НАША " БЕЗОБИДНАЯ" МОЛОДОСТЬ

НАША " БЕЗОБИДНАЯ" МОЛОДОСТЬ

Дмитрий Шостакович.  …Великий композитор Дмитрий Шостакович на слова стихотворения "Бабий Яр" и других стихотворений Е. Евтушенко написал свою Тринадцатую симфонию - почти что не менее знаменитую, чем его же Великая Седьмая. Замечу, «между прочим», - для «успокоения» псевдопатриотов и русских шовинистов – Д. Шостакович, также, как Е. Евтушенко и К. Симонов, не был евреем).

   Премьеру этой симфонии власти долго пытались так или иначе сорвать. Но всё же 18 декабря 1962 года 13-я симфония Шостаковича была исполнена в Москве – и с огромным успехом! Этому предшествовала  «закулисная возня» различных партийных перестраховщиков, а также многочисленные отказы разных ведущих солистов-певцов (симфония имеет форму оратории – с включением певческого сопровождения хора и отдельных исполнителей-солистов).

   …19 сентября 1962 года «Литературную газету" расхватали в киосках молниеносно – там была опубликована поэма Е. Евтушенко «Бабий Яр».  Поэт стал героем дня. Его поздравляли - звонками, письмами, телеграммами.  Им восхищались, его благодарили. Но, как было сказано выше, было и другое: в той же "Литературной газете" появились стихи, где Евтушенко назвали "пигмеем, забывшим про свой народ", его упрекали в попрании "ленинской национальной политики" и даже в разжигании вражды между народами. Все эти волны ненависти и "благородной ярости" доходили и до Шостаковича.  Все это он презирал, он хорошо знал цену таким "разоблачениям" и доносам и, как Евтушенко, был уверен: "со лжи о мертвых начинается ложь о живых".

   И тут почти «само собой сотворилось» уникальное творческое содружество большого поэта и великого композитора. Евтушенко рассказывал: "В Тринадцатой симфонии меня ошеломило прежде всего то, что если бы я (полный музыкальный невежда) вдруг прозрел слухом, написал бы абсолютно такую же музыку. Более того – прочтение Шостаковичем моих стихов было настолько интонационно и по смыслу точным, что, казалось, он, невидимый, был внутри меня, когда я писал эти стихи, и сочинил музыку вместе с рождением строк".  Сочинил музыку? Или музыкой сочинил стихи? И "стихи поэта зазвучали, как заново рожденные для другой, уже неотделимой от музыки жизни",- вспоминал свои впечатления от Симфонии литературовед Е. Сидоров.

   «Исполнение Тринадцатой симфонии Шостаковича, однако,... оказалось под угрозой срыва по двум причинам, - вспоминал Евтушенко. - Во-первых, я находился под огнем, настигаемый звуками официальной критики, и каждую мою строку рассматривали в лупу, выискивая крамолу. Во-вторых, шовинисты после публикации "Бабьего яра" меня обвинили в том, что в стихотворении не было ни строки о русских и украинцах, расстрелянных вместе с евреями... меня обвинили в оскорблении собственного народа...  Ситуация была такой, что певцы и дирижёры бежали с Тринадцатой симфонии, как крысы с тонущего корабля". Никто не хотел «связываться» с властями…

   В июне 62-го, когда был только сочинен "Бабий яр", Д. Шостакович отправил письмо певцу Б. Р. Гмыре, в котором просил "поинтересоваться новым опусом". В июле Мастер и сам приехал к певцу на дачу под Киевом и показал уже завершенную Тринадцатую симфонию, надеясь, что Гмыря будет в ней солировать. А в августе получил письмо-отказ: "У меня состоялась консультация с руководством УССР по поводу Вашей 13-й симфонии. Мне ответили, что руководство Украины категорически возражает против исполнения стихотворения Евтушенко "Бабий яр".  При такой ситуации, естественно, принять к исполнению симфонию я не могу".  У "ситуации" была оборотная сторона. Во время войны Гмыря оказался в окупированной Полтаве и пел перед захватчиками. Советская власть такого не прощала - певцу грозила ссылка. Но «он вымолил прощение у Хрущева", тогда партийного главы Украины.  Гмырю простили и даже обласкали - была у него и Государственная премия, и звание народного артиста СССР, и безбедная устроенная жизнь.

