ШПИЦБЕРГЕН. ГОРА "КРАСИЛЬЩИКОВ"

Моего двоюродного брата – Саши Красильщикова нет на свете, но есть на самом севере архипелага Шпицберген вершина его имени. Есть выходит, его вершина совсем рядом с Северным полюсом Земли. Географическая точка, названная именем еврея из России. Горжусь этим. Ушел из жизни и друг моего брата – Юрий Лифшиц. Предлагаю вам его очерк об Александре Аркадьевиче Красильщикове. Мне дали имя в честь его отца, погибшего в блокадном Ленинграде.Я очень любил Сашу. Мы были близки, но написать о нем, так хорошо, как это сделал Юра Лифшиц, увы, не смог.

 ГЕОЛОГ, РОМАНТИК, ОДНОЛЮБ

…И всколыхнулась душа моя. Поплыли перед глазами острые вершины Западного Шпицбергена с прилепившимися  облаками, сверкающие ледники,  ниспадающие в синие фиорды, олени, веером, разбегающиеся от ревущих вертолетов.  Вспомнились тяжелые маршруты в обязательных резиновых сапогах с подвернутыми голенищами, ежегодные отчеты, старые товарищи, бесконечные споры о тектонике Шпицбергена и всего Баренцева моря,  о  прогнозах на нефть и газ и,  конечно,  широкие наши застолья с общим пением и обязательным Ура!  в конце тоста.  И главное место в этих воспоминаниях занял среднего роста, худощавый, черноволосый человек с гордо посаженной головой и острым взглядом  -  Александр Аркадьевич Красильщиков. Я его  в дальнейшем буду для краткости именовать Сашей или А.К.

Практически вся  наша  жизнь  прошла рядом и была сходной.  Нас с А.К. часто называли тандемом,  и мы вместе фигурировали как в геологической литературе, так и во всяческих капустниках и КВНах.

·       Ну,  как же - Красильщиков и Лившиц,  Лившиц и  Красильщиков  -

Шпицберген, Баренцево море...

Впрочем, и людей нашего поколения, родившихся в Ленинграде в тридцатые годы,  не испытавших тяжести репрессий и получивших сходные профессии вообще жизнь обычно происходила более или менее одинаково, отличаясь скорее внутренним содержанием,  чем формальными жизненными вехами и конкретными особенностями бытия.  Все  было  стандартизировано, все - под контролем.  Стандартные квартиры, мебель, посуда, даже книги:  собрания сочинений тех же самых авторов.  Но, конечно, были и  отличия.  И вот Саша Красильщиков,  окончивший школу с золотой медалью, в 1950 поступил на геолого-разведочный факультет Ленинградского горного  института,  где  мы  и  встретились на первом же занятии группы  (геология и разведка  месторождений  полезных  ископаемых). Между прочим, конкурс на нашу специальность составлял 17 человек на место. В то время профессия геолога была нужна стране и  невероятно популярна. Геолого - разведочные факультеты в различных институтах росли как грибы и привлекали многих,  в частности повышенной стипендией (395 рублей против обычных 295) и красивой синей формой с золотыми вензеля ми ЛГИ на погонах и молоточками на  фуражках.  Правда,  тогда  товарищ Сталин одел в форму почти всю страну. А после его смерти в 1953 форму отменили, хотя все студенты, конечно, форменные тужурки и шинели с фуражками донашивали.            

А.К. относился к славной когорте геологов-съемщиков. В 50-60х годах в Арктике,  как и на всей территории СССР шла интенсивная двухсоттысячная съемка.  Именно съемка и сформировала А.К. как геолога. Маршруты в тайге и тундре через реки и  горы  с  обязательными  палатками, спальными мешками  и вечерними кострами грели его душу романтика. Одновременно, именно съемка приучила А.К.  к непрерывной работе мысли  в маршруте, к  необходимости сопоставлять и связывать казалось бы совершенно различные факты и создавать изящные геологические концепции.

С 1962 начался главный этап творческой жизни А.К.  - Шпицбергенский.

