ЖЕНЩИНА ВАСИЛИЯ КАНДИНСКОГО
19 февраля 1957 г. произошло событие, основательно всколыхнувшее мировую прессу. Немецкая художница Габриэле Мюнтер в день своего 80-летия сделала Мюнхену поистине бесценный дар, признанный одним из самых крупных в новейшей истории музеев. Она передала более 90 живописных полотен маслом, 330 работ темперой, акварелью и рисунков, живопись на стекле, множество блокнотов с набросками и 300 офортов и литографий Василия Кандинского.
Кроме того — свои собственные дневники, многолетнюю переписку с Кандинским, документы по созданию альманаха и группы «Синий всадник», чьим активным участником она была, и работы художников, членов этой группы. Наконец, около двух тысяч (!) фотографий, отснятых ею же во время многочисленных совместных с Кандинским поездок и путешествий.
Все эти сокровища находятся сегодня в знаменитом мюнхенском музее Ленбаххаус и составляют основу его экспозиции.
А до передачи они хранились дома у Мюнтер, в подвале, вход в который был закамуфлирован шкафом. Это было очень рискованно, ведь после того как в 1933 г. к власти в Германии пришел Гитлер, всё искусство модерна было объявлено «дегенеративным». Произведения «дегенеративного» искусства подлежали изъятию из музеев и частных коллекций и уничтожению. Нарушение этого постановления грозило их владельцам уголовным преследованием.
Потом Мюнтер в постоянном страхе за сохранность картин пережила годы войны, вплоть до самых последних дней, когда союзнические самолеты бомбили город, а американские солдаты в поисках беглых эсэсовцев врывались в дома с обысками.
Как же досталось ей сокровище, которое она столь самоотверженно охраняла?
Параллельно с посещением классической гимназии Вася учится игре на фортепиано и виолончели, занимается с частным преподавателем рисованием. Особые отношения с цветом, с красками начали складываться у него уже тогда. В его детских работах часто встречались неожиданные, поражающие глаз цветовые сочетания. Удивленным, недоумевающим взрослым на вопрос «почему?» отвечал, что «каждый цвет живет своей таинственной жизнью».
Окончив гимназию, Василий вернулся в Москву, где поступил на юридический факультет Московского университета. В 1892 году он женится на двоюродной сестре Анне, которая старше его на 6 лет. Собственно, это практически всё, что известно об Анне современным исследователям. Их брак был, судя по всему, «чисто духовным». А впереди Кандинского ждала совсем другая любовь.
В том же году будущий художник прибывает в Мюнхен, считавшийся тогда одним из центров европейского искусства, и записывается в частную художественную школу Антона Ажбе, где учатся также А. Явленский, Дм. Кардовский, И. Грабарь и другие его соотечественники. Кстати, Грабарь в одном из писем к брату так характеризует Кандинского:
«Он какой-то чудак, очень мало напоминает художника, совершенно ничего не умеет, но, впрочем, по-видимому, симпатичный малый».
Скоро, однако, «симпатичный малый» начинает испытывать неудовлетворенность школой и процессом обучения. В 1900 году он поступает в Мюнхенскую академию художеств, в класс Франца Штука, считавшегося «первым немецким рисовальщиком». Штук прежде всего обращал внимание на композицию и архитектонику картины и достаточно прохладно относился к «буйству красок», свойственному Кандинскому. Считая палитру своего нового ученика слишком яркой, мастер потребовал от него писать только в черно-белой гамме, «изучая форму как таковую», что тот и исполнял безропотно в течение года.
В конце мая 1901 года несколько художников и скульпторов, объединившись, создали общество «Фаланга» («Phalanx»). Одним из его организаторов был Василий Кандинский. А через год он уже сам преподавал живопись в созданной при обществе школе.
В школе Габриэле любила те дисциплины, которые открывали ей мир: географию, историю. А рисование терпеть не могла: заставляли с помощью циркуля и линейки изображать всякие треугольники, круги и прочие скучные геометрические штуковины. Зато всегда и везде рисовала человеческие головы и лица. И, если это были лица знакомых, те удивлялись ее умению схватить самую суть.
В двадцать лет девушка осталась сиротой. В это время она училась на частных курсах рисования в Дюссельдорфе. Вскоре, однако, занятия были прерваны, потому что американская тетушка пригласила ее в гости. В Америке они с сестрой провели два года, объездили, что только можно. И всюду, где бы ни была Габриэле, она очень много рисовала. Портреты родственников, выразительные, порой экзотические американские пейзажи, люди и звери были запечатлены в ее альбомах. Позже в подарок от родных она получила на день рождения чудо техники — новейший и, по тем временам, очень «навороченный» фотоаппарат. 400 снимков сделала она в Америке...
И еще, наблюдая американских женщин, она стала более эмансипированной, — ведь американки так отличались от европейских дам, для которых «кюхе, кирхе, киндер» были первичны и основополагающи!
В октябре 1900 года сестры вернулись в Германию. Поначалу Габриэле не могла определиться с местом учебы, потому что по тем временам это было делом непростым. Женщин не принимали в художественные Академии многих городов. Но она получила письмо от своей приятельницы с предложением приехать в Мюнхен и вступить там в Союз женщин-художниц.
В момент встречи ей 25, ему 36 лет.
Спустя долгие годы, будучи уже в очень преклонном возрасте, пережив их любовь да и самого Кандинского, Габриэле Мюнтер запишет в дневнике: «Для меня было совершенно новым художественным впечатлением то, как Кандинский, принципиально иначе, чем все другие преподаватели, все подробно и основательно объяснял и воспринимал меня как сознательно устремленного к своим целям человека, способного ставить перед собой собственные задачи».
Габриэле Мюнтер. Прогулка на лодке. 1902 г.
Кандинский первый распознал в Мюнтер творческое видение и природный дар рисовальщика, рекомендовал ей воспринимать рисунок как «преображение действительности», а в частной беседе откровенно ей заявил:
«Тебя ничему нельзя научить. У тебя все от природы. Единственное, что я могу для тебя сделать, это оберегать и пестовать твой дар, чтобы к нему не пристало ничего неверного».
