понедельник, 23 февраля 2015 г.

ПО ПОВОДУ "ИДЫ"


“Ида”: метафизика по-польски

Кинообозрение с Андреем Загданским
Андрей Загданский
Андрей Загданский



А
лександр Генис: Украинский кризис, и связанные с ним новые, но так напоминающие старые угрозы странам Восточной Европы, обострил интерес Свободного мира к недавней истории этого региона. Свидетельств тому - успех ряда фильмов на эту тему, появившихся на американских экранах.

Об одной из самых глубоких картин в этом ряду рассказывает ведущий нашего Кинообозрения Андрей Загданский.
Андрей Загданский: Я шел смотреть новый фильм Павла Павликовского «Ида», вооруженным очень хорошими отзывами нескольких своих друзей и чудовищной рецензией в «Ньюйоркере». Кинокритик Ричард Броуди уничтожил фильм, просто стер в пыль. Читая столь яростные негативные рецензии, я всегда задаюсь вопросом: какая необходимость вообще писать о том, что тебе так не понравилось?
Александр Генис: Генрих Белль сказал замечательную фразу, которая изменила мою жизнь в корне. Он сказал: “Когда критик что-то ругает, я всегда его хочу спросить: а что же ты хвалишь?” Потому что в контексте того, что нравится критику, все выглядит совершенно иначе. И вот с тех пор я никогда не писал отрицательные рецензии, потому что понял, что гораздо интереснее хвалить, чем ругать. Если тебе не нравится, то тогда промолчи.
Андрей Загданский: Пройди мимо. Далай-лама, между прочим, говорит, что для нашей кармы полезнее обсуждать то, что нам нравится, концентрироваться на тех вещах, которые приносят нам удовольствие.
Александр Генис: С другой стороны, а кто же будет ругать плохое? Так что оставим ему право браниться.
Андрей Загданский: Так или иначе, «Ида» - один из бесспорно лучших фильмов, которые мне довелось посмотреть в этом году. Я все время мыслено возвращаюсь к этой картине, кадры фильма поселились во мне и персонажи, и черно-белая осенняя Польша середины 1960-х.
Александр Генис: 1962 год, точнее.
Андрей Загданский: Молодая послушница Ида в одном из польских монастырей получает перед пострижением указ от настоятельницы - поехать в город и навестить свою тетку. Ида нехотя принимает указание настоятельницы. Из контекста мы понимаем, что когда-то монастырь уже предлагал тетке забрать Иду к себе, когда она была маленькой, но тетка тогда отказалась. И вот Ида собирается в путь, молча складывает вещи. С ней ее подруги, две такие же послушницы.
Несколько слов сразу о визуальной стороне фильма. Черно-белая картинка тонально очень похожа на фильмы 60-х годов с высококонтрастным изображением. Соотношение кадра 4 к 3, а не 16 к 9, то есть не широкий формат, который стал уже давно нормой, а 4 к 3, старая кинопленка 35 миллиметров. Особая композиция кадра. Лица и тела героев всегда внизу кадра, создают на первый взгляд несколько несбалансированную композицию с преувеличенно большим вакантным пространством над головой. Полагаю, что именно эти композиционные решения, а каждый кадр выглядит как фотография, подтолкнули автора использовать именно соотношение 4 к 3. В таком кадре подобное решение гораздо легче реализовать, чем в привычном развернутом 16 к 9. Подозреваю, что в этом пространстве над головами живет Всевышний в фильме, который взвешивает судьбу послушницы Иды и ее тетки и других героев.
Ида приезжает в город, приходит к тетке. Большая квартира. Какой-то мужчина прощается и уходит. Тетка непрерывно курит и быстро выпаливает Иде, что она еврейка.
 И тетка еврейка, как мы сразу понимаем. Показывает пару фотографий: «Это твоя мать, моя сестра». И почти тут же дает понять, что встреча закончена. Ида уходит. Тетка, ее зовут Анна, председательствует в суде, скучает. Ида сидит на автобусной станции и ждет своего автобуса домой. Анна возвращается и видит Иду, делает ей шаг навстречу. И начинается их путешествие в поисках могилы родителей Иды. У Анны машина, кажется, какая-то советская «Победа» или какой-то немецкий автомобиль, ведь тетка, Анна, видный коммунистический функционер. И вот Ида и Анна отправляются в эту дождливую серую деревенскую Польшу, где хранятся страшные тайны войны. Анна что-то знает и все время недоговаривает. В гостинице она приодевается, чтобы подцепить случайного партнера в постель в ресторане, ерничает, подшучивает над Идой, над ее чтением Евангелия на ночь, курит, пьет. Ида даже знакомится с молодым музыкантом в гостинице, он играет на саксофоне. Ему нравится Ида, кажется, и он нравится Иде. Анна садится пьяная за руль, машина попадает в кювет, ее арестовывает полиция. Анна угрожает полиции, говоря, что на следующий день ее выпустят из тюрьмы с извинениями. Именно так и происходит в коммунистической Польше - ведь Анна большой коммунистический функционер, она судья. Анна ищет кого-то и находит умирающего старика в больнице. Умирающий прятал семью Иды, ее родителей, сестру Анны и сына Анны.
