понедельник, 19 февраля 2018 г.

МУДРЫЕ МЫСЛИ БЕРДЯЕВА


Как заметил выдающийся русский философ Николай Бердяев, "свобода есть право на неравенство.
 Равенство (если оно понимается шире, чем сугубо формально-юридическое равноправие) и свобода — вещи несовместимые. 
По природе своей люди не равны, достичь равенства можно лишь насилием, причём это всегда будет выравнивание "по нижнему уровню". 
Уровнять бедного с богатым можно, лишь отняв у богатого его богатство. Уровнять слабого с сильным можно, лишь отняв у сильного его силу. Уровнять глупого с умным можно, лишь превратив ум из достоинства в недостаток.
 Общество всеобщего равенства — это общество   бедных, слабых и глупых основанное на насилии." 

 А.К. Что такое современный либерализм? Это то, что так точно и глубоко разоблачил Николай Бердяев. 

СЕМЬ СТИШКОВ, КАК СЕМЬ ГРЕШКОВ


            Автор Лидия ЗАОЗЕРСКАЯ
5 дуликатов одного стихотворения. Тут семь стихотворений этой поэтессы.


1 Не жалею, не зову, не плачу... Не курю, не пью, не матерюсь…
Не коплю на чёрный день, не трачу, Не переедаю, не колюсь.. Не врубаюсь и не вырубаюсь,
Не вступаю и не состою... Не храплю, в порнухе не снимаюсь,
Не ишачу и не устаю... Не жалею и не сожалею, Не хитрей других и не глупей... Не хочу того, что не имею, Не имею тех кто поумней..
Не грущу, в друзья не набиваюсь, Не любовница пока и не жена... Не прощаю, но и не прощаюсь,
Не люблю когда совсем одна... Не ищу, а так же не теряю, Не боюсь несмелость показать…
Не ворчу, в носу не ковыряю,- Не ПРИНЦЕССА-ль я, ядрёна мать?!!!

2 Искала льва я в этом мире злом. Не повезло... И я нашла тюленя. Но и тюлень, пригревшись, стал козлом. Придется сделать из него оленя!

3 Мне жить бы хотелось иначе, Носить драгоценный наряд... Но кони -- всё скачут и скачут, А избы -- горят и горят...

4 Ты прости меня, Боже, убогую, Что не слушала мамку я строгую, Не читала я умные книженьки, Не вставала зимою на лыженьки, Не ходила в кружок вышивания, Не имела к балету призвания, Не учила дорожные правила, Музыкальную школу оставила, Не закончила курс обучения, К пианине утратив влечение, Не писала пейзажи с натуры я, Вот и выросла круглою дурою. А могла бы пойти от обратного - Стала б умною я и квадратною!

5 С лицом измученным и серым, На белой смятой простыне, Как жертва бешеной холеры, Лежишь коленками к стене. Протяжно стонешь, как при родах, Трясeтся градусник в руках. Вся скорбь еврейского народа Застыла в суженных зрачках. По волевому подбородку Струится пенная слюна. Ты шепчешь жалобно и робко: "Как ты с детьми теперь одна?!" В квартире стихли разговоры, Ночник горит едва-едва. Темно... опущены все шторы... У мужа тридцать семь и два.

6 Какая же я всё же неуклюжая, Раскокала мобильный телефон.
Козой скакала нынче через лужу я И уронила прямо на бетон.
Стою. В мозгах растёт тревога некая - Бежать скорее надо в магазин!
Ведь симка есть, а вставить некуда. И начинаю понимать мужчин

7 С тобою вечер провела... Теперь смотрю, как на дебила…
Конечно, я бы не дала... Но попросить-то можно было?! -- 

В России появилась интересная поэтесса - Lidia Zaozerskaya

Как вам ?

УЛОЧКА - КРЕПОСТЬ


Удивительную улочку-аллею, засаженную вековыми эвкалиптами (думал - платаны, но они сбрасывают листву зимой), мы обнаружили в нашем поселке. Когда-то, 85 лет назад, еврейские руки на неудобьях холма  построились здесь с любовью и умом, создавая рядом со своими домами редкий климат постоянной, прохладной тени, что было особенно ценно в годы отсутствия кондиционеров. Я не знаю, кем были первые поселенцы на этой улочке, но уверен, что знали и любили они живую природу земли. Может быть, с таких посадок и начались леса Израиля.  Я еще подумал, что мощные стволы этих деревьев чем-то похожи на стены крепости. На защиту не только от болот, комаров и малярии, но и от удушающей пустоты арабской пустыни. 






ОЛИМПИАДА И НЕЧИСТАЯ СИЛА

обозреватель «Новой»

7 0576
 
Вот такой невеселый промежуточный итог скандала с бронзовым призером Олимпиады, керлингистом Александром Крушельницким. За положительной пробой «А» последовала положительная проба «В», не оставляющая никаких надежд на ошибку. Сначала нашли мельдоний, потом подтвердили наличие в организме спортсмена запрещенного вещества. На позитив нужно работать долго и трудно. Когда, казалось, это у россиян в Пхенчхане получается, одна капля дегтя испортила тазик меда. Теперь не отмазаться.
Все разговоры о том, что мельдоний вообще не допинг, и никому он не помощник, тем более в керлинге — как мертвому припарка. Ну да, по мнению многих серьезных экспертов, стабилизирующий работу сердечной мышцы препарат внесли в январе 2016-го в черный список Всемирного антидопингового агентства необоснованно. Почти всех, кто на этом злосчастном мельдонии попался уже после запрета, оправдали по причине того, что не были исследованы сроки вывода препарата из организма. Одна Мария Шарапова честно отбыла полуторагодовой срок дисквалификации, потому что сама первой призналась.
Но в стоп-листе WADA мельдоний оставили. А так как в России его по спортивным федерациям распределяли централизованно и килограммами, то не исключено, что где-то остались запасы. А милдронат как коммерческий аналог мельдония вовсе принялись усиленно рекламировать на российском ТВ. Несколько загадочных снятий с соревнований косвенно указывали на остаточный мельдониевый след. По привычке или по глупости это было сделано — неважно.
Спортсмены элитной группы, и особенно кандидаты в олимпийскую сборную, проверялись особо.
Контроль был жесточайший — и внешний, и внутренний. На этом фоне осознанно взяться за старое мог только человек с полным отсутствием логического мышления, если не сказать — идиот.
Тем более что Россию предупредили, что ее восстановление в олимпийских правах будет напрямую зависеть от того, насколько чистыми с ее стороны окажутся Игры в Пхенчхане.
В связи с размытостью критериев оставалось только гадать, на что можно напороться. Но непосредственно про допинг думалось в последнюю очередь — все приглашенные на Олимпиаду атлеты прошли через тройную фильтрацию, а про степень ответственности им можно было не напоминать. О неисправимой стране процветающего допинга твердили разве что самые одиозные персонажи, включая главного разоблачителя российской допинг-системы Григория Родченкова. Сейчас только от него осталось услышать что-то вроде торжествующего «а я что говорил!?».

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

В Перми сожгли чучело информатора WADA Григория Родченкова

Нелепо, что «прилетело» из керлинга. Нелепо, что поймали Александра Крушельницкого, не производящего впечатления неадеквата. Нелепо, что отнимут бронзовую медаль у забойщиков, да еще у пары, которой искренне восхищался весь мир — о Крушельницком и Анастасии Брызгаловой писали и говорили куда больше, чем о победителях в дабл-миксте. Красивая и мастеровитая пара во многом определила такой необходимый позитивный фон, дала тон по отношению к «олимпийским атлетам из России» — вот они какими, оказывается, могут быть.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

«Перетерли!» Брызгалова и Крушельницкий завоевали «бронзу» — первую олимпийскую награду в истории российского керлинга

