Премьер-министр Биньямин Нетаниягу заявил, что Израиль ответит на удар по аэропорту Бен-Гурион, нанесенный 4 мая поддерживаемой Ираном террористической группировкой Хуситов из Йемена, а также на сам Иран "в то время и в том месте, которые мы выберем".
Президент США Дональд Трамп заявил, что целью ядерных переговоров его администрации с Ираном является достижение "полного демонтажа" ядерной программы Тегерана, но он открыт для того, чтобы позволить Исламской Республике развивать мирную ядерную энергетику.
Трамп сделал эти комментарии в интервью, которое он дал в программе "Встреча с прессой" на канале NBC.
"Я думаю, что я был бы открыт для этого, понимаете?" — говорит Трамп Кристен Уэлкер о возможности разрешить Ирану развивать ядерную энергетику в невоенных целях.
"Гражданская энергетика, так это называется. Но вы знаете, гражданская энергетика часто приводит к войнам. И мы не хотим, чтобы у них было ядерное оружие. Это очень простая сделка", — добавляет он.
Из-за дождливой погоды на юге и в районе Мертвого моря многие дороги в низинах оказались затоплены бурными потоками воды.
Полиция перекрывает опасные места, чтобы не слишком ответственные и не привыкшие к подобным коллизиям израильские водители не совались в воду, не зная броду.
На данный момент закрыт выезд из Эйлата по шоссе №12 – второй по значимости междугородней трассой, которая соединяет южный курорт с трассой №40, проходя через Эйлатские горы.
Перекрыта и основная трасса (№90), ведущая в Эйлат через регион Арава. Движение по ней заблокировано в районе Мертвого моря от кибуца Эйн-Геди до перекрестка Арава и от перекрестка Арава до Эйлата.
Шоссе №40 перекрыто в обоих направлениях на большом участке – от выезда из Мицпе-Рамона до перекрестка Цихор.
Шоссе №204 перекрыто начиная от перекрестка Халуким в направлении Мицпе-Рамона.
Согласно прогнозам, ночью и завтра утром дожди продолжатся, так что неясно, когда застрявшие в Эйлате люди получат возможность выехать из города.
А.К. Видео из Димоны: наводнение, дожди с градом
Адвокат по разводам Падиде Джафари рассказала изданию Business Insider о 4 распространенных ошибках, которые совершают пары. Она добавила, что они нередко приводят к расставанию и объяснила, как их избежать.
Ставить работу и детей на 1 место
Если партнеры ставят карьеру или детей на 1 место, их отношения могут разрушиться, сказала эксперт. Лучше параллельно заботиться и о детях, и о второй половинке. При этом не стоит уходить в работу с головой.
Иногда, чтобы отвлечься от навалившихся обязанностей, можно устроить необычное свидание с партнером.
Поддаваться искушению социальных сетей
Большое количество времени, проведенное в соцсетях, не идет на пользу отношениям. Иногда это заканчивается воссоединением со старыми возлюбленными или тайными переписками, добавила адвокат.
По словам Джафари, даже обычное посещение аккаунтов бывших партнеров недопустимо в отношениях. Лучше акцентировать внимание на настоящем, а не на прошлом.
Не стремиться к пониманию друг друга
Чтобы сохранить отношения, важно не просто общаться, но и стремиться понять вторую половинку. Не стоит заканчивать предложения за партнера и додумывать то, чего нет на самом деле. Лучше дать человеку выговориться и внимательно послушать его.
Думать только о романтике
Одной романтики и страсти недостаточно, чтобы поддерживать гармоничные и долгосрочные отношения с партнером. Важно разговаривать с ним о целях, ценностях, финансах, способах преодоления конфликтов и других, не менее важных вещах. Совместный рост, преодоление трудностей и правильное общение помогут узнать партнера лучше.
Израильский источник сообщил The Times of Israel, что у Израиля нет надежды на то, что ХАМАС примет предложения Израиля о прекращении огня и освобождении заложников без существенного усиления военного давления.
Израиль усиливает давление в надежде добиться прекращения огня к началу ближневосточного визита президента США Дональда Трампа, который начинается 13 мая.