   После отказа Гмыри Шостакович, по совету певицы Г. Вишневской, встретился с солистом Большого театра А. Ведерниковым, "проиграл ему всю симфонию, дал ноты". Но Ведерников петь отказался, с "линией партии" не разошелся. Ноты вернул... Вишневской. Галина Павловна вспоминала: узнав об отказе Ведерникова, Дмитрий Дмитриевич "...не удивился нисколько, нисколько, даже, вроде, ожидал того..." Но, вероятно, совсем не ожидал Шостакович, что от исполнения Тринадцатой симфонии откажется Е. А. Мравинский - первый исполнитель его Пятой, Шестой, Восьмой, Девятой, Десятой, Двенадцатой симфоний.

   …Похвастаюсь – мне посчастливилось в 1954 г. присутствовать на втором исполнении – и первом после ВОВ - 5-й симфонии в Ленинградской филармонии, прошедшем в присутствии автора – с огромным успехом - и не совсем ординарно (см. ниже главу «Искусство в моей жизни»). Содружество этих двух гигантов – композитора-создателя и дирижёра-интерпретатора до этого прошло испытание временем. После Постановления ЦК 1948 года, в период травли Шостаковича, Мравинский публично защищал композитора, продолжая исполнять его произведения.  В 53-м он защитил от "борцов с формализмом" Десятую симфонию.  Что заставило дирижера отступиться от Тринадцатой?.. Сила (общественной травли) «солому ломит»?

   Осенью стало ясно, что Мравинский Симфонию в работу не возьмет.  И тогда право на премьеру Тринадцатой симфонии Дмитрий Дмитриевич отдает руководителю Государственного оркестра Московской филармонии К. П. Кондрашину.

   А вокруг "Бабьего яра" и поэта Е. Евтушенко продолжали кипеть страсти. "На репетициях в консерватории собиралось множество людей - все были уверены, что официальную премьеру запретят", - вспоминал Е.Евтушенко. В середине декабря секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев провел две встречи с деятелями культуры. На второй, 17 декабря, в присутствии Н. С. Хрущева, он сказал: "Антисемитизм - отвратительное явление.  Партия с ним боролась и борется. Но время ли поднимать эту тему?  Что случилось? И на музыку кладут!... Зачем выделять эту тему?"...

   Г. П. Вишневская в своих воспоминаниях пишет: "В день концерта, рано утром... мне домой в панике звонит < согласившийся солировать и репетировавший ранее> певец Нечипайло и говорит, что не может вечером петь Тринадцатую симфонию, потому что его занимают в спектакле Большого театра". Что почувствовала тогда Галина Павловна?  Теперь стал ясен точный "ход" партийного начальства: Нечипайло обязали петь в опере "Дон Карлос" вместо другого артиста, которому срочно "велели заболеть"…

   Казалось, премьера не состоится. Дублер Нечипайло В. Громадский на последних репетициях не пел, телефона у него не было, и дома его не застали.  Но волею судеб 18 декабря 1962 года Тринадцатая симфония Шостаковича прозвучала в Большом зале Московской консерватории: Громадского нашли случайно (!), он приехал по каким-то своим делам в консерваторию... Но выступить согласился.

   "Голос и нервы не изменили ему", - писал Кондрашин, и он прекрасно провёл генеральную репетицию и концерт. Генеральная прошла при переполненном зале, под присмотром партийных чиновников. Но ее вдруг остановили. Негласное (но фактическое!) противостояние партийных держиморд-цензоров и столичной интеллигенции продолжалось.  Началось «согласование в верхах». И время будто остановилось... Но "примерно к полудню,- вспоминал театровед И. Д. Гликман, - последовал звонок из высоких партийных сфер, и репетицию - следовательно, премьеру - разрешили... из опасения, что запрет Тринадцатой вызовет отрицательную реакцию на Западе"… Вот так-то. Только этого и побаивались!  А своего народа, очевидно, - нет!

