СЕАНС СТРИПТИЗА рассказ

Он ко мне часто приходит: раз в год, не реже. Я его не зову, я о нем не думаю и не хочу думать, а он приходит и приходит. Вот уже два десятка лет тихо переступает через порог квартиры, не зная, что квартира эта уже давно мне не принадлежит. Он рад мне –добрыми глазами и еще более доброй застенчивой улыбкой. Большой такой человек с маленькой женой на сносях. Я думаю с раздражением, что доброта слишком часто соседствует с бедностью… Я безуспешно гоню молодого человека, у меня нет никакого желания вновь и вновь огорчать его отказом, но приходится.

Он хочет поселиться в моей питерской квартире. В нелепой, тесной квартирке, но в центре Петербурга. Квартира эта была когда-то всего лишь комнатой в коммуналке, затем, спасибо советской власти, превратилась в отдельные квадратные метры с длинным коридором, двумя маленькими комнатами и кухней со столиком на двух едоков.

Мама умерла в марте 1981-го, в темном, застойном году. Отец мой покинул семейное гнездо. Я давно уже живу в Москве. Питерская квартира становится источником дохода. Начало девяностых прошлого века и разорение страны идет полным ходом. С кинематографом зарез. Дошел до унизительного промысла: стал «бомбить» на дорогах столицы. Пустая квартира, как нам тогда казалось, должна стать палочкой-выручалочкой…

Стоп! Хватит! Он ушел. Когда вновь появится, тогда и продолжу.

Человек так устроен: всегда найдет оправдание самому мерзкому поступку. Да что там человек! Целые страны стремятся черные страницы своей истории отбелить начисто. Ложь о себе самом, о своем времени, о своем народе – дело обычное. Правда утомительна, тяжела и ведет к расстройству и физического, и психического здоровья… Совесть проклятая – неподкупный гонец этой правды. Гонец непрошеный и незваный… Слышу, как он стучит в дверь, а следом тот молодой человек на пороге, с женой на сносях. Совесть ухмыляется, злорадно потирая руки, а молодой человек переступает через порог с доброй и застенчивой улыбкой.

Он радушен. Она сердита. Ей, беременной, стыдно ходить по людям в поисках крыши над головой. Это так нормально. Мне нравится жена молодого человека, и он мне кажется простым, понятным и родным гостем. Сразу понимаю, что именно этой паре я просто обязан, должен сдать свою квартиру, все еще полную запахов моего детства.

Но это все лирика. Я должен спросить, сколько он может платить за аренду. Мне стыдно назвать цену, которую я намерен получить с этого молодого человека и его жены. По душе и сердцу я не имею права брать с бездомного бедняка деньги. Моя «пещера» пуста, и такие, как он, имеют полное право разжечь в ней огонь. Но это, увы, снова лирика, годная для невозможного светлого будущего, а не для лихих времен, куда переместилась в те годы Россия, и я, увы, вместе с ней.

Время – вот еще один старательный лекарь больной совести. Скольких палачей, грабителей, насильников оно вылечило. Такие были времена – вечная песня для хороших и плохих учеников дьявола. Я не хотел, я был вынужден, мне приказали. Ты всегда осуждал это. Ты бичевал трусливых и слабых, не способных переступить через высокий порог… Может быть, потому и споткнулся, что последствия твоего малодушия не показались тебе чрезмерными. Ну, не снимет эта пара квартиру в центре города, повезет снять на окраине: не в Петербурге, а в тоскливом, чужом Ленинграде…

Но деньги, деньги! О чем бы ни подумал, заговорил человек – все заканчивается гнусным лейтмотивом – числом прописью.

Он мнется. Он косится на свою хмурую половину. Я понимаю – ему тоже стыдно. Он стыдится своей бедности, как я своей жадности. Мы с ним в тупике.

Стоп! Но я никогда не был жаден. Может быть, расчетлив, по необходимости, когда житейские обстоятельства заставляли, и так далее. Но кто знает, может быть, эта расчетливость еще хуже жадности. Жадность проста и однозначна. От жадины и ожидать нечего. Помню рассказ моего брата-геолога. Появился в таёжной палатке его партии новенький и сразу, с полога, заявил, что он жаден от природы и убедительно просит ничего у него не просить. Он не пьет, не курит и лишнего при себе не держит. Жадность честна и очевидна. Расчетливость коварна, как всякая бухгалтерская выкладка. В каждом из нас сидит эта сволочь – бухгалтер с допотопнымарифмометром, а то и с деревянными счетами. Он сидит в тяжелых очках, за шатучим столом, шлепает нижней губой, жмет на кнопки или перебрасывает костяшки и считает, считает, считает… Не человек, а сплошные черные нарукавники из сатина.