Премьер-министр Биньямин Нетаниягу также больше фокусируется в своей риторике на цели уничтожения ХАМАС и меньше на цели освобождения заложников в рамках этой кампании давления, говорит источник. Однако цели войны не изменились, утверждает источник.
В четверг Нетаниягу разозлил семьи заложников, заявив, что, хотя возвращение заложников "очень важно", "высшей целью" войны является победа.
Позднее Армия обороны Израиля , по всей видимости, выступила против Нетаниягу и заявила, что возвращение заложников является "высшей миссией".
You shall have no other gods before Me…”; “You shall not bow down to them…”
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Exodus 20:3, Deuteronomy 5:7
Shortly after arriving in New York, I walked from Brooklyn to Manhattan to save on the subway fare — my meager hourly wage as an adjunct lecturer didn’t allow such luxuries. On the way, I bought a book from a street vendor for one dollar: A Disturbance in One Place by Binnie Kirshenbaum. It was the first book I bought in America.
I don’t remember what moved me to spend the money. I had a list of the 100 greatest works of world literature, recommended by Barnes & Noble. I had read half of them during school and university, and was working through the rest at the public library. Kirshenbaum was not on that list.
Perhaps the title of the book caught my eye, along with the epigraph from The Brothers Karamazov: “Everything is like an ocean, everything flows and connects — touch it in one place and it echoes on the other side of the world.” Dostoevsky’s somber reflections on human nature and salvation in Christ seemed ill-matched with the rather frivolous design of the book cover.
At first glance, it was a confession by a young woman liberated by democracy and feminism from shores and boundaries, norms and traditions. Formally, it was a collection of short stories — light reading.The confession genre is broad, from the confessions of Augustine, Rousseau, and Tolstoy to countless authors seeking attention with shocking details of sinful lives. In today’s liberties, the genre often drowns in pornography and psychopathology, surpassing Casanova and de Sade. Yet there are notable achievements even now, such as Karl Ove Knausgaard’s six-volume My Struggle — difficult to endure, but comforting in the reminder that one’s own life isn’t uniquely dull or meaningless.
A special place belongs to memoir confessions that place personal life within a broad social context — created not just to unburden the soul, but to enlighten and influence the public, and often, to achieve fame and fortune. Examples include Too Much and Never Enough by Mary Trump (a clinical psychologist) about her presidential uncle; Our Fathers: The Secret Life of the Catholic Church in the Age of Scandal by David France; and Unorthodox by Deborah Feldman. Though Feldman’s book and the Netflix series relate to a small Jewish community, the theme sparked sensational interest.
In past Russian history, readers knew the genre through John Chrysostom and Simeon the Theologian. The revolution popularized it with How the Steel Was Tempered by Nikolai Ostrovsky, and the dying days of socialism brought forth Edichka by Limonov and Venichka by Yerofeyev.
Confession is no longer a male privilege. Suffragists paved the way, and feminists — concerned less with rights than with settling scores with men — followed.
A vivid expression of American feminist ideology was Shulamith Firestone’s The Dialectic of Sex, a manifesto advocating women’s liberation from traditional norms. Sexual freedom wasn’t enough — Freud needed to be merged with Marx. Marriage would be abolished, reproduction would become technological, and children would be raised communally and be independent of parents. These ideas weren’t entirely new; earlier revolutionaries like Clara Zetkin, Alexandra Kollontai, and Inessa Armand had proclaimed similar views.
Freedom without borders and the “war of the sexes” devolved into sexual chaos. Anaïs Nin’s multivolume diary not only recounts endless affairs with literary and artistic celebrities but proclaims her philosophy: a woman’s life has meaning only through deep exploration of her inner self, with sexual experience as the primary path. Nin surpassed her teacher and lover, Henry Miller; compared to her Journal of Love, Tropic of Cancer seems modest and simplistic.
Feminist aggression produced more alienation than sympathy, even among women. Feminism has not birthed masterpieces of thought or literature. Women portrayed in the novels of Henry James and D.H. Lawrence are deeper and more interesting than those of George Sand or Simone de Beauvoir.
