ОГРОМНАЯ ЛОДКА "РОССИЯ"

  Есть катастрофы знаковые. Забыть которые трудно. 13 лет назад погибла подлодка "Курск", а споры вокруг ее гибели и страшной смерти всего экипажа ведутся до сих пор и до сих пор все помнят ответ президента Путина на вопрос, что случилось с подлодкой? "Она утонула", -  ответил остротой Путин. Президент России родился  в центре Петербурга - города, который тонул неоднократно. И вместе с ним чудом выбиралась из бездны вся Россия, теряя своих детей...

 Люблю Питер. Не могу его не любить. Он – колыбель моя, моя юность, моя любовь, мой «Ленфильм». Мое все, все …Но сколько раз перечитывал Мережковского – писателя Петербург ненавидящего до боли душеваной. И сейчас раскрыл его книгу «Больная Россия». Вдруг подумал: в судьбе Питера  все несчастья России: войны, революции, катастрофы. 

 Мережковский писал: « Надо прожить несколько лет в Европе, чтобы почувствовать, что Петербург все еще не европейский город, а какая-то огромная чухонская деревня. Невытанцовавшаяся и уже запакощенная Европа».

  Жил Мережковский и Гипиус  на углу Литейного, в большом красном доме, там и Бродский провел свои детские годы. Здесь же церковь полковая и гаражи броневиков – одной из главных сил Октябрьского переворота. Под колокольный звон ползли броневики эти брать Зимний, почту и что-то там еще...

 Зачем? Ради двух смертей в огне Гражданской и Отечественной: голодомора  Катастрофы блокады. Питер город абсурда, пожирающий жизни человеческие. 

 Он и построен был не на сваях, а на костях. Петр мостил живыми людьми фундамент своего чудовищного «окна в Европу». За "подвиг" этот и памятник получился изумительной красоты и величия. 

 Все в России всегда было не по чину, в напряг, за счет жизней человеческих, а потому и строилось на смертном грехе, как лодка «Курск» стоимостью в миллиард долларов. ( Двадцатая часть годового бюджета РФ в год спуска атомной сумбарины на воду). 

 Но оказалось, что цена ее не в деньгах, а в жизнях людских, как и цена Питера – гигантской человеческой могилы от тех крепостных, замученных мужичков начала 18 века, до миллиона погибших в блокаду. 

   Зачем Питер? Для блеска творчества заезжих архитекторов? Для широты страны и без того бескрайней. Для величия империи. Какое величие на вечном кладбище, где цена жизни человеческой не копейка, а грош. Как  вылечить от тысячелетнего безумия несчастную Россию. Все в жизни человека и во имя этой жизни. Нельзя бесконечно убивать своих детей с маниакальной жестокостью. Не будет достоинства нации, не будет величия страны без главного, без понятия святости жизни человека.     

 Зачем был пущен миллиард на ветер в 1994 году, когда старикам не платили пенсию месяцами, а рабочие годами не получали зарплату. Страна жила на подножном корме и заграничном подаяния, но ядерную лодку строили, чтобы остаться великой державой, как и в годы Петра. 

 Мережковский Достоевского вспоминает – шовиниста, патриота. Но никто не писал страшней об имперской России, чем этот великий романист: « Петербургское утро, гнилое, сырое, туманное … Мне сто раз среди этого тумана задавалась странная, но навязчивая греза: а что, как разлетится этот туман, и уйдет к верху, - не уйдет с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет, как дым и останется прежнее финское болото …» 

  Вся эта красота и величие Питера было ложью посреди нищей, рабской, курной, черной России. Как и атомная лодка «Курск», вылепленная из слез голодных стариков и боли забытых  детей-сирот. Исчезла она, будто ее и не было этой груды металла, забрав с собой лучших, честнейших и храбрейших людей России. Так всегда было. Мусор оставался на плаву. Шло на дно все, что имело вес.

 Россия всегда шла вперед по трупам своих сынов. Жизнь человеческая цены не имела. Тело народное выдержало тысячелетнюю пытку злой и неумной властью. Пытка эта продолжается доныне, но сил уже в теле том не осталось. 

 «Бабы новых нарожают» – отмахивались императоры под номерами и вожди без номеров. К 21 веку перестали в России рожать детей на смерть. В лодке той погибли единственные сыновья. Вы только подумайте, последнего ребенка у матери забирали на смертельно опасную службу генералы, чтобы продолжить шлифовать свои зады о начальственные кресла. 

 Кто ныне зарится на Россию? Да упрашивай, не полезет на нее китаец, американец или кто другой. Как поднять, как накормить эту страну никто не знает. Один страх продолжает жить в душах соседей. И на этот раз пронесло, не убила подлодка радиацией Баренцево море. Но Питер остался и с ним смертельная радиация, мания величия моей несчастной родины. 

 Петр Великий с кровью решил выдрать Россию из Азии. Не выдрал – только распял. Цари и большевики тоже на дыбе мучили страну, стараясь превратить ее в то, чем она быть никак не могла. Ложь шла от потуг власти не быть, а казаться. Ложь вокруг несчастной подлодки от тех же «Потемкинских деревень». Питер-то мой любимый не «чухонской» был деревней ( ошибся Мережковский), а «Потемкинской».

 От психоза и безумия та лодка за миллиард долларов. От безумия и нынешние потуги вопреки всему пугать соседей ядерной дубиной, покорять бунтующих, снова из ничего воссоздавать имперское величие, которого и не было никогда, а были Пирровы победы, очереди за хлебом, чад коммунальных кухонь и вечный страх перед Гулагом и насильственной смертью. 

    « Петербургу быть пусту» – писал Мережковский. Злая, студеная вода затапливала мой любимый город неоднократно. Он шел на дно, как подлодка «Курск». Только, в отличие от несчастной сумбарины, всплывал каждый раз для новой муки. 

 Подлодку поднимут. Слишком велик риск радиации. Да и секреты военные не захотят держать под водой для всеобщего обозрения. Зачем поднимут несчастный корабль? Чтобы построить новую лодку без всякого шанса выжить? Уже вокруг этой трагедии ожили, засуетились негодяи, требующие потуже затянуть пояса, чтобы продолжать сооружать новые военные страшилки. Требуют тянуться из последних сил, убивать последних своих сынов на Кавказе или топить их в море. 

 Снова психоз амбиций. Вновь то хроническое недомогание, о котором писал Мережковский: « … эта страшная тоска на лицах, - о, конечно, всероссийская, но которая именно здесь, в Петербурге, достигает каких-то небывалых пределов безумия ( никто не замечает своего и чужого безумия, кажется, потому, что все вместе потихоньку сходят с ума), - нет, не все это, а что-то иное заставляет меня испытывать вновь знакомое «чувство конца», видеть в лице Петербурга то, что врачи называют «лицо смерти».

 Все в России, в этом стародавнем безумии задаются привычным вопросом «кто виноват»?, ищут врагов, вредителей, диверсантов. И никто, кроме несчастных матерей и овдовевших жен, не задает главный вопрос: ЗАЧЕМ погибли те 118 мужчин? Ради чего приняли они мученическую смерть? В чем был смысл их гибели? Страшны эти вопросы, потому что за ними – ничто, пустота, абсурд, самоубийственный и вечный бред моего несчастного города, зачем-то построенного на костях,  во имя насильственной гибели миллионов, как и лодка подводная, по ошибке названная не в честь северной столицы.