Книга заканчивается, а путь — нет. Недельная глава «Везот а‑браха»
Какая необычная концовка для книги — и не просто книги, а Книги книг. С горы Нево Моше видит Землю обетованную соблазнительно близко, но в такой дали, что сознает: ему не дойти до нее за всю оставшуюся жизнь.
Эта концовка опровергает ожидания искушенных читателей. Рассказ о путешествии должен заканчиваться тем, что путешествие заканчивается и путники прибывают в пункт назначения. Но Тора заканчивается еще до конечного пункта. Она обрывает рассказ в разгар событий. Завершается на середине. Тора выстроена, словно неоконченная симфония.
Мы, читатели и слушатели, понимаем: Моше томится чувством незавершенности. Он посвятил всю свою жизнь усилиям привести народ из Египта в Землю обетованную. Но когда попросил дозволения довести дело до конца и войти в страну, в которую он, вождь, всю жизнь вел свой народ, то получил отказ.
Он взмолился: «Позволь же мне <…> перейти [эту реку] и увидеть прекрасную страну, что по ту сторону Иордана».
Б‑г ответил: «Полно тебе! Не говори Мне больше об этом!» (Дварим, 3:25–26).
Тот самый Моше, кто, представ перед фараоном, потребовал свободы для своего народа, кто не боялся оспаривать слова Самого Б‑га, кто, спустившись с горы и увидев пляски вокруг золотого тельца, разбил скрижали с Б‑жьими письменами, величайшую из святынь, к которым прикасались человеческие руки, — теперь умолял оказать ему единственную милость, которая означала бы завершение дела всей его жизни. Но не удостоился ее.
Когда Моше молился за других, его молитва достигала цели. Когда же он помолился за себя, ничего не вышло. Это само по себе странно.
Но чувство незавершенности — не только личное переживание Моше, не просто подробность его биографии. Оно пронизывает весь рассказ, все развитие событий с начала книги Шмот.
Сыны Израиля находятся в изгнании. Б‑г поручает Моше вывести народ из Египта и привести в страну, источающую молоко и мед, которую Он обещал Аврааму, Ицхаку и Яакову. Задача кажется несложной.
Народ выходит в путь уже в Шмот, 13: фараон и весь Египет, опустошенный казнями, сами велят ему уйти. Спустя несколько дней возникает препятствие. Впереди — Тростниковое море, позади — погоня, стремительно приближаются колесницы армии фараона. Но происходит чудо: море расступается. Народ переходит его посуху. Колесницы фараона вязнут в иле, и египетская армия тонет. Теперь, чтобы добраться до пункта назначения, народу остается лишь перейти пустыню. Все проблемы — с нехваткой пищи и воды, с ориентацией на местности и защитой от недругов — устраняет Б‑жественное вмешательство при посредничестве Моше.
О чем осталось рассказать? Разве что о прибытии в конечный пункт?
Но прибытие не состоялось. Народ посылает разведчиков с относительно простым заданием: вызнать, как лучше войти в страну и завоевать ее. А разведчики возвращаются с неожиданным и удручающим докладом. Люди падают духом, говорят, что хотят вернуться в Египет. В результате Б‑г заявляет, что народу придется дожидаться вступления в страну сорок лет, пока не вымрет нынешнее поколение.
Моше не единственный, кто не переходит через Иордан. Тора заканчивается в тот момент, когда весь народ даже не начал еще переходить через Иордан. С этим придется подождать до книги Йеошуа, которая входит уже не в Тору, а в Невиим — свод более поздних книг пророков и исторических хроник.
С литературной точки зрения это странно. Но далеко не случайно. В Торе стиль предопределяется сутью. Текст сообщает нам глубокую истину. Еврейская история заканчивается, но не подходит к концу. Завершается, не подводя черту. В иудаизме нет аналога сказочной концовки «и жили они долго и счастливо целую вечность» (в Библии что‑то похожее на подобную концовку есть разве что в книге Эстер). В библейском повествовании отсутствует то, что Фрэнк Кермоуд назвал «предчувствием конца» . Еврейское время — это время с открытым финалом, открытое для развязки, которая пока не воплотилась в жизнь, для пункта назначения, которого мы пока не достигли.
Дело не только в том, что Тора фиксирует историю, а история не имеет конца. То, что рассказывает нам Тора, очень далеко от истории в понимании древних греков — например, в трудах Геродота и Фукидида. Секулярная история не содержит какого‑то глубинного смысла. Она просто сообщает, что произошло то‑то и то‑то. Библейская история, напротив, преисполнена смысла. Ничего не происходит «бемикре» (случайно).