Not all confessional writing, especially where sex and pathology are central, can be considered literary art. Often it is hysterical outpourings, desperate bids for attention, attempts to boost sales. If this is unappealing, one should blame the demand, not the supply, as Anaïs Nin explained.
Binnie Kirshenbaum distances herself from associations with feminism through her abundant self-irony and subtle humor. How could she be a feminist if her heroines’ lives revolved around relationships with men, bringing them more dependence and pain than joy?
She is a brilliant wordsmith, proving convincingly that no subject is forbidden in art when talent allows one to speak freely without vulgarity or pornography. Antiquity and the Renaissance demonstrated this possibility; democracy, while freeing expression from censorship, also opened Pandora’s box. Nowadays, freedom of speech mostly serves those defending terrorists and antisemites. Independent writers — those who are not tools of political utility — rarely find grants, awards, publishers, or wide readership.
Kirshenbaum’s books contain little politics or analysis of social antagonisms. Her heroine may mention that despite extensive sexual experience, she has never slept with a Republican — but based on how she describes liberals, it’s hard to imagine where she finds her partners.
Nevertheless, she finds them in abundance, though it brings little happiness. Short marriages lead to misunderstanding, hopelessness, and depression. In despair, she suggests to her best girlfriend, who is also stumbling from one idiot or pervert to another, “Let’s marry each other.” The friend replies sensibly: “You can’t cook, your house is a mess, and you’d cheat on me. Why would I marry you?”
Such a female fate evokes sympathy, but one hardly envies the men involved either. To constantly live under the spectral analysis of a sharp, observant, critical mind — and to meet the intellectual, emotional, physical, and financial demands of postmodern, sexually liberated women — is an impossible task. Everyone is free; everyone is unhappy.Readers often struggle to separate a literary character from the author, forgetting that a talented writer has enough imagination to go beyond personal experience. Balzac and Maupassant wrote about courtesans and prostitutes more vividly than many women who had lived such lives. Jonathan Littell’s The Kindly Ones was written from the perspective of an SS officer responsible for Holocaust atrocities. Spy novelists like John le Carré and Ian Fleming didn’t need careers in intelligence services.
If one wants to know the real Binnie Kirshenbaum, one can consult Wikipedia, read her interviews, or attend her readings. She is a professor of literature, department chair at Columbia University, and author of eleven books, many translated into foreign languages. The workload for an American professor is heavier than it was for a Soviet one, with bureaucracy and obligations consuming most of the time. Finding time for free creativity is difficult; living freely, especially in an era of political correctness, is nearly impossible.
Her recent novel Counting Backwards is largely based on personal experience: her beloved husband, a talented scientist, developed dementia at fifty, leaving her with large professional responsibilities and modest income. Another novel published in Russia, Rabbit for Food, is a somber portrayal of clinical depression — something as familiar to the author as to her heroine, with parallel names and circumstances.
Additionally, Kirshenbaum lives and works under the strict regime of “Diversity, Equity, and Inclusion,” where appointments and promotions are dictated not by merit but by political correctness. She is not a lesbian, not a feminist militant, not a person of color, and, hopefully, not a pro-Palestinian activist signing open letters. The atmosphere at Columbia University is well known. Her surname speaks volumes; her books do not fit the “right” topics. Her life and fate are far removed from the outrageous existence of her scandalous characters.
These characters, even as they reject norms and decency, do not live in a vacuum. Their environment shapes their thinking and behavior more than their hormones or childhood experiences. Dostoevsky put it simply: “If God does not exist, then everything is permitted.” Isaac Bashevis Singer said the same: “Modern society considers the concepts of virtue and sin unnecessary… These two words have almost been erased from the dictionary…”
The values and norms of Judeo-Christian Western civilization are collapsing under external attack and internal erosion alike. Although 92% of Americans claim to believe in some higher power, very few check their judgments and behavior against the Holy Scriptures.
Liberalism has triumphed in education, media, literature, art, and even religion, but the national ideology and psychology remain largely conservative. Recently, Philip Roth seemed to have cemented his place in the canon; now, he and his alter ego, Nathan Zuckerman, teeter on the edge of being expelled from curricula and libraries.