Именно изучению Шпицбергена и прилегающих частей Баренцева моря и океана и была посвящена его дальнейшая исследовательская деятельность.  Как исследователь Шпицбергена А.К. стал известен во всем геологическом мире.Я думаю, что если выбрать два имени, важнейших для А.К. в течение всей его жизни, то это Лида (жена) и Шпицберген. К ним присоединяются,

конечно, и дочь Инна - ровесница Шпицбергенской экспедиции - и маленькая внучка  - солнышко Лидочка - согревшая последние 8 лет земного существования А.К.

Союз Саши и Лиды, длившийся 30 лет до ее трагической гибели  в автокатастрофе  в 1990  был  образцовым  союзом двух прекрасных добрых и справедливых интеллигентных людей не только любивших, но и глубоко уважавших и понимавших друг друга.

Итак, Лида и Шпицберген. Имена эти определяют и главные черты Саши, не  столь уже и частые для нашего поколения. Он был - однолюбом и романтиком. Он раз и навсегда полюбил Лиду и раз  и  навсегда  полюбил геологию и Шпицберген.  Когда в его жизни были и Лида,  и Шпицберген, Саша был счастлив.  Когда же Лиды не стало,  свет буквально померк для него. В год своего шестидесятилетия,  в 1992, он прислал мне в Израиль фото Шпицбергенского медведя, одиноко бредущего у ледника, и написал:

Так и доживаем век белыми медведями,

И уже не греться нам у своего костра.

Но порою кажется - или это бредим мы -

Из далекой юности бесшабашно - весело

По душе натянутой полыхнет - "Ура-а!".

Ура! - Это вообще особая статья.  Именно словом "Ура"  заканчивались обычно  тосты на наших многочисленных и шумных дружеских застольях. И вот это "Ура!" очень часто вспоминал Саша после  Лидиного  ухода как символ прежних  счастливых дней.  В том числе вспоминал и в своих стихах. Писать он их стал сразу после трагедии.  Все  они были  очень грустными. В  них  выплескивалась наружу душевная боль  и, может  быть, становилось чуть полегче. Настоящие стихи писал Саша в последние годы своей жизни.

Надо сказать, что рифмовать в НИИГА умели многие. Я уже не говорю о настоящих,  глубоких  поэтах и таких общеизвестных профессионалах как А.Городницкий и О.Тарутин. Профессия что ли наша располагает к писанию стихов. Но Саша-то в ранние годы писал лишь для различных капустников,КВНов и юбилеев, благо было их в НИИГА- Севморгео-ВНИИОкеангеология великое множество.  И  во всех этих мероприятиях А.К.  принимал активное участие. Юмор у него,  как уже упоминалось, с молодости был разящий, а остроты отточены  как стрелы.

Вообще А.К. очень тщательно относился не только к содержанию своих статей и отчетов,  но и к любому отдельному слову.  Я знаю это  как его многолетний  соавтор  по  научной работе и по подготовке различных юбилеев и подобных мероприятий.  Он был прекрасным редактором,  хорошо владел английским.  Помню его выступление осенью 1987 на Международном симпозиуме по геологии Шпицбергена в Лонжербюене  (норвежская  столица Шпицбергена - Свальбарда). Его доклад, посвященный итогам работ экспедиции, был не только наиболее интересным по содержанию, но и по языку мало отличался от иностранных коллег. В то время это было большой редкостью. Вообще как знаток геологии Шпицбергена А.К.  был непререкаемым авторитетом не только в СССР, но и за рубежом. Я бы сказал, что за рубежом его знали больше, так как Шпицберген в течение более 100 лет уже является международным  полигоном для всего геологического мира.

  Сашу неоднократно приглашали в Норвежский Полярный институт в Осло, особенно в  последние годы,  когда сотрудничество с норвежцами стало гораздо более тесным,  в том числе и при полевых исследованиях. Правда следует сказать, что  первое  приглашение А.К.  было получено еще в 1969.  Ему предложили грант в Полярном институте в Осло на целый год.  На банкете в ресторане "Европа" по поводу защиты А.К. диссертации по древним толщам Шпицбергена, Гаррик Грикуров от имени соучеников по Горному институту даже  преподнес  ему чемодан.  Увы!  В те годы поездки заграницу, особенно на целый год вообще были редкостью.  Возможно, и анкетные данные сыграли роль.  В общем, пригодился этот чемодан А.К. для первой поездки в Осло только в 1975 и не на год, а на неделю.