Тем сильнее оказался удар. Сочувствующие недоумевают, недоброжелатели потирают руки, иные вовсе ставят крест в духе русской пословицы «горбатого могила исправит». Одно дело — косые взгляды, едкие комментарии в социальных сетях — без определенной причины, скорее по инерции и сложившемуся стереотипу. А тут налицо факт. Убойный и убийственный.
Ни одна из версий не исключена. Если запрещенный препарат оказался в организме спортсмена незадолго до старта, точнее, за 10 дней до взятия пробы, то даже предположение самого фигуранта о диверсии спасительным не кажется. Крушельницкий заявил, что мельдоний, возможно, ему подсыпали во время предстартового сбора в Японии. И сделал это неизвестный коллега по сборной — из мести, от зависти, да неизвестно, от чего. Такие случаи история спорта знает, они не единичны. Но вот доказать, что именно таким образом нашего спортсмена, а с ним и всю Россию подставили, почти невозможно, особенно в короткий срок. Да у нас в подобном и не признаются. Ни за что.
Свалить случившееся на «врагов России», которые хотят любым способом дискредитировать наших спортсменов и дезавуировать их успехи, вряд ли получится. Да, кому-то этот скандал пришелся как нельзя кстати — тот же член МОК и один из инициаторов допингового расследования Ричард Паунд уже успел заявить, что русских «вообще не надо было пускать на Олимпиаду».
Но «дело Крушельницкого» как диверсионная спецоперация мировой закулисы — версия совсем уж дикая.
Нам не надо врагов, мы сами горазды и на глупость, и на подлость. Если это халатность, то остается только развести руками. Если подлость — то какая же атмосфера была в команде?
Дело к рассмотрению принял Спортивный арбитражный суд. Медаль отнимут — будет одной бронзой меньше. Российский флаг не дадут пронести на церемонии закрытия — беда небольшая. А вот если восстановление Олимпийского комитета России отложат на неопределенный срок, то с перспективами совсем плохо.
Испортили песню. А так хорошо начиналось…

Опрос: антииммиграционная AfD – вторая по популярности партия Германии

Опрос: антииммиграционная AfD – вторая по популярности партия Германии

время публикации: 18:24 | последнее обновление: 18:31блог версия для печати фото
Опрос: антииммиграционная AfD – вторая по популярности партия Германии
Результаты опроса, проведенного компанией Emnid по заказу газеты Bild am Sonntag, свидетельствуют о том, что "Альтернатива для Германии" (AfD), жестко противостоящая иммиграционной политике Меркель, является сегодня второй по популярности партией ФРГ, обойдя левоцентристских социал-демократов (SPD) – впервые в истории страны.
Согласно полученной информации, консервативный блок под руководством канцлера Ангелы Меркель увеличил свою популярность на 2,5 процентных пункта, достигнув 32%, а AfD выросла на 1 процентный пункт до 16 %. Рейтинг SPD упал на 1 процентный пункт до 15,5 %.
На волне миграционного кризиса недавно образованная партия AfD приобретает все большую популярность и продемонстрировала высокие показатели на региональных выборах. В частности, на выборах местного правительства в федеральной земле Саксония-Ангальт, ранее входившей в состав ГДР, представители AfD получили 24,2% голосов, заняв второе место по популярности и совсем немного отстав от ХДС Меркель, набравшей 29%. В шестнадцати других регионах эта партия также заметно увеличила свое представительство.
В программе AfD, как утверждали некоторые СМИ, содержится, среди прочих, и пункт, требующий всемерно препятствовать нелегальной иммиграции – вплоть до использования полицией огнестрельного оружия против мигрантов. Это высказывание вызвало решительное осуждение со стороны германских политиков левого толка, а также представителей полиции. Впрочем, позже активисты AfD заявили, что речи их лидеров были неверно истолкованы, так как имелась в виду крайняя мера.
В 2016 году в интервью газете Mannheimer Morgen лидер AfD Фрауке Петри подчеркнула, что полиция должна остановить поток мигрантов, пытающихся проникнуть в Германию из Австрии.
Петри местная пресса сравнивает с Дональдом Трампом и Марин Ле Пен, а эксперты подчеркивают, что успех партии возрастает на волне недовольства политикой Меркель, практикующий режим открытых дверей для нелегальных мигрантов из стран Ближнего Востока и Северной Африки.
"Германия столкнулась с фундаментальными проблемами, что и стало причиной нашей популярности. Сегодня мы стремимся вызвать другие партии к открытой и конструктивной дискуссии на важные темы", – заявила Петри в интервью телеканалу ARD.
Политический истеблишмент стремится не допустить AfD во властные структуры. Петри претендует на роль лидера оппозиции, противостоящей "политическому картелю".

ПОЧЕМУ ПУТИН ЗАГОВОРИЛ О ЛЕНИНЕ

"Мы все прощаем, а Бог нет" - почему Путин заговорил о Ленине

41.7т
Абсолютно ничего удивительного в сказанном Путиным нет. Мощи Ленина – это коммунистические мощи и красные мощи, об этом всегда так и говорили.
Может, с чьей-то точки зрения это и возмутительно сравнивать Ленина и коммунизм с христианской идеологией. С моей точки зрения, это абсолютно не возмутительно. Христианская идеология проповедует любовь к ближнему, веру в Бога, не убей, не укради. Отчасти библейские ценности, отчасти – новозаветные.
Если возьмете коммунистические призывы, то это абсолютно тоже самое. Не убивай, не кради, не имей другого Бога, кроме Коммунизма и Ленина - Пророка его, не стремись собирать ценности на земле – все отдавай людям и т.д. Коммунистическая идеология от христианской отличались только одним - воинственной антирелигиозностью. Они отрицали Бога и при этом провозглашали все те жизненные ценности, которые провозглашало христианство.
Ранние коммунисты не только провозглашали нестяжательство, но у них была даже норма – партмаксимум. То есть тот максимум денег, который можно платить коммунисту. Буржуазному специалисту можно платить много, коммунисту – нет. Полумонашеская секта, но при отрицании Бога. На его место, как совершенно справедливо сказал Путин, ставили Ленина. Это на словах.
Что касается практики, то естественно на практике ничего и никогда не соблюдалось. Ну как и в христианстве на практике ничего никогда не соблюдалось. Христианство нарушало все свои заповеди с утра до вечера. От торговли за деньги индульгенциями, т.е. отпущение грехов до крестовых походов и погромов, убийств и страшной нетерпимости, не прощение никому и ничего. И все это под предлогом, что "мы то все прощаем, это Бог не прощает".
Коммунизм, как любая новая религия, будь-то христианство, ислам, коммунизм, фашизм - невероятно нетерпима и жестока.
Другое дело, что коммунистическая религия оказалась квазирелигией. Если настоящая религия стоит тысячу лет, то коммунистическая вера простояла лет 20-30. Уже к концу советской власти никто в нее не верил. Это превратилось в совершенно бессмысленное лицемерие.
Религия без мистики, обещаний загробной жизни, чудес – это хромая религия. И в этом смысле коммунистическая религия была хромой по сравнению с обычной религией.
Но в России уже давно никто и никак не расценивает никакие заявления. Ну, сказал Путин что-то, и сказал.
 Л. Радзиховский

3 600 СПАСЕННЫХ ЕВРЕЕВ

3600 спасенных евреев
Фото: Хадашот
3600 спасенных евреев
В Израиле увековечили швейцарского полицейского, спасшего 3600 евреев 
3600 спасенных евреев. Таков личный счет швейцарца Пауля Грюнингера - командира полиции Санкт-Галлена, улица в честь которого появилась на днях в израильском городе Ришон ле-Цион. Церемонию посетил министр экономики Швейцарии Йоханн Шнайдер-Амман, отметивший, что «для Грюнингера этические ценности оказались важнее долга полицейского, он предпочел гуманизм карьере, социальному статусу и личному благосостоянию». 
Министр знает, о чем говорит. Его страна последовательно отказывала въезжавшим из Германии в статусе политических беженцев, если в их паспортах стоял «еврейский штамп» - буква J. В 1938-м на совещании сотрудников кантональной полиции Грюнингер пошел против течения, заявив: «Отказ от приема беженцев недопустим. Мы должны позволить въехать многим из них!» А вскоре 47-летний чиновник, в прошлом - школьный учитель - принял главное в своей жизни решение. Гауптман Грюнингер, вопреки указаниям своего правительства, не стал возвращать еврейских беженцев в нацистскую Германию, более того, чтобы легализовать их статус, он фальсифицировал въездные визы - это значило, что в паспортах немецких евреев, пересекавших границу с  Швейцарией, было указано, что они въехали до марта 1938 года, после чего  иммиграция была резко ограничена. Кроме того, полицейский препятствовал розыску беженцев, незаконно въехавших в Швейцарию, и даже приобрел на собственные деньги зимнюю одежду для нуждающихся евреев. 
Все это не могло длиться долго. Немецкие власти сообщили швейцарским коллегам о подвигах полицейского из Санкт-Галлена, и в марте 1939-го он был уволен со службы и отдан под суд. Процесс длился два года и закончился обвинением в нарушении служебных обязанностей, наложением штрафа и лишением пенсии.
До конца жизни этот человек жил в крайней нужде, перебиваясь случайными заработками. Несмотря на это, он никогда ни о чем не жалел, объяснив в 1954 году мотивы своего поступка: «Речь шла о спасении людей от смерти. О каких бюрократических правилах я мог тогда думать?». 
В декабре 1970 года швейцарское правительство направило экс-полицейскому сдержанное письмо с извинениями, но не реабилитировало и пенсию не вернуло. В 1971-м он получил звание Праведника народов мира, а за два месяца до смерти в 1972-м президент Германии Хайнеманн подарил ему …цветной телевизор. 
Лишь в 1995-м окружной суд Санкт-Галлена отменил приговор по делу Пауля Грюнингера, а три года спустя правительство кантона выплатило компенсацию потомкам праведника. 
Сегодня улицы его имени есть в Санкт-Галлене и Иерусалиме, Кирьят-Оно и  Штутгарте, Цюрихе и Ришон ле-Ционе. В честь Грюнингера названа школа в Вене, стадион (Пауль профессионально играл в футбол в юности) и один из мостов через Рейн. На здании полиции Санкт-Галлена теперь висит мемориальная доска, воспевающая нравственное мужество скромного гауптмана. Что ж, наверное, лучше поздно, чем никогда…
Виктор МАКОВСКИЙ
ХАДАШОТ


