Во многих исторических исследованиях и в мемуарах советских дипломатов можно прочитать о том, что в 60-х годах в Израиле действовал советский разведчик, вхожий в высшие эшелоны власти.
В мае 1967 года он сообщил резиденту КГБ в Тель-Авиве точную дату начала Шестидневной войны. И хотя по непонятным до сих пор обстоятельствам советское руководство никак не воспользовалось этой информацией, разведчику был присужден за нее орден Ленина. Израильские обыватели долгое время гадали, кто же был тем самым агентом КГБ, выдавшим данной организации страшную военную тайну.
Версии по этому поводу выдвигались самые разные, в качестве наиболее вероятной кандидатуры на роль такого шпиона называли, в частности, ныне покойного депутата Кнессета Моше Снэ. Однако недавно Израиль и Россия решили рассекретить имя этого человека - им оказался начальник службы иностранного вещания радиостанции «Голос Израиля» Виктор Абрамович Граевский. Причем информацию о том, когда именно Израиль начнет войну против арабских стран, Граевский передал СССР по прямому указанию израильских спецслужб.Начало
Виктор Абрамович Граевский
Биография Виктора Граевского, в сущности, ничем не отличается от биографии десятков тысяч польских евреев, которым по воле судьбы удалось выжить в огне Катастрофы.
Он родился в Кракове в 1925 году и в детстве и отрочестве носил вполне еврейскую фамилию Шпильман. Когда в 1939 году началась Вторая мировая война, семья Шпильманов вместе со многими другими семьями польских евреев успела спастись от нацистов, перейдя на территорию Советского Союза. 14-летним подростком Виктор Шпильман приступил к учебе в обычной советской школе и вскоре стал, как и следовало ожидать, страстным приверженцем коммунистической идеологии. Поэтому не стоит удивляться тому, что, когда в 1946 году его семья вернулась в Польшу, а оттуда отбыла в только что возникшее Государство Израиль, Граевский и не подумал последовать за родителями.
Оставшись в Варшаве, он вступил в ряды ПОРП, начал работать в качестве журналиста и вскоре стал корреспондентом РАР – польского аналога ТАСС. Тогда же он и сменил фамилию Шпильман на звучащую вполне по-польски фамилию Граевский. Уже в первые послевоенные годы он успел жениться, а затем и развестись с женой, пожелавшей вместе с дочерью эмигрировать из столь любимой Граевским Польши в США.Крутой поворотКрутая перемена в его… нет, не в жизни, а в мировоззрении, произошла в 1955 году, когда из Израиля пришла весь о том, что его отец тяжело болен. Преуспевающий польский журналист Виктор Граевский взял отпуск, чтобы навестить отца, и, таким образом, волею судьбы ступил на Землю обетованную.
Молодое еврейское государство потрясло его – внезапно оказавшись среди евреев, он буквально в течение нескольких дней из убежденного коммуниста превратился в не менее убежденного сиониста, истово верящего в то, что евреи должны жить только на своей земле. Приняв решение остаться в Израиле навсегда, Граевский подал соответствующее заявление о предоставлении ему гражданства в МВД страны и стал ждать ответа. Но когда он явился в местное отделение МВД за тем, чтобы получить израильское удостоверение личности, к нему неожиданно подошли двое в штатском и попросили пройти с ними в отдельный кабинет.
Там, оставшись с ним с глазу на глаз, они убедили Граевского временно отказаться от своих планов и вернуться в Польшу – чтобы послужить Государству Израиль.
Error! Filename not specified.
Следует сказать, что в различных партийных и государственных органах Польши, а также в польской разведке тогда работало немало евреев, и именно через Польшу в Израиль шла основная информация о планах СССР в отношении Израиля. Граевского попросили стать одним из таких «информаторов», и после некоторых колебаний он согласился. А спустя всего несколько месяцев после возвращения в Варшаву ему привалила неслыханная удача.
Те, кто более-менее знаком с советской историей, наверняка помнят, что зимой и ранней весной 1956 года в СССР шла напряженная подготовка к XX съезду КПСС, на котором должен был прозвучать секретный доклад нового генсека Никиты Сергеевича Хрущева о преступлениях Сталина и его клики. Сам текст доклада готовился в глубокой тайне, но одновременно в Политбюро ЦК КПСС понимали, что следует хоть как-то подготовить партийное руководство на местах и в братских соцстранах к тем откровениям, которые прозвучат в докладе. И потому еще до открытия XX съезда текст будущей речи генсека в столь же глубокой тайне был разослан секретарям обкомов, а также высшим руководителям Болгарии, Польши, Чехословакии, Венгрии и других стран.