Roth’s brilliant biography, written by Blake Bailey, was put through public execution; allegations against Bailey coincided with the reassessment of Roth himself.
There is little hope that Kirshenbaum will find support among conservatives, but she doesn’t belong to the progressives either. They will condemn her for an “inappropriate” portrayal of women, for avoiding urgent socio-political issues, for not championing the poor and oppressed, for egocentrism, and for failing to offer a blueprint for a better future. Her talent serves no cause and inspires no struggle or resistance.
Nevertheless, even without party allegiance, Kirshenbaum has won recognition. The press and the internet are full of positive reviews, friendly interviews, and reader praise. Norman Mailer, who could hardly be suspected of generosity toward colleagues, especially women, wrote: “Few young female writers can deal with sex, appetite, and the loss of appetite for it with the frankness, lack of self-defense, and humor as Binnie Kirshenbaum.”
The New York Times reviewed her favorably, though classified her books as comedies — yet another symptom of the intellectual confusion wrought by liberal ideology.
To understand Kirshenbaum deeper and truer than reviews allow, one should turn to the classics: “There was never a great genius without a tincture of madness.” — Aristotle; “What is hell? The suffering of being unable to love anymore.” — Dostoevsky; “Life never fits the norms, values, expectations, and concepts we build around it. It is always more.” — Nietzsche.
After reading Disturbance in One Place, I wrote Binnie a thank-you letter, promising to recommend to my Moscow acquaintances that they ignore copyright and photocopy the book widely for the enlightenment of socialist realism’s victims. Binnie responded warmly, sending me a gift copy of her new book, History on a Personal Note, but firmly asked me to abandon the idea of illegal photocopying. My attempt at a compliment and a joke failed — in Russia, at my time, only the most worthy, censorship-banned books were copied, but this was beyond the American author’s experience.
Binnie wrote that she was touched by my letter, in which I said that her characters felt more real and alive than many of the people I had met in America. She answered: “Americans are often banal and superficial, but fortunately not all. Sometimes it takes time to find one or two who are reflective, but it’s worth searching and believing that they are out there.”
She wrote about a possible meeting at a book presentation, but when I saw her, I decided that my interest might be misinterpreted. Her sex appeal matched her talent. A more serious obstacle to communication was her characters’ strict demands regarding language culture, undoubtedly reflecting Binnie’s views: “Arrogant asshole… You want to live in America? Then learn fucking language already.” Addressed to a character whose English was better than mine.
My interest in Binnie Kirshenbaum was not fueled by frustrated women’s confessions, brilliant humor, or masterful prose alone. In every book, her heroine never forgets to remind: “I am a Jew.”
Everyone in her family changed their surname and the shape of their nose to hide their Jewishness; her heroine restored her ancestral name, gained in the Russian Pale of Settlement — Lila Moskovitz — and categorically refused to “fix” her nose.“If my family must identify with any Jewish group, it would be the Reformists, who have more in common with the Iroquois than with Orthodox Judaism.” Her parents, absorbed by assimilation, had no time or desire to engage with their daughter. In the family, she was a complete outsider. The family breakdown in mixed marriages went so far that Lila wasn’t even informed of her parents’ deaths, and could not attend their funerals.
Sometimes Lila lies about being half-Jewish, celebrating Christmas, and Christian Easter. But when she claims to be a righteous, nearly Orthodox Jew, that too is a lie. She doesn’t feel that way and wouldn’t be accepted as one.
In Jewish but Not Really Kirshenbaum writes: “We have assimilated. We not only neglect the faith but distance ourselves from Jewishness—language, culture, tradition, humor—as if it all smells like gefilte fish. When young Lila once saw a Hasidic boy, her mother warned her: “Don’t go near them. They’re dirty. They don’t bathe.”
I have little in common with Lila’s being and mindset — and yet, I too am among the Jews who would not be accepted by the strict guardians of the faith. I respect them, but I cannot and do not wish to live their way of life. Among the Reformists, Reconstructionists, and similar groups, I would find no home either. They have little in common with true Judaism. Their “religion” is liberal ideology — more invested in politics than in faith, more preoccupied with credit cards and stock market news than with the salvation of the soul and the endurance of the Jewish people against foreign idols.