Александр Генис: То есть во время войны он скрывал евреев.
Андрей Загданский: «А потом ты их убил?», - задает прямой вопрос Анна. Это даже не вопрос, а утверждение. Умирающий старик молчит, Анна и Ида уходят. Ночью к ним в гостиницу приходит сын старика и обращается к Иде: «Я знаю, что я могу вам верить, оставьте отца в покое. Он их не убивал, это я их убил. Я вам покажу могилы, но вы забудете все это, и дом останется нам». «Хорошо», - говорит Ида. Мужчина протягивает ей руку...
Оставлю историю здесь. Все самое главное происходит потом, после этой встречи, после этого несостоявшегося рукопожатия: развязка и в жизни Анны, и в жизни Иды. Будет в фильме несколько, совершенно останавливающих дыхание поворотов. Анна узнает то, что она хотела и, вероятно, не хотела узнать - как погиб ее маленький сын. Ида узнает тайну смерти своих родителей и своего спасения. И остается чувство вины, вины всех — Анны, умирающего старика, его сына, Иды, Польши и поляков, евреев, во всяком случае многих евреев, и наше с вами чувство вины.
Помните, как живет Софи в романе «Выбор Софи»? Она уже не живет, она находится между жизнью и смертью длиной во весь роман, а потом и фильм. Если я не ошибаюсь, Элия Визель когда-то сказал, что подлинные свидетели Холокоста уже ушли, те, кто видели все до конца, их уже нет с нами. И может быть это самое универсальное чувство вины, которое так мощно показано в фильме, есть в каждом из нас.
Что и кто там живет в пространстве над головой этих героев в фильме, мы не знаем, в этих нарочито несбалансированных по вертикали композициях.
Александр Генис: Андрей, слушая вас, я все время вспоминал, конечно, столь же острые фильмы главного польского режиссера для меня Кислевского, вообще главного режиссера для меня. Интересно, что Павликовский пришел в игровое кино, как и Кислевский, из документального. Оба режиссера крайне интересовались сугубо реалистическим кино, именно в рамках реализма они находили возможность снимать метафизические картины. Павликовский даже ведет в университете в Оксфорде, (он в Англии живет) ведет специальный курс о реализме в кино. То есть в этом кино нет ничего сверхъестественного, фантастического, вымышленного у него там нет. Люди тут не летают, ибо все должно быть внутри вполне реалистического сюжета, что делает это кино таким сильным.
Я узнал, что у Павликовского есть список 10 любимых фильмов. На первом месте идет «Пепел и Алмаз», который мы все смотрели в юности, это был непременные момент в процессе воспитания, а завершает список «Зеркало» Тарковского. Вот между ними и находится кино Павликовского.
Андрей Загданский: Понимаете, когда вы говорите о реализме, реализм — это такое странное, растяжимое понятие, что каждый вкладывает в него что-то свое. Фильм Герасимова «Озеро» тоже считался реализмом. Дело в том, что у Павликовского все это насыщено метафизическим воздухом. Да, на уровне того, что говорят люди, то, что мы видим на экране — это абсолютно реально, реалистично. То, куда уходит наша мысль, наше восприятие, наши ощущения того, что мы видим, абсолютно метафизично.
Александр Генис: Еще интересно, конечно, присутствие католической церкви на экране. Дело в том, что я обратил внимание с самого начала на время действия - 1962 год.
1962 год — это год, когда религия в России на поверхности общественной жизни практически не существовала. Как раз в это время Хрущев посетил мою родную Ригу и увидал, что на улице Ленина в центре города есть большой православный собор. Ему это очень не понравилось, и Хрущев превратил этот собор в планетарий. С ним не спорили, поскольку вопрос, есть ли Бог, тогда казался неактуальным, а актуальным казался вопрос, есть ли жизнь на Марсе.