Именно в это время Виктор Граевский очень близко сошелся с девушкой, работавшей машинисткой в ЦК компартии Польши. Узнав, что его пассии поручили срочно перепечатать какой-то прибывший из Москвы текст, Граевский попросил у нее разрешения прочитать его, а затем, сделав копию, переслал в Израиль. Вот так и случилось, что текст того знаменитого хрущевского доклада оказался в руках израильтян прежде, чем Никита Сергеевич поднялся на трибуну XX съезда. Известие об этом произвело и в СССР, и в других странах эффект разорвавшейся бомбы, и именно оно заставило мир впервые заговорить о всесилии израильской разведки. Так невинная сотрудница отдела машинописи ЦК компартии Польши, сама того не ведая, породила один из самых стойких мифов XX века – миф о том, что «Моссад» является лучшей разведслужбой мира.
С этого времени Граевский стал активно переправлять в Израиль документы, проходившие через ЦК компартии Польши. В январе 1957 года над ним нависла угроза разоблачения, и, почувствовав это, его иерусалимское начальство дало Граевскому указание немедленно выехать в Израиль. Что он с удовольствием и сделал, не ведая, что в Израиле ему предстоит стать платным агентом КГБ и ГРУ.
* * *
В Иерусалиме не забыли тех услуг, которые оказал молодому еврейскому государству Виктор Граевский.
Сразу по прибытии в страну ему предоставили считающуюся по тем временам весьма просторной государственную квартиру и устроили на работу на две хорошо оплачивающиеся должности – начальника отдела радиовещания на польском языке для выходцев из этой страны и советника отдела пропаганды Восточноевропейского департамента израильского МИДа.
Одновременно Граевского направили в ульпан по изучению иврита, где в то время гранит древнееврейского языка грызли и несколько сотрудников советского посольства. И если знакомому с ивритом с детства и вдобавок весьма способному к языкам Граевскому учебный материал давался без труда, то его «одноклассники» из СССР просто терялись от обилия местоименных суффиксов, глагольных форм и совершенно чуждой русскому уху фонетики.
Прекрасно знавший русский язык Граевский старался по мере сил помочь им продвинуться в изучении языка, и это не могло не способствовать тому, что между ним и несколькими советскими дипломатами установились приятельские отношения. Особенно сблизился Граевский с Валерием Осадчим – тогдашним резидентом КГБ в Израиле. Понятно, что свою причастность к этой организации Осадчий не афишировал, а числился скромным помощником торгового атташе советского посольства.
Именно с Осадчим Граевский совершенно случайно столкнулся спустя несколько месяцев после окончания ульпана в коридорах израильского МИДа. Если Граевского встреча совершенно не удивила (где же еще он мог столкнуться со знакомым дипломатом, как не в МИДе?), то на Осадчего она произвела немалое впечатление: он никак не ожидал, что новый репатриант, находящийся в стране менее года, может стать сотрудником данного министерства. Старые приятели разговорились, и Валерий Осадчий предложил Граевскому отметить его столь удачное трудоустройство в уютном ресторанчике в Яффо.
Граевский согласился, но как только они расстались, позвонил в ШАБАК, сообщил о предложении сотрудника советского посольства и спросил, что ему делать дальше. В ШАБАКе, разумеется, были прекрасно осведомлены, кем на самом деле является Валерий Осадчий.
– Вы правильно сделали, что приняли предложение этого человека, – ответили Граевскому. – Обязательно пойдите на встречу. Ну, а после нее напишите, пожалуйста, отчет, о чем вы говорили с господином Осадчим.
В назначенный день Граевский «обмыл» с Осадчим свое назначение на пост советника МИДа. На столе стояла запотевшая бутылка водки, среди тарелок с холодными закусками дымилась зажаренная на огне рыба, но когда пришло время писать отчет, Граевский понял, что писать ему, в сущности, не о чем: разговор между ним и Валерой носил самый невинный характер.
Говорили о книгах, о женщинах, о погоде и прочих пустяках, и никакого даже намека на предложение о сотрудничестве со стороны советского дипломата не последовало. Правда, расплатившись, он предложил Граевскому снова встретиться через две недели, но этим все и кончилось.
– Очень хорошо! – заметил сотрудник ШАБАКа, прочитав отчет Граевского, уместившийся в несколько строчек на тетрадном листе бумаги. – Пойдите на вторую встречу в назначенное вам место. И, само собой, не забудьте написать отчет!
Вторая встреча произошла в том же яффском ресторанчике и с тем же антуражем: ледяной водкой, рыбой и отличным мясным шашлыком. На этот раз Осадчий как бы невзначай перевел разговор на политику, в ходе которого выяснилось, что у него с Граевским немало общего во взглядах – оба они хотят, чтобы на Ближнем Востоке был мир и чтобы здешние политики не наделали каких-либо глупостей.
