Зачем быть евреем? Недельная глава «Ницавим»
В последние дни своей жизни Моше возобновляет завет между Б‑гом и Израилем. Собственно, вся книга Дварим с самого начала — это описание завета: как он появился, какие условия и положения содержит, почему именно завет — сердцевина идентичности Израиля как «святого народа» (ам кадош) и т. п. И вот теперь настал миг обновления завета, когда нация повторно клянется выполнять условия, регулирующие ее существование в качестве святого народа под верховной властью Б‑га.
Однако Моше вдумчиво выбирает слова, чтобы договор касался не только тех, кто физически присутствует при обновлении завета. Накануне смерти Моше старается не допустить, чтобы в будущем какое‑нибудь поколение заявило: «Моше заключил завет с нашими предками, но не с нами. Мы не давали согласия. Мы не связаны этим договором».
Чтобы предотвратить такой оборот событий, Моше говорит: «Но не только с вами я заключаю этот скрепленный заклятиями союз. Он — как с теми, кто стоит здесь сегодня вместе с нами пред Г‑сподом, нашим Б‑гом, так и с теми, кого нет с нами здесь сегодня» (Дварим, 29:13–14).
Как указывают комментаторы, под словами «кого нет <…> здесь» никак не могут подразумеваться сыны Израиля, которые жили в то время, но почему‑то не присутствовали при обновлении завета. Такая оговорка не нужна, ведь в том месте собрался весь народ. Моше мог подразумевать только «поколения, которые пока не родились». Завет связал обязательствами всех евреев с того дня и по сей день.
В Талмуде говорится: все мы «мушба ве‑омед меар Синай» («связаны клятвой со времен Синая») (Йома, 73б; Недарим, 8а). Согласившись быть Б‑жьим народом, соблюдающим Б‑жьи законы, наши предки наложили обязательства на всех нас.
Из этого вытекает одна из неотъемлемых особенностей иудаизма. За исключением новообращенных, мы евреи не потому, что выбрали это сами. Мы рождаемся евреями. Точнее, обязанность соблюдать заповеди и отвечать за свои действия появляется, когда мы становимся юридически взрослыми (еврейские девочки в двенадцать лет, мальчики — в тринадцать). Но стороной завета мы являемся от рождения. Бат мицва и бар мицва — отнюдь не «конфирмация» . Эти обряды вовсе не означают, что человек добровольно признает себя евреем или еврейкой. Наш выбор был сделан более трех тысяч лет тому назад, когда Моше сказал: «Но не только с вами я заключаю этот скрепленный заклятиями союз <…> так и с теми, кого нет с нами здесь сегодня», подразумевая все грядущие поколения, включая нас с вами.
Но как такое возможно? Ведь один из основополагающих принципов иудаизма гласит: «Нет обязательства без согласия». Как нас могут связывать условия договора, который мы лично не заключали? Как нас может к чему‑то обязывать решение, принятое нашими отдаленными предками давным‑давно, в далеких краях?
Кстати, мудрецы Талмуда ставили аналогичный вопрос о «поколении пустыни» в дни Моше — о тех, кто самолично присутствовал при обновлении завета и самолично дал согласие. Талмуд дает понять, что они были не вполне вольны отказаться: «Вознес Святой, благословен Он, над сынами Израиля гору, словно кадку, и сказал: если примете Тору — хорошо, а если нет — здесь будет могила ваша!» (Шабат, 88б).
По этому поводу рабби Аха бар Яаков сказал: «Это основополагающим образом оспаривает законность завета» . Талмуд отвечает: даже если в тот миг народ дал согласие не вполне добровольно, то во времена Ахашвероша, как ясно из книги Эстер, евреи добровольно подтвердили согласие на завет.
Здесь не место обсуждать этот конкретный фрагмент, но суть ясна. Мудрецы Талмуда твердо полагали: соглашение обязательно, только если заключено по доброй воле. Однако мы не соглашались быть евреями. Большинство из нас — евреи от рождения. Мы не присутствовали при заключении завета во времена Моше. Нас ведь еще на свете не было. Отчего же мы связаны заветом, как такое возможно?
Вопрос не пустяковый. Собственно, из этого вопроса вытекают все остальные. Как вообще возможно, что еврейская идентичность передается от родителей к детям? Если бы еврейская идентичность была просто расовой или этнической идентичностью, мы смогли бы понять, как это происходит. От родителей мы наследуем многое, в том числе самое очевидное — гены. Но быть евреем — это не обладать определенными наследственными чертами, а выполнять комплекс религиозных обязательств. Существует алахический принцип «захин ле‑адам шело бе‑фанав» («допустимо сделать благодеяние другому без его ведома или согласия», Ктубот, 11а). И хотя быть евреем — несомненно, благо, но в определенном смысле это еще и обязанность, сужающая спектр наших возможностей, дозволенных законом, предполагающая, что нарушения влекут серьезные последствия. Не будь мы евреями, мы могли бы работать в шабат, есть некошерную пищу.
Да, оказать благодеяние другому человеку, не спрашивая его согласия, — допустимо, но обременить его обязательствами — ничуть.
Словом, когда речь идет о еврейской идентичности, это вопрос вопросов. Как возможно, что еврейский закон налагает на нас обязательства не в силу нашего личного выбора, а только потому, что предки дали согласие от нашего имени?
В своей книге «Радикальный тогда, радикальный сейчас» я отмечал, что очень интересно посмотреть, в каких именно странах и в какие времена люди бились над решением этого вопроса.
Что ж, задавали его нечасто, между тем как ответ на него имеет краеугольное значение.