Оправдываю себя тем, что исполняю чужую волю. Это не я, это моя половина заведомо ненавидит гостя с женой на сносях. Она сразу называет неподъемную для него цену. Это ее алчность гонит беднягу вон… А я? Что я? Моя совесть чиста. Я всего лишь исполнитель чужой, недоброй воли…

Ну, здравствуй! Ты опять? Ладно, в ход идет последний резерв: да что же это он все время улыбается? Похоже, не сердце мое завоевать хочет, а опустошить кошелёк. Наверняка такой же, как все: хитер и корыстен… В конце концов, у меня свои дети, почему я должен их обкрадывать ради чужого, еще не родившегося ребенка…

Была когда-то идея: найти в Питере этого молодого человека. Узнать, что все у него в порядке, детей уже трое и есть свой просторный дом за городом, где-нибудь в Комарово или Репино.

Я бы все-таки покаялся, сказал бы, что совершил ошибку, о которой жалею, и попросил в ответ о пустяке: больше не приходить ко мне, никогда не приходить. Я был почти готов к этому разговору, а потом подумал: вдруг он утратил свою добрую и застенчивую улыбку.

А что, если жизнь его сложилась совсем не так, как мне хочется? И он отправит меня куда подольше и скажет, что будет приходить ко мне еще чаще.

Да что же это я расчувствовался. Упрямо и тупо, чуть ли не с рождения, принимаешь желаемое за действительное. Как последний дурак, носишься с ретушью, замазывая то, что замазывать не только глупо, но и опасно.

Строгая жена молодого человека сухо и даже небрежно произносит сумму, которую они могут платить за квартиру, пропитанную запахами моего детства. Деньги ничтожные по тем временам, совсем жалкие деньги.

Я молчу. Знаю, что готов на преступление, что не сдам этой паре квартиру, но чего-то жду. Наверно, чуда, какого-то внезапного поворота событий. И все наладится, все закончится лучшим образом.

Первым начинает говорить молодой человек. Он жалуется на невозможность платить больше, напоминает, что скоро станет отцом… Еще про начальника конторы, где он работает, говорит зачем-то…

– Хватит! – прерывает молодого человека жена. – Перестань! Кому это интересно… Я же тебе говорила… Зря это все… Идем!

Я не знаю, как загладить свою вину, как облегчить совесть. Я предлагаю гостям кофе, чай, воду, но всё – отныне командует жена молодого человека: строгая маленькая женщина на сносях. Ей отвратителен хозяин этой нелепой квартиры и жаль времени и сил, потраченных на дорогу.

Они уходят, чтобы с того дня приходить ко мне постоянно: каждый год, а то и еще чаще.

Что дальше? Дальше, как мне хочется думать, я был наказан за грех послушания и глупой жадности. Первыми в квартире моей поместились две девицы, сестры, – тихие проститутки. На родине, кажется, в Ярославле, у них остались мужья и дети, а сестрички решили подработать в северной столице, чтобы пополнить семейный бюджет. Такие наступили времена.

Через год сестры успешно этот бюджет пополнили, и настолько, что смогли снять не мою жалкую квартирку, а трехкомнатные апартаменты с камином и высокими окнами на Невский проспект.

Шел 1994-й. Я уже знал твердо, что скоро покину Россию. Держали суетные дела и долги. Пришлось снова сдать задорого чужим людям запахи детства. На этот раз сдавать приходилось в спешке. Я должен был срочно возвращаться в Москву по какому-то пустому делу. Тип с лиловой рожей, в потертом красном пиджаке, отдал мне деньги, а я ему вручил ключи от родительского гнезда.

Через шесть месяцев соседи расскажут, что квартиру свою я сдал бандитам и устроили они в ней настоящий бордель, малину и приют наркоманов. В этом я и сам убедился, как только переступил порог своей недвижимости, в которой больше не осталось запахов детства.

Я продал квартиру, как теперь сдается, за гроши, но тогда эти деньги помогли нам уехать и как-то обжиться на новом месте. Но мне все кажется, что сдай я свои метры той симпатичной паре: бедным, честным людям – и сегодня я бы смог вернуться, хотя бы в на время, в Питер и открыть старую дверь своим ключом.

И главное, навсегда бы отделался от визитов той пары: молодого человека с доброй застенчивой улыбкой и его жены на сносях.