Весной 1902 года, счастливая, вдохновленная удачей Габриэле писала своим родственникам, что «наконец нашла правильного, настоящего учителя». Тем временем Кандинский приглядывался к Габриэле не только как к ученице. Казалось, в человеческом и творческом плане она была полной его противоположностью. Она была нетщеславна, спокойна, уверена в себе. О Кандинском же один из его современников высказывался в том духе, что хоть он и производит впечатление человека не от мира сего, на самом деле твердо стоит на ногах и знает, чего хочет в жизни. Однако беспокойство, тревога, неуверенность были всегда рядом, опутывали его, мешали двигаться вперед.
Их притянуло друг к другу как разнозаряженные частицы, как подтверждение принципа: каждый тянется к своей противоположности.
Разговоры во время поездок, совместные купания в озерах все больше сближали их. Однако зарождающиеся чувства изначально не были безмятежными.
Вскоре в Кохель к Василию приехала жена Аня. Опасаясь невольно выдать себя и тем самым причинить ей боль, Кандинский... попросил Габриэле уехать пораньше. 22 августа она с грустью оставила Кохель. Между ними началась переписка.
Их переписка носила «двойственный» характер. Тексты, которые могли попасться на глаза другим, писались на почтовых открытках и были нейтрально-официальными. Письма интимного характера запечатывались в конверт и опускались в почтовый ящик в другое время и в другом месте.
«Дорогая фройляйн Мюнтер! — обращается учитель к своей ученице в „официальном“ письме. — ... То, что Вы с большим успехом и удовольствием работаете шпахтелем, мне очень и очень приятно. ...Со времени Вашего отъезда я сделал четыре этюда». И так далее... И в тот же день любимой отсылается тайная открытка с видом Москвы.
Осенью оба снова в Мюнхене. А Кандинский между тем продолжает ежедневно писать своей Элле. (Так он называл ее, и так она подписывала свои письма к нему). Зачастую это были «стоны израненной души», выплески сиюминутных мыслей, ощущений. Звучала в них тема одиночества, непонятости, непокоя. Иногда он спрашивал ее о впечатлениях от своих работ и огорчался, если ей в них что-то не нравилось.
Он жаждал, чтобы Элла целиком настроилась на его волну, чувствовала каждое движение его мысли, все вибрации его души, мечтал, чтобы стерлись границы между «я» и «ты». Ревность его была столь же всеобъемлюща, как и любовь: от Эллы требовалось, чтобы она была сконцентрирована только на нем одном.
Кандинский мучается. Мюнтер тоже. Она никак не может решиться на тайные отношения, хочет ясности, пытается доказать себе и ему, что вариант «учитель — ученица» ее устраивает и другого ей не нужно. Она не хочет встречаться потихоньку, украдкой, не желает жить с нечистой совестью и начинает избегать Кандинского и его семью.
Но совсем не видеться они не могут. Тогда возникает идея чистой дружбы. Им следует прекратить тайные встречи, разговоры о любви — ибо пока их отношения остаются на этом уровне — и положиться на время, которое либо усилит, либо погасит взаимное влечение.
Первым сорвался Кандинский. Опять в его письмах замелькали обращения: «Мой нежный друг!», «Мое славное золотое сердечко!», «детка», «светлое мое счастье».
19 июля 1903 года художники встретились на пленэре уже в Кальмюнце. В те годы необычайно живописный Кальмюнц был городом художников. Даже городская гостиница «У красного дрозда», в которой селились стекавшиеся сюда живописцы, была переименована в «Дом художников». Здесь поселились и Кандинский и Мюнтер. Сегодня в ресторане гостиницы все стены увешаны фотографиями их самих, их друзей и коллег.
Василий Кандинский и Габриэле Мюнтер.
В Кальмюнце, по свидетельству биографов, отношения пары вступили в новую стадию: Элла стала возлюбленной Василия. Там же они обменялись кольцами, символизировавшими помолвку. Правда, носить их приходилось потом лишь в местах, далеких от Мюнхена и от общих знакомых. В остальное время кольца мирно покоились в шкатулке.
Габриэле Мюнтер. Кандинский, пишущий пейзаж. 1903 г.
Теперь Василий рассматривал свою связь с Эллой как поворот к новой жизни. Он, наконец, решился на расставание с женой Аней, на что раньше у него не хватало «мужества, воли и энергии».
Василий Кандинский. Портрет Габриэле Мюнтер, 1905 г.
Таким образом, несмотря на то, что Элла, окончив обучение, сняла для себя в Швабинге ателье, где ей легко и радостно работалось, Василий настаивал, чтобы она каждый раз уезжала к брату в Бонн на то время, пока сам он находился в Мюнхене или отбывал в Россию.
А жизнь у брата была для девушки совсем не сахар! Она простодушно поспешила поставить родню в известность о новой стадии своих отношений с Кандинским и в разговорах называла его «мужем». И брата, и сестру такое положение вещей бесконечно коробило и шокировало. Сторонники традиционной семьи, родственники Мюнтер были возмущены поведением Кандинского и не доверяли его обещаниям, что при каждом удобном и неудобном случае старались внушить Элле.
Вместе они путешествовали то в Голландию, то в Швейцарию и Францию, — но возвращались всегда каждый сам по себе. Каждый раз после совместно проведенного времени следовала затяжная разлука. Эта неопределенность сводила Эллу с ума.
Кандинский во время каждой разлуки тоже глубоко страдал. Его депрессивная натура не ведала покоя, не могла обрести гармонии в новых отношениях. Совесть мучила его и из-за оставленной Анны, которой он регулярно писал и при малейшей возможности навещал, и из-за Эллы, чьей жизнью он — вольно или невольно — манипулировал. С одной стороны, он жаждал одиночества и самопогруженности в творчество, с другой — изнемогал под бременем мыслей и тоски по Элле.
Василий готовил к ежегодной выставке порядка двадцати произведений, включающих не только живопись маслом, но и гравюры, рисунки темперой и даже вышивку бисером, которую по его эскизам Элла сделала еще в Тунисе. Казалось, жизнь художников наконец налаживается. Но под маской внешнего спокойствия Василия любящее сердце Эллы чувствовало тайное отчаяние.
