среда, 24 мая 2017 г.

ПОЁТ ЖЕНЯ ЛОПАТНИК

НАЦИСТ - ПРОХАНОВ. ПРЯМОЙ ПРИЗЫВ К ПОГРОМУ

Покайтесь, ехидны!

приближается тот страшный рубеж, когда мечта о царствии небесном сменяется мечтой о топоре

Откуда взялось это свирепое племя? Из каких углов преисподней? Из каких библейских пророчеств? Почему они вдруг обнаружились и засели, как в гнёздах, в министерских кабинетах, в чиновничьих крестах, в генеральских штабах, одетые в судейские колпаки и прокурорские мантии? Что движет их тёмным разумом? Почему они ненасытны? Грабят, стяжают, грызут, захватывают русские реки, русские леса и заповедные рощи. Выгребают из русских недр золото, нефть, драгоценные камни и эшелонами везут за рубеж. Почему они строят себе дворцы и палаты, которых не знал Потёмкин? Почему шьют туалеты, которым позавидовали бы русские императрицы? И всё это — среди народа, который проваливается в бедность и нищету. Где умирающим детям не сыскать денег на лекарства. Где гниют города и посёлки. Где гуляют безнаказанно наркотики и льются реки палёной водки. Где пьяные деревенские женщины идут на большие дороги торговать своим телом. Где закрываются и хиреют заводы и фермы, нуждаясь в деньгах, а в это время русские миллиарды текут и текут за рубеж, кормят чужие народы и страны. Это те деньги, на которые Америка строит свои самолёты и танки, приближая их к границам России.
Племя безумцев со своими яхтами и самолётами, со своими купленными на Карибах островами! Они забыли, в какой стране живут. Забыли, что в России писали Пушкин, Толстой, Достоевский, были созданы "Бедные люди", "История пугачёвского бунта", "Война и мир". Что среди русских святых — Серафим Саровский, Сергий Радонежский, Нил Столобенский — нестяжатели, дышащие духом святым.
Чудища явились в русскую жизнь и стоят, покинув ненадолго свои коллегии и министерские кресла, перед алтарями вместе с батюшками, освещённые лампадами и свечами. Крестят свои лбы, идут в крестных ходах вокруг храмов, окружённые неприступной охраной. Они охраняют себя от народа или от Господа Бога? Они молятся перед алтарями о падших, о сиротах, о заблудших или об умножении своих несчётных богатств, своих тучных пастбищ? Неужели Господь отнял у них разум? Они забыли о Пугачёве, о Стеньке Разине, о русских революциях, о бунтах, о горящих усадьбах, о поднятых на вилы помещиках? Они забыли о судьбах русской знати, русской аристократии, которая танцевала на балах и ездила к дорогим куртизанкам, когда народ погибал в окопах и тысячами умирал под немецкими пулемётами?
Кто они, эти существа? Может быть, Гогенцоллерны или Рюриковичи, Романовы? Или Бурбоны и Валуа, и в их крови живёт память о великих привилегиях и несметных богатствах? Нет же. Иные из них родились едва ли не в бараках. Другие лейтенантами начинали службу в отдалённых гарнизонах. Третьи были младшими научными сотрудниками, а потом на них нашло затмение, и они превратились в чудовищ, покрылись шерстью, шуршат чешуёй, от них валит дым, разит серой и фосфором. Эта болезнь — не сыпь, не чесотка, а страшная опухоль, клубки червей, которые шевелятся в русском теле, выедая русское сердце и русские лёгкие. Это смерть России, смерть государства Российского.
Каждое чудовищное разоблачение, каждое вскрытое воровство не вызывают уличных демонстраций, возмущённых народных толпищ, арестов высших лиц государства. Народ безмолвствует (как не раз бывало в русской истории) согласно вековечному русскому правилу. Но в народной памяти копится тьма, откладываются слой за слоем злые и угрюмые чувства, неверие в государство, ненависть к знати, молчаливый глухой саботаж всего, что исходит от правящих верхов. Народ уже не требует очищения и не ждёт, когда воры и мздоимцы очистят властные кабинеты. Теперь народу это не нужно, народу нужно возмездие. Приближается тот страшный рубеж, когда русское возрождение, сияющие мечтательные глаза русских людей затмеваются кровавой поволокой. Мечта о царствии небесном сменяется мечтой о топоре.
Либеральные журналисты и политики неутомимо выбрасывают на поверхность тайны о несметных богатствах чиновников, об их неукротимом стяжательстве, об их глумлении над народом, которым они призваны управлять и который они боятся и ненавидят. Либералы, ликуя, с сатанинскими усмешками рассказывают о развратных вечерах, о заморских угодьях, о банковских счетах тех, кого принято называть элитой. Они делают это не из чувства справедливости, а с единственным желанием — опрокинуть власть. Натравить на неё народ. Перерезать стропы, которые соединяют народ и государство.
Русские патриоты угрюмо молчат, внимая бесчисленным разоблачениям, ибо считают, что любое самое скверное, поражённое болезнями государство лучше, чем его отсутствие. Лучше, чем падение царства. Лучше, чем смертоносный кровавый хаос. Но их терпение подходит к концу. Уже слышен скрип их зубов, заканчиваются увещевания, начинается угрюмое, под стать народному, молчание. Не дай Бог, если сомкнутся в своих устремлениях кислотные язвительные либералы и патриоты, которых наполняет медленная русская ярость. Не дай бог, если сомкнутся Болотная площадь и Поклонная гора.
Неужели это чудовищное противоречие русской жизни не видно из кремлёвских дворцов? Неужели там не замечают главного разрастающегося конфликта, рос­та патриотических настроений в России? Выступления патриотических политиков, мыслителей и философов — это с одной стороны. А с другой стороны — расползающееся, гибельное для страны воровство, стяжательство тех, кто призван руководить государством и кто рассматривает Россию как добычу, кто рвёт ей поджилки, чтобы она не сбежала, а потом перегрызает артерию.
Чем больше русские люди любят свою страну, свою Родину, тем сильнее они ненавидят жуткое, объявившееся в России племя. В библейских преданиях говорится о страшном племени Шеддим, которое бродит в аравийских песках и выйдет на свет божий в час вселенской беды. Не оно ли пришло в Россию, проблуждав по пустыне несколько тысяч лет?
Русский народ мечтателен, устремлён в небеса, верит в божественное чудо, внимает волшебным сказкам, где попирается зло и торжествуют добро, любовь, красота. Русская мечта, русская сказка не покидает нас в самые страшные минуты вековечных русских бед. Пусть и теперь она удержит нас от безумных поступков, от непоправимых действий, и мы дождёмся, наконец, когда Господь просветит президента и откроет ему, семнадцать лет назад включившему русский реактор, откроет причины остановки этого реактора, и президент вновь, перебирая зыбкие клавиши, запустит неиссякаемый источник русских энергий.
Путин, ударь своей десницей в племя Шеддим! Путин, зайди на амвон государства Российского и возгласи: "Покайтесь, ехидны!"
Рис. Геннадия Животова