ЖАН МАРЕ. РОМАН С ЖИЗНЬЮ

Жан Маре. Роман с жизнью

У него было столько талантов, что, казалось, при его рождении феи дрались у колыбели за право вручить свой подарок. Актер, живописец, скульптор, писатель, каскадер, декоратор, наконец, просто красавец, атлет и необыкновенно достойный человек, вызывающий всеобщие уважение и любовь. Единственным, кто сомневался в том, что он достоин этой любви и этих даров, был сам Жан Маре. Впрочем, он, которого называли вечным ребенком, вполне мог помнить, что никаких фей у его колыбели не было...

Жан-Альфред Виллен-Маре родился 11 декабря 1913 года в нормандском портовом городке Шербуре. Его родителями были ветеринар Альфред Эммануэль Виктор Поль Виллен-Маре, который предпочитал именовать себя просто Маре, и Алина Мария Луиза Вассор, называвшая себя Анриетта. У него был старший брат Анри, родившийся в 1909 году. Благополучие этой обычной буржуазной семьи разрушила война: вскоре разразилась Первая мировая, и Альфреду Маре пришлось уйти на фронт. Вернулся он только через четыре года: «Когда мой отец уходил на войну, мне было чуть меньше года, — вспоминал Жан Маре. — Когда он вернулся, мне было пять. Помню, я сидел верхом на сенбернаре и, увидев его в дверях, закричал: „Это что еще за верзила! Прогоните его, он мне не нравится!“ Верзила — потому что ростом он был не меньше, чем метр девяносто. Он отвесил мне пощечину. Вскоре мои родители разъехались. Я и брат достались матери, а сенбернар — отцу».

С родителями и старшим братом Анри
Отделавшись от мужа, Анриетта взяла детей, мать и тетку и переехала в Париж. Она была очень красивой, остроумной, одаренной женщиной, с сильным характером, строгой и справедливой матерью, которая обожала детей и, по словам Маре, воспитывала в них мужество, стойкость и бесстрашие, и ко всему этому — авантюристкой и клептоманкой, не раз оказывавшейся в полицейском участке за попытки краж в роскошных магазинах. Правда, сыновья об этом не знали — когда мать в очередной раз пропадала на несколько дней, бабушка и ее сестра рассказывали им сказки о том, как проводит время Анриетта. Правду Жан узнал лишь много лет спустя и совершенно случайно...

Ребенком он обожал мать. Однажды она повела его на спектакль, где главных героев — страстно влюбленную пару — звали Розалин и Шабишу. С тех пор он стал называть мать Розалин, а она его — Шабишу.

Уже с четырех лет маленький Жанно знал, кем он хочет стать: конечно, актером, и никем иным! С того дня, как он впервые попал в кинотеатр, он буквально бредил этим искусством, без устали разыгрывая перед близкими сцены из фильмов, только вместо любимых актеров были плюшевые мишки и солдатики. Его кумиром была Перл Уайт — «королева трюков» немого кино, прославившаяся ролями в приключенческих фильмах, полных погонь, падений и подвигов. Жанно был восхищен мужеством этой хрупкой актрисы — пока не узнал, что она уже давно не исполняет трюки сама: за нее это делала целая команда каскадеров. Тогда Жанно пообещал себе, что уж он-то будет сам исполнять все трюки в своих фильмах!

Но пока кинематографическая карьера была делом туманного будущего, Жанно научился актерствовать в настоящей жизни. Он быстро понял, что любят не за то, каков человек есть, а за то, каким он кажется, — и прикладывал все усилия к тому, чтобы оправдывать надежды окружающих. В семье, среди обожавших его женщин, он был милым и послушным. В школе же Жанно, чтобы вызвать уважение сверстников, был настоящим «маленьким чудовищем»: он воровал все, что плохо лежало, хулиганил, врал о своей семье и к тому же обожал жестокие розыгрыши, жертвами которых становились его одноклассники и учителя. Однажды он украл совершенно ненужную ему коробку с красками — и, решив извлечь из нее хоть какую-то пользу, начал рисовать. Случай быстро породил увлечение, а увлечение переросло в страсть, не оставлявшую Маре всю жизнь.

Из-за плохого поведения ему пришлось сменить не одно учебное заведение, пока однажды он не увидел одного школьника, бессовестно и беззастенчиво лгущего о своей семье, ее богатстве и своем роскошном доме. Это было настолько отвратительно, что Жанно поклялся больше никогда не врать, — а заодно избавиться от всего, что было в нем отвратительно: от лени, тщеславия и жестокости.


Работа ретушером
В шестнадцать лет учебу пришлось бросить: семье нужны были деньги. Сначала Жан устроился в радиомастерскую, а затем поступил на завод Патэ, занимавшийся производством кинооборудования: хоть так, но Жан стал на шаг ближе к своей мечте. Следующим шагом была работа в фотоателье: хозяин ателье, кроме собственно мастерства фотографа, учил Жана живописи, а также снимал красивого юношу для рекламы своего заведения. Жан же рассылал карточки на все киностудии в надежде, что какой-нибудь режиссер вдохновится его лицом и предложит ему роль. Юного красавца нередко приглашали на пробы, но дальше дело не шло. На прослушиваниях Маре читал классические монологи, и делал это с таким чувством, что однажды услышал в свой адрес: «Вам нужно лечиться! Вы истерик!»


Жан Маре в семнадцать лет
Это отрезвило Жана: он понял, что одной внешности и желания недостаточно для того, чтобы стать актером, — нужно образование. Он трижды безуспешно пытался поступить на актерское отделение Парижской консерватории, пока наконец не был принят статистом в театр Atelier: эта работа, помимо бесценной практики, давала возможность почти бесплатно ходить на курсы актерского мастерства к прославленному педагогу Шарлю Дюллену — среди его учеников в разное время были, например, великий хореограф Ролан Пети, прославленный режиссер Жан-Луи Барро и знаменитый мим Марсель Марсо. Жан старательно учился, а по вечерам играл маленькие роли в спектаклях: например, в «Юлии Цезаре» он исполнял целых пять ролей. В 1963 году, отвечая на анкету журнала «Искусство кино», Жан Маре писал: «Когда я занимался на курсах Дюллена, одним из моих педагогов был Соколов, прекрасный актер. Он сам был учеником Станиславского и много рассказывал о его системе. Себя я тоже приобщаю к этой школе, имеющей огромное значение для кинематографа: она требует находить для самого сильного внутреннего чувства очень точное и сдержанное внешнее выражение».

С двадцати лет Жан Маре появляется и на киносъемочной площадке, но как это далеко от его мечтаний! Режиссер Марсель Л’Эрбье снял Жана в крошечных эпизодах в нескольких своих фильмах, а кое-где Маре указан в титрах и как ассистент режиссера. Говорят, Л’Эрбье намекал Маре, что если тот окажет ему некоторые вполне понятные услуги, то получит главную роль. Тот не поддался и продолжал сниматься в эпизодах — нередко роли были такие маленькие, что Жан с трудом находил себя на экране...


1938
Самым знаменитым человеком в артистической среде тогдашней Франции был, без сомнения, Жан Кокто. Утонченный эстет, еще в молодости удостоенный прозвища «принц поэтов», названный единственным наследником Оскара Уайльда, он был талантлив и удачлив во всем: писал стихи, романы и пьесы, рисовал, ставил кинофильмы и балеты. Жан Маре вспоминал, что однажды в 1933 году зашел в гости к другу-художнику, и внезапно на одной из картин увидел лицо, удивительно похожее на его собственное. Под картиной стояла подпись «Жан Кокто». Тогда Маре пообещал себе, что когда-нибудь обязательно познакомится с ним. Однако ждать этого ему пришлось четыре года.