– А значит, – многозначительно добавил Осадчий, – нам с вами есть о чем поговорить не только сегодня, но и в будущем…
На третьей их встрече в ресторане Осадчий неожиданно сообщил Граевскому, что уезжает в Москву, но попросил собеседника встретиться с его преемником – Виктором Калуевым. Следуя данным ему указаниям, Граевский согласился, и во время первой встречи Калуев попросил его составить «небольшую справочку» о ведущих израильских политиках и политических партиях.
– Видите ли, – сказал Калуев, – человек я тут новый, в местных реалиях пока не разбираюсь и был бы очень благодарен вам за помощь…
В ШАБАКе, узнав об этом, радостно потерли руки: русские явно приступали ко второму этапу вербовки агента.
Понятно, что справка эта Калуеву была совершенно не нужна, так как он был прекрасно подготовлен к работе в Израиле. Но, давая поручение Граевскому, он, во-первых, пытался проверить, насколько тот готов к сотрудничеству, а во-вторых, получить некий документ, с помощью которого Граевского потом можно было бы шантажировать. Составив справку, Граевский показал ее своему боссу в ШАБАКе и, получив добро, передал ее Калуеву.
На следующей встрече Калуев протянул Граевскому 200 лир – немалые по тем временам деньги, равные месячной зарплате среднего израильского рабочего.
– Это вам за ту отличную работу, которую вы проделали, – сказал он. – Признаюсь, я вам очень благодарен… У меня к вам только одна деликатная просьба: будьте добры, распишитесь вот здесь, что я вам передал эти деньги, вы же знаете, как у нас в Союзе следят за отчетностью.
Сделав вид, что он немного колеблется, Виктор Граевский поставил свою подпись под протянутой Калуевым ведомостью.
Оба понимали, что эта подпись означает согласие Граевского и в будущем выполнять различные просьбы своего русского тезки.
Единственным, чего не знал Калуев, было то, что в тот же вечер Граевский опять-таки под расписку сдал 200 лир бухгалтеру ШАБАКа.
Двойная жизньОднажды очередную встречу Калуев назначил в Иерусалиме – на явочной квартире советской разведки, расположенной неподалеку от знаменитого «Русского подворья». В середине беседы к ним присоединилось несколько священников из «Красной церкви».
Потом Граевскому часто приходилось ездить на конспиративные встречи с сотрудниками КГБ в разные русские церкви и монастыри, разбросанные в окрестностях Иерусалима, – и таким образом благодаря ему была раскрыта практически вся советская агентурная сеть, действовавшая под сенью Русской православной церкви. Иногда такие встречи назначались в ресторанчиках, порой – на дороге: Граевский играл роль «случайного водителя», решившего помочь застрявшему из-за поломки автомашины советскому дипломату или православному монаху. Но чаще всего они происходили на все той же иерусалимской квартире и внешне выглядели как обычные дружеские вечеринки.
Виктор Граевский нередко появлялся на них со своей женой Анной, которая в конце концов начала что-то подозревать. Но совесть Виктора Граевского была чиста – он передавал своим «советским друзьям» только ту информацию, которую ему разрешал передавать ШАБАК, и после каждой такой встречи представлял подробный отчет сотрудникам этой службы.
Для того чтобы усилить доверие советской разведки к поставляемой Граевским информации, ему велели передать резиденту КГБ стенограмму секретного совещания премьер-министра и министра обороны Давида Бен-Гуриона с высокопоставленными офицерами Генштаба ЦАХАЛа. Когда ему задали вопрос о том, каким образом к нему попал данный документ, Граевский – в соответствии с разработанной ШАБАКом легендой – ответил, что в качестве журналиста познакомился с сотрудником канцелярии премьера и между ними завязались дружеские отношения…
Понятно, что израильским агентом, имеющим столь высокие связи, заинтересовалось и Главное Разведывательное Управление (ГРУ) СССР. В отличие от КГБ, это ответвление советской разведки интересовало не происходящее в политических кулуарах Израиля, а его военный потенциал. Встретившись с Граевским, резидент ГРУ попросил его добыть сведения о том, где именно расположены ядерные арсеналы Израиля. Кстати, официально этот резидент работал водителем у настоятеля одного из русских монастырей…
К этому времени «русские» уже очень щедро расплачивались с ним за его услуги – иногда во время встречи ему передавали по 1000 долларов, что было в 60-е годы поистине астрономической суммой. Причем каждый раз с него требовали расписку за эти деньги, которые Граевский затем аккуратно, опять-таки под расписку, передавал в кассу ШАБАКа – сам факт, что деньги КГБ в итоге пойдут на нужды израильской разведки, доставлял ему почему-то неизъяснимое наслаждение.