Василий Кандинский. Пестрая жизнь. 1907 г.
К тому времени в Париже, на бульваре Монпарнас, существовал Союз русских художников, где регулярно появлялись многие знакомые и приятели Кандинского, в том числе Ларионов и Гончарова, Явленский и Веревкина, «мирискуссники».
Однако Кандинский предпочитал одиночество, контактов и встреч с земляками избегал, часто раздражаясь даже присутствием Эллы. Она же за эти годы достаточно изучила темные стороны натуры своего спутника и привыкла уважать любое его душевное состояние. Поскольку в мрачные периоды Василию действовали на нервы и быстрота Эллиных реакций, и ее открытость внешнему миру, и спонтанный юмор, и даже хороший аппетит, избегая разногласий, она старалась оставлять его одного. Бродила по городу, часто посещала Осенний салон, разглядывая работы разных художников и размышляя, кто из них ей ближе.
Габриэле Мюнтер. Портрет Василия Кандинского. 1906 г.
Наступил момент, когда Кандинский понял: Париж ему не нужен. Чужды они друг другу — город и художник. Ни его лирические гравюры, ни романтические сюжеты и декоративные работы темперой — ничто не вписывается в русло современных парижских тенденций. Здесь царит импрессионизм, колористические эксперименты ... Оставаться дальше незачем, пора уезжать, Элла!
И тут вдруг возникла проблема, которой он, ну, никак не мог ожидать! Его всегда уступчивая и терпимая Элла проявила твердость. Пожалуй, это было ее первое «нет», сказанное Василию.
Оставив их роскошное жилье в Севре, она сняла себе комнату в Париже и стала посещать курс рисования кистью. Эта полуживопись-полуграфика с акцентом на контур очень ей импонирует. Она делает успехи. Можно с уверенностью сказать, что из «маленькой Элхен», ученицы и верной спутницы Кандинского, в Париже выросла художница Габриэле Мюнтер.
Куда менее утешительными были итоги «личные». За 5 лет, прожитых с Кандинским, — ни настоящей семьи, ни детей. А ведь ей уже 30...
Для самого Василия парижский период стал мучительно тяжелым во всех отношениях. В работе его одолевала постоянная неудовлетворенность достигнутым; свою живопись маслом, темперой, гравюры он воспринимал как «художественный застой», повторение пройденного. Между тем, гениально и разносторонне одаренный человек, Кандинский не сомневался: ему еще удастся нечто неслыханное, он сумеет воплотить новые, революционные живописные идеи!
От Эллы он ждал безоговорочного согласия во всем и признания его мыслей и переживаний. ...Письма его той поры полны упреков, мольбы и самобичевания на грани тяжелого психоза.
Летом того же года Элла купила для них дом в городке Мурнау недалеко от Мюнхена, и в нём у пары наконец-то началась совместная жизнь.
Мюнхенская публика категорически не приняла первые выставки НХОМ. В своем кругу Кандинский воспроизводил жалобы владельца галереи, которому по вечерам, после закрытия, приходилось протирать картины, потому что «публика на них плевала».
Василий Кандинский. Мурнау. Вид из окна Грисброй. 1908 г.
В октябре 1910 года Кандинский на 2,5 месяца уехал в Россию. Здесь его ждал настоящий успех. Московская интеллигенция обсуждала его книгу «Духовное в искусстве». Бурлюки звали его вернуться на родину, рисовали радужные перспективы. Он участвовал в выставке «Бубнового валета». На другую выставку, проходившую в Одессе, представил 52(!) работы. Конечно, его переполняли впечатления, энергия, бодрость. Позитив в его письмах бил ключом.
Василий Кандинский. Без названия. (Первая абстрактная акварель). 1910 г.
Элла же чувствовала себя одинокой и заброшенной, грустила, сетовала на апатию и нежелание работать.
Новый 1911 год пара встречала вместе. Но летом они снова расстались — чтобы сбросить напряжение, отдохнуть от «отношений». Василий уже не так нежен и влюблен, как раньше. Элла это чувствует постоянно. Ее робкие намеки типа: «Хотелось бы знать, недостает ли тебе меня хоть немного», — остаются без ответа.
Василий Кандинский и Габриэле Мюнтер в Мюнхене.
Характер у Эллы начинает портиться. Она ощущает, что их с Василием «брак» постепенно превращается в деловой союз единомышленников. Чтобы не думать о печальном и неприятном, она с головой уходит в работу. Но чем дальше, тем больше осложняется их совместная жизнь.
Когда в октябре 1912-го Кандинский опять едет в Россию, Элла прочитывает в его письмах равнодушие к себе. «Ты живешь... для себя, обо мне не думаешь», — жалуется она. Ее собственные письма по большей части унылы и безрадостны, полны негативных эмоций. Кандинский старается быть корректным и сдержанным в своих ответах, но его внутреннее раздражение нет-нет да и прорывается на поверхность.
Когда начинается Первая мировая война, все русские, как «нежелательные лица», вынуждены в кратчайшие сроки покинуть Германию. Василий с Эллой, а также бывшей женой Анной отбывают в Швейцарию. Сначала он рассчитывает на скорое возвращение, но, видя, что война затягивается, отбывает в Москву. Перед отъездом он предлагает Элле больше не жить вместе и в дальнейшем встречаться как друзья. Элла возвращается в Мюнхен.
Они продолжают переписываться. «...Часто думаю о том, как тебе сейчас одиноко, — пишет Кандинский 25 декабря 1914 года. — Мне это очень больно. Тем не менее, мне кажется, что предложенная мной форма (отношений) — наилучшая. ...Совесть мучает меня, равно как и сознание того, что многое, что я должен был сделать, не в моих силах: против своего естества я идти не могу. Но время лечит. Вынужденно долгая разлука наверняка внесет ясность...»
Но для Эллы никакой ясности нет. Она понимает одно: он обещал и ей, и ее родным узаконить их отношения и не выполнил своего обещания. Поэтому она будет и дальше верить и ждать. Он должен, обязательно должен официально закрепить их многолетний «брак»!
Габриэле Мюнтер. Автопортрет. 1909 г.