А.К. "В Торе, текстах Талмуда, в темных каббалистических изысканиях встречаются глухие, намеренно темные упоминания о таинственном племени Шеддим. Эти существа похожи на людей, но они — не люди. Происхождение их неизвестно доподлинно — будто бы стали они плодом каких-то загадочных экспериментов с человеческой сущностью. И ставились эти опыты, как говорят еврейские мистики, ради создания существ без морали и нравственности, сострадания и способности делать различие между добром и злом. Шеддим — наказание человечеству, каратели человеческой цивилизации, призванные принести ей беды, страдания и ужас. Шеддим по древней легенде отличаются необыкновенным могуществом, покоящимся на уме, силе и темных колдовских способностях…" Из ИНТЕРН.

 Русские фашисты маскируют под этим именем евреев. Такой у них новояз недавно появился. На самом деле шеддим - это русские черносотенцы, нацисты, вроде Проханова. Впрочем, эта публика - народ гораздо более мелкий и гнусный.

БРАВО, ЧЕХИ!

Историческое решение: парламент Чехии признал Иерусалим столицей Израиля
Резолюция была утверждена в канун 50-летия объединенного Иерусалима. Почему мир отказывается признавать город "еврейской столицей" и каким образом чехи решили "изменить историю"
Молитва в День Иерусалима. Фото: АР
Молитва в День Иерусалима. Фото: АР
 
Парламент Чехии официально признал Иерусалим столицей Израиля. Историческое голосование проведено в канун 50-й годовщины объединения города, 24 мая 2017 года.  

Помимо этого чешский парламент осудил агентство ООН по образованию, науке и культуре (ЮНЕСКО) за серию антиизраильских резолюций, отрицающих историческую связь еврейского народа с Иерусалимом. Депутаты также призвали прекратить выплаты в ЮНЕСКО.

Иерусалим. Фото: АР
Иерусалим. Фото: АР

Прага. Фото: shutterstock
Прага. Фото: shutterstock
В поддержку решения проголосовали 112 из 156 депутатов парламента Чехии.

Параллельно в Праге прошли торжества по случаю Дня Иерусалима. Центральное мероприятие состоялось в соборе Св. Вита в Пражском Граде. Здесь присутствовали министр культуры Чехии Даниэль Херман, а также сотни евреев и христиан.

Отмечается, что парламент принял решение по итогам разъяснительной кампании Международного христианского посольства в Иерусалиме
- крупнейшей в мире христианской сионистской организации.

Международное христианское посольство в Иерусалиме выразило удовлетворение в связи с решением чешского парламента. Президент посольства д-р Юрген Бюлер сказал: "Мы счастливы и полны надежды в связи с решением чешского парламента о признании за Иерусалимом достойного статуса как столицы Израиля. У Чехии есть особая история отношений с Израилем, и она разделяет ценности свободы и демократии с Государством Израиль".

Исторический ракурс


Премьер-министр Давид Бен-Гурион провозгласил Иерусалим столицей Израиля 5 декабря 1949 года, а 23 января 1950 года эту декларацию закрепил кнессет. Но так как в тот момент часть Иерусалима находилась под управлением Иордании, бытовало мнение, что закон о столице Израиля включает только западную часть города.

