СЕАНС СТРИПТИЗА рассказ

Он ко мне часто приходит: раз в год, не реже. Я его не зову, я о нем не думаю и не хочу думать, а он приходит и приходит. Вот уже два десятка лет тихо переступает через порог квартиры, не зная, что квартира эта уже давно мне не принадлежит. Он рад мне добрыми глазами и еще более доброй, застенчивой улыбкой. Большой такой человек с маленькой женой на сносях. Я думаю с раздражением, что доброта слишком часто соседствует с бедностью…. Я безуспешно гоню молодого человека, у меня нет никакого желания вновь и вновь огорчать его отказом, но приходится.

 Он хочет поселиться в моей, питерской квартире. В нелепой, тесной квартирке, но в центре Петербурга. Квартира эта была когда-то всего лишь комнатой в коммуналке, затем, спасибо советской власти, превратилась в отдельные квадратные метры с длинным коридором, двумя маленькими комнатами и кухней со столиком на двух едоков.

Мама умерла в марте 1981 года, в темном, застойном году.  Отец мой покинул семейное гнездо. Я давно уже живу в Москве. Питерская квартира становится источником дохода. Начало девяностых прошлого века и разорение страны идет полным ходом. С кинематографом  зарез. Дошел до унизительного промысла: стал «бомбить» на дорогах столицы. Пустая квартира, как нам тогда казалось, должна стать палочкой-выручалочкой…

 Стоп! Хватит! Он ушел. Когда вновь появится, тогда и продолжу.

Человек так устроен: какую мерзость не совершит – всегда найдет оправдание самому подлому своему поступку. Да что там человек! Целые страны  стремятся черные страницы своей истории отбелить начисто. Ложь о себе самом, о своем времени, о своем народе – дело обычное. Правда утомительна, тяжела и ведет к расстройству и физического, и психического здоровья… Совесть проклятая – неподкупный гонец этой правды. Гонец непрошенный и незваный… Слышу, как он стучит в дверь, а следом тот молодой человек на пороге с женой на сносях. Совесть ухмыляется, злорадно потирая руки, а молодой человек переступает через  порог с доброй и застенчивой улыбкой.

 Он радушен. Она сердита. Ей, беременной, стыдно ходить по людям в поисках крыши над головой. Это так нормально. Мне нравится жена молодого человека, и он мне кажется простым, понятным и родным гостем. Сразу понимаю, что именно этой паре я просто обязан, должен сдать свою квартиру, все еще полную запахов моего детства.

 Но это все лирика. Я должен спросить, сколько он может платить за аренду. Мне стыдно назвать цену, которую я намерен получить с этого молодого человека и его жены. По душе и сердцу я не имею права брать с бездомного бедняка деньги. Моя «пещера» пуста и такие, как он, имеют полное право разжечь в ней огонь. Но это, увы, снова лирика, годная для невозможного светлого будущего, а не для лихих времен, куда переместилась в те годы Россия, и я, увы, вместе с ней.

 Время – вот еще один старательный лекарь больной совести. Скольких палачей, грабителей, насильников оно вылечило. Сколько чудовищных деяний оправдало. Такие были времена – вечная песня для хороших и плохих учеников дьявола. Я не хотел, я был вынужден, мне приказали. Ты всегда осуждал это. Ты бичевал трусливых и слабых, не способных переступить через высокий порог, а сам споткнулся и упал на гладком месте… Может быть, потому и споткнулся, что последствия твоего малодушия не показались тебе чрезмерными. Ну, не снимет эта пара квартиру в центре города, повезет снять на окраине: не в Петербурге, а в тоскливом, чужом Ленинграде…

 Но деньги, деньги! О чем бы не подумал, заговорил человек – все заканчивается гнусным лейтмотивом – числом прописью.

 Он мнется. Он косится на свою хмурую половину. Я понимаю – ему тоже стыдно. Он стыдится своей бедности, как я своей жадности. Мы с ним в тупике.

 Стоп! Но я никогда не был жаден. Может быть, расчетлив,  по необходимости, когда житейские обстоятельства заставляли и так далее. Но, кто знает, может быть, эта расчетливость еще хуже жадности. Жадность проста и однозначна. От жадины и ожидать нечего. Помню рассказ моего брата-геолога.  Появился в таёжной палатке его партии новенький, и сразу, с полога, заявил, что он жаден от природы и убедительно просит ничего у него не просить. Он не пьет, не курит и лишнего при себе не держит. Жадность честна и очевидна.  Расчетливость коварна, как всякая бухгалтерская выкладка. Человек, наверно, никогда не научится жить по инстинкту души и сердца. В каждом из нас сидит эта сволочь – бухгалтер с допотопным арифмометром, а то и с деревянными счетами.  Он сидит в тяжелых очках, за шатучим столом, шлепает нижней губой, жмет на кнопки или перебрасывает костяшки и считает, считает, считает… Не человек, а сплошные черные нарукавники из сатина, хранящие рукава поношенного пиджака от потертости.