Это ее стремление Кандинский не до конца понимал. Зачем и кому нужна юридическая казуистика, если вместе они больше не будут?! Он не слишком задумывался, что в то время в общественном мнении связь вне брака считалась недопустимой и порочной.
Они договаривались о встрече в Стокгольме, но Кандинский раз за разом откладывает приезд. Его письма становятся все более отчужденными, он вдруг начинает заявлять, что Элла его никогда не любила по-настоящему.
...18 июля 1915 года Элла приезжает в Стокгольм. Кандинский все не едет, вместо него приходят письма: «Я приеду, чтобы увидеть тебя. Я этого очень-очень желаю. Но я не могу с тобой жить, как раньше. ...Я тебя все время вводил в заблуждение лишь потому, что сам насчет себя заблуждался». На полях этого письма ремарка Мюнтер: «Ты изменился. Ты прекрасно знаешь, что обещал в 1903 году. Надо отвечать за свои слова!»
Она остается жить в Стокгольме, встречается с творческой молодежью и занимается делами Кандинского. Зная его тяжелое материальное положение, организует ему выставку-продажу.
Наконец 23 декабря 1915 года Василий приезжает. Встреча получилась нерадостной. Он не привез ни одной картины и принялся интенсивно восполнять их отсутствие, работая у Эллы в ателье. Она тем временем всячески старалась сделать ему паблисити.
1 февраля 1916 года состоялось открытие выставки. Критика, в целом, была доброжелательная. Сам Кандинский комментировал свои абстрактные работы, объясняя публике их содержание. Кое-что ему удалось продать. С 1 по 14 марта проходила выставка Габриэле. Она вызвала широкий резонанс в прессе, а одна из художественных школ в Берлине предложила ей вести мастер-класс. Кандинский горячо рекомендовал ей это предложение принять.
16 марта 1916 года он покидал Стокгольм, обещая вернуться осенью и подготовить к тому времени документы для бракосочетания. Окончательно заявить о разрыве мужества у него не хватило.
...Больше они никогда друг друга не видели.
В сентябре 1916 года состоялось знакомство Кандинского с Ниной Андреевской, на которой в феврале 1917 года он женился, скрыв это от Габриэле.
Письма от Кандинского после женитьбы прекратились, и встревоженная Мюнтер пыталась разыскивать его. Перед Рождеством 1917 года она даже сделала официальный запрос в Москву «о местопребывании пропавшего лица». Всегда далекая от политики, художница имела смутное представление о событиях, происходивших в это время в России. Ответа ей пришлось ждать долго, но 7 сентября 1918 года он все-таки пришел. Официальный документ гласил, что 11 июня 1918 года Кандинский «собственноручно подтвердил, что находится в живых». Все дальнейшие ее попытки найти его успеха не имели. Письма остались без ответа. 28 февраля 1920 года Габриэле Мюнтер отправилась назад в Германию.
***
Но была и вторая, она же завершающая часть «мерлезонского балета» — возвращение в 1921 году Кандинского с женой в Германию. Тогда, через некоторое время возобновилась переписка, но... не самих героев, а их адвокатов.
Кандинский требовал от Мюнтер вернуть его собственность: не только картины и предметы искусства, но и старый велосипед, носильную одежду, вещи. Причем делал это исключительно через адвокатов, не обращаясь к Мюнтер лично. Попросту игнорируя ее. Это причиняло ей боль. «Он ведет себя так, словно меня нет», — записала она в своем дневнике.
Ожесточившись, отчаявшись встретиться с Кандинским с глазу на глаз, чтобы напомнить ему о его обещаниях, клятвах и обязательствах, она написала ему последнее 40-страничное письмо, где высказала все, что думала о своем учителе, друге, гражданском муже и спутнике жизни.
Габриэле Мюнтер. Мурнау в мае. 1924 г.
Спустя время он все-таки ответил ей, держа дистанцию и обращаясь на «Вы». Он признал, что нарушил данное ей слово и попытался объяснить причины. В конце просил не держать на него зла и обещал компенсировать моральный ущерб — материально, в основном, своими картинами.
Тем не менее, мучительные для обеих сторон переговоры продолжались еще целых четыре года, и лишь в 1926 году — десять лет спустя после их прощального свидания в Стокгольме — Габриэле Мюнтер отправила Кандинскому 26 ящиков с его имуществом. А тот в ответ прислал нотариальное заверение в том, что наделяет «госпожу Мюнтер-Кандинскую полным и безусловным правом владения всеми работами, которые он ей оставил».
Габриэле Мюнтер. Мурнауское болото. 1946 г.
Через тридцать лет Габриэле Мюнтер приняла решение передать их вместе со многими другими спасенными и сохраненными ею произведениями самого Кандинского и его сотоварищей городскому музею Мюнхена — Ленбаххаузу. Умерла она 19 мая 1962 года, в том самом доме в Мурнау, где они жили вместе с Кандинским.
Кроме того — свои собственные дневники, многолетнюю переписку с Кандинским, документы по созданию альманаха и группы «Синий всадник», чьим активным участником она была, и работы художников, членов этой группы. Наконец, около двух тысяч (!) фотографий, отснятых ею же во время многочисленных совместных с Кандинским поездок и путешествий.
Все эти сокровища находятся сегодня в знаменитом мюнхенском музее Ленбаххаус и составляют основу его экспозиции.
А до передачи они хранились дома у Мюнтер, в подвале, вход в который был закамуфлирован шкафом. Это было очень рискованно, ведь после того как в 1933 г. к власти в Германии пришел Гитлер, всё искусство модерна было объявлено «дегенеративным». Произведения «дегенеративного» искусства подлежали изъятию из музеев и частных коллекций и уничтожению. Нарушение этого постановления грозило их владельцам уголовным преследованием.
Потом Мюнтер в постоянном страхе за сохранность картин пережила годы войны, вплоть до самых последних дней, когда союзнические самолеты бомбили город, а американские солдаты в поисках беглых эсэсовцев врывались в дома с обысками.
Как же досталось ей сокровище, которое она столь самоотверженно охраняла?