Вспоминая Сашу, нельзя не сказать, что был он книгочей, настоящий знаток литературы и не только научной, особенно любил поэзию, бардовские песни,  прекрасно  пел.  Вся  его квартира была уставлена книжными полками. Полки эти были расположены так, что оставались места для различных геологических сувениров, преимущественно Шпицбергенского происхождения. Особое место занимали многочисленные  коробки  со  слайдами.

Как и все, что он делал, А.К. очень тщательно относился к фотографированию. И слайды прекрасно иллюстрировали его рассказы о природных  чудесах любимого Шпицбергена. Конечно, почетное место на полках занимала подборка журналов "Новый мир", 60х годов, редактируемого А.Т.Твардовским, -  евангелия  60-десятников  и  кассеты катушечного магнитофона с песнями Окуджавы.

А.К. был настоящим 60-десятником в лучшем смысле этого слова.  Не знаю, удалось ли это ему полностью,  искренне. Мне,  например, не удалось, но он старался выдавить из себя рабство, посеянное в душах практически всех,  рожденных в СССР до 1953. Он был честен с людьми, правдив, объективен,  не старался как-то высунуться вперед.  К чести НИИГА надо сказать,  что и обстановка в нашем институте всегда была довольно демократической. И  этот  дух справедливости, посеянный первым директором незабвенным Борисом Васильевичем Ткаченко (и как это ему удалось в  те страшные 40-50е годы!), был унаследован Игорем Сергеевичем Грамбергом. Эта обстановка и обусловила особенности  целых поколений  арктических геологов.

Я уже говорил,  что профессию свою А.К. очень любил. Он выбрал ее сознательно, гордился  ею, и прошел весь путь от геолога съемочной партии до руководителя и главного геолога Шпицбергенской экспедиции  всемирного авторитета по геологии Арктики.

  В июле 1962 мы с А.К. впервые увидели Шпицберген с борта небольшого парохода "Сестрорецк", много лет курсирующего между Мурманском и Шпицбергегом.  Где-то севернее о.Медвежий мы попали во льды.  Целые сутки вызволяло нас специальное судно,  высланное из Баренцбурга.  В конце концов, льды разошлись и всплыли на горизонте над синими фиордами бурые пики Западного Шпицбергена с  белыми языками ледников.  Мы  с  А.К.  часто потом вспоминали то восторженное состояние души, которое было у всех участников той первой Шпицбергенской экспедиции. Большинству геологов в то  время не исполнилось и  30  лет. Предстояла интересная новая работа в совершенно незнакомом,  легендарном и к тому же заграничном Шпицбергене.

Кстати вскоре выяснилось,  что в материальном отношении "курица - не птица, Шпицберген - не заграница".

Сейчас Шпицбергенская экспедиция (точнее партия в составе  Полярной экспедиции)  - одна из самых долгоживущих среди наследников НИИГА.

Знала она за прошедшие 40 лет и взлеты и падения.  Но все ее  ветераны (их правда,  все меньше и меньше) отмечают, что наиболее плодотворными были первые три экспедиции:  1962,  1963 и 1964. В течение именно этих лет А.К.  и  собрал основную часть материалов для своей выдающейся монографии "Стратиграфия и палеотектоника докембрия". Докембрий – это древнейшие породы земной коры.                              

После 1975 А.К.  в течение ряда лет исследовал тектонику и нефтегазоносность Северной Атлантики в целом.  В 1976 он участвовал в морском походе на судне Академии наук,  работал около Исландии и заходил и на Шпицберген.                               

Вообще А.К.  был  аккуратист.  У  него все всегда стояло на своих местах, в том числе и в палатке. Он никогда ничего не искал в отличие, скажем, от  меня.  Сделанное ранее,  он умело и точно классифицировал.

