27 июля 2020, 15:58
Как коммунисты «зачищали» меня от Олимпиады-80
Накануне форума Москва была освобождена не только от уголовников и диссидентов, но и от многих жителей, а финны помогли устроить здесь «продуктовое изобилие».
Когда за несколько месяцев до Олимпиады советское правительство объявило о том, что на нее поедут лучшие люди страны, я работала корреспондентом в областной газете «Радянська Житомирщина». И у меня в самом разгаре был конфликт с обкомом КП Украины из-за опубликованного фельетона, в котором я покритиковала всего лишь секретаря партийной организации местного консервного завода. Эта дама возглавляла и принимала участие в хищениях продукции, а также руководила «мертвыми душами», которым выписывались зарплаты и премии. Обком в лице его секретаря Евгения Острожинского потребовал от редактора Леонида Яроцкого немедленного опровержения и увольнения автора. Но редактор наш, фронтовик, оказался крепким орешком. Вместо этого он дал указание направить мой фельетон «для реагирования» в прокуратуру, ОБХСС (Отдел борьбы с хищением соцсобственности) и другие малоприятные для воров места.
Вот на таком фоне активной фазы войны с местными коммунистическими бонзами я решила поехать на Олимпиаду — в кои-то веки событие. Редактор дал отпуск с условием, что я напишу пару статей в газету. (Аккредитация в пресс-центре Олимпиады для областных журналистов была невозможна.) Путевки на Олимпиаду раздавались по всей стране бесплатно — через партийные, комсомольские и профсоюзные органы — партсекретарям, «маякам» производства, колхозных полей, а также «пристяжным» партии — проверенной интеллигенции.
Мне, конечно, такое счастье не светило, и я просто купила ее в обкоме комсомола. Путевка стоила 180 рублей — два моих тогдашних месячных оклада. Однако за несколько дней до начала праздника спорта в Житомирском облсовпрофе и в комсомольских органах оставалось еще столько нереализованных путевок, их уже раздавали бесплатно — всем, кто хотел, и даже в редакцию поступила одна на распродажу — в полцены, но желающих не оказалось.
В поезде «Житомир-Москва» был сформирован вагон из ехавших на Олимпиаду. В полдень, когда я заканчивала собирать чемодан, у меня зазвонил телефон. Это был редактор. Лично. Что немало меня удивило. У нас состоялся интересный диалог. Цитирую по дневнику тех лет. «17 июля 1980 г.
— Алла Александровна, так вы едете на Олимиаду?
— Ну да, еду. Вот чемоданы уже запаковала, почти… А почему вы спрашиваете?
— Да, вот, понимаете… как бы вам сказать… Мне только что звонил Валентин Евгеньевич Острожинский (секретарь обкома КПУ — А.Я.) и сказал, чтобы я… ну не пустил, что ли, вас на Олимпиаду…
Я, конечно, от этой новости присела.
— Хорошо, а как вы это сделаете? — спросила.
Редактор молчал. В трубке было слышно его дыхание.
— Ну… в общем… я вас предупредил, — наконец медлено сказал он. — И быстро добавил: «Вас просто снимут с поезда».
Это было уже интересно! Положив трубку, я закрыла чемодан и поехала на вокзал. Это и мое правило: делай, что должно, и пусть будет, что будет!
Как узнала я позже, в обком партии пришло засекреченное письмо от вышестоящего ЦК, чтобы на Олимпиаду в Москву были отобраны исключительно проверенные кадры. Возможно, добрые люди доложили секретарю в последний момент о моей несанкционированной обкомом поездке. А, возможно, редактор тянул до последнего с этой новостью. Ну и кроме того, секретарь обкома и сам ехал на Олимпиаду. И как же он мог допустить, чтобы какая-то там распоясавшаяся Ярошинская, посягнувшая на доброе имя его любимой партсекретарши (город небольшой — многие были в курсе), ехала с ним в одном поезде? Конечно, ее надо снять. И не только с поезда.