Это становится еще более очевидно, когда мы начинаем осмыслять Берешит. Б‑г призывает Авраама: уходи из своей земли, из мест, где ты родился, из дома своего отца и иди «в страну, которую Я укажу тебе» (Берешит, 12:1). Авраам повинуется и к стиху 5 уже прибывает в страну.
Казалось бы, вот и конец рассказа, но выясняется, что это лишь начало. В Стране сразу же случается голод, и Авраам вынужден уйти в другие места. То же самое происходит с Ицхаком, а в конце концов и с Яаковом и его детьми. Рассказ, начавшийся с путешествия в Страну, завершается в тот момент, когда главные действующие лица живут за пределами Страны, причем и Яаков (Берешит, 49:29), и Йосеф (Берешит, 50:25) просят потомков вернуть их прах в Страну для погребения.
Б‑г семикратно обещает страну Аврааму: «Окинь взором [окрестности]! С того места, на котором ты стоишь, посмотри на север и на юг, на восток и на запад. Всю эту землю, которую ты видишь, Я навеки отдаю тебе и твоим потомкам!» (Берешит, 13:14–15). Однако, когда умирает Сара, у Авраама нет даже клочка земли, где ее можно похоронить, и он поневоле покупает участок втридорога. Нечто похожее происходит с Ицхаком и Яаковом.
Берешит, как и Дварим, заканчивается обещанием, но не выполнением обещания, надеждой, но не воплощением надежды в жизнь.
Так заканчивается и Танах в целом. В тот момент, когда заканчивается вторая книга Диврей а‑ямим, сыны Израиля находятся в изгнании. В завершающем стихе этой книги, то есть в последней строке всего Танаха, персидский царь Кир дозволяет изгнанникам вернуться в их землю: «Кто из вас — из всего народа Его [желает], — Г‑сподь, Б‑г его, с ним, и да взойдет он!» (Диврей а‑ямим II, 36:23). Еще один случай предвкушения, не воплощенного в реальность.
Здесь сокрыто что‑то существенное, но так глубоко, что едва поддается разъяснению. Библия вступает в бой с мифами. В мифах время подобно природному времени: оно циклично. У него есть фазы (весна, лето, осень, зима; рождение, рост, увядание, смерть), но оно всегда возвращается в начальную точку.
Вот стандартный сюжет мифа: силы хаоса угрожают миропорядку. В античности олицетворением этих сил были древнегреческие божества разрушения. В наше время мы наблюдали драматичные битвы с темными силами в «Звездных войнах» и «Властелине колец». Герой бросает вызов темным силам: поскальзывается, валится с ног, оказывается на волосок от смерти, но в конце концов торжествует. Порядок восстановлен. Мир снова становится таким, как раньше. Этим и объясняется концовка: «Жили счастливо целую вечность». Будущее — реставрация прошлого. Порядок восстановлен, все снова так, как было до угрозы, но нет ни истории, ни прогресса, ни развития, ни неожиданного исхода событий.
Иудаизм радикально порывает с таким взглядом на вещи. Время превращается в площадку для развития людей. Будущее не похоже на прошлое. Более того, будущее невозможно предсказать и предвидеть в том смысле, в котором предсказуем конец любого мифа.
Когда жизнь Яакова подходила к концу, он сказал своим детям: «Соберитесь [вместе], и я расскажу вам, что произойдет с вами в грядущие времена» (Берешит, 49:1). Раши, цитируя Талмуд, пишет: «Он пожелал раскрыть [им] срок конечного Избавления, однако Шхина устранилась от него» .
Мы не в силах предсказать будущее, потому что оно зависит от нас — наших поступков, выбора, реакции. Будущее невозможно предсказать, потому что мы обладаем свободой воли. Пока не случится кризис, даже мы сами не знаем, как среагируем на него. Только впоследствии, оглядываясь на прошлое, мы познаем себя. А впереди — будущее с открытым финалом. Один лишь Б‑г, ибо Он вне времени, может воспарить над временем и увидеть его целиком. Библейскому повествованию не свойственно «предчувствие конца», ведь это повествование непрерывно и настойчиво напоминает нам, что мы пока не завершили порученное дело. Завершение предстоит в будущем, а в это будущее мы верим, но сами его не увидим, попросту не доживем. Мы смутно видим его вдалеке (совсем как Моше с дальнего берега Иордана — Святую землю), но, как и Моше, понимаем, что пока не прибыли в пункт назначения. Иудаизм — высочайший пример веры как мышления в будущем времени.