Жан Кокто
В 1937 году Жан Кокто собирался ставить в Atelier свою пьесу «Царь Эдип». Кто-то из занятых в спектакле девушек пригласил на репетицию Жана Маре — мол, у них не хватает мужчин. Маре пришел — и, как говорят, Кокто с ходу предложил ему главную роль. Однако труппа возмутилась, и роль отдали другому, а Маре достались всего пара реплик. Зато Кокто заметил его и в следующей своей пьесе «Рыцари Круглого стола» в Théâtre de l’Œuvre — предложил ему роль еще до того, как какие-нибудь завистники смогли вмешаться. «Я был приглашен почти случайно, — писал Маре. — Спектакли „Эдипа“ проходили неспокойно, публика свистела, а я бросал ей взгляды, полные ненависти. Я пытался устоять перед ее натиском. Кокто заметил мою смелость и был мне за нее благодарен».

Конечно, Маре был неопытным новичком, дилетантом, но Кокто смог разглядеть в нем не только потрясающие внешние данные, но и немалый драматический талант, который только надо было вытащить на свет. Кокто натаскивал Маре, репетировал с ним, учил двигаться и разговаривать... По совету Кокто Маре начал курить — от этого его мягкий и немного высоковатый голос приобрел глубину и знаменитую хрипотцу. Про его голос много лет спустя в брошюре «Актер-поэт» Мишлин Менье написал: «Голос Жана Маре можно сравнить со звоном колокола под толщей воды, низким звуком поющего среди бури. Мне чудится в нем тягучесть музыки Дебюсси. Я очень люблю этот голос, мягкий, приятный, округляющий каждое слово, будто плетущий кружева. В интонациях этого голоса, несмотря на мужественность тембра, есть что-то детское...»

Внимание мэтра к молодому красавцу не осталось незамеченным — за кулисами поползи слухи, за которые Маре сначала нередко давал в нос, а потом решил просто игнорировать. Однажды Кокто позвонил Жану: «Немедленно приходите, произошла катастрофа!» Тот немедленно примчался в дом Кокто.

«В освещенной мягким, затененным светом комнате, где прихотливая фантазия хозяина соединила игрушечную лошадку и магический кристалл, эскизы Пикассо и китайскую опиумную трубку, мэтр в белом махровом халате и шелковом шарфе на шее напряженно всматривается в лицо молодого дилетанта — своего слушателя, — писал Маре в воспоминаниях. — Нервные, удлиненные пальцы пианиста рассеянно теребят вьющиеся волосы. И вдруг мэтр встает, подходит ко мне и произносит ошеломляющую фразу: „Это катастрофа! Я вас люблю!“ Страх перед всемогущим режиссером и мгновенно мелькнувшие в мыслях блистательные возможности заставили меня пойти на маленькую ложь и чуть слышно ответить: „Я тоже“. Эта ложь была маленькой еще и потому, что очень скоро она стала правдой... Я полюбил Жана».

Жан Кокто стал для молодого актера всем: отцом, учителем, любовником и другом. В нем Маре нашел все, чего ему так не хватало: понимание, нежность, поддержку, образованность и доверие. Маре всегда чувствовал себя недоучкой — и Кокто, который был прекрасно образован и эрудирован во многих областях, составлял для него списки книг, водил по музеям и обучал хорошим манерам. «Он родился красавцем от красивой матери, — писал впоследствии Кокто, — и ему требовалась соответствующая душа, чтобы носить этот прекрасный костюм. Все свои силы я вкладывал в то, чтобы развить в нем его лучшие природные задатки — благородство, мужество, щедрость души. В его сердце светит солнце, в его душе горит огонь».

Кокто познакомил его со своими друзьями, среди которых были Коко Шанель, Эдит Пиаф, Лукино Висконти и Морис Шевалье. Он писал для него стихи — их поэтическая переписка вошла в анналы мировой поэзии, — ставил пьесы и кинофильмы. Их союз, любовный и дружеский, продолжался двадцать шесть лет, и за это время они ни разу не поссорились. Их связывали творчество и родство душ. Недаром Жан Маре отмечал день их встречи как второй день рождения, повторяя, что Кокто сформировал его как личность, сделал из него актера, а актера превратил в легенду.


Жан Кокто. Портрет Жана Маре
В 1938 году Кокто всего за восемь дней специально для Маре написал пьесу «Ужасные родители». Пьесу о непростых отношениях матери и сына поначалу никто не хотел ставить — Кокто даже собирался купить театр, но ему не хватало денег. Жан Маре вспоминал, что за недостающей суммой он отправился к «доброму ангелу» Кокто — Коко Шанель, но та отказала. Наконец пьесу, даже не читая, взяли в Théâtre des Ambassadeurs. Партнершей Маре в спектакле была Ивонн де Бре — превосходная актриса, которая поразила Маре своим талантом и со временем стала ему второй матерью.

Маре очень переживал, что ему окажется не под силу исполнить очень сложную, глубокую и многоплановую роль Мишеля, и Кокто беспрерывно работал с ним. Маре вспоминал: «Я долго с ним боролся и этим глубоко ранил его. Я боялся стать механизмом, приводимым в движение Кокто, пешкой в его руках, что без него ничего не смогу сделать. Я боролся против его указаний и рекомендаций. Но однажды я сказал ему: теперь я почувствовал себя настолько сильным, что готов следовать твоим советам».

Спектакль готовился с большими трудностями, однако, когда он наконец вышел, его ждал неожиданно шумный успех, а Маре — восторженные рецензии в газетах и любовь зрителей. «После триумфальной премьеры „Родителей“ настоящая радость входит в мою жизнь, — писал Маре. — Каждый вечер я шел в театр, как к любовнице. Я уходил оттуда, как уходят от нее, — блаженствуя и исчерпав себя до дна. Критики единодушно хвалили меня, пьесу, моих товарищей».


Жан Маре и Ивонн де Бре в «Ужасных родителях»
Кокто снял новую квартиру на площади Мадлен, и Маре переехал к нему. Маре вспоминал: «Моя комната была смежной с его. Нас разделяла дверь. Множество ночей под нее проскальзывали стихи. Утром я обнаруживал один или несколько маленьких листков, часто цветных, по-разному сложенных. Иногда в форме звезды. День, начинавшийся чтением этих маленьких лепестков, сулил мне счастье и удачу». Поначалу их союз вызывал немало толков, сплетен и даже насмешек, даже мать Маре грозилась порвать с сыном всяческие отношения, и ему стоило немалого труда убедить ее в том, что рядом с Кокто он по-настоящему счастлив. Заткнуть сплетников было проще — «два Жана» просто не обращали на них никакого внимания и скоро заслужили уважение и понимание даже среди самых завзятых недоброжелателей.

Кокто хотел перенести «Трудных родителей» на экран, но этим планам помешала война. Вспоминают, что, едва объявили о нападении, Маре тут же отправился на мобилизационный пункт. Там он услышал разговор двух офицеров, которые жаловались, что армии катастрофически не хватало автомобилей; Маре тут же предложил свой. Его призвали вместе с машиной; он служил шофером воинской части в округе Мондидье. Его положение — водителя личного автомобиля, к тому же известного актера (а среди воюющих быстро нашлись поклонники его таланта), — давало некоторые льготы, однако Маре редко ими пользовался.
Маре воевал несколько месяцев, а затем война для Франции прекратилась, и он вернулся домой.


На фронте
Жизнь в Париже затихла, «Трудные родители» были запрещены. Что мог сделать в условиях оккупации человек, который хотел только одного — играть? И Жан Маре решил обратиться к классике и сам поставить две пьесы прославленного Расина — «Британника» и «Андромаху».

«Когда я ставил „Британника“ и „Андромаху“, — вспоминал впоследствии Маре, — я пытался добиться наибольшей естественности в декламации и ликвидировать напевность александрийского стиха. Это вызвало скандал. Мнения зрителей и прессы разделились. Однако мне не кажется, что все это вело к разрыву с традициями французского театра. Я хотел только обновить их, приспособить к нашему времени».