To the collective antisemite, which today includes much of regressive and progressive humanity alike, all Jews are the same: they own governments, banks, media, and are tangled in global conspiracies. But in real life, Jewish communities are fractured, and even today’s bacchanalia of antisemitism have not unified them.
Jewish elites and intellectuals are mostly liberals, estranged from their roots and concerns for the fate of their people, often aligning themselves with their enemies. Most Jewish writers prefer not to be seen as “Jewish writers.” This desire stems from a longing to be citizens of the world, to avoid national constraints, to reach broader audiences, and to avoid dealings with antisemites. They certainly do not wish to be placed alongside Sholem Aleichem or Bernard Malamud.
Philip Roth, Howard Jacobson, and Binnie Kirshenbaum also do not belong to the traditional lineage, yet neither they nor their characters hide their Jewish heritage. To live and write as they do, one must be Jewish. They possess colossal analytical and satirical talent, unmistakably recognizable in their thought patterns and literary style. Their explicit Jewishness did not prevent them from winning widespread popularity.
Their work can be classified as existentialist, absurdist, or postmodern literature — but really, they fit no literary schools or rigid categories. Their main theme is the traumatized consciousness and incurable complexes of Jews, living in alien environments, lost in assimilation and adaptation to foreign circumstances. These writers will never be darlings of either Jewish orthodoxy or progressive activism. Their commonality ends there.
Orthodox Jews bitterly lamented that the talented Philip Roth’s works are antisemitic caricatures, cultivating negative stereotypes. Roth himself was emotionally and intellectually alien to Jews of faith, often treating them with disdain and polemical harshness. Yet he could never free himself from Jewishness. He spoke with anger and pain about the antisemitism he encountered while living in England, where it is deeper and more ingrained than in America. When his appearance revealed his origins and he faced prejudice, he reacted sharply. Still, Roth was not much concerned with the philosophical or political issues of antisemitism and Jewish identity crises.
Howard Jacobson, by contrast, delves deeply into these historical and psychological contradictions. He uses sarcasm, humor, philosophy, logic, and psychology with equal mastery. His sympathy toward Jews — both those lost in diaspora and those struggling to preserve memory and values is evident.
Binnie Kirshenbaum’s characters live non-kosher lives, do not attend synagogue, and replace the rabbi with the psychotherapist. Only on the analyst’s couch, during a 50-minute session, can they shed roles and pretenses, though even this rarely brings relief. In all other spaces, understanding is elusive. The “shrink” (slang for psychotherapist) becomes friend, confessor, judge, and adviser — both for Lila, the heroine of Pure Poetry, and for Binnie herself.
There are endless conversations about careers, relationships, family, and the meaning of life. “Ordinary life is a trap. I want to be free,” Lila proclaims during therapy. Her shrink, Leon, does not console or promise. He simply laughs at her childish naivety. The serious reader does not laugh. What kind of freedom is she lacking? She lives in a democracy — free to curse or praise anything and anybody, has free access to information and dating apps, able to do what she wants and sleep with whomever she pleases. Lila is a poet — free to write in free verse or ancient hexameter, to move to Canada if she dislikes the President.
Clearly, Leon, the therapist, also has his unsolvable traumas. He transitioned into a transgender identity — wearing long dresses, short skirts, earrings, bracelets, and high heels on size-11 shoes. It is his escape from the tragedy of his family, victims of the Holocaust, and from the knowledge that Freud and Prozac are powerless against certain realities.
Lila’s family was untouched by the Holocaust. They live in freedom and prosperity; assimilation is complete. And yet, from childhood, Lila has known neither peace nor belonging. As a little girl, she was once invited by neighbors to an Easter service at church. No matter how hard she tried to fit in, she was made to feel she was different.