30 июля 1980 года новый Закон об Иерусалиме (автор документа - Геула Коэн) был утвержден правительством, поддержан подавляющим большинством депутатов кнессета и получил статус основного (конституционного) закона, объявляя Иерусалим "единой и неделимой столицей Израиля".

Однако международное сообщество не признало "законность закона об Иерусалиме". Так, в резолюции № 478 Совета Безопасности ООН, принятой 20 августа 1980 года (менее чем через месяц после решения кнессета), заявлено, что закон об Иерусалиме представляет собой "нарушение международного права", является "недействительным" и "должен быть немедленно аннулирован".

Помимо этого Совбез ООН практически единогласно (воздержался только представитель США) "самым решительным образом" осудил принятие этого закона и призвал страны, входящие в ООН, вывести свои дипломатические представительства из "города оккупирующей страны". Позже данную резолюцию поддержали Генеральная Ассамблея ООН и другие международные организации.

Во исполнение резолюции 22 страны из 24, чьи посольства ранее располагались в Иерусалиме, перенесли их в Тель-Авив. Последние две дипмиссии - Коста-Рики и Сальвадора – были переведены из Иерусалима в августе 2006 года в знак протеста против операции ЦАХАЛа в Газе ("Нерушимая скала").

Конгресс США еще в 1995 году принял Акт о посольстве в Иерусалиме, согласно которому дипмиссия США должна быть перенесена из Тель-Авива в Иерусалим. Однако ежегодно выполнение резолюции откладывается специальным постановлением президента.

В США также считают, что акт, утвержденный конгрессом, не касается статуса Иерусалима.

В ООН и других международных институтах считают, что в результате победы в Шестидневной войне 1967 года Израиль "аннексировал Восточный Иерусалим".  Совет Безопасности ООН в своей резолюции № 242 от 22 ноября 1967 года призвал Израиль вывести свои войска с территорий, "оккупированных в ходе войны",  осудил израильские поселения в Восточном Иерусалиме" и подчеркнул, что речь идет о "неотъемлемой части оккупированной Палестины". 

Согласно резолюции № 51/27 Генассамблеи ООН от 4 декабря 1996 года, "решение Израиля навязать Священному городу Иерусалиму свои законы, юрисдикцию и администрацию является незаконным и, следовательно, недействительным и не имеет никакой юридической силы".

Чрезвычайная сессия Генассамблеи ООН в 2004 году подтвердила, что "все меры, принятые Израилем, оккупирующей державой, которые изменили или имели своей целью изменить характер, правовой статус и демографический состав Иерусалима, по-прежнему не имеют никакой юридической силы".

КОВБОЙ "МАЛЬБОРО"

Колонка

Ковбой «Мальборо»