В преддверии встречи
Вася Кандинский родился 16 (4) декабря 1866 г. в Москве, на Чистопрудной улице, в семье коммерсанта. В 1871 г. семья перебралась в Одессу, где родители вскоре тихо-мирно разошлись. Мальчик остался с отцом, который управлял чайной фабрикой, мать через некоторое время снова вышла замуж. Воспитанием Василия занималась тетка Елизавета.Параллельно с посещением классической гимназии Вася учится игре на фортепиано и виолончели, занимается с частным преподавателем рисованием. Особые отношения с цветом, с красками начали складываться у него уже тогда. В его детских работах часто встречались неожиданные, поражающие глаз цветовые сочетания. Удивленным, недоумевающим взрослым на вопрос «почему?» отвечал, что «каждый цвет живет своей таинственной жизнью».
Окончив гимназию, Василий вернулся в Москву, где поступил на юридический факультет Московского университета. В 1892 году он женится на двоюродной сестре Анне, которая старше его на 6 лет. Собственно, это практически всё, что известно об Анне современным исследователям. Их брак был, судя по всему, «чисто духовным». А впереди Кандинского ждала совсем другая любовь.
Крутой поворот
В 1896 году знаменитый Дерптский университет в Тарту предложил молодому ученому почетное и перспективное место профессора юриспруденции. Но у него уже созрели другие планы: он решает оставить науку, отказаться от многообещающей карьеры и посвятить себя искусству живописи. А было ему к тому времени ни много ни мало тридцать лет.В том же году будущий художник прибывает в Мюнхен, считавшийся тогда одним из центров европейского искусства, и записывается в частную художественную школу Антона Ажбе, где учатся также А. Явленский, Дм. Кардовский, И. Грабарь и другие его соотечественники. Кстати, Грабарь в одном из писем к брату так характеризует Кандинского:
«Он какой-то чудак, очень мало напоминает художника, совершенно ничего не умеет, но, впрочем, по-видимому, симпатичный малый».
Скоро, однако, «симпатичный малый» начинает испытывать неудовлетворенность школой и процессом обучения. В 1900 году он поступает в Мюнхенскую академию художеств, в класс Франца Штука, считавшегося «первым немецким рисовальщиком». Штук прежде всего обращал внимание на композицию и архитектонику картины и достаточно прохладно относился к «буйству красок», свойственному Кандинскому. Считая палитру своего нового ученика слишком яркой, мастер потребовал от него писать только в черно-белой гамме, «изучая форму как таковую», что тот и исполнял безропотно в течение года.
В конце мая 1901 года несколько художников и скульпторов, объединившись, создали общество «Фаланга» («Phalanx»). Одним из его организаторов был Василий Кандинский. А через год он уже сам преподавал живопись в созданной при обществе школе.
Габриэле
Габриэле Мюнтер родилась в 1877 году в Берлине и была в семье четвертым, самым младшим и любимым ребенком.В школе Габриэле любила те дисциплины, которые открывали ей мир: географию, историю. А рисование терпеть не могла: заставляли с помощью циркуля и линейки изображать всякие треугольники, круги и прочие скучные геометрические штуковины. Зато всегда и везде рисовала человеческие головы и лица. И, если это были лица знакомых, те удивлялись ее умению схватить самую суть.
В двадцать лет девушка осталась сиротой. В это время она училась на частных курсах рисования в Дюссельдорфе. Вскоре, однако, занятия были прерваны, потому что американская тетушка пригласила ее в гости. В Америке они с сестрой провели два года, объездили, что только можно. И всюду, где бы ни была Габриэле, она очень много рисовала. Портреты родственников, выразительные, порой экзотические американские пейзажи, люди и звери были запечатлены в ее альбомах. Позже в подарок от родных она получила на день рождения чудо техники — новейший и, по тем временам, очень «навороченный» фотоаппарат. 400 снимков сделала она в Америке...
И еще, наблюдая американских женщин, она стала более эмансипированной, — ведь американки так отличались от европейских дам, для которых «кюхе, кирхе, киндер» были первичны и основополагающи!
В октябре 1900 года сестры вернулись в Германию. Поначалу Габриэле не могла определиться с местом учебы, потому что по тем временам это было делом непростым. Женщин не принимали в художественные Академии многих городов. Но она получила письмо от своей приятельницы с предложением приехать в Мюнхен и вступить там в Союз женщин-художниц.
Учитель и ученица
В Мюнхене активная натура Габриэле не могла ограничиться одной только учебой. Она проявляла живейший интерес к опере и балету, вообще любила театр и посещала его так часто, как позволяли ей средства. А однажды она посетила выставку общества «Фаланга». А затем и одноименную художественную школу. А посетив, без долгих раздумий записалась в нее. Сразу к двум преподавателям: на курс лепки к скульптору Хюсгену и в класс живописи к Василию Кандинскому.В момент встречи ей 25, ему 36 лет.
Спустя долгие годы, будучи уже в очень преклонном возрасте, пережив их любовь да и самого Кандинского, Габриэле Мюнтер запишет в дневнике: «Для меня было совершенно новым художественным впечатлением то, как Кандинский, принципиально иначе, чем все другие преподаватели, все подробно и основательно объяснял и воспринимал меня как сознательно устремленного к своим целям человека, способного ставить перед собой собственные задачи».
Габриэле Мюнтер. Прогулка на лодке. 1902 г.
Кандинский первый распознал в Мюнтер творческое видение и природный дар рисовальщика, рекомендовал ей воспринимать рисунок как «преображение действительности», а в частной беседе откровенно ей заявил:
«Тебя ничему нельзя научить. У тебя все от природы. Единственное, что я могу для тебя сделать, это оберегать и пестовать твой дар, чтобы к нему не пристало ничего неверного».
Весной 1902 года, счастливая, вдохновленная удачей Габриэле писала своим родственникам, что «наконец нашла правильного, настоящего учителя». Тем временем Кандинский приглядывался к Габриэле не только как к ученице. Казалось, в человеческом и творческом плане она была полной его противоположностью. Она была нетщеславна, спокойна, уверена в себе. О Кандинском же один из его современников высказывался в том духе, что хоть он и производит впечатление человека не от мира сего, на самом деле твердо стоит на ногах и знает, чего хочет в жизни. Однако беспокойство, тревога, неуверенность были всегда рядом, опутывали его, мешали двигаться вперед.
