понедельник, 24 февраля 2014 г.

ДВА ЗВОНКА В ИЗРАИЛЕ И РОССИИ





                                                                    Ликвидация ГУШ - КАТИФА

 Почти тридцать лет они прожили в том доме. Теперь он лежит в развалинах, но среди развалин холодильник с распахнутой дверцей. Холодильник, полный продуктов. Неизбежность переселения застала их, как цунами или землетрясение, как огненный дождь с неба….
 Нет, конечно, все это не Катастрофа. Хозяева разрушенного дома и сотен подобных домов остались живы, изнасиловали их души, их память. Безжалостно стерли бульдозером власти тот мир, в котором они родились и выросли. Мир, наполненной подлинной любовью и неповторимым уютом.
 Холокост был страшен не только миллионами жертв, но убийством целой планеты еврейских местечек восточной Европы. Удивительной, талантливой, страстной, полной веры, доброты и подлинной жизни планеты.
 Время безжалостно – банальная истина, но нет права на безжалостность у рода людского. 


 В старых фильмах, порой, не слежу за  сюжетом, не стараюсь понять речи героев. Я любуюсь старыми вещами: вещами моего детства. Все это мое: и выщербленный, сбитый гранит набережной, и лестницы старых домов, и «лопатки» над окнами, и высокие, тяжелые двери в квартиры, и даже звонок, под которым список жильцов, с указанием, кому и сколько раз звонить…. Мое семейство отзывалось на два звонка. Я старался первым поспеть к двери и обязательно спрашивал очень громко, почти криком: «Кто там?»
 В душе я настоящий Плюшкин: храню в памяти все «веревочки» моего детства, да и не только детства. Старые вещи живут во мне осязаемо, ощутимо, будто только вчера погасла дровяная колонка в ванной моего дома и большие, в черных рамах офорты, изображающие сцены из опер Мейербера, только-только сняты со стен…. Что там вещи! Никак не могу «избавиться» от большей части людей, с которыми был когда-то знаком. Тоскую по любимым и нелюбимым. Не могу забыть даже тех, кого люто ненавидел или боялся. Ничего не поделаешь. Страх и ненависть – это тоже мой мир. Он исчезнет только вместе со мной. Значит, мир этот – и есть моя жизнь, другой не дано и не будет. Все это, конечно, наряду с тем, что окружает меня сегодня. Человек несет прошлое в своей памяти, и нет нужды рисковать, оглядываясь на давно исчезнувшие вещи и лица, наверно потому, что за риском вертеть шеей невозможная попытка вернуть. Но как побороть желание оглянуться, если в том, давно не существующем мире, твои родители – последние рубежи надежности и бескорыстной любви.

 Улица Кирочная была разрыта вдоль тротуара канавой с гнилыми мостками, подъезд дома моего детства вонял так же мерзко, как и полвека назад. Лифт был подобен заключенному после месяца страшных пыток. Остановись!
 Не смог, не остановился. Двери моей квартиры были распахнуты настежь, за дверью черный провал, пустота: сняты полы, вынуты переплеты окон, содраны обои со стен. Ремонт. Здесь возникнет другой мир. Он будет, возможно, богаче, устроенней, чище, но он не будет моим миром.
 Время безжалостной рукой стирает рисунок былого. Забудь! Не могу, не умею. Сразу, справа от входной двери в мир моего детства, стояла фисгармония, с вечно обрывающимися педалями, дальше печь, обитая гофрированным железом, слева от печи продавленный диван, затем двойные окна, выходящие во двор - колодец (одно из окон закрыто наполовину ящиком уличного холодильника), дальше огромный шкаф красного дерева. За шкафом угол, где стояла двуспальная, скрипучая кровать моих родителей…. В пыльных недрах шкафа  любил прятаться…. Что еще: овальный стол, четыре шатких стула с высокой спинкой и небольшой шкафчик с книгами. За стеклом этого шкафчика висело выцветшее панно из плотной ткани, а на нем замок, рыцарь на коне и девушка-пастушка в окружении овечек.
 Все это было «малой родиной», но вокруг существовала и «большая»: колокольный звон от церкви лейб-гвардии Преображенского полка,  Летний сад, светлые призраки античных статуй на его аллеях, Марсово поле, превращенное революцией из парадного плаца в кладбище, улица, носящая название террориста, а дальше Зимний дворец, где  взорвалась, подложенная им бомба. И, главное, сам Эрмитаж, наполненный сказочным богатством, тогда малолюдный, гулкий и сказочно доступный, как дворец Аладдина. Нищета моего детства и юности были стерты правом на это позолоченное великолепие лестниц, величие залов, красоту живописи и статуй.
 Никто не виноват. Я сам бежал из мира своего детства. Я был уверен, что только путешественник способен найти свое Эльдорадо, и был уверен, что всегда смогу вернуться назад….
 Вернуться – оглянуться?  
Жена Лота. Она оглядывается, превращается в соляной столб плача, но вновь оглядывается и оглядывается. Племянник Авраама уходит вперед, чтобы быть изнасилованным своими дочерьми, а жена Лота  не может двинуться с места, прикованная к своему разрушенному дому цепями памяти.
 Не знаю, что хорошо, что плохо. Наш род от Ицхака ведет отсчет дней и событий, не от детей Лота.
 Знаю, она была доброй женщиной – жена праведника. Доброта и память связаны воедино.
 Цинизм, жестокость, алчность - как раз то, что заставляет человека утратить память о прожитом. Цинизм, жестокость и алчность  и наделяют такого урода способностью шагать вперед, не оборачиваясь, сметая все на своем пути.

 Я сам бежал из мира  своего детства, гонимый тщеславием и безжалостным ветром времени. Я во всем виноват сам и потому, как сказано гением Пушкина: «Печаль моя светла».
 Звонок в дверь дома моего детства. Сердце замирает, а вдруг я услышу еще один звонок. Значит, к нам, именно к нам, - гости. Это событие. Это радость. И вдруг  порог распахнутой двери перешагнет тот, кого ты ждешь с нетерпением….

 Недавно где-то в дворовом пространстве дома, где я живу сегодня, явственно прозвучали два звонка. И сердце мое замерло в предчувствии нечаянной радости, радости детства…. «Печаль моя светла».   

 Никогда не жил в том, разрушенном до основания доме на песках средиземноморского пляжа, никогда не открывал дверцу оставленного его жильцами холодильника. Я не жил в мире поселений, но отныне это и мой мир. Разрушенная, уничтоженная часть меня самого. Я оборачиваюсь назад вместе с его жителями. Лучше превратиться в соляной столб слез, чем стать участником или свидетелем кровосмесительства и позора. Вот почему нет в моей печали света. Нет и быть не может.

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..