24 мая 2017 10:09
Наш, тогдашний пакет начала 80-х, мог выдержать все что угодно — даже и золотые слитки, наверное, смог бы
Этот пакет подарил нам Рамиль, кажется, на Ленкин день рождения.
Это был шикарный, новенький пакет с напечатанным ковбоем. Ковбой был не просто какой-то там левый ковбой, каких много появилось потом, это был реальный, настоящий, тот самый ковбой «Мальборо», держащий коня под уздцы, в синеватой шляпе, причем у шляпы был ремешок, и ремешок аккуратно подпирал мощную челюсть, из-под полей шляпы выдвигался жесткий рот, слегка небритые щеки (а может, они были все-таки бритые? — черт, забыл), ну и конечно, джинсовая куртка с заклепками на карманах. За головой ковбоя «Мальборо» виднелись синие горы. За синими горами виднелось голубое небо.
Пакет был адски прочный и невероятно красивый.
Ленка смотрела на пакет с восхищением.
Рамиль, который был как-то не очень уверен в подарке, застенчиво сказал:
— Ну, короче, в хозяйстве пригодится!
Ленка обняла его и расцеловала от полноты чувств.
Пакет прослужил нам шесть или семь лет.
Когда мы ехали с ним в метро — первый и второй год жизни пакета, — мы чувствовали себя довольно гордо. Люди на нас смотрели с интересом и даже с некоторой ревностью. Никаких пластиковых пакетов, тем более таких вот, фирменных, в реальной жизни еще не существовало. Люди ими не пользовались просто так, для бытовых надобностей. Лишь для подарков и особых случаев. Берегли. А вот мы — уже пользовались. Мы так решили.
Постепенно, правда, ковбой «Мальборо» тускнел и выцветал. Я с грустью смотрел на его некогда жесткие и образцово-мужские черты лица. Они стирались. Теряли цвет. «Вот так и я когда-нибудь потускнею, и никакая шляпа мне не поможет», — думал я.
Дело в том, что Ленка не хотела выбрасывать пакет, он был жутко прочный и удобный. Поэтому она его стирала и потом мокрым приклеивала к кафельной плитке в ванной. Когда пакет просыхал, он шумно падал вниз, вновь становясь чистым и годным к употреблению.
А употребляли мы его так.
Я помню, как в 1986, кажется, году я вез в нем то ли пять, то ли шесть килограмм черной смородины. Для этого мне пришлось съездить на рынок, в Кратово, а мы тогда летом жили на 42-м километре. Ленка предложила сгонять на велосипеде, но я решил, что такой огромный пакет, да еще с нежной ягодой, я на руле просто не довезу, а корзинки на багажнике у меня тогда не было.
Смородину у бабок я купил быстро.
А вот электричку ждал довольно долго. На платформе стояли люди: девушки в летних платьях, мятые мужики с похмелья, почему-то таких всегда много на пригородных маршрутах, рабочие в спецовках, как всегда усталые военные, старички с рюкзаками и какими-то саженцами. Было очень жарко, хотелось кваса, зеленого салата, уйти в тень, развалиться на раскладушке, а я стоял как дурак с пакетом «Мальборо», набитым черной смородиной, и все на меня нехорошо косились.
Мне казалось, что и сам ковбой «Мальборо» был несколько смущен таким непривычным соседством.
Потом мы влезли в электричку — с некоторым трудом — в тамбуре стоял велосипедист, и к нему прижималась какая-то девушка в летнем платье, а он курил.
— Смотри, какой у него пакет хороший… — громким шепотом сказала она. — Я тоже хочу.
Велосипедист презрительно посмотрел на меня, и я покраснел.
Ленка в тот день впервые в жизни решила сварить варенье. Она взяла эмалированный таз, который уже частично облупился от многолетнего использования, купила в магазине три кило сахарного песку, поставила таз на плиту и начала варить ягоды на медленном огне. Постепенно кухня наполнилась запахом средневековой алхимической лаборатории. Было страшно жарко, Ленка покраснела, со лба лил пот, она пила воду, пробовала, облизывала губы и с ненужной частотой яростно помешивала свою ягодную алхимию поварешкой. А я любовался.
Это был ее первый опыт с вареньем, женская инициация, прорыв в незнаемое, как писал Маяковский, я вышел на участок и посмотрел на сосны, которые качались от ветра в вышине. Там очень высокие сосны, на 42-м километре. Мало в моей жизни было таких счастливых, наполненных и в то же время абсолютно пустых моментов, пустых в том смысле, что для них ничего не нужно, они не пускают в себя ничего другого — это, разумеется, свойство абсолютной пустоты.
В другой раз я наполнил пакет «Мальборо» бумажными подгузниками производства целлюлозно-бумажной фабрики г. Кандалакша, Карельской АССР.
Это было так.
Я сидел в редакции, когда в шесть часов позвонила Ленка и сказала напряженным голосом, что она обзвонила все магазины города Москвы и нашла подгузники в одном-единственном, на улице 1905 года — там как раз недавно открылся «Детский мир».
Эти самые подгузники начали производить только что, буквально год или полтора назад, при перестройке, это был наш дешевый и гигиеничный ответ вредным американским памперсам, производили их (экспериментальным образом) только в Кандалакше, и это был реальный дефицит.
До этого все просто шили подгузники из марли, и их нужно было каждый вечер исступленно стирать. Это была такая серьезная мужская работа — стирать подгузники по ночам.
Эти, новые, горбачевские подгузники, такие же важные, как гласность или перестройка, не нужно было стирать, а нужно было выбрасывать или закапывать в землю (потому что на даче такую кучу ерунды выбрасывать просто некуда). Помню эти гигантские ямы, которые мы с тестем рыли на 42-м километре.
Так вот, она позвонила в шесть вечера и напряженным голосом сказала, чтобы я все бросал и немедленно мчался на улицу 1905 года.