Постановки и правда были революционными: тяготы военного времени диктовали условия жесткой экономии, и из-за этого на сцене не было привычной роскоши — вся сценография, автором которой был сам Жан Маре, удивляла сдержанностью и выразительностью, достигнутой минимумом средств. Скандальный отказ от традиционной «певучести» декламации и правда был сродни революции: французские трагедии испокон веку скорее пелись, чем проговаривались, а Маре заставил актеров именно говорить текст, утверждая: «Музыкальности хватит в самих стихах!» Говорят, при постановке «Андромахи» Маре впервые сделал актрисе прическу «конский хвост», с тех пор завоевавшую безграничную популярность.

В 1941 году Кокто ставит пьесу «Пишущая машинка», где Маре играет сразу две роли — Паскаля и Максима. За несколько дней до премьеры стало известно, что один из профашистских критиков Ален Лебро намеревается разнести постановку в пух и прах. Маре вспылил и пообещал, если такое случится, отстоять свою честь кулаками. Так и произошло: на следующий день после выхода разгромной рецензии Лебро Маре нашел его и избил. После этого телефон в квартире Кокто раскалился от благодарственных звонков всех, кому успел насолить Лебро, зато газеты, подвластные немецкой цензуре, поспешили объявить Жана Маре «самым плохим актером Парижа».

Жан Кокто. Рисунок Жана Маре
В 1943 году против постановки пьесы Кокто «Рене и Армида» — волшебной сказки на сюжет из Торквато Тассо, написанный классическим александрийским стихом, началась настоящая кампания, вдохновленная, как считают, коллаборационистами: на Кокто и Маре лавиной обрушились обвинения как в творческой несостоятельности, так и в личных грехах. Обоим припомнили и гомосексуальность, и грехи молодости, и прошлые творческие неудачи, и увлечение наркотиками Кокто, и «карьеру через постель» Маре. Однако их поклонники остались верны своим избранникам — Маре стал настоящим символом сопротивления оккупантам, а пьеса, разошедшаяся «самиздатом» по рукам, приобрела необыкновенную популярность.

В том же году самый прославленный театр страны Comédie Française пригласил Жана Маре войти в состав труппы. Правда, сотрудничество не получилось: в это время режиссер Марсель Карне пригласил Маре сниматься в своем фильме «Жюльетта, или Ключ к сновидениям» по пьесе Жоржа Невё, однако театр не отпускал Маре на съемки, и ему пришлось уволиться. Но и фильм так и не был снят — лишь через десять лет Карне все-таки поставит эту картину, но главную роль в ней сыграет Жерар Филипп.

Хотя съемки «Жюльетты» и были отменены, Маре не остался без работы. Французские режиссеры, не желая ни сотрудничать с немцами, ни прогибаться перед цензурой, дружно снимали «безопасные» костюмные исторические фильмы, детективы и экранизации классики, и Маре — красивый, талантливый и к тому же обладавший определенной славой в патриотически настроенных кругах, пользовался большой популярностью. Только за первые годы войны он снялся в картинах «Рдеет вьющийся флаг» режиссера Жака де Баронселли, «Кармен» Кристиан-Жака, на съемках которого Маре научился верховой езде, и «Кровать под балдахином» Ролана Тюаля.

На натурных съемках «Кровати» Маре сблизился со своей партнершей Милой Парели, очаровательной и веселой девушкой: они изо всех сил старались держать свой роман в тайне, однако слухи о нем поползли довольно быстро, дойдя в конце концов и до Кокто. Однако тот, вместо сцен ревности, сделал Маре воистину роскошный подарок — сценарий фильма «Вечное возвращение». В его основу легла старинная легенда о Тристане и Изольде и их несчастной любви, только действие развивалось в современной Франции. Тристан стал Патрисом, а Изольда — Натали, но их трагическая обреченная любовь по-прежнему трогала сердца.

По настоянию Маре на роль матери Патриса была приглашена Ивонн де Бре. Вспоминают, что на съемках Кокто требовал, чтобы волосы Маре и его партнерши Мадлен Солон были одного цвета, но поскольку структура их волос была разная, а качественных косметических средств в условиях войны не хватало, на самом деле волосы нередко получались голубыми, сиреневыми или даже зелеными, хотя на черно-белой пленке они выглядели одинаково.

Фильм, который снял Жан Делануа, произвел фурор: Жан Маре в одночасье из просто знаменитого актера превратился в настоящего кумира. Его называли «воплощением красоты на Земле», хотя сам он никогда не считал себя красавцем и так и не смог поверить, что его считают красивым другие. «Когда я был ребенком, — писал он, — мать всегда говорила мне, что я некрасив. Я же не находил свою внешность такой уж дурной, но с тех пор красивым себя тоже не считаю». Ему ежедневно приходили сотни писем, на которые старательно отвечала Анриетта Маре: она успешно подражала почерку сына и даже составила картотеку его поклонниц, чтобы случайно не выслать одну и ту же фотографию или благодарственную записку дважды.


Кадры из фильма «Вечное возвращение»
В одночасье прославился даже Мулук — пес Маре, которого тот подобрал на военных дорогах. Вспоминают, что все мужчины Франции носили вязаные свитера с жаккардовым узором, как у Патриса, и учились говорить тем же хрипловатым голосом, что и Жан Маре. «Вечное возвращение» вознес Маре к вершинам настоящей славы. Между тем было известно, что он находится в списках неблагонадежных лиц — несколько месяцев Маре каждое утро просыпался на рассвете, ожидая ареста...


Кадры из фильма «Вечное возвращение»
Когда союзники освобождали Париж, Маре вступил в дивизию генерала Леклерка, став помощником водителя, а затем и водителем бензовоза, развозившего топливо для заправки танков. За мужество он даже был награжден военным крестом, однако в изложении Маре эта история была скорее похожа на анекдот, чем на подвиг: Маре ел варенье, сидя в кабине своего грузовика, и включил мотор, чтобы погреться — и в это время мимо проходил кто-то из высших чинов. Оказалось, что только недавно был издан приказ, согласно которому шоферы в любой ситуации должны были оставаться в своих машинах, не глуша мотор. Маре наградили как пример смелости и верности приказам, он же мечтал о настоящих боевых подвигах, которых на его долю так и не выпало. Как он вспоминал впоследствии, на войне «я не бежал от героизма, однако героизм упорно бежал от меня».


С Милой Парели
Чтобы получить отпуск, Маре предложил своей давней подруге Миле Парели изобразить замужество — и она с радостью согласилась. Журналисты осаждали пару, засыпая их вопросами типа «как они могут жить вместе» и «не мешает ли прошлое их любви». Под «прошлым», видимо, имелся в виду Кокто — однако на прямой вопрос Маре тот ответил, что для него важнее всего его счастье. Всего Маре и Парели прожили вместе два года, пока Маре не понял, что он все же не создан для семейной жизни.

Однако его сотрудничество с Кокто не прекращалось ни на минуту. В 1944 году тот написал для Маре сценарий еще одного ставшего легендарным фильма «Красавица и Чудовище», снова обыгрывающий классический сюжет, на этот раз сказки мадам де Бомон, и взялся сам выступить режиссером. На роль Красавицы пригласили Жозетт Дей, а одну из ее сестер сыграла Мила Парели — хотя их отношения с Маре были уже в прошлом, они по-прежнему относились друг к другу очень тепло.


Жан Маре. Портрет Милы Парели
Для участия в фильме Маре по особому разрешению генерала Леклерка отпустили с фронта, однако съемки не раз были под угрозой срыва: сначала киностудия отказалась от реализации столь странного сценария, затем сам продюсер решил прекратить съемки, решив, что фильм про наряженного зверем человека не будет никому интересен. Кокто еле уговорил его снять на пробу одну из сцен фильма. Говорят, жена продюсера плакала на просмотре, и съемки были разрешены. Однако неприятности на этом не кончились: были перебои с электричеством, Мила Парели упала с лошади и чудом не получила серьезных травм, а у Маре началась жестокая аллергия на шерсть, которую клеили ему на лицо.


Кадры из фильма «Красавица и Чудовище»
Для образа Чудовища его гримировали пять часов — три часа на лицо наклеивали специальную маску, сделанную по заказу лучшим французским специалистом по парикам (а отдирать ее приходилось чуть ли не с кожей), и по часу уходило на каждую руку, а кроме этого специальной краской красили зубы и накладывали звериные клыки. Кожа под гримом ужасно чесалась, к тому же, из страха, что грим может отклеиться, Маре на съемках питался исключительно компотами и пюре. В то же время у Кокто тоже началось кожное заболевание — по мнению некоторых, это было проявлением его любви к Маре. На съемочной площадке ему приходилось работать, закрыв лицо листом бумаги с прорезями для глаз, который Кокто крепил скрепками к шляпе.