Большинство евреев не вопрошали: «Зачем мне быть евреем?» Ответ был очевиден. Мои родители — евреи. Мои бабушки и дедушки были евреями. Так что я тоже еврей. Почти во все времена почти все люди принимают свою идентичность как данность. Однако во времена вавилонского плена все стало сложнее. Пророк Йехезкель говорит: «Не бывать и тому, что надумали вы, решив: станем поклоняться дереву и камням, как другие народы, как племена иноземные» (Йехезкель, 20:32). Вот первое упоминание об активных попытках евреев отринуть свою идентичность.
Вопрос вновь остро встал в раввинистический период. Как известно, во II веке до н. э. некоторые евреи эллинизировались: вознамерились сделаться греками вместо того, чтобы быть евреями. Другие евреи под властью Древнего Рима стремились стать римлянами. Некоторые даже подвергались хирургической операции «эписпазм», чтобы устранить следы обрезания (на иврите таких людей называли «мешухим») и тем самым утаить принадлежность к евреям .
В третий раз над этим вопросом призадумались в Испании в XV веке. Именно там два комментатора Библии — рабби Ицхак Арама и рабби Ицхак Абарбанель — ставят тот самый вопрос, что и мы: как может завет налагать обязательства на евреев сегодня?
Более ранние комментаторы об этом не спрашивали, но у Арамы и Абарбанеля была веская причина: в их времена, в 1391–1492 годах, на испанских евреев очень сильно давили, требуя обратиться в христианство. По некоторым сведениям, до трети евреев уступили нажиму (на иврите их называли «анусим» , на испанском conversos, а уничижительно — marranos, «свиньи» ). Вопрос «зачем оставаться евреями» был животрепещущим.
В разные времена на него отвечали по‑разному. Йехезкель заявил резко: «Жив Я! — слово Г‑спода Б‑га. — Рукою сильной, мышцей простертой, излиянием гнева буду Я царствовать над вами» (Йехезкель, 20:33). Иначе говоря, если даже евреи пытаются увильнуть от своего предназначения, это бессмысленно. Их всегда, даже вопреки их воле, будут считать евреями.
Так происходило, с самыми трагическими последствиями, во время двух эпох большой ассимиляции: в Испании в XV веке и в Европе в XIX веке, а также в первые десятилетия ХХ века. В обоих случаях расовый антисемитизм сохранился, гонения на евреев продолжились.
Мудрецы Талмуда дали ответ в мистическом духе. По их словам, даже души еще не рожденных к тому времени евреев присутствовали у Синая и, так сказать, ратифицировали завет (Шмот раба, 28:6) . Иначе говоря, во времена Моше все до одного евреи, даже те, кто еще не родился, дали согласие на завет. Если освободить эту мысль от мистического флера, то мудрецы, возможно, имели в виду, что даже самый ассимилированный еврей в глубине души знает, что остается евреем.
Так, вероятно, было со столь известными людьми, как Генрих Гейне и Бенджамин Дизраэли: по образу жизни они были христианами, но в их произведениях и мыслях много еврейского.
Ученые мужи, составлявшие комментарии к Торе в Испании в XV веке, не приняли ответ мудрецов Талмуда. Арама отметил, что у каждого из нас есть и тело, и душа. Разве присутствие наших душ у Синая — достаточное основание? Как может душа налагать какие‑то обязательства на тело? Душа, само собой, согласна заключить завет. В духовном плане быть евреем — привилегия, а привилегию можно даровать кому‑то без его согласия. Но для тела завет — это бремя. Он предполагает всевозможные ограничения физических удовольствий. Следовательно, если бы у Синая присутствовали души грядущих поколений, но не их тела, их согласие не имело бы силы.
Я дал свой ответ в книге «Радикальный тогда, радикальный сейчас». Но, возможно, есть и более простое объяснение. Не все обязательства, которые нас связывают, мы берем на себя по добровольному согласию. Существуют обязательства, возникающие от рождения. Классический пример — наследные принцы и принцессы. Быть престолонаследником — значит нести целый ряд обязанностей и всю жизнь служить людям. Этими обязанностями можно пренебречь. В чрезвычайных обстоятельствах монарх может даже отречься от престола. Но никто не может стать престолонаследником по личному выбору. Это судьба, предназначение, предопределенное от рождения.
Народ, о котором Сам Б‑г сказал: «Израиль — Мой сын, Мой первенец» (Шмот, 4:22), знает, что принадлежит к царскому роду. Это может быть привилегией. Но это может быть и бременем. Почти наверняка это оказывается привилегией и бременем одновременно. Престранное заблуждение, возникшее после эпохи Просвещения, нашептывает, будто существенно лишь то, что ты выбираешь сам, а остальные факты биографии и черты личности — дело десятое. В действительности мы вовсе не выбираем ряд важнейших фактов своей биографии. Мы не выбираем, родиться или нет. Мы не выбираем родителей. Мы не выбираем, где и когда родиться. Однако каждый из этих фактов влияет на то, кто мы и что призваны делать.
Мы — составная часть истории, которая началась задолго до нашего рождения и будет продолжаться, когда нас давно не будет на свете. Перед всеми нами стоит вопрос: «Продолжим ли мы эту историю?» От нашей готовности ее продолжить зависит, оправдаются ли надежды сотен поколений наших предков.
В глубине нашей коллективной памяти неумолчно звучат слова Моше: «Но не только с вами я заключаю этот скрепленный заклятиями союз <…> так и с теми, кого нет с нами здесь сегодня». Каждый из нас — ключевой участник этой истории. Мы можем воплотить ее в своей жизни. А можем отбросить. Но нам нельзя отвертеться от выбора, а его последствия колоссальны. В наших руках — будущее завета.
Комментариев нет:
Отправить комментарий