— Я не могу немедленно мчаться, — терпеливо сказал я. — Я занят.
— Знаешь… — тихо сказала она. — Без них домой не приходи. Магазин до семи.
В трубке раздались короткие гудки. Я посмотрел на часы и медленно, тихо начал собираться. «Ладно, — вдруг подумал я. — Обойдутся и без меня. Слава богу, мой материал в номере не стоит. И я сегодня не дежурю».
Я решил на улицу 1905 года добираться на общественном транспорте, а оттуда уже брать такси.
Мы еще с Ленкой успели пообщаться на тему о том, сколько брать упаковок.
— Не знаю, — сказала она. — Привези сколько сможешь. Хоть пару пачек. Я больше так не могу.
Я приехал в «Детский мир» без десяти семь.
В магазине было, как ни странно, довольно пусто.
Продавщица посмотрела на меня внимательно. Я так запыхался, пока бежал от метро, что она поняла всю серьезность моего положения.
— Вам сколько? — спросила она, глядя на меня внимательно и строго.
— Не знаю, — честно ответил я.
— Думайте быстрее, — терпеливо сказала мне эта великая добрая женщина. — Я через десять минут закрываюсь.
Я пересчитал деньги.
— А сколько у вас есть? — спросил я ее.
Она вздохнула и пошла в подсобку пересчитывать ящики.
Ящики были легкие, картонные, какие-то невесомые. В каждом помещалось по 20 упаковок. Одной упаковки хватало примерно на полнедели. Приближались майские праздники и потом 42-й километр, с неудержимой скоростью.
— Семь ящиков осталось — сердобольно сказала она. — Возьмете?
Я вышел на черную апрельскую улицу и поймал такси.
— Шеф, — честно сказал я. — подгузники надо отвезти, на Аргуновскую. Три ящика.
— Большие ящики-то? — лениво спросил он. — На заднее сиденье влезут?
— Наверное… — сказал я. — Я сейчас, три минуты…
Касса уже тоже закрывалась. Я быстро рванул и выбил чек, и начал переносить ящики. Они разваливались буквально у меня в руках. Я держал легкие, рвущиеся, белые упаковки грудью, плечом, лицом, подбородком, но все было бесполезно.
Тогда выпавшие упаковки я запихал в пакет «Мальборо». Он у меня был с собой.
Вообще пакет «Мальборо» Ленка активно использовала сама примерно два года. И мне, в общем-то, не давала им пользоваться.
Ну, например, ей нужно было перевозить объемную вещь. Скажем, она хотела купить на день рождения рубашку — мне, Сане Рабину, или тому же Рамилю, то есть близкому человеку. Она ехала в магазин «Мужские сорочки» на Большой Чертановской улице, выбирала батник, платила за него рублей десять-пятнадцать и гордо везла в пакете «Мальборо». Ну а в чем еще было его везти? Или она забирала пальто из химчистки. Ну не на руках же его тащить?
Но через два года, когда это прекрасное мужественное лицо на синем фоне гор и неба окончательно побледнело, пакет постепенно перешел в мои руки. Дело в том, что он был какой-то невероятной прочности. Он не рвался вообще. Я, конечно, не носил в нем золотых слитков и металлических болванок, не было надобности. Но разные случаи происходили…
Началось, например, такое время, когда в грузовиках или даже в легковушках стали развозить по дворам колхозную картошку. Раньше это было нельзя, а теперь стало можно.
Картошка была хорошая, липецкая, тамбовская, рязанская, но очень грязная.
Терпеливые мужики, которые приезжали на целый день, тихо курили, вежливо отгружали и рекомендовали брать побольше, на целую зиму — с интересом смотрели на наш московский пейзаж.
На эти зеленые дворы, гуляющих малышей, на постепенно зажигающиеся окна.
Картошка тогда была главным продуктом. Особенно в семьях, где были маленькие дети, а таких семей было много.
Особенно это было актуально для нашей семьи: у нас было целых два маленьких ребенка, а к тому же доктор Толя Волков, домашний частный педиатр, есть продукты из магазина нам попросту запретил.
— Ну вот лучше вообще ничего там не покупайте, — просто сказал он. — Ну самые необходимые вещи: крупу там, не знаю, соль. Все остальное — лучше с рынка.
Толя Волков был красавец мужчина, высокий, косая сажень в плечах, черная борода, внимательный взгляд, когда-то он работал на скорой, теперь в больнице, был неплохим диагностом (однажды услышал, как кашляет ребенок, когда разговаривал с Ленкой по телефону, и безошибочно поставил коклюш, «лающий кашель», сказал он), но самое главное — он мог часами разговаривать с нервными, обезумевшими молодыми мамашами, успокаивая их и давая порой бессмысленные, но такие важные для их внутреннего психологического тонуса советы, — поэтому теперь я часто-часто мотался на рынок, покупал всякую репку, морковку, свеколку, которую Ленка варила и перетирала часами, а дети ей с удовольствием прицельно плевались, при этом все равно покрываясь красными пятнами после каждой еды.
Так вот, картошка — именно рыночная — была нашим главным блюдом, нашим спасением, кладовой солнца, и без нее никак было не пережить зиму, даже взрослым, не говоря уж о детях.
Это был девяностый, кажется, год.
А может, и какой-то другой.
Я увидел, возвращаясь с работы, этот грузовик с открытым бортом и буквально побежал к подъезду.
— Ленка! — закричал я с порога. — Там картошку привезли! В грузовике! То ли из Рязани, то ли еще откуда. Они уезжают скоро. Говорят, в темноте уже стоять надоело. Берите типа тару и бегите. Сколько брать?
— Сколько сможешь унести, — сурово сказала Ленка.
— Тогда давай ведро какое-нибудь.
— Где я тебе его возьму? Мусорное мыть?
— Нет, а какого-нибудь… старого у нас нет?