And with partners, she cannot escape the “Jewish question.” One of them — not the worst — asks why Jews love jewelry so much. To him, Lila is a capricious “Jewish princess” — even though she is poor, dining on chocolate bars, and never held that “princess” status even within her family.Her sexual odyssey began in school years. Today she still has plenty of admirers — yet for a belated marriage, she chose a German whose father served as an officer in the Wehrmacht. Their relationship is a turbulent cycle of love and hatred, sexual euphoria and dull, hopeless depression; crossing ancestral boundaries and triggering the explosive awakening of blood memory. When her German husband encounters a Hasid in a store, he loses his Teutonic self-control and insults him. Lila, seeing in the Hasid the ghost of a concentration camp victim, fiercely defends him.
After another marital quarrel, Lila goes to a hairdresser and shaves her luxurious hair. Victims were shaved before entering the gas chambers. The image that follows is devastating: Lila kneeling before her German husband in fellatio. It is a portrait of the collective masochistic subconscious of liberal Jewry — an image that Freud, even as a Nobel laureate, might have envied for its haunting power.
After emancipation, Jewish elites passionately sought a place in foreign houses, foreign cultures — often at the cost of changing their religion, names, entire ways of life. Yet conformism never granted true acceptance or security.
In America, Jewish emancipation was more successful than elsewhere — but even here, adaptation began by striving to imitate the masters of life: White Anglo-Saxon Protestants. Synagogues were built to resemble Gothic cathedrals; the God of the Torah — strict, demanding, a judge — was replaced by the Christian God of love and forgiveness. Mixed marriages, successful careers, philanthropy, names on theaters, museums, and hospitals — time to stop talking about antisemitism and the Holocaust.
Today — antisemitic protests, attacks on Orthodox Jews, harassment of Jewish students, demonization of Israel. Yet the main concerns of liberal American Jews — more than 70% of the community — are minority rights, illegal immigrants, LGBTQ causes, Palestinians, and loyal service to the Democratic Party, which increasingly harbors Jew-haters.
It is unlikely that Binnie Kirshenbaum consciously intended to make her heroine a symbol of Jewish humiliation and self-destruction. Literature does not always follow the author’s intentions. The artist creates a world — and that world, in turn, creates the artist.
Дискриминации подвергаются белые гетеросексуальные мужчины.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Photo copyright: pixabay.com
Об этом рассказал профессор Принстона, предпочётший остаться анонимным из-за страха возмездия со стороны мстительной администрации университета.
Ректор университета Кристофер Айсгрубер (Christopher Eisgruber), фанатик разнообразия, равенства и инклюзивности (DEI) систематически дискриминировал белых мужчин (включая евреев), а также индийцев в пользу черных, «латинос», мусульман, но прежде всего представителей ЛГБТ++++ и цветных женщин.
По словам профессора-еретика, «нам всегда говорили, что мы должны оказывать особое внимание женщинам и определенным демографическим меньшинствам».
«На одном собрании сотрудников по поиску нам сказали, что 70% преподавателей – белые, и что состав преподавателей должен измениться», – сказал он.И далее:
«У меня есть коллега в области естественных наук, и ему сказали на кафедре: «Вы не можете включить этого человека в короткий список. Мы не можем нанять белого парня». Этот коллега подошел к председателю, который был евреем, и сказал ему: «В 1930-х годах так говорили о евреях здесь, в Принстоне: “Мы не могли нанять их, потому что они евреи”».
«Все знают, но ученые – трусы. Они видят, куда дует ветер, и либо замолкают, либо присоединяются к победившей стороне», – говорит он.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал
Photo copyright: pixabay.com
Вот как выглядит Топ-30 стран мира по темпам увеличения размера экономики в номинальных $-долларах. Это свежие данные, которые опубликовал МВФ в апреле 2025 г. В период 2006–2024 гг. только одна страна в мире увеличила свой ВВП более чем в 10 раз. Это Гайана. Источник роста – нефть. Правительство страны позволило разрабатывать богатейшие природные ресурсы для консорциума американской и китайской компании. Они вложились щедро – и вот, перед нами Дубай Южной Америки. В 2006 г. ВВП на душу населения в этой стране был $2552, а в 2024 г. – $30962. Сравните с богатейшей природными, энергетическими ресурсами Венесуэлой, которая находится в плену марксистской хунты. Та же нефть, но голод, бедность и гнетущая несправедливость, когда 1% населения эксплуатирует руками Левиафана 99% остальных.