Но в середине 60-х Виктор Граевский стал все чаще подумывать о том, чтобы выйти из затянувшейся игры в шпионы. Его жизнь устоялась, он был назначен сначала начальником службы радиовещания на русском языке, транслировавшей свои передачи на СССР, а затем и главой всей службы радиовещания на зарубежные страны; у него подрастали дети, и вся эта конспирация, необходимость постоянно контролировать себя, чтобы не выйти из роли, изрядно отравляла ему существование. Однако ни КГБ, ни ШАБАК не собирались терять такого агента, и ему не оставалось ничего другого, как продолжать делать ставки за давно опротивевшим ему столом…
* * *
Звездный час в карьере Граевского-разведчика пробил в мае 1967 года, когда Египет закрыл Тиранский пролив и в воздухе явно запахло новой израильско-арабской войной. На этот раз Граевский сам инициировал встречу с высокопоставленным сотрудником советского посольства, в ходе которой сообщил ему, что если эскалация обстановки в регионе продолжится, 5 июня Израиль первым нанесет удары по Египту и Сирии.
– Виктор Абрамович, откуда у вас эти сведения? – поинтересовался советский дипломат.– Все просто, – ответил Граевский. – Сегодня в канцелярии премьер-министра собрали всех руководителей средств массовой информации и проинструктировали, как именно они должны освещать грядущую войну. Среди участников беседы был и ваш покорный слуга. А сразу после этого я связался с вами…
Разумеется, никакого инструктажа в канцелярии израильского премьер-министра не было. Граевский действовал в данном случае, как и всегда, по прямому указанию ШАБАКа. Сейчас можно только гадать, что именно подвигло ШАБАК передать столь важную информацию Москве и почему ни советское руководство, ни советские спецслужбы не поспешили сообщить о ней Насеру, сделав таким образом поражение Египта в войне неотвратимым.
Согласно одной из версий, руководство ШАБАКа отдало этот приказ Граевскому по прямому указанию тогдашнего премьер-министра Израиля Леви Эшколя в обход других военных и политических руководителей страны. Как известно, если министр обороны Моше Даян, министр иностранных дел Голда Меир и замначальника Генштаба Эзер Вейцман считали, что Израиль должен поднять брошенную Насером перчатку, то премьер-министр Леви Эшколь был убежден в необходимости любой ценой предотвратить грядущую войну. Эшколь прекрасно понимал, что она чревата не только огромными потерями с обеих сторон, но и разрывом отношений между Израилем и СССР, а их Эшколь считал чрезвычайно важными для будущего еврейского государства. Не исключено, что Леви Эшколь верил, что как только арабы и СССР убедятся в серьезности намерений Израиля, они начнут «снижать профиль» конфликта.
Но вот объяснения, почему эта первостепенной важности информация была проигнорирована Кремлем и не передана Насеру, нет вообще. Если, конечно, исключить версию, что советское руководство было заинтересовано в поражении Египта в войне с Израилем и в падении просоветского режима Насера. Но, согласитесь, что версия эта находится за пределами всякой логики…
Как бы то ни было, 5 июня израильская авиация нанесла сокрушительный удар по военным аэродромам противника, заложив таким образом основу победы Израиля в Шестидневной войне. Вскоре после начала войны СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем, но прежде чем покинуть его территорию, один из сотрудников советского посольства встретился с Виктором Граевским.
– Ваша информация оказалась совершенно верной, Виктор Абрамович, – сказал он Граевскому. – И неважно, что это уже не имеет никакого значения, – советское руководство высоко оценило вашу работу и решило наградить вас за ваши заслуги перед СССР орденом Ленина. По понятным причинам я не могу вам сейчас вручить этот орден, но он будет ждать вас в Москве.
Окончательно связь Граевского с советской разведкой оборвалась только в 1971 году – еще целых четыре года он теми или иными путями (в основном, разумеется, через «Красную церковь») «сотрудничал» с советскими спецслужбами, поставляя им разного рода информацию, или, точнее, дезинформацию.
Затем пришли бурные 80-е, а затем и 90-е годы, и Виктор Граевский стал одним из создателей русскоязычной радиостанции РЭКА.
Несколько лет назад Виктор Абрамович Граевский ушел на заслуженный отдых и, естественно, засел за написание мемуаров. И накануне выхода в свет книги воспоминаний Виктора Граевского ему и понадобилось разрешение ШАБАКа рассекретить события сорокалетней давности.
Скончался Виктор Абрамович Граевский в своем доме в Израиле 18 октября 2007 года.
|
