МУЖСКАЯ ДОЛЯ

 Недавно узнал, что репатриация из России и Украины резко возросла. Может быть, эта моя давняя история кому-нибудь пригодится.

    « Раздумываю над отношением людей ко мне. Как бы  мал я ни был, нет никого, кто понимал бы меня     полностью. Иметь человека, который понимал бы,     жену, например, - это значило бы иметь опору во всем, иметь Бога».

                                             Франц КАФКА « Дневники». 

 Мы прибыли в Израиль с первой волной алии, в 1991 году. Мы – это моя бывшая жена - Анна, моя дочь – Ксения, и я – Борис Кофман./

 То, что я буду говорить вам сейчас не плод каких-то внезапных озарений. Я об этом всем долго думал, старался понять, по возможности объективно, почему у нас все так нелепо и грустно вышло. Почему Анна и я, в итоге, люди бедные, одинокие, безвозвратно потерявшие друг друга, и без иллюзий по поводу каких-то улучшений в нашей дальнейшей судьбе. /

 Прежде  жили мы в городе, на берегу Азовского моря. Я работал сменным мастером на заводе «Красный котельщик», а моя жена кладовщицей на том же предприятии. /

 Жили мы, особенно не размышляя о том, как живем. Как-то по инерции жили. Особыми талантами, настойчивостью, тщеславием от соседей наших не отличались. Жили, как все. И никогда не задумывались о том, что можно жить лучше, богаче и так далее.  /

 Отпуск мы проводили всей семьей у родителей жены, в станице, а воскресные дни, как правило, врозь. С утра я уходил с друзьями ловить рыбу, а вечером  смотрел телевизор. Особенно не отходил от экрана последние годы, когда в стране начались разные перемены под властью Горбачева.

 За границей мы с женой были всего один раз, по профсоюзной путевке в Болгарии, на курорте «Золотые пески». /

 В общем, дожили до сорока лет в тишине и покое. Были, конечно, ссоры семейные, но по мелочам. У Анны, уверен в этом, и у меня – никогда даже в мыслях не было, что наступит момент нашего расставания. /

 Надо сказать, что поженились мы взрослыми людьми: мне было 30 лет, а Анне – 29. Была у нас любовь и взаимное понимание. Через год родилась Ксюша, мы получили двухкомнатную квартиру в новом доме, и все, казалось, шло так, как и должно было идти./

 Мама моя, учительница истории, жила тоже в Таганроге, но отдельно от нас. Была у нее комната в пристройке к школе, а отца своего я не знал никогда. Они с матерью расстались сразу же, как только я родился. /

 Ну вот, в начале девяностых,  все стало как-то рассыпаться и обнажился какой-то нерв, что ли. Все чувствовали себя, как  звери кошачьей породы перед сильной грозой./

 У нас в городе появились открыто эмиссары СОХНУТа, и Евреи стали уезжать на родину предков. Моя мама не хотела, чтобы мы уезжали. У меня с ней однажды состоялся серьезный разговор./

 Вот, как сейчас, маму вижу. Светлая о ней память. Сидит мама у окошка в своей крохотной комнатке, на носу тяжелые очки, и смотрит она на меня из-за этих очков своими огромными глазами, а в глазах одна боль. /

-         Боренька, - говорит. - Я тебе сейчас такое скажу, какое никогда бы, при иных обстоятельствах, не сказала. Ты уж прости меня, но должна я тебе это сказать. Матери своих детей знают. Не все, конечно, но большинство. Я тебя, моего сына единственного, смею думать, знаю. Тебе, Боря, в чужой стране не выжить. Ты – мальчик слабый. Ты всегда слабый был, не физически, тут, слава Богу, все в порядке, а душой, Боренька, характером. В чужой стране, первое дело, характер нужен, сила воли. Без этого пропадешь.   И жена твоя, Анна, тоже не богатырь, скажу так. Тихая она у тебя, безответная, и умишка, прости уж, не ахти какого. Куда вам ехать, да еще с Ксюшей. Дома, сам знаешь, и солома едома. Дома, как – нибудь, выкрутимся. Люди кругом. А там, кто тебе поможет. /

 Я уж не помню, что маме ответил. Разные глупые слова говорил, крепко на нее, если честно, обидевшись. Помню только, что все ее упрекал в искажении исторических событий и в партийности. Только теперь понимаю, что события эти были не причем, да и партийность мамина тоже.

 Осталась мама моя в Таганроге, а мы уехали. Поселились в городе Ашкелоне. Первое время жили в Центре абсорбции, неподалеку от моря, и казалось нам, что попали в рай. /

 Только один эпизод меня еще тогда насторожил. Мы, почти сразу, на другой день по приезде, попали всей семьей в супермаркет. Сами понимаете, что такого обилия товаров, и промышленных, и продовольственных, мы не видели никогда.  Уехали из города, обнищавшего вконец. Приличного куска мяса было не достать. Верите, иной раз кормились только тем, что удавалось на удочку поймать в нашей соленой луже.