Вплотную к отметке «рост в 10 раз» приблизилась африканская страна Эфиопия. За 2006–2024 гг. она увеличила ВВП страны 9,4 раза. Да, в этой стране ВВП на душу населения ещё только $1320, но страна, похоже, приняла стратегию роста и развития. Отметим, что доля налогов центрального правительства Эфиопии – меньше 4% ВВП. Почти 80% ВВП – потребление домашних хозяйств. Для ликвидации бедности нужно, прежде всего, безопасность и верховенство права, а не Большое государство. Ещё 20 лет такого развития – и Эфиопия навсегда распрощается с нищетой и голодом.
На третьем месте оказалась Монголия. В 2006 г. ВВП на душу населения этой страны был $1322, в 2024 г. стал $6654. Безусловно, страна получает выгоду от сотрудничества с Китаем, но при этом сохраняет ответственную фискальную, долговую политику. Более 90% экспорта приходится на Китай. Китай занял четвёртое место по росту странового ВВП в долларовом выражении. С 2006 по 2024 гг. ВВП Китая вырос в 6,7 раз. ВВП на душу населения Китая в 2006 г. был $2128, а в 2024 г. – $13313. Пятое место в списке – Кыргызстан. Эта страна – бенефициар российского схематоза, а также активной работы с Китаем одновременно. ВВП на душу населения в этой стране вырос с $547 до $2471. В Топ-10 вошли также Гвинея, Камбоджа, Вьетнам, Узбекистан и Молдова. Все они увеличили свой страновой ВВП более чем в четыре раза.
Лузерами экономического роста в период 2006–2024 гг. стали Судан (минус 37,5%), Венесуэла (минус 32,9%), Нигерия (минус 15,8%), Ливия (минус 29,8%), Греция (минус 4,5%), Япония (минус 13%). Феномен снижения ВВП за период 15–20 лет – большая редкость. Он является следствием либо войн, гражданских конфликтов, протекционизма или изоляционизма.
Естественно, обеспечивать удвоение, утроение ВВП для бедной страны гораздо проще, чем для страны с высоким уровне доходов. Анализ трендов генерации богатства и процветания в мире убеждает, что для страны с низким уровнем доходов критически важно во главу угла поставить безопасность, защиту прав частной собственности, экономическую свободу, малое государство и открытую конкуренцию в системе международного разделения труда. Могут ли авторитарные, даже тоталитарные страны обеспечивать экономический рост? Да, могут. Нацистская Россия в 2006-2024 гг. удвоила в $-долларах ВВП, с $1,06 трлн до $2,16 трлн. Типичные экстрактивные политические и экономические институты, но богатая нефтяная, энергетическая подушка и мощные кланы-бенефициары феодального хозяйства. Существенно богаче стали арабские нефтяные монархии. Эти страны могут десятилетиями эксплуатировать население своих стран, угрожая соседям, но это точно не показательная модель экономического роста.
