Кто пытался убить Спинозу?
390 лет назад в Амстердаме родился философ Барух Спиноза
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
В пантеоне великих философов прошлого немногие стали предметом художественного вымысла в такой мере, как Спиноза. Поскольку фактов его биографии известно мало, как поклонники, так и критики философа с готовностью верили самым удивительным историям, в которых он представал еретиком и героем, пусть даже эти истории весьма далеки от реальности. Среди множества рассказов, дошедших до нас с XVII века, выделяется один особенно драматичный эпизод: покушение на жизнь Спинозы, якобы совершенное членом португальской еврейской общины Амстердама, от которой он был отлучен. Но было ли такое покушение на самом деле? А если да, то каков мог быть его мотив?
Эта история впервые возникает в 1697 году, через 20 лет после смерти Спинозы, в статье Пьера Бейля о Спинозе в его «Историческом и критическом словаре». Рассказав о растущих сомнениях молодого Спинозы в иудаизме и о предложении общины «терпеть его, лишь бы только он внешне придерживался обрядов», Бейль пишет:
Тем не менее, он лишь понемногу отдалялся от синагоги и, может быть, еще долго сохранял сдержанность в отношениях с ними, если бы однажды при выходе из театра на него предательски не напал один еврей, ударивший его ножом. Рана была легкая, но он считал, что злодей намеревался его убить. С тех пор он полностью порвал с евреями, и это было причиной его отлучения .
История мелодраматичная, но правдоподобная. Спиноза увлекся театром во время учебы у бывшего иезуита Франциска ван ден Эндена, который обучал его латинскому языку и классической литературе и, возможно, также поощрял у своего ученика дальнейшее знакомство с философией Декарта.
К сожалению, Бейль не указывает источник информации об этом эпизоде. Однако всего восемь лет спустя эту историю с небольшими изменениями повторил лютеранский пастор Иоганн Колерус в своем «Кратком, но достоверном очерке о жизни Бенедикта Спинозы»:
Господин Бэйль рассказывает, кроме того, что однажды при выходе из Театра на Спинозу бросился с ножом какой‑то Еврей, нанесший ему удар в лицо, и что, хотя рана была не опасная, очевидно было, что Еврей намеревался убить его. Однако Хозяин Спинозы и жена его, оба и теперь еще здравствующие, передавали мне этот факт совершенно иначе. Они слышали его из уст самого Спинозы, который часто рассказывал им, что однажды вечером, выходя из старой Португальской Синагоги, он заметил невдалеке от себя какого‑то человека с кинжалом в руке; это заставило его вовремя остеречься и уклониться, так что удар скользнул только по его одежде. На память об этом событии Спиноза сохранял полукафтанье, пронзенное кинжалом злоумышленника .
Колерус жил в Гааге, а хозяин дома и его жена, о которых он упоминает, были прихожанами его церкви. Спиноза снимал у них жилье с 1670 года до своей смерти в 1677 году. Хотя с того времени прошло уже три десятилетия, Колерус воспользовался возможностью и расспросил их о знаменитом жильце и, среди прочего, о «правильной» версии рассказа Бейля. Бейль и Колерус — единственные наши источники по поводу якобы имевшего место покушения. Мы не знаем, кому Спиноза мог об этом рассказывать, однако возможно, что сообщение об этом эпизоде содержалось в одном из частных писем друзьям, уничтоженных после его смерти.
Несмотря на расхождения — то ли театр, то ли синагога, то ли настоящее ранение, то ли порванная одежда, — Бейль и Колерус согласны в главном: нападение произошло, когда Спиноза еще состоял в амстердамской португальской еврейской общине «Талмуд Тора». У Колеруса Спиноза выходит из синагоги, что он вряд ли стал бы делать после наложения херема, то есть отлучения. Спиноза все еще, хотя бы номинально, числился членом общины, поскольку он продолжал облагаться общинными поборами (правда, не платил их). Бейль синагогу не упоминает, но в его версии нападение тоже относится к периоду до херема, поскольку он считает, что именно оно убедило Спинозу покинуть еврейскую общину, что, в свою очередь, привело к отлучению. Это означает, что нападение, если оно действительно имело место, произошло до июля 1656 года, когда Спиноза стал объектом самого риторически страстного херема, когда‑либо вынесенного этого общиной. Поэтому какова бы ни была причина покушения, нельзя считать его местью за выход из общины.
