ДВА БРАТА - ДВЕ ДОРОГИ

Один брат ушел во власть и деньги - и потерпел поражение. Другой остался художником - и одержал победу. Как это интересно само по себе.

Фильм Андрея Кончаловского заставил Венецию кричать "Браво!" И получил "Серебряного льва"!

Как легко любить родину, если эта родина - пышная Италия, солнечная Испания, изысканная Франция или вообще сверхдержава Америка. И какой мучительной, неизбывной, бенадежной болью в сердце живет любовь к России. Андрей Кончаловский, фильм которого "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына" показали сегодня на Венецианском кинофестивале, уезжал из России. И вернулся. Он почти обжился в Голливуде, его очень любят в Европе. А он вернулся. Потянуло к покосившимся деревянным избам, к нетрезвым философам, к бескрайним просторам, теряющимся за горизонтом. Он уезжал и вернулся, чтобы написать лучший портрет России после Тургенева и Достоевского.

"Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына" это почти два часа щемящей нежности, неподдельной, мучительной любви к родине. Такой, от которой не спасают ни красоты Европы, ни возможности Америки, лишь на время дает забыться водка. "У меня внутри все время боль, - говорит один из героев фильма Кончаловского. - Вот выпью - утихнет. И когда работаю, забываю. А так вся жизнь прошла в терпении. Боль внутри". И он же каждый день себе под нос по поводу и без: "Нет, сегодня точно к вечеру кому-нибудь воткну нож в спину". Зал смеется. Зал вообще много смеялся. Залу казалось, что "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына" - это метафора, буффонада, комедия. Ну не может же быть, что все это на самом деле. Ну ведь столько на фестивале таких вот художественных преувеличений, режиссерских придумок и прочего символизма... И только начальный титр смущал, сбивал с толку, не давал забыться: "В фильме снимались реальные люди в реальных обстоятельствах". 

У почтальона Тряпицына много забот с самого утра. Принести с озера воды, выпить жидкого чаю и отправиться через озеро в поселок, где его ждут письма, пенсии и хлеб: он - единственное связующее звено между забытыми богом деревнями где-то в российской глуши. Кончаловский вроде бы тянет, мучает зрителя бытописанием. Вот крупным планом ноги почтальона Тряпицына с изъеденными грибком ногтями, вот он умывается в рукомойнике, вот пьет жидкий чай, подперев рукой щеку. А вот, перебивая эти сцены, панорамная съемка: бесконечное пространство серебристого озера, тонущие в зелени берега, покосившиеся, одинокие хибары. И в каждой кривляющийся попсой телевизор - единственное развлечение их одиноких жителей. Леху Тряпицына деревенские уважают, но мотор с его лодки, которая связывает их с внешним миром, все-таки сопрут. И он отчается, замрет от обиды, решит бросить своих бестолковых, вечно пьяных соотчичей. А потом поймет, что бежать ему некуда. И в этом огромном мире, в этой бескрайней стране есть лишь один крошечный уголок, где есть ему место, где белые ночи не дают заснуть. 

"Что вы смотрите? Вы думаете, вы все понимаете?" - так вдруг, неотрывно глядя в камеру, прямо в глаза зрителям бросает деревенский пропойца по прозвищу Колобок. Бросает невнятно, шамкая беззубым ртом, жует сигаретку. Но глядит вдруг совершенно трезво и горестно. Зал много смеялся именно над ним: грязным, косолапым, вечно пьяным, похожим на гадкого тролля из глупой сказки. А потом вдруг замер, скукожился, словно чары рассеялись, а тролль остался. Поняли - не сказка. "Вы думаете, вы все понимаете? - бормочет Колобок. - Те, кто говорят, что все понимают, лгут". Да и как понять Колобка тому, кто не отравлен этой мучительной любовью, которая диктует Кончаловскому строки этой горькой поэмы. Как понять, если даже многоотеночные и многозначные матерные конструкции превращаются на экране с субтитрами в бесстрастное "Fuck". Как понять, почему почтальону Тряпицыну каждую ночь является шикарный дымчатый кот, смотрит на него внимательно и с вопросом, а потом исчезает, растворяется в темноте.

"Скоро почта кончится, - бормочет Колобок. - Вот помрем все, и кончится". "Да все-то одновременно не помрем", - философски замечает Тряпицын. Заброшенные дома, разрушенное здание школы, скрипящие половицы и прорванные диваны, на которых ютятся еще не помершие жители российских деревень. Тлен, запустение и "внутри какая-то боль". А в небо с военной базы неподалеку взмывает в космос ракета, не замечая сидящих рядком жителей деревни. Не отвлекая их друг от друга. Нимало не меняя пейзаж.

Кончаловский уверен - его фильм России не нужен. И потому заявил, что готов выложить его в интернет в открытый доступ. Вряд ли Андрей Сергеевич может расчитывать и на "Золотого льва". Фестивальные призы - это всегда политика. А политический контекст сегодня точно не в пользу России. И во время начальных титров про Министерство культуры РФ кто-то в зале свистел. А во время финальных кричали "Браво!" Вряд ли европейское жюри даст Кончаловскому приз. Пусть даже другой такой глубокой и художественно филигранной работы в конкурсе нет. Как нет в нем и другого такого беспощадного и горького политического заявления, как реальная история реального русского почтальона Тряпицына, безнадежно влюбленного в инспектора Рыбнадзора Ирину и серебристую гладь родных озер. 

Алина Ребель