Украина по темпам роста номинального ВВП в $-долларах в 2006–2024 г. заняла 110-ое место. С учётом того, что мы в 2006 г. имели страновой ВВП только $107,8 млрд (ВВП на душу населения – $2319) при выборе модели предпринимательского роста и развития Мизеса-Хайека-Шумпетера-Романчука, Украина имела потенциал увеличить свой страновой ВВП более чем в четыре раза, т. е. иметь уже сегодня экономику более полутриллиона долларов. Сохранение марксистских подходов в экономической политике, Левиафанство политических, силовых и экономических элит – всё это затормозило развитие Украины и резко ослабило её. У нас есть бесспорные страновые преимущества. Любой SWOT анализ это показывает это. Энергетические и земельные ресурсы, качественный человеческий капитал, мощный предпринимательский капитал, развития логистика и выгодное географическое положение – всё это могло бы стать базой для быстрого, долгосрочного экономического роста. К сожалению, его основные блокираторы и тормоза – внутри страны. Правительство 33+ лет игнорирует институты защиты частной собственности и экономической свободы. Жуткая, жгучая смесь марксизма и левого кейнсианства даёт возможность контролировать более половины ресурсов и активов страны через владение и ~70% через бюджетные расходы. Захват Государства мощными кланами и группировками – дело техники. Они зарабатывают на Украине и украинцах, а людей дурят политиками, которые каждый электоральный цикл предлагают забрать и поделить, справедливые цены и пенсии установить, в новое жильё бесплатно малоимущих поселить, коррупционеров за решётку посадить, страну инвестициями наводнить, рабочие места в рамках госпрограмм создать и даже в Европейский Союз вступить. Кланы/группировки меняются, а украинских Левиафан остаётся неизменным, нерушимым. Ладно, политики и все те, кто входит в число 3% выгодополучателей такой модели, но львиная доля университетских и школьных преподавателей поддерживают именно модель Государства всеобщего интервенционизма. Показываешь им цифры, тренды, самые разные индексы и рейтинги. Демонстрируешь преимущества Свободы, но, как гласит притча Соломона, «как собака возвращается на свою блевотину, так и глупец повторяет свою глупость». В экономической политике блевотина – это марксизм, грубый государственный интервенционизм в цены, структуру капитала, рынок труда, деньги, финансы и предпринимательство. Когда украинцы осознают, что лучше Царь, т. е. Свобода, в голове, чем Совок во власти тогда Украину будет не остановить.
Есть простой и безошибочный тест на то, промыты ваши мозги – или вы еще не утратили способность самостоятельно мыслить на элементарном хотя бы уровне.
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Photo copyright: pixabay.com
Проверку эту может сделать каждый в домашних условиях. Вы прочли, что Яир Нетаниягу в своем Х-Твиттере кого-то обвинил, скопировал чей-то пост, процитировал какую-то статью – и вы вслед за нашими ведущими СМИ возмущены: идет война, гибнут солдаты, десятки заложников томятся в хамасовских туннелях, а он наслаждается в Майами вместо того, чтобы идти на фронт, под гранатометы ХАМАСа. И вы пишете у себя (в соцсети – Ред.) пафосный пост, осуждающий Яира.
Конечно, вы имеете право это делать. Никто не идеален, и Яир тоже, он может что-то не то ляпнуть, что вам не нравится, но с вашим мозгом точно есть проблема, если вы не задумываетесь вот над чем. Яир Нетаниягу не был начальником генштаба 7 октября 2023 года, он не был министром обороны тогда, не был главой Главного разведуправления, не был командующим Южным округом ЦАХАЛа – никем из тех, кто несет прямую ответственность за трагедию 7 октября, за захват ХАМАСом заложников, за войну.
Почему ни об одном из них нет в СМИ разоблачающих фоток? Не подсылают к ним папарацци? Полистайте свою страницу – если вы вместо того, чтобы поинтересоваться образом жизни этих генералов, возмущаетесь твитом Яира Нетаниягу, то ваш мозг не просто промыт – он вымыт начисто из вашей головы, которую заполнили навозом все эти теле- и радиоканалы, сайты, газеты, следящие за каждым шагом Яира Нетаниягу. Но не огорчайтесь, вы в хорошей компании – вместе с тысячей прогрессивных раввинов США, которые на днях подписали воззвание к Трампу, выражая тревогу, что его борьба с антисемитизмом может нарушать права тех, кто любит палестинцев Газы. Раввины эти тоже не задаются вопросом, почему 25 лет после взрыва экстремистами башен-близнецов в США боролись (и продолжают бороться) с исламофобией, но никому из мулл и имамов не пришло в голову встревожиться тем, что эта борьба с исламофобией может ограничить права тех, кто борется с экстремизмом. У имамов с головой все в порядке, а у этих раввинов в головах давно уже не свои мозги.
Выпуск №1869 (3 мая 2025).
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
Ольга Бокерия, доктор медицинских наук, профессор, кардиолог, тренер по интегративному питанию и здоровому образу жизни в программе канала Kontinent TV
Ведущий Стив Лернер
YouTube-канал Ольги Бокерия
Телеграм-канал
Узнать о консультациях
Выпуск №1868 (3 мая 2025)
Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.