Предположим, что подобного рода нападение действительно имело место и совершил его амстердамский еврей. Источник Бейля нам неизвестен, а Колерус сообщает, что узнал о покушении от людей, слышавших о нем напрямую от Спинозы. Его прихожанин, хозяин квартиры, был художник по имени Хендрик ван дер Спик. Конечно, возможно, что ван дер Спик узнал о нападении, только прочитав о нем в словаре Бейля, но это представляется маловероятным. Хотя ван дер Спик был человеком интеллектуального склада, однако вряд ли ему в руки могло попасть это многотомное сочинение на французском языке. Более того, нет причин не верить, что Спиноза сам описывал это происшествие ван дер Спику и его жене, с которыми он поддерживал теплые и дружеские отношения.
Возможно, нападавший был одним из амстердамских сефардов, отделявших себя от позднее появившейся в городе немецкой и восточноевропейской еврейской общины, достойным членом общины «Талмуд Тора» (хотя для этого утверждения у нас нет никаких оснований). Определить этническую принадлежность нападавшего и дату покушения необходимо, чтобы понять причины, которые стояли за этим покушением. Итак, у нас есть безымянный подозреваемый и у нас есть оружие. Но у нас до сих пор нет мотива. Ни Бейль, ни Колерус не объясняют, чем было вызвано нападение.
Судя по сообщениям Бейля и Колеруса, о покушении сначала лишь вскользь и очень кратко упоминали в популярных сочинениях, посвященных жизни и творчеству Спинозы. В научной литературе этот эпизод упоминается редко. Когда нужно было указать причины нападения, обычно говорилось, что оно было вызвано растущим чувством гнева и страха в адрес Спинозы со стороны членов португальской еврейской общины города, связанными с его еретическими идеями о Б‑ге, еврейском праве и душе. Если верить одному раннему и весьма красочному (хотя зачастую и недостоверному) сообщению, анонимной «Жизни Спинозы» (Vie de Spinoza), опубликованной в 1719 году, перед вынесением херема в общине много говорили о теориях Спинозы. Людей, особенно раввинов, интересовали идеи молодого человека. Как рассказывает автор жизнеописания — а этот анекдот не подтверждается другими источниками, — «среди тех, кто с наибольшей пылкостью и настойчивостью искал общения с ним, были два молодых человека, которые, притворяясь его задушевными друзьями, упрашивали поведать им свои подлинные взгляды. Они делали вид, что, каковы бы ни были его суждения, ему нечего опасаться с их стороны» . Они даже предполагали, что если внимательно читать Моисея и пророков, то можно прийти к заключению, что душа вовсе не бессмертна, а Б‑г материален. «А как вы считаете? — спросили они Спинозу. — Есть ли у Б‑га тело? Бессмертна ли душа?» После некоторых колебаний Спиноза якобы попался в расставленные сети.
Сознаюсь, — ответствовал школяр, — что так как в Библии нельзя найти ничего о нематериальном или бестелесном, ничто не мешает нам верить, что Б‑г — это тело; тем более, что, как говорил царь‑пророк, Б‑г велик, а невозможно мыслить величину без протяжения и, следовательно, без тела. Насчет духов Писание определенно не говорит, что это реальные и постоянные субстанции, а не просто фантомы, именуемые ангелами и служащие Б‑гу для провозглашения Его воли. Одного сорта с ангелами и все прочие виды духов, невидимые лишь оттого, что материя их весьма тонка и прозрачна, так что ее возможно увидеть, как видят фантомы, только в зеркале, во сне или же в ночи .
По поводу души человеческой Спиноза якобы ответил, что «повсюду, где о том говорится в Писании, слово “душа” употребляется в значении “жизнь” или для [обозначения] всего живущего. Бесполезно было бы искать там подтверждение ее бессмертия. Обратное же мы видим в сотне мест, и нет ничего легче, чем доказать это; но тут не место и не время говорить о том» .