 А тут – прямо храм настоящий. Смотрю, моя Анна поначалу будто онемела, и шагу ступить не может, а потом вдруг стала говорить, говорить, говорить…. Верите, за всю нашу совместную жизнь не сказала столько слов сразу, сколько в тот день, в том проклятом магазине. /

 Раскраснелась вся. Бегает от витрины к витрине, от прилавка к прилавку, тащит за собой Ксюшку, тараторит без перерыва: /

-         Борь, смотри! А это что?! Господи, Борька, ты глянь только! Живут люди! Во дают! /

Все давали. Были бы деньги. У нас тогда кое-что имелось. Тратили, не задумываясь. В тот день еле доволокли покупки до дому. /

 Я тогда радовался, глядя на супругу свою дорогую. Никогда я ее такой оживленной и веселой не видел. Потом, у зеркала, обновки примеряла, и такой она мне красивой показалось, как в молодости…. Ночь у нас потом была тоже исключительная, давно нам так хорошо вместе не было./

 Жизнь наша дальнейшая пошла по простому графику: утром ульпан, зубрим иврит, потом пляж, а вечером – магазины. /

 Не успели обернуться, и денежки наши испарились, будто их и не было. Тут встретил одного знакомого. Он мне посоветовал утроиться автобусы мыть на Центральную автобусную станцию в Тель- Авиве. Тогда новую еще достраивали, но моечный центр в подвале работал. Анна сказала, что со мной трудиться пойдет…Работа ночная. Мы Ксюшку свою уложим спать, а сами торопимся к микроавтобусу. Нас к моечной привозили, а платили 12 шекелей в час./

 В общем, появились деньги, но из ульпана пришлось уйти. График наш поменялся: утром отсыпались после ночной смены, а потом в магазины шли, на море уж сил не хватало. /

 Квартиру сняли по дешевке, в развалюхе, на земле, но мебель там кое-какая была. Не хуже нашей мебели, в Таганроге. Только Анна сразу сказала, что в таком убожестве жить она не будет. Ну, приобрели мы диваны для салона и спальню. Холодильник  купили из лучших, и всякие электротовары, включая стиральную машину и телевизор с большим экраном. /

 Все, как вы понимаете, в рассрочку. Только рассрочка эта вытягивала из нас почти все, что зарабатывали. Питались скромно. Раз в неделю, в четверг, ходили с тележкой на рынок. Брали все по дешевке, тем и кормились. /

 Ночная работа – не сахар. Вытягивала она из нас все соки. Лишний вес быстро сбросили, а потом усталость появилась тяжелая. Первое время выспишься утром, проснешься бодрый, со свежей головой, а прошло пару месяцев - очи продерешь, и будто и не спал совсем: башка тяжелая и в ногах силы нет. / 

 Я тогда понял, что нужно нам с Анной новую работу искать. Устроились без труда в промышленную зону на конвейер по упаковке. Платили там чуть больше, да и работали в две смены всего, без ночных. /

 Вроде, полегче стало, но замечаю, что-то в наших отношениях женой неладно. Что-то я стал все не так делать: походка у меня не та стала, бутылку открываю не так, по телевизору не те программы смотрю и так далее. А однажды мне Анна и говорит, сморщившись: « Что-то у тебя, Боря, руки совсем маленькие, как у женщины». Никогда не обращал внимания на свои руки, а тут гляжу – и в самом деле коротки пальчики. /

 Значит, сначала замечания пошли, а потом она покрикивать на меня стала, да так раздраженно, с нервом. Ночей хороших давно у нас не было. Так, любились иногда, по привычке. И разговоры пошли у нас какие-то странные./

-         Ты бы, - говорит. – Борис, пошел на какие курсы. Так и будешь гроши зарабатывать и всю жизнь коробки клеить за гроши. У тебя семья все-таки, дочь растет. Совесть надо иметь./

 А какие курсы? Иврита нет, да и очередь на курсы эти большая. Мне уже за сорок было, а брать старались тех, что помоложе… Нет, не то я говорю. Тут, права была мама моя, характер нужен, настойчивость, умение устраиваться как-то. Особые таланты, а откуда им взяться. /

 Делаю перед женой           вид, что ищу эти курсы да новую работу, а сам, по вечерам,  на закате, ухожу к морю, на волнорез, смотреть на чужую рыбалку. Потом и сам кое-какую снасть купил. Спрятал ее у приятеля, не решился домой отнести, и тоже стал с удочкой часами простаивать на молу, у «Марины. /  

 Так еще год прошел. Однажды ловлю я рыбу. Море за моей спиной бъет волну о камень, брызги затылок мочат. Рядом со мной знакомый котяра сидит, ждет мелкого улова. Хорошо!/

  Вдруг, что-то меня заставило голову повернуть: смотрю на дальнем конце мола стоит  Анна, и смотрит на меня пристально. /