Это очень помогало ему в работе.  Помню, как тщательно готовился А.К. к маршрутам на о.Медвежий, где мы вместе работали в сезон 1970. О сезоне этом я расскажу поподробнее, т.к. район был очень важен А.К.

Медвежий - небольшой норвежский остров с полярной станцией - расположен примерно в 200 милях южнее Шпицбергена.

Все вместе из лагеря в Руссехамна мы работали до начала  августа, провели несколько  общих  маршрутов,  побывали у норвежцев на Полярной станции на севере острова, в заброшенном с 20х годов норвежском угольном руднике Тунхейм. Нелегки надо сказать маршруты в центральной части острова. Белые  глыбы  размером  до полутора метров чуть выстилают и небольшие холмы и распадки между ними,  сплошными массами лежат на берегах многочисленных озер.  И хотя бы плоскостями лежали,  так нет.  Все глыбы вздыблены будто их специально поставили  вертикально.  И  прежде чем шагнуть,  надо правильно выбрать место для ноги,  иначе – поскользнешься - и уже телом своим ощутишь твердость этих  пород.  Недаром  их назвали песчаниками Урса, то есть медвежьими песчаниками.

И еще хочется мне рассказать о шторме,  который застал нас в Руссехамне 22-24 июля.  Ох, какой это был шторм!  Наша мирная и спокойная бухта превратилась в ипподром для сумасшедших волн. Словно бешеные кони мчались они  к берегу.  Вся бухта являла собой нагромождение косматых черно-зеленых волн с белыми папахами гребней.  Волны бьются  о  скалы, белыми кипящими струями падают вниз, взлетают над островками 10-метровыми фонтанами. Пена бело-желтыми лохмотьями носится в воздухе. И когда вся эта бешеная масса воды,  волна за волной, несется на берег, кажется, вот-вот остров Медвежий не выдержит напора,  закачается и  тоже поплывет куда-нибудь.

А в лагере - волнение. Палатки-то стоят вроде высоко, но вода уже близко. Бурые  скользкие ленты водорослей аж до ящиков с оборудованием донеслись. Но больно уж не хочется лагерь  переносить:  стол вкопан, кровати стоят,  печки, рация,  барахло всякое. Все же легли спать под аккомпанемент волн, к которому добавился еще скрип и скрежет креплений…

Я бегло рассказал лишь о части одного  полевого  сезона

А.К. в  составе  Шпицбергенской  экспедиции.  А  всего этих сезонов на Шпицбергене у него набралось,  наверно, около двадцати, включая и совместные полевые работы с норвежцами. И именно такую наполненную исследованиями полевую жизнь полярного геолога и любил А.К.

МЫ ЗНАЕМ КРАЙ, ЧТО ВСЕХ МИЛЕЕ

Где пики гордые белеют,

Где льды гремят непримиримо

Где наша молодость прошла.

Это он  пишет  в  1990  Д.В.Семевскому,  много лет возглавлявшему Шпицбергенскую экспедицию после В.Н.Соколова.

Итак, последние 15 лет своей жизни А.К.  - попеременно то главный геолог, то начальник Шпицбергенской партии Полярной экспедиции.  Независимо от должности он неизменный авторитетнейший научный руководитель работ.    

Хочу  сказать,  что только сейчас после 10-летней геологической деятельности в такой небольшой стране как Израиль, я понял как беспечно расточительны были мы,  не публикуя многочисленные и бесценные фактические материалы, погребенные в огромных фолиантах отчетов. Мы - жители огромной  страны - обычно отдавали предпочтение при публикациях региональным выводам. А ведь последующие поколения геологов интересуют в первую  очередь фактические материалы.  И именно отдельные,  но зато прочно установленные факты и публикуются, в  первую очередь, во  всем геологическом мире.  Что же касается широких выводов, то с ними обычно не спешат.  Поэтому я считаю, особой заслугой А.К., что по его инициативе и под его руководством были опубликованы расширенные рефераты отчетов Шпицбергенской экспедиции за 30 лет (1962-1992) в Норвежском полярном институте в Осло (1994),  а затем с 1962 по 1996 - в Ленинграде

(1998).