Поначалу «друзья» Спинозы решили, что он просто пытается их шокировать. Но когда молодые люди поняли, что он говорит серьезно, они стали обсуждать его взгляды с другими людьми. «Они говорили, что люди ошибаются, веря, что этот юноша мог бы стать одним из столпов синагоги; что скорее он сделается ее разрушителем, ибо не испытывает ничего, кроме ненависти и презрения к Закону Моисееву» . В тексте говорится, что, когда Спиноза предстал перед судом, те же самые люди свидетельствовали против него, утверждая, что будто бы «он осмеивал евреев — “суеверное племя, рожденное и выросшее в невежестве, не знающее, что такое Б‑г, и при этом дерзнувшее называть себя Его [избранным] народом, в ущерб прочим нациям”» .
В источнике не упоминается вооруженное нападение, но его повествование, во многом вымышленное, вероятно, могло породить многочисленные спекуляции по поводу религиозных мотивов покушения. Судя по этому рассказу, взгляды Спинозы представляли для амстердамских сефардов, многие из которых были потомками конверсо, приехавших с Пиренейского полуострова, и весьма трепетно относились к вопросам религии, такую угрозу, что один или два агрессивных фанатика вполне могли решиться на активные действия. Можно привести менее известный пример спекуляций такого рода из книги Филипа Кранца «Барух Спиноза, его жизнь и философия» («Барух Спиноза, зайн лебен ун зайн филозофие», 1905). Эта биография, написанная на идише, должна была познакомить со Спинозой широкую еврейскую публику:
Эмоции среди евреев [против Спинозы] все усиливались, и нашелся фанатик, который решил просто убить его и положить конец всем волнениям и заодно самому опасному еретику [апикойрес]. Однажды вечером, когда Спиноза возвращался из театра, кто‑то напал на него с кинжалом в руке. К счастью, Спиноза вовремя заметил нападавшего и успел увернуться, так что кинжал только разрезал на нем одежду.
Рассказы такого рода впечатляют своим драматизмом, но я, честно говоря, сомневаюсь, что даже если подобное покушение на жизнь Спинозы действительно имело место, оно имело хоть какое‑то отношение к его представлениям о Б‑ге, Писании или бессмертии.
В первом издании моей биографии Спинозы я предпочел не высказывать своего мнения по поводу того, было ли покушение в действительности, но все же указал на существовавшие «в еврейской общине того времени безошибочные признаки атмосферы глубокой враждебности по отношению к вероотступничеству». Я обратил внимание, что раввинов и общинных лидеров возмущали случаи обращения членов общины в христианство и что у некоторых евреев «развилась страстная и агрессивная ненависть» к единоверцам, подверженным пороку или выказывавшим подобную склонность. Готовя второе издание своей книги , я не счел нужным ничего менять в этой версии событий.
Однако теперь, после долгих размышлений, я пришел к выводу, что вряд ли еретические идеи Спинозы могли служить мотивом для столь злодейского покушения. Амстердамская португальская еврейская община была довольно космополитичной. Ее члены могли высказывать какие угодно взгляды; в конце концов, это была еврейская община XVII столетия, и существовали четкие границы не только для поступков, но и для идей, которые человек мог высказывать. Однако многие члены общины, в том числе и раввины, участвовали в масштабных философских и богословских дискуссиях. Даже если Спиноза зашел слишком далеко, а он действительно зашел, видеть в покушении на убийство реакцию на еретические взгляды и бунт против общинных властей представляется мне теперь неверным. На самом деле есть гораздо более простое и правдоподобное, хотя и несколько приземленное объяснение — объяснение, которое все время было у меня перед глазами.
Когда в 1654 году умер отец Спинозы Мигель де Спиноза, Барух и его брат Габриэль получили в наследство семейный торговый дом. Ряд нотариальных записей от апреля–мая 1655 года позволяет узнать кое‑что интересное о характере и деловой хватке Спинозы. В Амстердам из Парижа приехали три португальских еврея, братья Антоний, Габриэль и Исаак Альваресы, которые жили теперь в Эйленбюрге, в доме под названием «Де вергульде вальк» («Золотой сокол»). Они торговали драгоценными камнями и, по всей видимости, промышляли и другими темными делами. У Спинозы был вексель (wisselbrief) — фактически долговое обязательство — от Антония Альвареса на 500 гульденов. Вексель датируется ноябрем 1654 года и первоначально был дан представителю влиятельного еврейского семейства Мануэлю Дуарте. Дуарте, который тоже занимался торговлей драгоценностями, переписал вексель на Спинозу, и теперь ему предстояло получить деньги. (Как предположил А. М. Вас Диас, это может служить указанием на то, что Спиноза распространил сферу семейного бизнеса на торговлю драгоценностями, в то время переживавшую расцвет.)