Я выскочил на балкон и стал переворачивать все вверх дном: ржавые санки, лыжи, какие-то оставшиеся от прежних жильцов совершенно ненужные мне столярные инструменты…
Наконец она не выдержала и крикнула:
— «Мальборо» возьми!
— А где он? — заорал я.
— Там… в шкафчике на кухне.
Никогда я не забуду этот ноябрьский пронзительно холодный вечер в нашем старом московском дворе, с этими унылыми облетевшими тополями, с последними мамашами на детской площадке, смерзшимися цветами в палисадниках под окнами, с этими рядами зажженных окон, дорогие мои москвичи, всегда они были мне утешением, странным утешением в этой печальной, одинокой, рассыпающейся на части реальности — эти бедные, горькие московские окна.
И этого мужика, который взял моего «Мальборо», внимательно поглядел и сказал:
— Доверху сыпать? Выдержит?
— Выдержит! — гордо сказал я. И верно, влезло то ли восемь, то ли девять кило. Я сбегал пару раз (на больше денег не было, еще до зарплаты надо было жить, картошка стоила то ли семь, то ли восемь рублей, по рыночным ценам недорого, а в магазине ее давно уже не было) и, счастливый, вернулся домой.
— Ну, герой! — сказала Ленка. — Добытчик!
И поцеловала меня в губы.
Но даже тогда ковбой «Мальборо» не порвался, ручки его не истрепались, он вновь отправился в стирку и в сушку, и, хотя это было уже смешно, мы берегли его и не выбрасывали. Как талисман наших первых лет.
Позднее я видел, конечно, такие пакеты, и не раз, когда начал ездить за границу, в аэропортовских магазинах duty free — сюда russo turisto, я в их числе, сгружали бесконечное количество дорогого алкоголя: литровые бутылки виски, текилы, французского коньяка, австрийского шнапса, итальянского вермута, португальского портвейна, кофейных и яичных ликеров, сюда же запихивали невообразимое количество табачных блоков, по 20 штук, — я пробовал эти пакеты с ковбоем «Мальборо», я вглядывался в знакомое лицо, я понимал, что именно отсюда он был родом, наш ковбой «Мальборо», но какое-то странное чувство не оставляло меня — что наш, тогдашний пакет начала 80-х, он был прочнее.
Он был значительно крепче и прочнее, он мог выдержать все что угодно — даже и золотые слитки, наверное, смог бы.
Я даже принюхивался к этим пакетам, даже смотрел на просвет — нет, не то. Не та плотность. Не та прочность. Не тот коленкор.
Разные вещи в разные годы носил я в «ковбое «Мальборо»: бухло из соседнего магазина, когда приходили гости, свои и чужие рукописи, страниц на триста формата A4, колбасу и мясо, когда они появились, книжки, включая собрания сочинений, мне кажется, я носил в нем даже детские гантели по полтора кило, странные объемные подарки, типа модели яхты 1:49, словом, много чего еще, уже в те годы, когда кооперативная промышленность освоила этот вид продукции, появилось огромное разнообразие пакетов с английскими надписями — боже, чего там только не было, от «Я — экзистенциалист» до «Послушай, спереди я тоже ничего». Но один груз запомнился мне особенно ярко, и может быть, он был одним из последних в длинном ряду этих превращений.
Я возил ребенка из детского сада, каждый день, издалека, потому что детский сад был частный, дорогой, с английским языком и «развивающими заданиями», а также уроками «русской народной борьбы, которая появилась на тысячу лет раньше кунг-фу», и в конце этого пути мы так уставали, что всегда — всегда! — заходили в «Детский мир» на Щербаковской.
Я помню, что в детстве (своем детстве) всегда стоял напротив отдела детских игрушек в каком-то отупении. Мама меня спрашивала, что я хочу, но я ничего никогда здесь не хотел. Мне все там не нравилось, кроме солдатиков. В том «Детском мире», в который мы заходили с ребенком каждый день, после долгой дороги из частного детского сада, мне всегда хотелось купить все.
Вообще все.
Шагающего робота по десять рублей, модели иностранных машинок, «Скорую помощь», пластмассовые автоматы, я не знаю, что еще, конечно же, «Лего», оно только что появилось и стоило баснословно.
Все было очень яркое и очень иностранное. Это была сказка, о которой, как выяснилось, я мечтал всю жизнь.
Мы стояли и смотрели в абсолютном экстазе, оба.
Но однажды ребенок не выдержал и сказал:
— Но папа, мы должны здесь что-то купить.
И вот я помню, как я медленно, аккуратно разворачиваю ковбоя «Мальборо» и начинаю ссыпать туда разные вещи, самые разные вещи, например, мы загрузили туда три (!) комплекта объемных солдатиков — американских, или натовских, как тогда говорили, в пятнистых комбинезонах, с ранцами, пулеметами, одухотворенными лицами — ведь они сражались за дело мира. Туда же пошли и немецкие, вермахт, которые дранг нах остен.
Потом мы загрузили того самого шагающего робота, он еще сверкал лампочками и что-то говорил неприятным голосом на иностранном языке.
Я загрузил туда еще продукцию отечественных оборонных предприятий: самосвал К-71 В — и… кажется, пару мячей.
Ковбой «Мальборо» впервые, как мне кажется, принимал в себя то, что ему было, ну, в общем… духовно близко и не должно было его раздражать. Но то ли он привык к нашей непростой действительности, то ли сам постарел и осунулся, но именно этот момент послужил началом его конца.
Игрушки были качественные, твердые, острые — и они проделали в пакете первую большую дыру.
Я еще крепился, ходил с ним за хлебом, сам по своей инициативе стирал и сам приклеивал к кафельной плитке, но Ленка уже смотрела с жалостью на эти мои потуги.
— Да выброси ты его. Сколько можно, — однажды сказала она.
И я, чуть не плача, аккуратно сложил его и выбросил.