Многое, очень многое сделал в своей жизни А.К. Что  говорить, даже занимаясь  одно  время  океаном,  он  успел опубликовать  не  только интереснейшие статьи,  но  и справочник-словарь по океаническому бурению, который стал настольной  книгой  специалистов.  Он  редактировал "Стратиграфический словарь  Шпицбергена",  участвовал практически  во всех сводных работах по геологии Арктики, в том числе и международных.

А здоровье  у  А.А.  было далеко не совершенным.  Двадцать лет он страдал от тяжелого заболевания крови.  Я видел его обессиленного и  в больнице Чудновского в Ленинграде и в Баренцбургской больнице. Но лишь в процессе написания этих воспоминаний я узнал, что еще в самом начале восьмидесятых годов  врачи  говорили,  что  с таким заболеванием живут обычно не более 3-4 лет.  Бывали у А.К. такие тяжелые кризисные моменты, когда не мог он ни жить, ни работать. Никто, ни в экспедиции, ни в институте об этом не знал. Выжить ему помогала только жена Лида. А какой мукой была для него ежегодная медкомиссия перед отъездом в поле.

С трепетом шел он получать результаты анализа крови.  Но каким-то чудом все обходилось. Он боролся и побеждал свою болезнь. И, может быть, он и победил бы,  если бы не трагический уход его жены.                       

Надо сказать,  что  до гибели Лиды А.К.  как турист за границу не выезжал ни разу.  Все его поездки были связаны только с работой.  Но в 90х годах  чтобы как-то облегчить сердце,  он трижды побывал в Израиле (1994, 1996 и 1998).

Мы с ним пересекли на машине всю страну  севера до юга (от Цфата в Галилейских горах и до Эйлата - на берегу Красного моря) и с запада на восток - от  Средиземного  моря до Мертвого.  Расстояния здесь совсем небольшие, а палестинские соседи сейчас (я дописываю эти строки в июне 2001) стараются  их  еще  уменьшить.

Многое  повидал в Израиле А.К.,  но, пожалуй,  особое впечатление помимо старого города в Иерусалиме произвели коралловые рифы  в  прозрачной воде  Красного моря близ Элата,  окруженные всякой разноцветной живностью, да красные докембрийские песчаники  близ  знаменитых  копей царя Соломона в заповеднике Тимла. Пожалуй, это была самая южная точка,где А.К. удалось увидеть докембрий.

А.К. очень  тепло  принимали и родные и друзья.  Душа его немного оттаивала. Но скорее от человеческого тепла,  а не от израильских красот и древних памятников.

В мае 1998 мы виделись в последний раз, а в сентябре его не стало.

При прощании он выглядел чуть более похудевшим, чуть более молчаливым,чем обычно.  Но он вообще был интраверт, чувств своих не выдавал. Я бы никогда не  подумал,  что может случиться то,  что случилось,  что его гложет самая последняя и страшная болезнь.  Но какие бы ни были болезни, их течение всегда зависит от внутреннего настроя человека.  Тоска, глубокая тоска по любимой жене - вот главная болезнь Саши. Он очень любил свою работу и Шпицберген, но разве могут камни заменить нам на этой земле человека.

 Стихи стал Саша писать после гибели Лиды - жены. Никогда в жизни не видел пары столь искренне и крепко любившей друг друга.

Ровесникам

Пусть свет и радость первых встреч

Нам светят в трудный час...

Стихи давно не пишутся, не хочется в поход.

И хоть свободней дышится, да воздух уж не тот.

Мы рынку не обучены — вся жизнь была другой.

Работою умучены уходим на покой.

Но души наши прежние: покоя не хотят,

То грешные, то нежные, на радости летят.

Как будто вечно молоды, беспечно веселясь,

Над самым лучшим городом летают не таясь.

Нам старыми победами гордиться не дано.

Но пусть в бокалах пенится по-прежнему вино.

Пусть свет далёких радостей нас греет в трудный час...