Их притянуло друг к другу как разнозаряженные частицы, как подтверждение принципа: каждый тянется к своей противоположности.
Двойная переписка, двойная жизнь
Летом 1902 года Кандинский вывез группу учениц в баварский городок Кохель на пленэр. Он рассредоточил учениц по берегам одноименного озера и объезжал их на велосипеде. А поскольку Габриэле, единственная из девушек, с велосипедом была знакома довольно коротко, они стали ездить вдвоем.Разговоры во время поездок, совместные купания в озерах все больше сближали их. Однако зарождающиеся чувства изначально не были безмятежными.
Вскоре в Кохель к Василию приехала жена Аня. Опасаясь невольно выдать себя и тем самым причинить ей боль, Кандинский... попросил Габриэле уехать пораньше. 22 августа она с грустью оставила Кохель. Между ними началась переписка.
Их переписка носила «двойственный» характер. Тексты, которые могли попасться на глаза другим, писались на почтовых открытках и были нейтрально-официальными. Письма интимного характера запечатывались в конверт и опускались в почтовый ящик в другое время и в другом месте.
«Дорогая фройляйн Мюнтер! — обращается учитель к своей ученице в „официальном“ письме. — ... То, что Вы с большим успехом и удовольствием работаете шпахтелем, мне очень и очень приятно. ...Со времени Вашего отъезда я сделал четыре этюда». И так далее... И в тот же день любимой отсылается тайная открытка с видом Москвы.
Осенью оба снова в Мюнхене. А Кандинский между тем продолжает ежедневно писать своей Элле. (Так он называл ее, и так она подписывала свои письма к нему). Зачастую это были «стоны израненной души», выплески сиюминутных мыслей, ощущений. Звучала в них тема одиночества, непонятости, непокоя. Иногда он спрашивал ее о впечатлениях от своих работ и огорчался, если ей в них что-то не нравилось.
Он жаждал, чтобы Элла целиком настроилась на его волну, чувствовала каждое движение его мысли, все вибрации его души, мечтал, чтобы стерлись границы между «я» и «ты». Ревность его была столь же всеобъемлюща, как и любовь: от Эллы требовалось, чтобы она была сконцентрирована только на нем одном.
Кандинский мучается. Мюнтер тоже. Она никак не может решиться на тайные отношения, хочет ясности, пытается доказать себе и ему, что вариант «учитель — ученица» ее устраивает и другого ей не нужно. Она не хочет встречаться потихоньку, украдкой, не желает жить с нечистой совестью и начинает избегать Кандинского и его семью.
Но совсем не видеться они не могут. Тогда возникает идея чистой дружбы. Им следует прекратить тайные встречи, разговоры о любви — ибо пока их отношения остаются на этом уровне — и положиться на время, которое либо усилит, либо погасит взаимное влечение.
Первым сорвался Кандинский. Опять в его письмах замелькали обращения: «Мой нежный друг!», «Мое славное золотое сердечко!», «детка», «светлое мое счастье».
19 июля 1903 года художники встретились на пленэре уже в Кальмюнце. В те годы необычайно живописный Кальмюнц был городом художников. Даже городская гостиница «У красного дрозда», в которой селились стекавшиеся сюда живописцы, была переименована в «Дом художников». Здесь поселились и Кандинский и Мюнтер. Сегодня в ресторане гостиницы все стены увешаны фотографиями их самих, их друзей и коллег.
Василий Кандинский и Габриэле Мюнтер.
В Кальмюнце, по свидетельству биографов, отношения пары вступили в новую стадию: Элла стала возлюбленной Василия. Там же они обменялись кольцами, символизировавшими помолвку. Правда, носить их приходилось потом лишь в местах, далеких от Мюнхена и от общих знакомых. В остальное время кольца мирно покоились в шкатулке.
Габриэле Мюнтер. Кандинский, пишущий пейзаж. 1903 г.
Теперь Василий рассматривал свою связь с Эллой как поворот к новой жизни. Он, наконец, решился на расставание с женой Аней, на что раньше у него не хватало «мужества, воли и энергии».
Годы странствий
В течение следующих пяти лет, вплоть до середины 1908 года, обручившиеся вели кочевой образ жизни. Инициатива в этом целиком принадлежала Кандинскому, ибо ему была невыносима сама мысль о том, что две его женщины — жена Анна, с которой он официально развелся лишь в 1911 году, и возлюбленная Габриэле, кому на протяжении всех лет их романа он многократно обещал оформить отношения, — что обе они могут жить в одном городе.Василий Кандинский. Портрет Габриэле Мюнтер, 1905 г.
Таким образом, несмотря на то, что Элла, окончив обучение, сняла для себя в Швабинге ателье, где ей легко и радостно работалось, Василий настаивал, чтобы она каждый раз уезжала к брату в Бонн на то время, пока сам он находился в Мюнхене или отбывал в Россию.
А жизнь у брата была для девушки совсем не сахар! Она простодушно поспешила поставить родню в известность о новой стадии своих отношений с Кандинским и в разговорах называла его «мужем». И брата, и сестру такое положение вещей бесконечно коробило и шокировало. Сторонники традиционной семьи, родственники Мюнтер были возмущены поведением Кандинского и не доверяли его обещаниям, что при каждом удобном и неудобном случае старались внушить Элле.
Вместе они путешествовали то в Голландию, то в Швейцарию и Францию, — но возвращались всегда каждый сам по себе. Каждый раз после совместно проведенного времени следовала затяжная разлука. Эта неопределенность сводила Эллу с ума.
Кандинский во время каждой разлуки тоже глубоко страдал. Его депрессивная натура не ведала покоя, не могла обрести гармонии в новых отношениях. Совесть мучила его и из-за оставленной Анны, которой он регулярно писал и при малейшей возможности навещал, и из-за Эллы, чьей жизнью он — вольно или невольно — манипулировал. С одной стороны, он жаждал одиночества и самопогруженности в творчество, с другой — изнемогал под бременем мыслей и тоски по Элле.