 Оправдываю себя  тем, что исполняю чужую волю. Это не я, это моя половина  заведомо  ненавидит гостя с женой на сносях. Она сразу называет неподъемную для него цену. Это ее алчность гонит беднягу вон… А я? Что я? Моя совесть чиста. Я всего лишь исполнитель чужой, недоброй воли… Все так, но вновь неизвестно, что хуже: эта чужая, недобрая воля или рабья готовность ей следовать.

 Ну, здравствуй! Ты опять? Ладно, в ход идет последний резерв: да что же это он все время улыбается. Похоже, не сердце мое завоевать хочет, а опустошить кошелёк. Он, наверняка, такой же, как все: хитер и корыстен…  В конце концов, у меня свои дети, почему я должен их обкрадывать ради чужого, еще не родившегося ребенка…

 Была когда-то идея: найти в Питере этого молодого человека. Узнать, что все у него в порядке, детей уже трое и есть свой, просторный дом за городом, где-нибудь в Комарово или Репино. Я бы, все-таки, покаялся, сказал бы, что совершил ошибку, о которой жалею и попросил в ответ о пустяке: больше не приходить ко мне, никогда не приходить. Я был почти готов к этому разговору, а потом подумал: вдруг он утратил свою добрую и застенчивую улыбку. А что, если жизнь его сложилась совсем не так, как мне хочется? И он отправит меня куда подольше и скажет, что будет приходить ко мне еще чаще.

 Да что же это я расчувствовался. Упрямо и тупо, чуть ли не с рождения, принимаешь желаемое за действительное. Как последний дурак носишься с ретушью, замазывая то, что замазывать не только глупо, но и опасно.

 Строгая жена молодого человека сухо и даже небрежно произносит сумму, которую они могут платить за квартиру, пропитанную запахами моего детства. Деньги ничтожные, по тем временам, совсем жалкие деньги.

 Я молчу. Я знаю, что готов на преступление, что я не сдам этой паре квартиру, но я чего-то жду. Наверно, чуда, какого-то внезапного поворота событий. И все наладится, все закончится лучшим образом.

 Первым начинает говорить молодой человек. Он жалуется на невозможность платить больше, напоминает, что скоро станет отцом …  Еще про начальника конторы, где он работает, говорит зачем-то…

 - Хватит! – прерывает молодого человека жена. – Перестань! Кому это интересно… Я же тебе говорила… Зря это все… Идем!

 Я не знаю, как загладить свою вину, как облегчить совесть. Я предлагаю гостям кофе, чай, воду, но всё - отныне командует жена молодого человека: строгая, маленькая женщина на сносях. Ей отвратителен хозяин этой нелепой квартиры и жаль времени и сил, потраченных на дорогу.

 Они уходят, чтобы с того дня приходить ко мне постоянно: каждый год, а то и еще чаще.

 Что дальше? Дальше, как мне хочется думать, я был наказан за грех  послушания и глупой жадности. Первыми в квартире моей поместились две девицы – сестры - тихие проститутки. На родине, кажется в Ярославле, у них остались мужья и дети, а сестрички решили подработать в северной столице, чтобы пополнить семейный бюджет. Такие наступили времена.

 Через год сестры успешно этот бюджет пополнили и настолько, что смогли снять не мою жалкую квартирку, а трехкомнатные апартаменты с  камином и высокими окнами на Невский проспект.

 Шел 1994 год. Я уже знал твердо, что скоро покину Россию. Держали на месте суетные дела и долги.  Пришлось снова сдать за дорого чужим людям мои запахи детства. На этот раз сдавать приходилось в спешке. Я должен был срочно возвращаться в Москву по какому-то пустому делу. Тип с лиловой рожей, в потертом красном пиджаке, отдал мне деньги, а я ему вручил ключи от родительского гнезда.

 Через шесть месяцев соседи расскажут, что квартиру свою я сдал бандитам и устроили они в ней настоящий бордель, малину и приют наркоманов. В этом я и сам убедился, как только переступил порог своей недвижимости, в которой больше не осталось запахов детства.

 Я продал квартиру, как теперь кажется, за гроши, но тогда эти деньги помогли нам уехать и как-то обжиться на новом месте. Но мне все кажется, что сдай я свои метры той симпатичной паре:  бедным, честным людям - и сегодня я бы смог вернуться, хотя бы в на время, в Питер, и открыть старую дверь своим ключом.  

 И главное, навсегда бы отделался от визитов той пары: молодого человека с доброй, застенчивой улыбкой и его жены на сносях.