 Смешался, засуетился, удочку сворачивать стал./

-         Аннушка, - кричу. - Я сейчас! /

А она, будто и не слышала, повернулась, ушла. Дома ни слова мне не сказала. Я что-то бормотал в свое оправдание, а она молчком, потом начипурилась, напялила на себя все свои украшения – и к двери. /

-         Ты куда? – спрашиваю. /

Даже не повернулась. /

 Мы с Ксюшкой в тот вечер чуть ли не до полуночи телевизор смотрели. Дочь так и заснула в кресле. Потом, слышу, у нашего дома машина остановилась. Дверь, по летнему времени, была открыта настежь. Вижу, из машины Анна выходит, потом останавливается у места водителя и, наклонившись, спутника своего как будто целует. /

 По телевизору тогда какая-то «мыльная опера» шла, а у меня, значит, своя началась. Анна все сразу и выдала: мол, появился у нее состоятельный, хороший мужчина, из местных, и она больше не желает со мной жить, потому что нашелся человек, способный, как положено, оценить ее красоту и остатки молодости. Все это она мне выдала совершенно спокойно, почти шепотом, как по  написанному и стоя у раскрытой двери. /

 А я, как полный дурак, не знаю, что и сказать, совсем растерялся ./

-         И  уложи Ксюшу спать нормально, - сказала Анна строго. – А то у тебя ребенок спит, как бомж. /

 Потом она ушла к той машине и уехала…. Мы развелись. Ксюша осталась со мной. «Временно», так сказала Анна, но это «временно» продолжалось два года, пока ее тот местный не бросил. /

 Моя бывшая жена говорила, правда, что это она его бросила, потому что Шауль оказался совсем не таким богачом, за кого себя выдавал. И вообще был мелочным, жадным человеком. Семью свою старую не забывал, а Анну держал в «черном теле». /

 Узнал я все это от бывшей жены, но вернуться ко мне Анна не захотела. Только забрала Ксюшку, и стала жить отдельно, встречаясь с разными мужчинами, а мне часто дочь привозила. «На постой», как она говорила. /

 Такая пошла жизнь. Совсем дрянная, если признаться. Я попивать стал. Дружки сразу нашлись. Рыбалка спасала, но ходил я на мол все реже и реже. С работы конвейерной меня поперли. Устроился грузчиком на мусоровозку./

 Ксюшка как-то незаметно выросла, стала жить своей жизнью лет с шестнадцати, багрут не получила, устроилась на работу официанткой в ресторан. Сейчас она в армии. Иногда меня навещает. Все пробует направить на путь истинный. /

-         Папа, - говорит. – В Израиле климат жаркий. И все пьющие люди по этой причине быстро сходят с ума./

 Вот так она меня учит жить. И правильно учит. Да, три года назад мама моя тяжело заболела. Я наскреб долларов, в долги влез, но слетал в Таганрог. Застал ее живой еще, в больнице. /

 Мама, как меня увидела, сразу заплакала. /

-         Боренька, милый, - говорит. – Оставайся, живи в моей комнатке при школе, кому она нужна. Рыбу будешь ловить. У нас рыбалка совсем хорошая стала./

 Я к тому разговору узнал, что завод наш почти остановился, работу мне там не получить. Кругом нищета беспросветная. Последние доллары ушли маме на лекарства разные… Не помогло. Третьего марта 1999 года я ее похоронил, и в Израиль вернулся. /

 Как я про жизнь мою думаю? А просто. Жили мы душа в душу, потому что соблазнов не было никаких. Любая женщина хочет красиво жить, если мир вокруг нее красивый. Вот мы в такой и попали. Мужик со своей долей может примириться, а женщине это трудно сделать. /

 Мы, мужчины, по своему предназначению, добытчиками должны быть, но не каждому дано это качество: добывать, сколько женщине нужно. Вот мне не дано. Выше головы не прыгнешь, да тут еще и страна чужая. /

 В эмиграции большое терпение нужно, любовь друг к другу, умение прощать и понимать трудности каждого. Это целая наука, наверно, и тоже не каждому дано ее усвоить./

 Деньги проклятые все погубили. Помню, пробовал ее уговорить, не покупать лишнего. А у нее на все был один ответ:/

 - Живому человеку все нужно. Молчи!/

 Только не думайте, что я во всем свою жену виню. Она, бедная, постаралась вскочить на ходу в последний вагон, последний свой шанс использовать на ту судьбу, которая ей была по душе. Не получилось, да и не могло, наверно, получится. Мне ее теперь жаль очень. Трудно ее теперь узнать: вся размалеванная, растолстела, но одежду в обтяжку носит, по местной моде. Видели бы вы, какой я ее в Израиль привез…. /

 Мусоровозка Бориса испортилась. Эту историю он мне рассказал за каких-нибудь 15 минут, пока шофер машины вызывал и ждал помощь. /

 Удивительно, как можно такую длинную и трудную жизнь человека рассказать за  15 минут./