ОСКОРБЛЕНИЕ ЧУВСТВ

Оскорбление чувств кающихся


24.05.2017

В прокат вышла олдскульная комедия «Однажды в Германии». Режиссер Сэм Гарбарски пробует шутить над чувством вины раскаявшихся немцев, рассказывая историю о выживших узниках концлагерей, которые хотят подзаработать немного денег в послевоенной Германии.
Олдскульная комедия «Однажды в Германии» немецкого режиссёра Сэма Гарбарски не стала кинособытием ни в Европе, ни в России. Не смогла оттянуть внимание на себя на фоне высокотехнологичных и зрелищных конкурентов Голливуда. Зато в мае фильм был любопытно подсвечен акцией Denk Mal am Ort в Берлине, призванной напомнить немцам о евреях, живших в их квартирах до войны.
В годовщину окончания Второй мировой многие берлинцы открыли двери своих квартир, чтобы оставшиеся в живых евреи смогли навестить своё прошлое и рассказать о нём новым хозяевам. Впрочем, может быть, и не о нём. В 2012 году схожая идея появилась у голландки Денис Ситроен. Тогда она организовала в Нидерландах акцию «Открытый еврейский дом», и участники проекта добывали информацию о своих соседях-евреях, открывая для себя много нового. Через несколько лет искупительно-краеведческий зуд охватил и Германию. Так, спустя годы наследники немцев, принявших фашизм, восстанавливают память о жертвах своих дедов.
Режиссер Сэм Гарбарски со своим фильмом «Однажды в Германии», снятом по автобиографической трилогии Михеля Бергмана, в этом смысле очень ко времени. Сбивая натугу с раскаявшихся немцев, он пытается шутить об их чувстве вины и его проявлениях на фоне еврейской предприимчивости. Завязка такова – после войны семь евреев встречаются в транзитном лагере американской оккупационной зоны во Франкфурте-на-Майне. Эти семеро здесь и родились, но в числе полумиллиона других освобождённых на немецкой территории узников концлагерей они намерены уехать. Со всеми остальными они дожидаются отправки в Америку, встречают редких уцелевших друзей, родственников и других людей из прошлой жизни. Где-то мелькают лица тех, кто бил и пытал или просто позвонил и донёс, доносятся отчаянные шутки про мишлингов всех степеней, происходят панические атаки.
Одного из этих семерых евреев зовут Давид Берман, и у него в фильме – главная роль, сыграл которую симпатяга Мориц Бляйбтрой. Семья Бермана до войны владела небольшим, но очень эффектным универмагом в городе. И вновь оказавшись в родном городе, Берман с удивлением обнаруживает, что от этого универмага таки остался склад. С бельем. Берман тут же подбивает шестерых своих друзей подзаработать немного денег на дорогу и первое время за океаном.
Пользуясь положением освобождённых и оправданных жертв фашизма, друзья элегантно отдавливают послевоенным немцам их обнажённые чувства. Продают бельё жене погибшего офицера, имя которого нашли на информационном столбе – он сделал заказ и внёс предоплату, дескать, ещё до войны, но тогда они не смогли доставить. В другой раз открывший немец, увидев евреев за дверью, в знак сожаления сказал, что врачи из них были неплохие. Среди коммивояжеров тут же нашелся остеопат, и пока еврей возвращал к жизни измученные сухожилия старого немца, его напарник продал старику прекрасное бельё, да ещё и «с огромной скидкой».
Работницам железной дороги друзья толкнули товар, ссылаясь на руководство железной дороги, с которым они в тесном сотрудничестве и которое уже якобы оплатило для всех покупательниц почти треть их покупки. В этой песне у Давида есть и своя партия, как у каждого. Он был узником Заксенхаузена, но на привилегированном положении. Его подозревают в сотрудничестве с нацистами.
И по этому поводу он даёт показания симпатичной американской дознавательнице следственного отдела ВВС США, которую играет Антье Трауэ. «Как вы туда попали?» – «На лимузине, вместе с шофером», – отвечает Давид. Он вообще, кажется, не дает ни одного правдивого ответа, руководствуясь принципом, что «жизнь невыносима, если ее хоть немного не приукрасить». И поначалу друзья Бермана смеются над его рассказами о допросах и над подозрениями следовательницы-американки, тем более что она в итоге сама не в силах противостоять шарму очаровательного еврея. Однако затем становится очевидно, что экстравагантный делец и правда что-то скрывает.
«Однажды в Германии» – вторая картина Гарбарски в сотрудничестве с Морицем Бляйбтроем, и похоже, союз обоим на пользу. Фильм снят в лучших традициях классической комедии положений. Автор не претендует на документальную точность истории, хотя клянётся, что всё так и было. И выразительно подтверждает свои слова деталями, ради которых фильм явно заслуживает отдельного просмотра. Со вкусом тех еврейских дней, встреч вперемешку с воспоминаниями, паническими атаками, с духом жажды жизни на фоне смерти Сэм Гарбарски справился, кажется, хорошо. С пустым и радостным предощущением свободы для еврея и самым естественным в этот момент его желанием – заработать немного денег – ещё лучше. Перед финальными титрами фильма «Однажды в Германии» говорится, что по окончании массовой эмиграции из Германии во Франкфурте-на-Майне все равно остались порядка 6000 евреев. И эти люди действительно до сих пор не могут объяснить своим детям, почему не уехали.

Алена Городецкая

Трамп: Россия должна...

Трамп: Россия должна выполнить Минские договоренности и ответить за свои действия в Крыму и на Донбассе

Президент США Дональд Трамп заявил, что Россию необходимо убедить выполнить свои обязательства в рамках Минских соглашений.