Я представил себе Польшу 1962 года, где все-таки сохранилась та самая католическая церковь, которая сыграла гигантскую роль в победе над коммунизмом. К несчастью, в России такой организации, как католическая церковь, не было, а была православная церковь, которая была коллаборационистской. И это различие, конечно, сыграло роль в судьбе Польши и России.
Андрей Загданский: В Киеве, в моем родном городе, планетарий тоже находился в католическом храме. Наверное, это было коммунистическое лекало — все католические храмы переделать именно в планетарии.
Александр Генис: В Риге это был православный храм, но это неважно. Вместо креста показывали Марс и Гагарин заменял Бога.
Андрей Загданский: В Киеве это было решено по-другому. Место было замечательное, школьников туда часто водили, какая-то тайна там жила, такое было волнующее место.
Александр Генис: У нас в планетарии всегда влюбленные собирались. Там было кафе, называлось «Богу на ушко».
Андрей Загданский: В одном из интервью Павликовский сказал, что Польша и католическая церковь — это понятия тождественные, вы не можете отделить Польшу от католической веры, от этого религиозного сознания, которое охватывает всю страну. Я помню, как-то раз я был в Польше, в Кракове, уже не было Войтылы в живых, но отмечался его день рождения и весь центр был украшен стендами с его фотографиями.
Александр Генис: Еще бы, это его родина.
Андрей Загданский: Это не только его родина, но это его метафизический адрес. Там понимаешь, как важна была роль Папы в освобождении Польши от ига коммунизма.
Александр Генис: Не зря Польша была первой страной, которая вырвалась из коммунистического лагеря, не ГДР, как привыкли считать из-за падения Берлинской стены, а именно Польша. Там об этом сейчас вспоминают очень часто.
Поговрим о друнгом. В Америке в последнее время появилась волна восточноевропейского кино, рассказывающего о жизни при коммунистах. Появился немецкий фильм «Барбара» про женщину-врача в ГДР, сейчас «Ида» про молодую будущую монашенку в Польше 1962 года. Выходит на экраны фильм Агнешки Холланд, знаменитого польского режиссера, рассказывающий о «Пражской весне».
Андрей Загданский: О котором мы обязательно поговорим.
Александр Генис: Надеюсь, потому что меня это время крайне интересует. События, я считаю, в моей жизни они открыли мне глаза раз и навсегда на природу советского режима. Как вы думаете, что привлекает американцев в этой восточноевропейской волне?
Андрей Загданский: Можно подходить к этому политически, и, наверное, можно много об этом сказать, но я начну с другого — с эстетического вектора. В Восточной Европе много совершенно замечательных кинематографистов, которые привносят свою историю, свое прошлое, свой опыт исторический в мировую копилку. И вот эти картины, многие из которых совершенно замечательно сделаны - мы говорим о румынских фильмах, мы говорим о польских фильмах, о чешских фильмах - они открывают целый дополнительный мир. Этот мир в той или иной степени был за занавесом, занавес упал, железного занавеса нет, но все равно истории, которые происходили в Восточной Европе — это терра инкогнито для обычного цивилизованного нью-йоркца или парижанина, который не знает этого.
Александр Генис: Скорее все-таки нью-йоркца, чем парижанина. В Европе, конечно, знают эту историю намного лучше.
Андрей Загданский: Хорошо, будем оптимистичны в этом вопросе. Но для американцев уж точно это - возможность увидеть, прикоснуться к чужому миру, к кино в совершенно другой эстетике сделанному - это тоже очень важно. Фильм «Ида» все идет и идет в одном кинотеатре - люди приходят, их немного, но они смотрят. И я вижу, что зрители выходят под большим впечатлением, картина действует, она открывает другой мир. Тем более, когда речь идет об отношениях поляков и евреев. В Нью-Йорке достаточно и тех, и других, достаточно потомков тех людей, которые бежали из Польши до Второй мировой войны и после Второй мировой войны. И вот эта драма войны в Польше и отношения поляков и евреев, наверное, очень многим здесь близка и знакома по жизни их близких, их предков.
Но самое главное, это просто очень хороший фильм. 

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..