Кадры из фильма «Красавица и Чудовище»
В военных условиях были проблемы с тканями, аппаратурой и пленкой, зато эскизы костюмов делали Пьер Карден и Кристиан Диор. Вспоминают, что Карден, у которого была очень схожая с Маре фигура, примерял его костюмы на себя — Маре потом шутил, что манекеном для него выступал сам Пьер Карден! Когда в конце концов фильм вышел — он имел огромный успех, неожиданно для самих авторов почти сразу приобретя статус легенды.

Следующей совместной работой Кокто и Маре стала пьеса «Двуглавый орел»: романтическая история трагической любви королевы и анархиста, посланного ее убить. Королеву играла Эдвиж Ферье — для Маре она навсегда останется образцом элегантности, женственности и профессионализма.


Жан Кокто, Эдвиж Ферье и Жан Маре
Спектакль с необыкновенным успехом шел целый год, и хотя рецензенты писали в основном о том, как технично падает с высокой лестницы Жан Маре (а он делал это ежедневно, без страховки и дублеров), восхищения были достойны все участники спектакля. Через несколько лет Кокто перенесет этот спектакль на большой экран, и снова падение Маре в конце фильма будет вызывать аплодисменты. Вспоминают, что когда снимали эту сцену, Кокто попросил Маре не шевелиться, чтобы без помех снять крупные планы, пока ему не скажут «стоп»: отсняв эпизод, про кодовое слово забыли, и Маре, упав, лежал неподвижно так долго, что вся съемочная группа испугалась, не погиб ли он по-настоящему...


Кадр из фильма «Двуглавый орел»
Конец войны Маре встретил национальным героем, кумиром поколения, воплощавшим в себе желания и мечты всей нации. Казалось, его детская мечта стать популярным сбылась: «Небо услышало мои молитвы и вняло им, — с улыбкой говорил Маре. — Как жаль, что я не догадался попросить Бога сделать меня большим актером. Может быть, я был бы им».


Агнес Лорен и Жан Маре в фильме «Карманная любовь» (1957)
В сороковых годах он много снимался — в 1946 году он играл в адаптации Гюго «Рюи Блаз» (в советском прокате «Опасное сходство»), снятой режиссером Пьером Бийоном по сценарию Кокто, где Маре исполнил сразу две роли — студента Рюи Блаза и благородного главаря разбойников Сезара де Базана. Верный своему детскому обещанию, Маре сам исполнял все трюки, которых в фильме было немало, хотя у него была сильная близорукость (об этом мало кто знал, потому что Маре всю жизнь отказывался носить очки, считая, что они делают его смешным). «Если я готов рисковать, то это потому, что мне нравится преодолевать страх, — говорил Маре. — Если ты соглашаешься играть роль, где приходится подвергать свою жизнь опасности, значит, ты готов это сделать. И мне это кажется вполне естественным».


Жан Маре. Рюи Блаз
Режиссер был категорически против, не желая рисковать здоровьем знаменитого актера, и оказался прав — во время съемок Маре чуть не утонул: снимали сцену, где герой Маре переплывает бурную реку, актера затянуло головой вниз в стремнину, и он застрял между двумя валунами. Он едва смог выбраться на берег, на чем свет стоит проклиная всю съемочную группу, а как только он вылез на сушу, режиссер тут же попросил его снова залезть в то же место, пока свет не ушел... Однако этот случай не охладил пыла Маре, и он продолжал сам исполнять все трюки. «Рюи Блаз» был поначалу прохладно принят публикой, однако позже приобрел популярность как первый из целой череды историко-приключенческих фильмов, в которых за свою жизнь снимался Жан Маре.

В ленте «Тайна Майерлинга» режиссера Жана Делануа — романтизированной истории самоубийства Рудольфа Габсбурга и его возлюбленной Марии Вечеры, — Маре сыграл Рудольфа. Марию играла Доминик Бланшар, очаровавшая Маре, как ее героиня — Рудольфа. Пронырливые журналисты даже стали поговаривать о свадьбе, однако Маре заявил: «Я слишком люблю Доминик, чтобы пожелать ей такого мужа, как я». Они дружили многие годы.


Доминик Бланшар в роли Марии Вечеры
Делануа горел желанием снять еще один фильм с Маре — он чуть не ежедневно приходил в дом к Маре и Кокто и умолял их написать сценарий для нового фильма, однако Кокто отказывался. Тогда Делануа обратился к Невё, который по сюжету самого Делануа написал сценарий «Глазами памяти». Вместе с Маре снималась красавица Мишель Морган — Маре называл ее «единственной женщиной, которую я мог бы по-настоящему полюбить». Однако Мишель, которая прекрасно относилась к Маре как к другу, осталась равнодушной к нему как к мужчине — в то время она была увлечена актером Анри Видалем, за которого скоро вышла замуж.

Она вспоминала: «Он говорил мне, что хочет на мне жениться, но в то же время был влюблен в кого-то еще. Жан был великолепен, обаятелен, но иногда впадал в ужасный гнев. Играть с ним было удовольствием. Всегда все обсуждали. Никаких ссор, никакого соперничества. У него был священный огонь, у меня же не настолько. Он хотел уговорить меня играть на сцене, но я испытывала страх перед сценой. Позже мы играли с ним в „Священных чудовищах“ и, каждый вечер встречаясь, радовались друг другу. Гастрольные поездки с ним были очарованием: вечерние прогулки, маленькие бистро... Я любила честность Жана Маре, его достоинство, его откровенность, его мужество. Он ничего не боялся. Он был способен даже применить силу. Он не отказывался признать себя гомосексуалистом, не делая из этого знамени. Да, я любила Жана Маре. Это была настоящая дружба».


Актриса Мишель Морган и Жан Маре в фильме «Глазами памяти» (1948)
Маре еще раз встретится с Морган на съемках «Стеклянного замка», и они будут дружить до самой его смерти.

Наконец, в 1949 году Жан Маре снимается в фильме, который по праву считается как одной из главных вершин его кинокарьеры, так и высшей точкой его творческого союза с Кокто: в прославленном «Орфее». На роль Смерти, в которой Кокто хотел видеть прекрасные и аристократичные черты своей давней возлюбленной Натали Палей, планировали сначала Грету Гарбо, потом Марлен Дитрих, и в конце концов остановились на Марии Казарес, прекрасной актрисе, прославленной сотрудничеством с Альбером Камю, за что ее даже прозвали «музой экзистенциализма».


На съемках фильма «Орфей» (1950)
На съемках этого многопланового, насквозь пронизанного символами фильма Кокто проявил необыкновенную фантазию: он выстраивал декорации под необычными углами, придумал множество трюков с зеркалами, которые образуют настоящий волшебный лабиринт. В одном из кадров, где Орфей-Маре погружает руки в зеркало, роль стекла исполнял тазик с настоящей ртутью.

Фильм моментально приобрел статус культового, да и сейчас по праву считается одной из вершин мирового кинематографа. Примерно в это же время личный союз Маре и Кокто окончательно распался, однако их дружба не прервалась — наоборот, она переросла в практически родственные отношения.


Серджио Реджиани, Жан Кокто и Жан Маре. 1941 год
В конце сороковых Жана Маре снова пригласили в Comédie Française, и он согласился при условии, что ему дадут снова поставить расиновского «Британника»: впервые в истории прославленного театра актер, которому не было и сорока, не только сыграл роль Нерона в спектакле, но и был его режиссером и художником-постановщиком. Его уже давно не воспринимали как «актера Кокто», никто уже не вспоминал, что поначалу его считали лишь талантливым протеже и красивым манекеном.

В пятидесятых годах Маре играет сразу в нескольких театрах, и к тому же много снимается, делая по несколько фильмов в год, и почти везде — главные роли, успех и признание критики. Он работал с такими режиссерами, как Жан Ренуар, который снял Маре в картине «Елена и ее мужчины», Саша Гитри, у которого Маре сыграл в ленте «Если бы нам рассказали о Париже», Лукино Висконти, доверивший Маре роль в киноверсии романа Достоевского «Белые ночи». Всемирную известность Маре принесла экранизация «Графа Монте-Кристо», снятая Робером Верни: после нее женщины всего мира стали мечтать о французском красавце.

На съемках «Спальни старшеклассниц» Маре познакомился с Жанной Моро, игравшей там небольшую роль. Он был очарован ее талантом и задумал поставить специально для нее «Пигмалиона» Бернарда Шоу. Ради этой постановки он перешел в Théâtre des Bouffes-Parisiens, где скоро стал художественным руководителем. Репетиции «Пигмалиона», где Маре снова был режиссером, декоратором и актером, он вел параллельно со съемками в картине Марка Аллегре «Будущие звезды»: несколько месяцев Маре спал всего по два часа в сутки, зато и фильм, и спектакль пользовались большим успехом, а Жанна Моро обрела настоящую славу.


