Виктор Ерофеев

Время невежд

Почему потомки не назовут нашу эпоху новым Средневековьем 

Как назовут наше время потомки? Какой ярлык лет через пятьдесят восторжествует? Новое смутное время? Но в смуте есть туман, мгла. А у нас чистая мгла — время невежд. Неандертальцы встают с колен. 

Никто из просвещенных людей не был готов к развороту событий, который произошел в 2014 году. Предчувствовали, конечно, всякую дрянь с самого начала ХIХ века. Но чтобы эта дрянь приняла историческое значение и затопила всю жизнь — в этот пессимизм не верили и самые заядлые пессимисты. Что ни говори, а мы живем в новую историческую эпоху. 

Но я бы не стал искать в ней новое Средневековье. Историческое Средневековье в старой Европе было не столь мракобесно, как нам казалось со школьных лет, обскурантизмом оно явно не ограничивалось.

Иллюстрация из книги   Жака Ле Гоффа   «Интеллектуалы   в Средние века»

Некоторые наши интеллектуалы говорят об абсурдной жестокости наших дней, о нелепых законах. Но нужно освободить слова от неверных значений. Невежество не распознает абсурд и не чувствует собственную нелепость. Невежество всегда чувствует свою правоту, и в стране невежд, где у руля невежды, всегда все хорошо. Все идет на пользу — добро и зло, друзья и враги, инфляция, соседняя хунта, падение цен на нефть. Когда говорят, что все в порядке со свободой во всех мыслимых и немыслимых сферах — значит, кричи «караул!» 

Год назад во Франции умер замечательный историк Жак Ле Гофф, которого любила вся страна и который приобщил современных французов к их истории. Он написал книги, которые перевернули банальные стереотипные представления о Средних веках. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать (советую!) его небольшую работу «Интеллектуалы в Средние века».* 

* *Jacques Le Goff, Les intellectuels au moyen âge, Ed. du Seuil, 1957. На русском языке была издана в 1997 году (перевод А.Руткевича, Аллегро-Пресс, Долгопрудный).

Жак Ле Гофф показал, что уже в XII веке жаркие споры о сущности христианства и смысле жизни, основанные на опыте античной философии и прежде всего трудов Аристотеля, стали основой для возникновения первых университетов. Автор заново трактует понятие схоластики как разумного метода для интеллектуального исследования метафизики (и не только). В те, казалось бы, темные времена шли дебаты о теле и вере, возводился собор Парижской Богоматери, философ Пьер Абеляр бунтовал и спорил так, что мог бы стать героем сегодняшнего голливудского фильма о моральной победе одиночки над сонмом врагов. А дальше — по нарастающей. Появились среди прочих Фома Аквинский со своей «Суммой теологии», «Роман о Розе» Жана де Мена с рискованной для нашей страны сегодня проповедью сексуального плюрализма, Майстер Экхарт и, наконец, Данте. 

После Данте — фейерверк великих талантов: Петрарка, Боккаччо, Чосер, Вийон, Эразм Роттердамский — мы взволнованно въезжаем в гуманизм европейского Возрождения. 

Где были наши университеты в ХIII веке? Нашими университетами стало умение идти на компромисс с поработителями из Золотой Орды. Правда, теперь исторические компромиссы принято презирать. В эру невежд у нас хорошо не только со свободами, но и с историей. У нас самая лучшая история — такая же прекрасная, как наши здравоохранение и образование. Спустя много веков мы, переняв европейский опыт, действительное многое наверстали по части литературы — еще как наверстали! Но невежды хотят, чтобы мы были всегда впереди, с самого начала до самого конца времен. А вот Европу надо ставить в угол, находить в ней пороки, грязь, отсутствие канализации и отсталую цивилизацию — цивилизацию Средних веков, которую прославил Жак Ле Гофф. 

Осторожно! Можно сильно ошибиться. Нам всегда везло на партийных пропагандистов. Горький назвал, например, лучшее время Серебряного века «позорным десятилетием». Я уверен, что через пятьдесят лет найдутся и те, кто оправдает время невежд. 

Невежды не знают ни сомнений, ни милости к падшим. Их считают циниками, но это слишком высокое звание. Они брутальны, кровожадны, равнодушны к чужой смерти, потому что дики. По законам пещерных людей они не переносят даже близких соседей, стремятся к экспансии и считают, что им все можно: они лучше всех. 

Жак Ле Гофф прожил длинную жизнь и умер в окружении бесчисленных учеников. В оккультных книгах о жизни после смерти говорится, что там, за гробом, любят тех, кто имел талант любви и стремился — представьте себе! — к знаниям. Думаю, агностик Ле Гофф, не поддавшись средневековой теологии, но и не отринувший ее, нашел свой приют за рамками цивилизаций.