он вспоминал: «Я хранил молчание до следующего после оглашения [второго] обвинительного приговора дня и только тогда опубликовал — до статьи Золя “Я обвиняю” — свою брошюру “Как был осужден невиновный”». Лазар конечно же знал, что знаменитый писатель, нееврей, сможет с гораздо большим успехом защитить Дрейфуса во Франции конца XIX века, чем малоизвестный еврейский интеллектуал. Но своей опережающей письмо Золя третьей брошюрой он, видимо, хотел оставить историческое свидетельство существования этих слов и под его подписью.
Дело оказалось нелегким даже для Золя. После публикации «Я обвиняю» он был привлечен к суду по обвинению в клевете на государство и осужден. Золя бежал в Англию — вместе с Бернаром Лазаром, — и оба оставались там, пока продолжался процесс. Хотя в 1899 году Дрейфус был помилован, полного оправдания ему пришлось ждать до 1906 года.
Карикатура на Эмиля Золя. Художник: МолохПредоставлено: Eliane Barthelemy / Photo 12 / Universal Images Group via Getty Images
(Дрейфус, который, как говорят, сам менее всего понимал обстоятельства «дела Дрейфуса», вернулся на военную службу и участвовал в Первой мировой войне как офицер запаса французской армии.)
«Дело Дрейфуса» — одно из наиболее основательно изученных событий в истории современного антисемитизма. Но тем не менее по крайней мере один из его уроков остается до сих пор не усвоенным. Мы читаем слова Золя «Я обвиняю…» и обращаем внимание прежде всего на второе слово. Однако успех статьи решительным образом связан с местоимением «я» — лицом, выдвигавшим обвинения. Именно литературная слава Золя, его репутация человека из народа и — что, возможно, важнее всего — то обстоятельство, что он не был евреем, — именно это позволило осуждению антисемитизма проникнуть в сознание читателя. Вот и сейчас, как тогда, о состоянии общества больше говорят не сами слова, а личность того, к чьим словам прислушиваются и кому верят.
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..