Поясню: под колпак КГБ я попала с первых лет учебы в Киевском университете. После того, как написала письмо, пыталась собрать подписи и пошла на личный прием к ректору, чтобы защищать несколько изгнанных и отправленных на перевоспитание в армейские штрафбаты моих однокурсников, возложивших цветы к памятнику Шевченко (вопреки предупреждению куратора от ГБ и декана не делать этого), а также посмевших написать в сочинении, что «батько Махно — герой Украины».
Мне неизвестно, что пошло тогда не так у тех, кто хотел «снять» меня с поезда, но я спокойно вошла в вагон (чернь ехала в плацкартном, секретари — в купейном). Конечно, с напряжением дожидалась его отхода, всматриваясь в лица на перроне и в вагоне. Хотя понимала, что снять могли в любом момент и на любом полустанке. Однако этого, к счастью, не случилось. Может, потому что куратор группы ехал с нами — все были под присмотром.
В Москве нас встретили организаторы, рассадили по автобусам и повезли к месту проживания — в одно из студенческих общежитий. На дворе стояло утро, часов 11. Мне было 27 лет, и к тому времени это была моя вторая поездка в столицу. Для многих — первая. Поэтому все активно глядели направо и налево. Что сильно удивило — день был теплый, солнечный, мы ехали по очень чистому, красивому городу, но совершенно пустому. Народ как будто вымер — ни души.
Спустя годы, стало известно, как власти СССР «зачищали» город перед Олимпиадой. Оказалось, еще в июле 1979 года было принято Постановление ЦК КПСС под грифом «секретно» — «О введении временных ограничений на въезд в г. Москву в период Олимпиады-80 и направление граждан г. Москвы и Московской области в строительные отряды, спортивные и пионерские лагеря и другие места отдыха летом 1980 г.». Внешне это выглядело каким-то небывалым праздником заботы о школьниках и студентах. Работающие и пенсионеры «высылались» на время Олимпийских игр в дома отдыха и санатории.
Еще один срез населения — уголовники, алкоголики, бомжи, фарцовщики, проститутки - были отправлены на время Олимпиады за 101-й километр. Однако, по воспоминаниям москвичей, власти таким образом избавлялись и от политически неблагонадежных — тех, кто был замечен в симпатиях к диссидентам и к Западу. Въезд в Москву из других регионов был только по пропускам. Для поддержания порядка, казалось, согнали милиционеров со всей страны.
Были отменены также «колбасные электрички». А иначе показное изобилие, устроенное для иностранцев, было бы сметено в один присест. Тогда наполнить московские прилавки помогла «загнивающая» Финляндия. В магазинах торговали невиданными тогда для советского строителя коммунизма сервелатом, салями, нарезками сыров, импортным пивом в банках, ликерами, соками. На соревнованиях, куда нас возили «строем», всякий раз в буфетах возникала немыслимая давка наших граждан — «бились» за сигаретами «Мальборо», колбасой, пивом. Тогда советские люди впервые увидели пакеты с соком с приклеенными к ним трубочками — их брали целыми упаковками. Грустное зрелище. И скрыть от иностранцев этот позор «убийства» за пакет сока было невозможно. Хотя рассадка на соревнованиях была устроена так, чтобы на трибунах советские и иностранные зрители не смешивались.
С высоты сегодняшнего дня Олимпиада-80, которую бойкотировали 65 стран из-за вторжения СССР в Афганистан, с учетом новых знаний о ее «потемкинских деревнях», выглядит не так, как мы ее воспринимали тогда. Однако в те дни все чувствовалось праздником — волнительным и необыкновенным. И чуточку даже чудом. Когда олимпийский Мишка взмыл над ареной «Лужников» «в свой сказочный лес», многие плакали от избытка чувств.
Сильно омрачил властям Олимпиаду только Владимир Высоцкий — он умер в ее разгар, 25 июля. Несмотря на то, что власть пыталась замолчать его смерть, тысячи людей собрались у Театра на Таганке. Я тоже, отменив свой поход на соревнования, поехала туда. Милиции было много, но она не предпринимала никаких действий. У советских коммунистов страх международного скандала во время Олимпиады оказался сильнее желания «зачистить» поклонников диссидентствующего артиста.
Алла Ярошинская
Комментариев нет:
Отправить комментарий