СЕГОДНЯ
Фото: ЕРА
США придерживаются единства с Европой по поводу необходимости привлечения России к ответственности за ее действия в Крыму и на востоке Украины. Об этом заявил президент США Дональд Трамп во время встречи с президентом Италии Серхио Мэттареллой и премьер-министром Паоло Джентилони, сообщает пресс-служба Белого дома.
Трамп также отметил, что Россию надо убедить выполнить свои обязательства в рамках Минских соглашений.
В ходе встречи лидеры стран также обсудили союз между США и Италией, а также приоритеты в области военного сотрудничества, борьбы с терроризмом и усилий по уничтожению баз террористов в Мали, Ливии, Ираке и Афганистане.
Трамп поблагодарил Италию за ее вклад в глобальные усилия по борьбе с терроризмом, а особенно за ее участие в глобальной коалиции по борьбе ИГИЛ и активную роль в Ираке и Афганистане.
Лидеры стран также обсудили будущую встречу руководителей стран G7 на высшем уровне, во время которой главы государств и правительств ведущих экономик мира могут добиться консенсуса по наиболее актуальным дипломатическим и экономическим вопросам.
Россия аннексировала Крым после незаконного референдума 16 марта 2014 года. Присоединение полуострова к РФ не признается Украиной и большинством стран мира.
Вооруженный конфликт на востоке Украины начался в апреле 2014 года. Боевые действия ведутся между Вооруженными силами Украины и пророссийскими боевиками, которые контролируют часть Донецкой и Луганской областей.
Минские соглашения, регламентирующие разрешение конфликта на Донбассе, были подписаны в феврале 2015 года. Они предусматривают прекращение огня, отвод тяжелой техники от линии соприкосновения, освобождение всех заложников, а также восстановление полного контроля над государственной границей со стороны правительства Украины в Донецкой и Луганской областях.

СПЛЕТНИКИ МИРОВОГО КЛАССА

Сплетники мирового класса


Честное слово, я всегда знал, что сплетня – литературный жанр и потому обрадовался, прочитав однажды признание Салмана Рушди в том, что на его творчество повлияла мать, «сплетница мирового класса».

Слово "сплетня" – от слова "сплетать", то есть связывать, соединять. Когда-то эти самые "сплетёные" слухи, пересказы, пересуды носили из дома в дом деревенские баламуты. Салмана Рушди пересказывать чужие секреты научила мать. После я обнаружил, что ещё до британского романиста хорватская писательница/интеллектуал Дубравка Угрешич написала о том же, хотя и иронично: «Сплетня – последнее, что сохранилось от заботы о ближнем. В литературе сплетня – прямо таки ведущий жанр».

Но и это ещё не всё. Оказалось, что за семьдесят с лишним лет до Дубравки Угрешич интеллектуал/писатель Юрий Тынянов без всякой брезгливости или иронии назвал сплетню родственницей литературы. Глубже я решил не копать: филологическое патентоведение способно ухайдокать любую живую мысль. Но у современных учёных, работающих в области социальной психологии, я кое-что нашёл. Например, они утверждают, что сплетничать можно только о людях, и что занимает сплетню исключительно частная жизнь. Значит, всё-таки, Юрий Тынянов был прав.

Другая литературно-театральная черта сплетни – её сходство с катарсисом, хотя и «малым»: она даёт выход зависти, злобе, горечи, разочарованию. На иронию Дубравки Угрешич я отвечу как убеждённый феминист: в патриархальной Англии пространство литературы было настолько свободным, что позволило вдохновенным «сплетницам» стать признанными романистками.

Но вернёмся к сплетне. Что может быть более интригующим, чем тайны соседей, земляков, столичных знаменитостей? Правда, у сплетен есть своя иерархия. Бульварные газеты специализируются на так называемых "грязных" сплетнях. Мемуары часто становятся поводом для скандалов и взаимных обвинений. Семейные саги и хроники – это уже всеми признанный, почтенный жанр. Томас Манн за автобиографический роман "Будденброки" был удостоен Нобелевской премии. Андрею Белому, постоянно возвращающемуся в прозе к своей семье, посвящено исследование "Мифология сплетни у Андрея Белого".

Но самая высокая сплетня – это лирическая поэзия. Её высота, я бы даже сказал благородство, заключается в том, что лирический поэт сплетничает не о других, а о себе. В «Зимней ночи» Борис Пастернак по касательной отвечает на вульгарный вопрос «а ты свечку держал?»: «Да, держал, ну, по крайней мере, зажёг её и поставил на ночной столик»:

На озарённый потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
…………………………

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.


От этих «скрещений» рукой подать до «сплетений», но поэзия не любит говорить в лоб. Или такие пастернаковские строки, в которых он пишет о себе, как о свече:

Я вздрагивал. Я загорался и гас.
Я трясся. Я сделал сейчас предложенье.
Но поздно, я сдрейфил, и вот – мне отказ.
Как жаль её слёз! Я святого блаженней.


Мы, читатели, тоже вздрагиваем, загораемся и гаснем вместе с поэтом. Что может быть возвышенней подобной сплетни?
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..