Жан Маре и Анни Жирардо
На постановке пьесы Уильяма Гибсона «Двое на качелях», где партнершей Маре была Анни Жирардо, Маре снова работал с Висконти, которого пригласил режиссером, — сам Маре не смог поставить спектакль: ведь в нем было всего две роли, и Маре решил, что он не будет разрываться напополам. «Театр был его миром, — вспоминал один из его друзей. — Он играл как жил, как дышал. Он всегда репетировал и всегда был недоволен собой. Театр был смыслом его существования».

Конец пятидесятых Маре ознаменовал своей последней работой с Кокто — фильмом «Завещание Орфея», где сыграл Эдипа. Поэт — Кокто — вспоминает свою жизнь, пытаясь вернуть вдохновение и одержимость, и вместе с ним в кадре Серж Лифарь, Франсуаза Саган, Юл Бриннер, Шарль Азнавур, Пабло Пикассо, Мария Казарес...


Жан Маре в фильме «Завещание Орфея»
Примерно в это же время началось долгое сотрудничество Маре с режиссером Андре Юнебелем, который снял подряд сразу несколько костюмных исторических фильмов с Маре: «Капитан», «Горбун», «Тайны Бургундского двора» (в оригинале называвшийся «Чудо волков»), «Парижские тайны»... Эти фильмы, полные приключений и трюков, вывели популярность Маре на новый виток: теперь он был известен не как романтический герой-любовник своих прежних фильмов, страдающий и мучающийся, а как настоящий герой, шпагой и отвагой завоевывающий мир.


Жан Маре в «Капитане»
По воспоминаниям, Юнебель пригласил Маре на съемки, когда увидел, как он лихо повторил сложный трюк во время циркового выступления. Он признавался: «Обычно актеры, целиком состоящие из мускулов, не обладают психологической глубиной. Нельзя требовать от Геркулеса из Чинечиты, чтобы он был даровитым исполнителем. Но Маре — о, с ним я держал в руках редчайшую птицу». Фильмы Юнебеля побили все рекорды по сборам, и до сих пор остаются невероятно популярными. Конечно, все трюки Маре исполнял сам, хотя дело никогда не обходилось без несчастных случаев: на съемках сцены из «Капитана», где герой Маре взбирается на высокую башню с помощью двух кинжалов, на одном из дублей он сорвался и упал с пятиметровой высоты. К счастью, обошлось без травм.


Жан Маре с поклонницами
Когда Маре спрашивали, как он готовит свои трюки, он отвечал: «Часто режиссеры приглашают каскадеров, чтобы исполнить тот или иной трюк. Они репетируют, я смотрю — и потом делаю трюк сам». На самом деле все трюки были тщательно отрепетированы вплоть до самого мелкого жеста. При этом Маре никогда не занимался спортом, ограничиваясь лишь лыжными прогулками зимой и плаванием летом.


С Марлен Дитрих
Успех, награды и толпы поклонников не вскружили ему голову. Он по-прежнему не верил, что все восторги зрителей и критиков относятся к нему, и оставался тем самым добрым, радостным и честным парнем, которым решил когда-то стать. «Всегда доступный другим, он принимал, не протестуя, всех представителей прессы, кроме „дураков“, не строил из себя важную персону, подобно другим известным актерам. Жан Маре был правдив по отношению к самому себе и по отношению к другим. Но он мог быть и жестоким, когда следовало заступиться за кого-либо из его друзей, плохо переносил, когда ему противоречили», — писал его биограф Кароль Вайсвайлер.


Жан-Поль Бельмондо, Жан Маре и Ален Делон
Вместе с Фернанделем он основал и несколько лет возглавлял Общество помощи актерам, потерявшим трудоспособность из-за болезни или несчастного случая. Оно оказывало финансовую помощь, помогало в организации лечения или отдыха. Маре никогда не страдал «звездной болезнью», не относился к себе всерьез.

«Я — лентяй, — писал Маре о себе, — и никогда этого от себя не скрывал. Все, что меня не забавляет, кажется мне смертельно скучным, а игра, насколько мне известно, не требует особых усилий — поэтому я всегда играл. Я играю в театре, в кино точно так же, как я играю, когда рисую, пишу картины, леплю, занимаюсь постановкой спектаклей, создаю декорации. Я играю до изнеможения то в актера, то в гончара. Я играю сам с собой, против самого себя, будучи одновременно ребенком, взрослым, стариком...»


Жан Маре и Ален Делон
Только разговоров о своей личной жизни он не любил. Когда известия о его связи с Кокто только начали распространяться, он получал множество гневных писем, и очень тяжело переживал любые скандалы вокруг своего имени, или вокруг своих друзей. Маре не скрывал свою сексуальную ориентацию, но никогда и не подчеркивал ее; говорил об этом без стеснения и без комплексов, но никогда не поддерживал шуток на эту тему. Как актер он чувствовал себя лучше в компании женщин.


С Марией Казарес
Маре был пунктуален и требовал того же от других — однажды, например, один режиссер на две минуты опоздал на назначенную встречу, и рассерженный Маре заметил ему: «Если бы я был поездом, вы бы меня уже пропустили. Значит, я вам менее важен, чем поезд». Зато он умел быть щедрым, тактичным и деликатным. Рассказывают, что однажды в аэропорту он купил билет для женщины, которой не хватало денег на дорогу домой, а его подруги вспоминают, что такси, которое ждало их после обеда с Маре, всегда оказывалось заранее оплаченным — актер считал, что такси должен оплачивать мужчина.


Жан Маре и Даниэль Делорм
Однако и Маре, который со стороны казался принцем из сказки, начинают настигать проблемы. Тяжело заболел его брат Анри, и Жану пришлось перевезти его к себе. Примерно в это же время Маре получил письмо из родного Шербура, в котором не бывал с детства, — оказывается, его отец, которого он не видел несколько десятилетий, тяжело болен и хочет с ним повидаться. Маре несколько раз ездил в Шербур на свидания, пытаясь хотя бы теперь узнать своего отца поближе, пока наконец Альфред Маре не скончался. Вскоре умер и Анри...

Через несколько месяцев к Жану Маре пришел один журналист, который сначала беседовал с актером о его ролях, а затем признался, что он — его двоюродный брат, племянник настоящего отца Маре Эжена Удая: Анриетта всю жизнь любила другого, однако тот был женат. Анриетта призналась, что Удай и правда был настоящим отцом всех ее детей — Альфред был бесплоден... Скоро Анриетта перебралась к сыну — она была стара, больна, к тому же постепенно теряла рассудок.


С матерью
Наконец, его друг последних лет, танцовщик Жорж Райх, покинул актера. Почувствовав себя одиноким, Маре решается на серьезный шаг — по примеру Кокто, который когда-то усыновил Эдуара Дермита, он усыновил юношу-цыгана Сержа, с которым случайно познакомился в баре. Сержу было девятнадцать, у него не было родителей, профессии, увлечений — и Маре с энтузиазмом взял на себя ответственность за жизнь юноши. Он воспитывал его, пытался привить ему любовь к театру, занимал на съемках фильмов, где играл сам, нанял ему преподавателя по вокалу и даже договорился с композитором Жаниной Берти, чтобы она написала музыку к стихам, которые Кокто написал для самого Маре. Он хотел, чтобы Серж записал их на пластинку, однако его приемного сына больше интересовали женщины и гулянки, чем песни, которые он счел старомодными и непонятными. Пластинку Маре записал сам.


С Мишель Морган
Со временем связь отца и его приемного сына все слабела. Серж жил отдельно и очень редко навещал Маре. Много лет спустя Жорж Райх вспомнил, что Маре говорил ему: «Если бы ты меня не оставил, у меня не было бы катастрофы — Сержа».

И словно этого было мало — тяжело заболел Жан Кокто, человек, который был учителем, смыслом жизни и главной любовью Жана Маре. Он бросил все свои дела, снова переехал к Кокто и преданно ухаживал за ним до конца его дней. 11 октября 1963 года стало известно о смерти Эдит Пиаф, давней подруги Кокто. Узнав об этом, он сказал: «Это известие не дает мне дышать...» — и вскоре, готовясь зачитать по радио траурную речь, скончался от отека легких. По признанию Маре, это была самая тяжелая минута его жизни. В своеобразном письме-некрологе, адресованном Кокто, он признавался: «Жан, я люблю тебя. Ты сказал в „Завещании Орфея“: „Сделайте вид, что вы плачете, друзья мои, потому что поэт только делает вид, что он мертв“. Жан, я не плачу. Я засну. Я засну, глядя на тебя, и умру, потому что с этих пор буду лишь делать вид, что живу»...