Этот Антоний Альварес некоторое время тянул с уплатой по векселю, все время «заявляя, что он заплатит в течение двух‑трех дней или недели». Когда Спиноза стал настаивать, Антоний предложил уплатить долг частично и предоставить Спинозе вексель на 200 гульденов, которые следовало получить с его брата Габриэля Альвареса, обещая, что вскоре он заплатит и все остальное. Спиноза согласился на это предложение, но Габриэль Альварес, как легко догадаться, отказался от своих обязательств. Тогда Спиноза вернулся к Антонию, требуя полной уплаты 500 гульденов. Антоний, «ежедневно обещая заплатить», продолжил тянуть время. Спиноза начал терять терпение и потребовал, чтобы Антоний либо выплатил ему долг целиком, либо внес залог драгоценными камнями, но ничего не помогало.
У Антония в рукаве был еще один козырь: он заявил, что первоначальный вексель на его имя может быть уплачен только в Антверпене, где его может закрыть некий Педро де Пальма Карильо. Устав от этих игр, которые продолжались уже несколько месяцев, Спиноза в конце концов подал жалобу бургомистру Амстердама Корнелису де Вламингу ван Аудсхорну, который в мае 1655 года отдал приказ об аресте Антония Альвареса. Альвареса отвезли в таверну «Де вир холландерс» («Четыре голландца») и держали там, пока он не уплатил свой долг Спинозе сполна. О том, что случилось после этого, лучше всего расскажет нотариальный документ:
Затем Антоний Альварес попросил заявителя [Спинозу] прийти в таверну, чтобы заключить с ним соглашение… Когда [Спиноза] прибыл туда, названный Антоний Альварес ударил заявителя кулаком без единого слова, хотя заявитель ничего не сделал.
В конце концов, Спиноза и Альварес, похоже, пришли к какому‑то соглашению, хотя это соглашение, кажется, включало оплату Спинозой затрат, связанных с арестом. Спиноза вышел из таверны и отправился за деньгами. Но когда он вернулся, его поджидал брат Антония Габриэль:
Габриэль Альварес, также брат названного Антония Альвареса, стоял перед таверной и ударил истца кулаком по голове без всякой причины, так что тот упал; и названный Габриэль Альварес взял шляпу заявителя [Спинозы], бросил ее в сточную канаву и стал топтать ногами.
Тем не менее позднее в тот же день Спиноза и Антоний достигли соглашения, а хозяин таверны и все прочие, видевшие нападение, засвидетельствовали его. Антоний должен был внести залог в 500 гульденов. Спиноза, со своей стороны, больше не желал нести расходы, связанные с арестом, но он, как ни странно, согласился ссудить Альваресу деньги для оплаты этих расходов. Третий брат, Исаак Альварес, пообещал оплатить ссуду наряду с «издержками и пенями, понесенными [Спинозой] в результате неуплаты и невозвращения его денег». Он также пообещал Спинозе компенсировать стоимость его шляпы. Мы не знаем, получил ли в итоге Спиноза хоть какие‑то гроши с братьев.
Все это случилось всего за год до херема и, возможно, примерно в то же время, когда произошло покушение. Между Спинозой и братьями Альварес, явно склонными к физическому насилию, очевидно, сохранялась вражда. Они не только увиливали от Спинозы, но и явно разозлились, когда он прибег к помощи властей и добился ареста Антония. Классическая история для этого города эпохи голландского золотого века, где торговцы вели отчаянную конкуренцию, конфликты между купцами были нередкостью, а хорошая деловая репутация ценилась высоко. Нотариально зафиксированными жалобами и арестами Спиноза официально поставил под сомнение надежность репутации братьев Альварес. Неудивительно, если один из представителей этой подозрительной троицы попытался заставить Спинозу заплатить за это жизнью.
Так что вполне возможно, что покушение на жизнь Спинозы, описанное Колерусом, который считал, что оно произошло возле синагоги, то есть в самом сердце еврейского квартала, не было нападением фанатика на опасного еретика (если оно вообще было в действительности). Скорее всего, перед нами обычная месть нечистого на руку бесцеремонного дельца.
Оригинальная публикация: Who Tried to Kill Spinoza?
Комментариев нет:
Отправить комментарий