И пусть не будет холодно последнему из нас.

Октябрь 1992.

* * *

Полярной экспедиции

   сегодня тридцать лет...

Сидят седые рыцари —

   свидетели побед.

И молодая поросль,

   традиции храня,

Уже вписалась в скорости

   сегодняшнего дня.

Храним названье прежнее,

   расширив суть его.

Опять живём надеждами,

   желая одного —

Уверенности в будущем...

   Чтоб вновь, как и вчера,

Гремел вполне заслуженно

   наш старый тост — «Ура!»

Февраль 1992.

* * *

И у нас всё хорошо,

   что хорошо кончается.

Всё, что было, то прошло...

   Господи, прости.

Лишь царапины болят,

   никак не заживляются,

Да силёнки иссякают

   против волн грести.

Почему ж мне не приснится

Сон, что я прошу?

Почему мне не простится

Грех, что я ношу?

Потому ли, что не верил

   Божьим словесам?

Потому ль, что той потерей

   уберёгся сам?

Июль 1992.

* * *

Родная, хорошая,

   прости меня грешного...

Но только сейчас осознал до конца

Простейшую истину —

   давно уже смешаны

И наши подарки, и наши сердца.

Целую тебя! Пусть глаза твои светятся,

Пусть обувь не жмёт,

   пусть не колет в груди.

Пускай ещё много хорошего встретится

На нашем не очень-то лёгком пути.

* * *

Я не верю, дружище, такому кино,

Где умелым ребятам

   все, как в сказке дано,

Где красивые женщины тянут вино,

И постельные страсти —

   дрожащим пятном.

Ах, экранная жизнь, виражи, миражи...

Мне бы месяц, другой

   этой жизнью пожить.

Но кончается плёнка, я снова один —

сам себе и слуга я и сам — господин.

Новогодняя ёлка каждый год хороша,

Только песня умолкла — онемела душа.

Сентябрь 1992.

* * *

Меньше близких людей.

   Всё труднее дышать

В разряженном судьбою

   пространстве.

И немеет душа,

   по ночам вороша

Листья памяти...

   И постоянно

Я туда возвращаюсь,

   в тот солнечный май,

В ощущение смутной тревоги...

А потом только боль

   и кровавый провал,

А потом я напрасно

   тебя обнимал

В этой проклятой Богом дороге.

Сентябрь 1992.

Нигде не любят невезучих.

smiling ! —

вот к успеху путь.

Теперь себя не надо мучить,

Пытаясь в душу заглянуть.

Отбрось ненужные сомненья,

Keep smiling! — снова на коне.

И пусть не отпугнут везенье

Укоры совести во сне.

Никто не требует расплаты.

Keep smiling! С Богом! Будь здоров!

Тебя у каждой божьей хаты

Ждёт отпущение грехов.

Keep smiling! Мир для белозубых...

Но кошки на сердце скребут,

И чьи-то трубы, чьи-то губы

Мне песню грустную поют.

И улыбнуться нету силы,

Хоть в жизни мне не раз везло.

Молчат холодные могилы...

Keep smiling, прошлое прошло.

Октябрь 1992.

Ностальгическое

Дымит Баренцбург. Гарь и слёзы в глазах.

Кряхтят неуклюжие краны.

И кто бы подумал: полжизни назад

Здесь были от счастья мы пьяны.

Не только от счастья. Чего уж грешить —

И выпито было немало.

Но всё же была путеводная нить

Высокого, в общем, накала.

Прошло тридцать лет. И иных уже нет,

Другие тоскуют далече...

Года заметают проложенный след.

А нам остается обманчивый свет

Надежды да редкие встречи.

* * *

Что осталось нам с тобою?

Только небо голубое,

Только солнце на закате,

Только тихий шум дождя.

Как нам жить на этом свете,

Если вырастают дети

И живут своею жизнью,

Неизбежно уходя.

Но добавим оптимизма

В это грустное творенье,

Может, всё не так уж плохо,

Оглянись по сторонам:

Кто там, звонкий и весёлый,

Возвращается из школы,

Мир собою заполняя,

Продлевая жизни нам.