Еврейский философ XIX века Герман Коген выразил это так: «Чего не мог достичь греческий интеллектуализм, то удалось пророческому монотеизму. <…> Для греков история остается направленной лишь на прошлое. Пророк же — провидец, а не ученый… Пророки — идеалисты истории. Их провидческая работа породила понятие истории как бытия будущего» .
Литературовед Гарольд Фиш дал чарующе красивую формулировку: «томительное, как неудовлетворенная страсть, воспоминание о будущем, которое пока не воплотилось» .
Иудаизм — единственная цивилизация, поместившая свой золотой век не в прошлом, а в будущем. Мы слышим об этом в начале истории Моше, но лишь в конце ее осознаем, как это важно.
Моше спрашивает Б‑га, как Его имя. Б‑г отвечает: «Эйе ашер эйе», буквально: «Я буду Тем, Кем Я буду » (Шмот, 3:14). По нашим предположениям, это означает что‑то такое: «Я есть Тот, Кто есть: безграничен, неописуем, превыше всех имен». Возможно, это одна из граней смысла. Но главное, что Он хочет донести: Мое имя — это будущее. «Я буду Тем, Кем я буду».
Б‑г — оклик из будущего, адресованный настоящему, оклик из пункта назначения, адресованный нам, тем, кто пока в пути. Иудаизм отличается от христианства тем, что на вопрос «пришел ли Мессия?» евреи всегда отвечают: «Пока нет».
Смерть Моше, его неоконченная жизнь, его взгляд на далекую страну будущего — ярчайший символ этого «пока нет».
«Не тебе завершить работу, но нет у тебя права отказаться от нее» (Мишна Авот, 2:16).
Сложности, с которыми сталкиваемся мы, люди, никогда не удается устранить просто, быстро и в полной мере. На выполнение поручения уйдет жизнь многих поколений. С ним не справится в одиночку ни один человек, даже величайший из людей, ни одно поколение, даже самое героическое. Книга Дварим сообщает нам под конец: «И не было более пророка в Израиле, равного Моше» (Дварим, 34:10). Но даже его жизнь, по объективным причинам, окончилась без завершения его трудов.
Когда мы видим, как Моше смотрит с горы Нево вдаль, на Израиль, лежащий за Иорданом, нам интуитивно открывается великая, мучительная истина, с которой все мы рано или поздно столкнемся. У каждого человека есть своя земля обетованная, до которой ему или ей не дойти, некий горизонт, недоступный взгляду. И это было бы нестерпимо, но нас спасают теплые экзистенциальные узы между поколениями: взаимная привязанность родителя и ребенка, учителя и ученика, лидера и последователя. Дело, порученное нам, больше, чем мы сами. Но оно будет жить и после нашего ухода, а частичка нас будет жить в тех людях, на которых мы повлияли.
Самая большая ошибка, которую мы можем совершить, — ничего не делать оттого, что сделать всё нам не под силу. Даже Моше обнаружил, что ему не суждено завершить порученное дело. Его завершил только Йеошуа. И даже после этого история сынов Израиля только‑только началась.
Смерть Моше открывает нам кое‑что очень важное о бренности. Жизнь не теряет смысл оттого, что она когда‑нибудь закончится. Ведь на самом деле даже в этом мире, даже когда мы еще не сосредоточены на мыслях о вечной жизни в Мире грядущем, мы становимся частью вечности: вписываем свою главу в книгу истории своего народа и передаем ее следующим поколениям.
Наша задача — создание общества справедливости и сострадания, оазиса в пустыне насилия и испорченности — настолько грандиозна, что за срок жизни, отпущенный человеку, с ней не справиться. Еврейский народ вернулся в Страну, но идея осуществлена еще не в полной мере. Мир все еще остается агрессивным, склонным к насилию. Умиротворение нам все еще не дается, как и многое другое. Мы пока не достигли пункта назначения, хоть и видим его вдалеке, как видел Моше.
Тора заканчивается, не подводя окончательную черту: так она объясняет нам, что мы тоже часть этого рассказа, мы тоже пока в пути. И, дойдя до заключительных строк Торы, мы, точно Роберт Фрост в его знаменитом стихотворении, осознаем:
…Но в путь пора мне — долг есть долг.
И ехать долго — сон далек .
Комментариев нет:
Отправить комментарий