Еще через год, 15 сентября, скончалась мать Маре.


Маре с портретом Жана Кокто
После смерти Кокто Маре выполняет желание своего великого друга — ставит его последнюю пьесу «Ученик дьявола». Он снова играл, ставил, декорировал, шил костюмы... Спектакль не имел ожидаемого успеха, однако Маре был счастлив хотя бы тем, что пьеса Кокто увидела свет. По признанию его друзей, вся его жизнь вращалась вокруг Кокто, он делал все в его честь и ради его памяти. Говорят, именно по совету Кокто Маре начал сниматься в экранизации приключений Фантомаса — пародийном сериале по мотивам произведений Пьера Сувестра и Марселя Аллена. Успех этих фильмов был настолько предсказуем, что съемки второй и третьей частей начались еще до того, как был закончен монтаж первой. Маре, исполнивший в трилогии роли самого Фантомаса, его протагониста журналиста Фандора и еще кучу ролей, стал невероятно популярен во всем мире и так возненавидел эти фильмы, что вместо запланированных изначально пяти картин было снято всего три.


Жан Маре в роли Фантомаса (1964)
По иронии судьбы, фильмы про Фантомаса стали фактически концом карьеры Маре в кино — с тех пор он появлялся в кино лишь эпизодически. «Мне не предлагали больше ничего, кроме приключенческих фильмов. Ловушка, которой я старательно избегал, захлопнулась. Я начал отказывать. А потом мне больше никто ничего уже не предлагал», — вспоминал Маре. Последнюю крупную роль он сыграл в 1970 году в «Ослиной шкуре» Жака Деми.

Актер, уставший от ролей романтичных красавцев и благородных дворян, практически полностью сосредоточился на работе в театре. «...Я ни с чем не могу сравнить то чувство полного счастья, когда я выхожу на сцену или же получаю роль, которая мне нравится, — признавался он. — К сожалению, эту страсть невозможно объяснить людям, не связанным с театром. Это одновременно и ужасно, и прекрасно». Он сыграл множество самых разных ролей в самых разных спектаклях — в «Тартюфе» Мольера и «Сиде» Корнеля, современных комедиях и «Короле Лире» Шекспира. Один из критиков писал: «Шекспир — это высоченная гора, убивающая слабых и самонадеянных, дерзнувших на покорение ее. И что же? Маре достиг вершины. Я не знаю сейчас равного ему в трагедии. Не знаю актера, у которого была бы такая же глубина чувства. Его Лир — глыба эмоций, вулкан, извергающий раскаленную лаву страданий и гнева».


Портрет Кокто. Художник Леон Бакст.
Маре заново поставил пьесы Кокто — «Ужасные родители» (сыграв на этот раз отца) и «Царь Эдип». В 1972 году в спектакле Мориса Бежара «Памяти Жана Кокто. Ангел Эртебиз» он сыграл Поэта — образ, воплощавший душу Кокто, а в 1983 поставил в Théâtre de l’Atelier пьесу «Кокто-Маре», которую вместе с Жаном-Люком Тардье написал, основываясь на своей личной переписке с Кокто. С этим спектаклем он объездил полмира, отдавая дань уважения человеку, который стал для него смыслом жизни. Потом он поставит еще две пьесы Кокто — «Вакха» и «Священных чудовищ», напишет книгу воспоминаний о Кокто, возьмет на себя заботы о его творческом наследии. «Для меня он всегда был примером, — говорил Маре, — я старался быть похожим на него. Он был на недосягаемой высоте, и я пытался подняться на его уровень, и поэтому я не остался внизу, где был до встречи с ним. Для меня он не умер, потому что я продолжал думать о нем».

Последние двадцать лет он словно прожил в тени самого себя. Маре оставил Париж и купил дом на Лазурном берегу, в городке Валларис, который называл «Внутренний двор» и где жил очень тихо и уединенно. Друзья говорили, что он любил одиночество, как другие любят солнце. В Валларисе Маре смог наконец полностью отдаться рисованию, на которое раньше у него очень редко находилось время, а также заняться скульптурой и гончарным делом.

Он познакомился с семьей гончаров Джо и Нини Паскали, которые сначала обучали его азам своего ремесла, а затем стали его ближайшими друзьями. Маре лепил женщин с глазами оленей, людей, слившихся вместе и превратившихся в деревья, или водопады, статуэтки животных с человеческими лицами. Говорят, Пабло Пикассо, увидев некоторые скульптурные работы Маре, удивился, как человек с таким талантом скульптора «тратит своё время на какие-то съёмки в кино и работу в театре». А еще он рисовал иллюстрации к книгам и сочинял сказки, создавал костюмы к спектаклям и писал мемуары, даже пробовал себя в роли парфюмера.


Памятник Марселю Эме работы Жанa Маре, Париж
В Валларисе Маре открыл небольшой магазин, где продавал свои работы — правда, далеко не все покупатели узнавали в благообразном седом бородаче когда-то знаменитого актера. А он не перестал ни сниматься, ни играть в театре: в 1994 году он сыграл в «Отверженных» Лелуша с Жаном-Полем Бельмондо в главной роли, в 1996-м — в «Ускользающей красоте» Бернардо Бертолуччи, а еще через год вышел на сцену в роли Просперо в «Буре» Шекспира. В день премьеры Маре оказался в больнице: «Меня изобразили каким-то божеством, восседающем на облаке, — говорил в одном из последних интервью актер. — А я в этот день был на краю смерти. Служанка нашла меня лежащим на полу ванной без сознания и с температурой за сорок. Приятель, по профессии гинеколог (я, кстати, обожаю рассказывать всем, что у меня есть собственный гинеколог), доставил меня в госпиталь, где я полтора месяца пролежал в реанимации с двусторонним воспалением легких. Представляете себе, если бы я помер при таких-то афишах по городу. Это было бы верхом актерства!»

Друзья говорили, что Маре до конца своих дней оставался ребенком, и всю жизнь прожил играя. Он писал своему другу, поэту Роберу Лабади: «Я делаю скульптуры не потому, что я скульптор, рисую не потому, что я художник, пишу не потому, что я писатель. Я только развлекаюсь, и вы это знаете. Снимите ваши искажающие очки. Я даже не знаю, являюсь ли я настоящим актером». До последних дней Маре был уверен, что все его удачи — «череда счастливых несправедливостей». «Мне никогда ничего не доставалось от жизни, кроме самого лучшего, — говорил он. — Это несправедливо».


Жан Маре похоронен в Валлорисе на Старом кладбище
Незадолго до смерти он сказал: «Я всегда прислушивался к своему сердцу, потому что оно — символ жизни. Я не боюсь смерти — наоборот, я хочу увидеть, как я умираю, чтобы понять, хорошо ли я сыграл все свои смерти на экране». Еще в 1988 году у актера обнаружили рак костного мозга, однако друзья отказались сообщать ему об этом. Он жил, считая свои недуги лишь спутниками старости, и лишь когда обострившиеся болезни не позволили ему поехать с театром в гастрольное турне, поверил в собственную смерть. «В моей жизни было столько счастья, что я не имею права жаловаться», — говорил он. В 1998 году он посетил вернисаж в Каннах, где выставлялись его работы — он с трудом передвигался, однако был по-прежнему весел и шутлив. «Я ожидаю свою смерть с крайним любопытством, — заявил он друзьям, — надо уметь подчиняться неизбежному». Он скончался 8 ноября 1998 года в больнице Канн от отека легких, как и Жан Кокто. Жана Маре похоронили на кладбище Валлариса, его могилу охраняют выполненные им львы с человеческими глазами.

Премьер-министр Франции Лионель Жюспен заявил по поводу смерти Маре, что «он создал за полвека свою актерскую вселенную, в которой талант выступил умноженным на мечту и на поэзию. Франция потеряла одного из самых выдающихся своих актеров и художников». Согласно его завещанию, все его имущество отошло супругам Паскали — верным друзьям его последних лет. Но Серж Маре оспорил завещание: все наследство Маре до сих пор находится под судебным арестом, и Серж бойкотирует все попытки примирения. Однако супругам Паскали удалось открыть в бывшем магазине Маре в Валларисе небольшой музей его памяти — в надежде, что когда-нибудь они смогут превратить его в настоящий мемориал.

Из книги В. Вульфа и С. Чеботарь «Великие имена ХХ века»
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..