Париж
Зиму 1906 года пара провела в Италии, в Рапполо, а в конце мая отправилась в Париж. Поселились в пригороде, на Севрском холме, где Элла сняла в доме целый этаж сроком на год.Василий готовил к ежегодной выставке порядка двадцати произведений, включающих не только живопись маслом, но и гравюры, рисунки темперой и даже вышивку бисером, которую по его эскизам Элла сделала еще в Тунисе. Казалось, жизнь художников наконец налаживается. Но под маской внешнего спокойствия Василия любящее сердце Эллы чувствовало тайное отчаяние.
Василий Кандинский. Пестрая жизнь. 1907 г.
К тому времени в Париже, на бульваре Монпарнас, существовал Союз русских художников, где регулярно появлялись многие знакомые и приятели Кандинского, в том числе Ларионов и Гончарова, Явленский и Веревкина, «мирискуссники».
Однако Кандинский предпочитал одиночество, контактов и встреч с земляками избегал, часто раздражаясь даже присутствием Эллы. Она же за эти годы достаточно изучила темные стороны натуры своего спутника и привыкла уважать любое его душевное состояние. Поскольку в мрачные периоды Василию действовали на нервы и быстрота Эллиных реакций, и ее открытость внешнему миру, и спонтанный юмор, и даже хороший аппетит, избегая разногласий, она старалась оставлять его одного. Бродила по городу, часто посещала Осенний салон, разглядывая работы разных художников и размышляя, кто из них ей ближе.
Габриэле Мюнтер. Портрет Василия Кандинского. 1906 г.
Наступил момент, когда Кандинский понял: Париж ему не нужен. Чужды они друг другу — город и художник. Ни его лирические гравюры, ни романтические сюжеты и декоративные работы темперой — ничто не вписывается в русло современных парижских тенденций. Здесь царит импрессионизм, колористические эксперименты ... Оставаться дальше незачем, пора уезжать, Элла!
И тут вдруг возникла проблема, которой он, ну, никак не мог ожидать! Его всегда уступчивая и терпимая Элла проявила твердость. Пожалуй, это было ее первое «нет», сказанное Василию.
Оставив их роскошное жилье в Севре, она сняла себе комнату в Париже и стала посещать курс рисования кистью. Эта полуживопись-полуграфика с акцентом на контур очень ей импонирует. Она делает успехи. Можно с уверенностью сказать, что из «маленькой Элхен», ученицы и верной спутницы Кандинского, в Париже выросла художница Габриэле Мюнтер.
Куда менее утешительными были итоги «личные». За 5 лет, прожитых с Кандинским, — ни настоящей семьи, ни детей. А ведь ей уже 30...
Для самого Василия парижский период стал мучительно тяжелым во всех отношениях. В работе его одолевала постоянная неудовлетворенность достигнутым; свою живопись маслом, темперой, гравюры он воспринимал как «художественный застой», повторение пройденного. Между тем, гениально и разносторонне одаренный человек, Кандинский не сомневался: ему еще удастся нечто неслыханное, он сумеет воплотить новые, революционные живописные идеи!
От Эллы он ждал безоговорочного согласия во всем и признания его мыслей и переживаний. ...Письма его той поры полны упреков, мольбы и самобичевания на грани тяжелого психоза.
Новая жизнь
Лето 1908 года в творчестве Василия Кандинского стало переломным. Именно тогда он радикально и окончательно изменил стиль и способ творческого самовыражения, начал писать абстрактные картины. В 1909 году он возглавил Новое художественное объединение Мюнхена (НХОМ). Он же сформулировал основные теоретические положения и манифест, суть которого сводилась к следующему: каждый из участников не только знает, как сказать, но знает и что сказать. И еще: художник в своих произведениях отражает не только внешний мир, но и впечатления своего внутреннего мира.Летом того же года Элла купила для них дом в городке Мурнау недалеко от Мюнхена, и в нём у пары наконец-то началась совместная жизнь.
Мюнхенская публика категорически не приняла первые выставки НХОМ. В своем кругу Кандинский воспроизводил жалобы владельца галереи, которому по вечерам, после закрытия, приходилось протирать картины, потому что «публика на них плевала».
Василий Кандинский. Мурнау. Вид из окна Грисброй. 1908 г.
В октябре 1910 года Кандинский на 2,5 месяца уехал в Россию. Здесь его ждал настоящий успех. Московская интеллигенция обсуждала его книгу «Духовное в искусстве». Бурлюки звали его вернуться на родину, рисовали радужные перспективы. Он участвовал в выставке «Бубнового валета». На другую выставку, проходившую в Одессе, представил 52(!) работы. Конечно, его переполняли впечатления, энергия, бодрость. Позитив в его письмах бил ключом.
Василий Кандинский. Без названия. (Первая абстрактная акварель). 1910 г.
Элла же чувствовала себя одинокой и заброшенной, грустила, сетовала на апатию и нежелание работать.
Новый 1911 год пара встречала вместе. Но летом они снова расстались — чтобы сбросить напряжение, отдохнуть от «отношений». Василий уже не так нежен и влюблен, как раньше. Элла это чувствует постоянно. Ее робкие намеки типа: «Хотелось бы знать, недостает ли тебе меня хоть немного», — остаются без ответа.
Василий Кандинский и Габриэле Мюнтер в Мюнхене.
Характер у Эллы начинает портиться. Она ощущает, что их с Василием «брак» постепенно превращается в деловой союз единомышленников. Чтобы не думать о печальном и неприятном, она с головой уходит в работу. Но чем дальше, тем больше осложняется их совместная жизнь.
Когда в октябре 1912-го Кандинский опять едет в Россию, Элла прочитывает в его письмах равнодушие к себе. «Ты живешь... для себя, обо мне не думаешь», — жалуется она. Ее собственные письма по большей части унылы и безрадостны, полны негативных эмоций. Кандинский старается быть корректным и сдержанным в своих ответах, но его внутреннее раздражение нет-нет да и прорывается на поверхность.