   А вечером играли премьеру.  Консерватория была оцеплена усиленным нарядом милиции. Иногда оцепление прорывали. Зал был заполнен до предела. На концерте присутствовал дипломатический корпус и представители иностранной прессы. В первом отделении прозвучала симфония Моцарта. Антракт казался бесконечным. Напряжение нарастало.  Все ждали начала второго отделения. Наконец на сцене появился хор, за ним оркестр, солист, дирижер. Зал замер...

   И вот он - Бабий яр - символ скорби и протеста, однажды данное нам испытание совести и воли! "Над Бабьим яром памятников нет...".  Памятник создавался здесь и сейчас - из музыки и слова, бессмертный памятник невинно убиенным, униженным и оскорбленным насильниками всех времен. Стихи и музыка несли столь мощный заряд "драматической человечности", что после первой части "Бабьего яра" вспыхнули аплодисменты.  А потом все услышали (увидели!) еще четыре части (действия) Тринадцатой симфонии: "Юмор", "В магазине", "Страх", "Карьера".  И это "антисталинское» послание деспотизму прозвучало так четко, так беспощадно и правдиво, что люди - тогда, в декабре 62-го! - испытали шок.

   Но вот под сводами зала истаяли голоса колоколов и челесты, наступила тишина... мучительно долгая... "Я даже испугался - нет ли здесь какого-нибудь заговора.  Но потом обрушился глушительный град аплодисментов с криками "браво!" - вспоминал Э. Неизвестный (известный скульптор).
   Е. Евтушенко: "...на протяжении пятидесяти минут со слушателями происходило что-то очень редкое: они и плакали, и смеялись, и улыбались, и задумывались".
   Это была победа. "Большая победа искусства над <одиозной тогда в вопросах искусства> политикой и идеологией партии", - так комментировала это событие культурной жизни много претерпевшая от партийных аппаратных чинуш певица Г. Вишневская...

   Многие присутствовавшие на этой незабываемой премьере вспоминали: «И встал композитор - комок нервов и напряжения - и пошел навстречу овациям к ликующему оркестру...  А с другой стороны размашистым шагом уже шел, нет, мчался, почти вприпрыжку, долговязый поэт...  Они встали рядом - Шостакович и Евтушенко...  Два больших художника, разделённых по возрасту целым поколением, но борющихся за одно общее дело - свободу человеческого духа».
   «Увидев их вместе, слушатели обезумели, - писали потом другие очевидцы, - скандирующие возгласы "Бра-во, Шо-ста-ко-вич! Бра-во, Ев-ту-шен-ко!" раздавались повсюду"... Это было "утоление духовной жажды и благодарность".

   Да, сейчас многим это уже невозможно понять. Но в то политизированное время, когда в обществе властвовали различные множественные надуманные запреты по любым поводам и всеобщая перестраховка чиновников от искусства - это была публичная демонстрация духовного раскрепощения и силы правды общественного сознания !
   А сразу после премьеры Шостакович получил много писем, в одном из них были и такие проникновенные слова: «... я могу сказать Спасибо и от Покойных Пастернака, Заболоцкого, бесчисленных других друзей, от <замученного> Мейерхольда, <убитых> Михоэлса, Карсавина, Мандельштама, от безымянных сотен тысяч "Иванов Денисовичей", всех не счесть, коих Пастернак в своём творчестве обозначил как "замученных живьем".  – Вы сами все знаете, все они живут в Вас, мы все сгораем в страницах этой Партитуры,  Вы одарили ею нас, своих современников - для грядущих поколений..." Вот так, высоким слогом о том, что дар этот есть "поэзия правды".
   Тринадцатая симфония была Д. Д. Шостаковичу очень дорога.  Ежегодно он отмечал с близкими две творческие даты: 12 мая - день премьеры Первой симфонии, и 20 июля - день завершения Тринадцатой.