Июнь 1997.

* * *

Мы уходим из просеки этой

Белостволых берёз и дождей,

И неярким арктическим светом

Нас встречает короткое лето —

Беззакатный шпицбергенский день.

Здесь разбросаны наши души.

Всех давно уже не собрать.

Я не знаю, где встретимся...

   Слушай —

Этот мир ещё не разрушен,

И не надо, прижавши уши,

В поддавки с судьбою играть.

* * *

Не к святым местам я стремился,

Был к Христу всегда равнодушен.

И, когда самолёт приземлился,

Мне восторг не заполнил душу.

Мне не нужен был Гроб Господень,

А хотел я увидеть брата

И друзей, оставивших Родину

И живущих с чувством утраты.

Мне условия созданы райские,

И страна начинает нравиться.

Но не думается по-израильски

Иностранцу меж африканцами.

Что здесь общего в этой общности,

Соблюдая какой закон,

Эфиоп, никогда не ропщущий,

Бьёт еврейскому Богу поклон?

Что за странное жгучее варево,

На какой бело-чёрный пир

Закипает в котле Израилевом

И выплёскивается на мир?

Не понять мне молитвы датишные,

Мудрость торы, талмудный запой...

Я не здешний, я не очищенный.

Я умру под своею звездой.

Израиль 1994,1998.

Дочери

Двадцать пятое июля.

Чист и свеж прозрачный день.

Я пишу тебе, Инуля,

Всяческую дребедень.

Я сижу на чистом склоне,

Баренцбург затих внизу.

Я гляжу из-под ладони

В солнечную белизну.

Предо мной пейзаж знакомый,

Полосой туман вдали.

Я и дома и не дома.

Я сжигаю корабли.

Груз в трюмах за тридцать лет,

Разобраться — сил уж нет.

Да и вряд ли нужно это

Тем, кто прёт за нами вслед.

А кругом чужие лица

И чужие голоса.

Рвутся связи. Льдом ложится

Отчужденья полоса.

Невесёлые итоги.

Но приходится признать:

Новые пути-дороги

Нам уже не прошагать.

Догорел кораблик старый,

Навевает грусть камин

У последнего привала,

У зияющих вершин.

25.07. 1993.

Д.В. Семевскому

Мы знаем край, что всех милее...

Где пики гордые белеют,

Где льды гремят непримиримо,

Где наша молодость прошла.

И нам не страшны юбилеи!

Прекрасны наши юбилеи!

Пусть жизнь весёлой пантомимой

Кружится с ночи до утра.

В ней наши даты повторимы

И наши внуки повторимы,

Хоть не пошли они за нами

В край наших радостей-утрат...

Лишь прошлое невозвратимо,.

Да, прошлое невозвратимо

И сохранится только память

От догоревшего костра.

Июль 1990.

Ю.Я. Лившицу

Так и доживаем белыми медведями,

И уже не греться нам у своего костра.

Но порою кажется — или это бредим мы —

Из далекой юности бесшабашно-весело

По душе натянутой полыхнёт — «Ура-а!»

Июль 1992.

В.Э. Волку в день отъезда

До свиданья, друг мой, до свиданья...

Этот май ты увезёшь с собой,

Как страны огромной расстоянья,

Бывшие любовью и судьбой.

Стали тривиальными отъезды,

Привыкаем к горечи потерь,

И стучатся новые надежды

В заново покрашенную дверь.

Вряд ли я к тебе приеду в гости.

Время поджимает — не успеть.

Нашей дружбы неприметный мостик

Будет над Атлантикой висеть.

Новый век распластан у порога,

На Земле опять чего-то ждут.

Я не знаю, веришь ли ты в Бога,

Верь в друзей, — они не подведут.

Май 1997.

* * *

Молитва не дойдет до Бога —

Ведь атеизм у нас в крови.

Но не суди, о Боже, строго

И жизнь дожить благослови.

Благослови на тёплый вечер,

На радость от земных удач,

На чудный миг последней встречи

И на мужской последний плач.

Апрель 1995.