Когда начинается Первая мировая война, все русские, как «нежелательные лица», вынуждены в кратчайшие сроки покинуть Германию. Василий с Эллой, а также бывшей женой Анной отбывают в Швейцарию. Сначала он рассчитывает на скорое возвращение, но, видя, что война затягивается, отбывает в Москву. Перед отъездом он предлагает Элле больше не жить вместе и в дальнейшем встречаться как друзья. Элла возвращается в Мюнхен.
Они продолжают переписываться. «...Часто думаю о том, как тебе сейчас одиноко, — пишет Кандинский 25 декабря 1914 года. — Мне это очень больно. Тем не менее, мне кажется, что предложенная мной форма (отношений) — наилучшая. ...Совесть мучает меня, равно как и сознание того, что многое, что я должен был сделать, не в моих силах: против своего естества я идти не могу. Но время лечит. Вынужденно долгая разлука наверняка внесет ясность...»
Но для Эллы никакой ясности нет. Она понимает одно: он обещал и ей, и ее родным узаконить их отношения и не выполнил своего обещания. Поэтому она будет и дальше верить и ждать. Он должен, обязательно должен официально закрепить их многолетний «брак»!
Габриэле Мюнтер. Автопортрет. 1909 г.
Это ее стремление Кандинский не до конца понимал. Зачем и кому нужна юридическая казуистика, если вместе они больше не будут?! Он не слишком задумывался, что в то время в общественном мнении связь вне брака считалась недопустимой и порочной.
Они договаривались о встрече в Стокгольме, но Кандинский раз за разом откладывает приезд. Его письма становятся все более отчужденными, он вдруг начинает заявлять, что Элла его никогда не любила по-настоящему.
...18 июля 1915 года Элла приезжает в Стокгольм. Кандинский все не едет, вместо него приходят письма: «Я приеду, чтобы увидеть тебя. Я этого очень-очень желаю. Но я не могу с тобой жить, как раньше. ...Я тебя все время вводил в заблуждение лишь потому, что сам насчет себя заблуждался». На полях этого письма ремарка Мюнтер: «Ты изменился. Ты прекрасно знаешь, что обещал в 1903 году. Надо отвечать за свои слова!»
Она остается жить в Стокгольме, встречается с творческой молодежью и занимается делами Кандинского. Зная его тяжелое материальное положение, организует ему выставку-продажу.
Наконец 23 декабря 1915 года Василий приезжает. Встреча получилась нерадостной. Он не привез ни одной картины и принялся интенсивно восполнять их отсутствие, работая у Эллы в ателье. Она тем временем всячески старалась сделать ему паблисити.
1 февраля 1916 года состоялось открытие выставки. Критика, в целом, была доброжелательная. Сам Кандинский комментировал свои абстрактные работы, объясняя публике их содержание. Кое-что ему удалось продать. С 1 по 14 марта проходила выставка Габриэле. Она вызвала широкий резонанс в прессе, а одна из художественных школ в Берлине предложила ей вести мастер-класс. Кандинский горячо рекомендовал ей это предложение принять.
16 марта 1916 года он покидал Стокгольм, обещая вернуться осенью и подготовить к тому времени документы для бракосочетания. Окончательно заявить о разрыве мужества у него не хватило.
...Больше они никогда друг друга не видели.
Post Scriptum
Что было потом? Были еще письма, но постепенно они становились все короче и приходили все реже.В сентябре 1916 года состоялось знакомство Кандинского с Ниной Андреевской, на которой в феврале 1917 года он женился, скрыв это от Габриэле.
Письма от Кандинского после женитьбы прекратились, и встревоженная Мюнтер пыталась разыскивать его. Перед Рождеством 1917 года она даже сделала официальный запрос в Москву «о местопребывании пропавшего лица». Всегда далекая от политики, художница имела смутное представление о событиях, происходивших в это время в России. Ответа ей пришлось ждать долго, но 7 сентября 1918 года он все-таки пришел. Официальный документ гласил, что 11 июня 1918 года Кандинский «собственноручно подтвердил, что находится в живых». Все дальнейшие ее попытки найти его успеха не имели. Письма остались без ответа. 28 февраля 1920 года Габриэле Мюнтер отправилась назад в Германию.
***
Но была и вторая, она же завершающая часть «мерлезонского балета» — возвращение в 1921 году Кандинского с женой в Германию. Тогда, через некоторое время возобновилась переписка, но... не самих героев, а их адвокатов.
Кандинский требовал от Мюнтер вернуть его собственность: не только картины и предметы искусства, но и старый велосипед, носильную одежду, вещи. Причем делал это исключительно через адвокатов, не обращаясь к Мюнтер лично. Попросту игнорируя ее. Это причиняло ей боль. «Он ведет себя так, словно меня нет», — записала она в своем дневнике.
Ожесточившись, отчаявшись встретиться с Кандинским с глазу на глаз, чтобы напомнить ему о его обещаниях, клятвах и обязательствах, она написала ему последнее 40-страничное письмо, где высказала все, что думала о своем учителе, друге, гражданском муже и спутнике жизни.
Габриэле Мюнтер. Мурнау в мае. 1924 г.
Спустя время он все-таки ответил ей, держа дистанцию и обращаясь на «Вы». Он признал, что нарушил данное ей слово и попытался объяснить причины. В конце просил не держать на него зла и обещал компенсировать моральный ущерб — материально, в основном, своими картинами.
Тем не менее, мучительные для обеих сторон переговоры продолжались еще целых четыре года, и лишь в 1926 году — десять лет спустя после их прощального свидания в Стокгольме — Габриэле Мюнтер отправила Кандинскому 26 ящиков с его имуществом. А тот в ответ прислал нотариальное заверение в том, что наделяет «госпожу Мюнтер-Кандинскую полным и безусловным правом владения всеми работами, которые он ей оставил».
Габриэле Мюнтер. Мурнауское болото. 1946 г.
Через тридцать лет Габриэле Мюнтер приняла решение передать их вместе со многими другими спасенными и сохраненными ею произведениями самого Кандинского и его сотоварищей городскому музею Мюнхена — Ленбаххаузу. Умерла она 19 мая 1962 года, в том самом доме в Мурнау, где они жили вместе с Кандинским.
Источник: izbrannoe.com
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий