ТЕСТ НА ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ О поселениях

Это верно – практика поселений привела к колонизации Северной и Южной Америки, Сибири, Австралии. Поселенческое движение стало основой возвращения евреев на родину предков.

Ныне практика поселений на территории автономии, в будущем, вполне возможно, в независимом Палестинском государстве, носит совершенно иной характер, преследует иные цели.

 Поселения эти, расположенные, чаще всего, в считанных километрах от центральных областей Израиля, от Тель-Авива и Иерусалима – не просто гарантия предотвращения возможного и острого противостояния арабов и евреев на западном берегу Иордана – они попытка мирного диалога после многих лет ненависти. Поселения – шанс, что, так называемый, мирный процесс не останется обыкновенным клочком бумаги, подписанным ради корыстных интересов политиканов.

 Эти заметки, написанные на протяжении ряда лет, не больше, чем легкий карандашный портрет некоторых поселений, но, думаю, для многих даже они могут стать чуть ли не открытием неведомой земли.

 БАРКАН. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПУСТОТУ.

-          Хорошо бы, сказал я недавно, - в Баркан смотаться по старой памяти.

Нахмурились.

-          Зачем тебе это?

-          Посмотреть, как поселенцы сегодня живут…. Вот у меня старые фотографии 1990 года…. Интересно все-таки.

-          Ничего интересного. Не живут они там, а доживают. После первой интифады еще и последняя буза. И ехать надо через арабские деревни. Ты что, забыл?

 Ничего я не забыл. Мне тогда эти деревни не показались бедными. Просторные дома из камня – какая уж тут нищета после российских, гнилых изб.

Попросил остановить машину у магазина в одной такой деревне. Остановили без возражений. В магазине был обычный и для Израиля ассортимент товаров. Пожилой хозяин-араб ругался с покупательницей, наглухо закрытой в темные одежды. Той не понравилось яйцо с трещиной. Хозяин, судя по всему, доказывал, что это вовсе не трещина на скорлупе, а природный узор.

Нам он привычно улыбнулся, был предупредителен, вежлив. Мы тогда купили бутылку поды и покатили дальше.

 Деревня та была в сорока минутах езды от Тель-Авива. От деревни до еврейского поселения Баркан в Самарии мы ехали не больше двадцати минут.

 10 марта 1990 года. Десятилетия перед тем слышал несмолкающий хор: «Зверства израильской военщины…. Агрессоры …. Оккупанты…». Знал, врут как обычно, и все-таки в глубине души сидело подлое: «а вдруг».

 Тут Горбачев начал неуклюже разворачивать проржавевший дредноут Советской власти. Голоса хулителей Израиля поутихли. Открылись границы, но дипломатические отношения не были восстановлены, когда я ехал в Израиль на перекладных, через Кипр. Ехал тогда еще гостем.

 Осмотревшись, примерно через неделю, попросил отвезти меня на территории. Попросил осторожно, заметив, что понимаю, как это опасно.

 Пожали плечами.

-          Да ничего опасного, поехали.

Земля Самарии показалась запущенной, дикой даже весной, когда земля, напитанная зимними дождями, должна была плодоносить.

 Камни, камни, камни по обе стороны дороги. Камни и редкие поляны жухлой травы. Древняя, будто уставшая от своего возраста, земля.

 Дважды попались «оккупанты». Один солдат дремал на пороге вышки, другой на земле, у такого же хлипкого сооружения, играл с арабом в нарды. Рядом паслись черные козы пастуха.

 « Вот тоска-то, - подумал я тогда, вспомнив перлы юдофобской пропаганды. – Сколько шума из-за жалкого куска скучной и бедной земли».

 Баркан вырос внезапно черепичными крышами, будто в лесу камней- поганок вдруг набрели мы на поляну веселых, красноголовых сыроежек.

 Въехали в поселение – ни часовых, ни охраны. За оврагом приметил мотки «спирали Бруно» – вот и все меры защиты от нападения.

 Молодые посадки: кусты, цветники, деревья, дома, пахнущие известкой, и свежей краской. Здесь можно было в те годы построить себе бунгало за гроши.

Мы приехали в гости к человеку, который воспользовался этой возможностью в полной мере: отгрохал домину на 400 квадратных метров полезной площади в два этажа. Да и семья у строителя была большая: детей четверо или пятеро – не помню точно.

 Удивила застройка Баркана. Каждый дом  по специальному проекту, с каким-то обязательным вывертом, с изюминкой.

 Ожидал встретить суровых мужиков – поселенцев с кольтом за пазухой, а вокруг было множество детей и стариков. Ожидал услышать басовитый и грозный лай цепных псов, бегали по поселку мелкие, добродушные шавки.

 Люди умеют лгать, собаки – нет. Я попал в тихий, уютный, деревенский мир. Впрочем, признаков развитого сельского хозяйства не заметил. Неподалеку от Баркана была обширная промзона. Там работали арабы из окрестных деревень и евреи из поселения. Многие ездили отсюда на работу в Тель-Авив.

 Наш хозяин каждое утро садился в свою машину и мчался через арабские деревни в город. Возвращался поздно, как правило, – затемно.

-          Где? – спрашивал я. – Где кровожадные индейцы, охотники за вашими скальпами? Где отважные покорители прерий? Я думал, вы герои, а вы обыватели обычные, построившие свои дома по дешевке на пустых и диких землях.

Со мной не спорили. Им было лень спорить. Хозяева готовили стол, по-деревенски  обильный.

Тем временем, я продолжал упрямо искать следы конфронтации. Шумел настырно:

-          У вас должно быть оружие, нельзя здесь без оружия, кругом враги.

-          Был где-то автомат…. Не помню только где, -  вяло отбивался хозяин.

-          Покажи! – требовал я.

-          Девки, - взмолился бывший питерский стиляга. – Найдите вы ему ствол.

Мы долго искали автомат, и нашли оружие на чердаке в ящике от платяного шкафа, под тряпками. Рожок с патронами так и не смогли обнаружить.

 Потом был крайне утомительный обед с обильной выпивкой, а вечером разгул Пурима на поселковой площади, у клуба.

 Настоящий получился праздник. Там я впервые увидел подлинный Пуримшпиль: и Мордехая, и Амана, и Артаксеркса, и Эстер.…

 Тогда, вечером, стало ясно, что Баркан – это не просто внезапный выброс энергии в мертвой пустыне. Это был выброс веселый, радостный, уверенный в своем будущем. Это была не оккупация, а очеловечивание, освоение земли. Земле все равно, кто возвращает ее к жизни. Лишь бы возврат этот состоялся.

Сегодня друзья хмурятся, не хотят везти меня туда. Все кончилось. Черные «козы» раздора съедят траву, превратят сады Баркана в пустыню. Страх перед террором способен уничтожить все живое.

 Вскоре после моего отъезда из Израиля, Ара фат развязал ту, первую, интифаду. Тот палестинец больше не играл с еврейским солдатом в нарды. Автомат, надо думать, перекочевал с чердака к порогу дома и обрел свой рожок с патронами.

 Сегодня, после крови нового противостояния, стало еще хуже. Многие покинули поселения. Те, что остались, стали нервничать, и местные собаки научились рычать и поджимать хвосты.

 Кому понадобилось эта новая раскрутка ненависти? Кто-то уверен, что нельзя было строить эти прекрасные замки среди замшелой тоски… Зависть имеет свойство накапливаться и превращаться в горючее и взрывчатое вещество. Но что может спасти от зависти и ненависти? Не было бы Баркана – остался вызовом Тель-Авив в двух шагах от мертвой пустыни.

Баркан построили красиво, открыто, свободно, без страха: стен, башен, бронированных автобусов с решетками на лобовых стеклах, солдат в джипах.

И это стало вызовом злу. Безликому, мертвому, как земля Самарии, злу. Это ему, злу, необходимы страх и кровь… и пустыня на месте цветущего Баркана.

    

 ОФРА. ВРАТА НЕБЕСНЫЕ

 Выезд из Иерусалима. На  тремпиаде внушительные столбы для защиты от террора. Был недавно такой случай, как раз в том месте, где мы  ждали попутку на Офру. Араб врезался в толпу , бежал, его убили.

 Долго ждем. Наши доблестные монополисты – автобусные компании – к поселениям ездить не любят. Жалко им своего имущества. Поселенцам деваться некуда. Большинство из них работает в Иерусалиме. Пугают бандиты, а им не страшно, да и детей кормить надо.

  Никому из автовладельцев даже в голову не приходит промчаться мимо. Никто не уезжает отсюда пустой. Ждем терпеливо. 

 Наконец, мы в тесном салоне старого «Фиата».

-          Начнут стрелять, выскакивайте из машины и ложитесь на землю, - спокойно и деловито инструктирует нас хозяин машины, заправляя пистолет новой обоймой.

 Чувствую себя героем. Знаю, что вчера, на подъезде к Офре, арабы в упор, из засады, расстреляли четверых. Пусто на шоссе. И по обе стороны дороги мертвая земля. Такая земля и должна нести смерть. 

  Павел, мой поводырь, рассказывает о чем-то. Плохо его слышу, гремит радио: последние известия. Говорят, что наше правительство мобилизует мировое общественное мнение, чтобы уговорить Арафата прекратить насилие./

-          Негодяи! –  басит шофер, угрюмый, широкоплечий человек в кипе, и не совсем понятно на кого он гневается.

  30 минут в дороге пролетают незаметно, испытываю что-то вроде легкого разочарования. Нам не пришлось выскакивать из машины и ложится на землю.

 Орфа – оазис в пустыне, как и все наши поселения. Место веселое, красивое, просторное. Сады и коттеджи под черепичной крышей. Издалека не видны проволока ограждений, бетонные кубы бомбоубежищ и лагерь солдат.

 У входа в Орфу стальная вертушка запирающая калитку  кодом. Павел забыл код. Мы проходим через раскрытые ворота. Наверно, створки закрывают на ночь, но сейчас они распахнуты настежь.

 Нам улыбаются, и мы улыбаемся. Нас приветствуют, и мы киваем встречным. Деревня есть деревня.   Впрочем, Орфа вполне тянет на маленький городок: 450 домов. Почти три тысячи жителей. На каждую семью в среднем по 7 детей.  Поселение продолжает расширяться, вопреки всему, строится. Поселенцы верят в свое будущее.

 Павел, по привычке, начинает с оправданий. ( Ничего не поделаешь, приучили нас оправдываться). Это ,мол, наша земля по Торе. Здесь, вон на той горушке, Бейт-Эль, заснул Иаков и увидел во сне лестницу, ведущую в небо и ангелов, поднимающихся к облакам.

 Для арабов наш Иаков тоже свой человек, предок, так сказать, родня. И к Торе они относятся с великим уважением. Не имеет значения, кто и когда бодрствовал или спал на этой земле. Любовь и труд евреев вернули ее к жизни. Ненависть и лень арабов всегда убивали ее. Земля эта принадлежит нам по самому святому в мире праву, по праву созидания и любви. Мы взяли то, что другие отвергли и отвергают по сей день. 95% арабов упрямо живут в переселенных, грязных городах и не собираются осваивать пустыню. Торг здесь просто не уместен. Все это говорю своему спутнику. Он не спорит, но пожимает плечами. Мол, то, что понимаем мы сердцем, чужие не способны понять.

   Павел ведет меня к начальству. Так положено: сразу засвидетельствовать почтение, но, к счастью, руководитель ишува занят и первый разговор состоялся у нас с интереснейшим человеком: Яковом Эрлихом. Он те места, где бродил его тезка и наш общий предок, исходил вдоль и поперек. Все уголки  Самарии знает. Он землю измеряет, описывает, снимает карты.

 Своя контора у Якова. Шестеро подчиненных. Компьютеры, принтеры, сканнеры и прочая техника. Спрашиваю у голубоглазого, но с носом горбатым, Якова можно ли назвать его землемером?

-          Я геодезист,- отвечает . – Мы готовим землю для строительства, хозяйственного освоения, прежде всего в районе Самарии. Каждый клочок земли, принадлежащий евреям, - это объект нашей работы.

 Спрашиваю, откуда он сам такой голубоглазый. Отвечает, что сабра, а его родители репатриировались из Польши в начале тридцатых годов. У отца Эрлиха- сиониста были еще три брата. Один был анархистом, воевал в Испании, другой погиб во время Войны за независимость,  третий был коммунистом, сталинцем. Поехал в Россию – и там исчез.

 - Все метания еврейского народа можно проследить на примере братьев отца, - говорит Яков.

 Спрашиваю: не означает ли «мирный процесс» конец его бизнеса?

 Яков смеется  и весело отвечает,  что «мирный процесс» в том виде, в каком он проводится, -это конец  жизни в Израиле. Стоит ли принимать во внимание личные проблемы.

-          Откуда, - спрашиваю. – У вас земля появляется для работы.

-          Большая часть принадлежит государству, - отвечает Яков. – Но и арабы часто продают свою землю, несмотря ни на что. Больше тысячи арабов было убито своими  за то, что они рискнули продать нам свои наделы. Понимаете, никто и не думает покушаться на участки, которые принадлежат арабам по праву частной собственности. Арафат требует от нас вернуть ему страну, которая никогда никому не принадлежала, а стала собственностью нашего государства не только по историческому праву, но и по праву первопроходца. Мы, проще говоря, первыми застолбили эти участки.

-          Вам дают работать спокойно?

-          Опасно, конечно, - кивает Яков. – Были и среди геодезистов жертвы. … Знаете, что огорчает больше всего. У вас, в Тель-Авиве люди не понимают, не хотят понимать, что живут они точно в таком же поселении, как Баркан или наша Офра. Размеры сбивают с толку. Но для арабов все едино. Ваш город – поселение на окраине арабского Яффо. Просто сначала они хотят выгнать нас отсюда – вот и все. Правда, есть разные люди и у нас, среди евреев. Кто-то  руководствуется здравым смыслом, а кто-то живет иллюзиями – вот и все. Есть и «болото»: люди без убеждений. Эти как на качелях. Слева - направо, справа - налево. За последнее время кое-что изменилось. Но я не испытываю больших надежд. Так уже было не раз. Стоит только арабам успокоиться не время, и мы снова начинаем жить мифом.

-          Кого вы опасаетесь больше: наших «миротворцев» или террористов Арафата?

Яков не сразу отвечает, задумывается, потом начинает рассказывать без особой охоты:

-           Как-то мы занимались землей, купленной у арабов. Туда подъехали наши солдаты на «джипе». Офицер стал ругать нас и велел убираться. Он кричал, что мы грабим и оскорбляем арабов. Никакие документы не могли его убедить. Он даже сказал, что сообщит палестинцам о том, что мы работаем на их земле…. Потом офицер оставил нас в покое, но на следующий день в соседней  деревне убили араба, которого заподозрили в продаже земли. В полиции я заявил, что ни разу в жизни не видел того человека, но они и сами выяснили, что зарезали беднягу просто так, для примера, для острастки. Убили по доносу того офицера из «Шалом ахшав». Так нам сказали в полиции.

-          Как вы относитесь к арабам?

-          Они – разные. У меня среди арабов есть хорошие друзья. Помню, давно уже подвез вконец обессилевшего старика к его деревне. И коз его забросил в кузов. Старик этот тогда сказал, что он теперь понимает, почему Бог отдал нам эту землю. Но власть на территориях давно захватил террор.  Люди там живут в страхе. Жизнь человеческая ничего не стоит. Они расправляются со своими, не раздумывая. Трагедия арабов автономии не в евреях и Израиле, а во власти Арафата. Понять им это и признать трудно. Верно, пропаганда ненависти к евреям ведется, не переставая, но я все-таки думаю, что наши арабы запуганы до предела. И это главное. Страх правит на территориях, как это было у вас, в России. Да и не только на территориях. Я был недавно в Иордании, в Аммане.  Там кто-то устроил демонстрацию против Израиля. Появились полицейские и стали палить в толпу без предупреждения. Было много трупов. Люди разбежались – вот и все.  Это не значит, что они нас полюбили. Просто тоталитарной власти не нужны народные волеизъявления. Сегодня толпе не нравится Израиль. Завтра разонравится родное правительство. Важен принцип.

  Так говорил Яков. Передо мной был веселый, умный, сильный человек, ясно сознающий, где он живет и зачем.

 - Тот, у кого больше терпения и мужества, - тот победит, -  сказал на прощание Яков. – Мы верим, что мы правы и победим. И нет у нас другого выхода.

 Терпением и мужеством, похоже, построена вся Офра. А все здесь начиналось совсем недавно, 27 лет назад. В поселении есть свой музей и гордый памятник имеется: Разбитый «джип» на столбе был первой машиной, прибывшей на это место.

 Не заметил в Офре следов страха: заборов, могучих ворот, окон-бойниц. Похоже, и двери-то мало кто запирал на замок. Бомбоубежища торчали угрюмо, но я себя утешил, что погреба это, где хранят жители соления свои и копчения, а также вино собственное. Виноградников в Офре множество.

 Особый быт. Поселенцы привыкли к нему. В Офре большая, религиозная школа для девочек. Девчонок в автобусах развозят с охраной по всем поселениям Самарии. Солдаты с автоматами и в бронежелетах сопровождают колону. Эти девчонки наверняка знают, что совсем рядом, в Израиле, есть другая жизнь: спокойная и безопасная. Но они тоже, как и их родители, предпочитают жить так, как они живут. 

 Торопимся на встречу к начальству. Иехуда Динер - человек немолодой, но тоже веселый и голубоглазый. Только Яков был простодушен, а Динер с хитрецой. Но как без этого качества ладить с людьми. Родители Иехуды прибыли в Израиль из Голландии. Динер – человек состоятельный и весь его семейный клан живет в Офре. 22 внука – предмет его величайшей гордости.

 Спрашиваю, о проблемах в его работе, именно сегодня, сейчас?

 Отвечает, что нет особой разницы. Те же проблемы были основными и прежде. Трудно прийти к согласию и в Израиле, и у нас – в Офре. По любому делу всегда тысяча мнений, каким образом его претворить в жизнь. Все спорят, ругаются и мешают друг другу. Например, мы хотим навести порядок в снабжении электричеством. И тут начинается. Здесь мы спорим до хрипоты, обсуждая эту проблему, а в Электрической компании гробят дело бюрократы.

 У нас есть люди, приехавшие шесть месяцев назад. Есть те, кто живет в Офре с момента ее основания. Но и те, и другие думают, что они все знают и все понимают. Ну, как их  примирить, научить компромиссу? Дело в том, что старожилам есть с чем сравнивать. Они счастливы, что их мечты стали явью, а новенькие все воспринимают, как данное и начинают критиковать все и вся. Новоприбывшим чувство коллектива незнакомо. Они мыслят так: вот я, а вот ишув. Прежде всего, ишув им должен, а не они ишуву. Динер думает, что это не совсем плохо. Можно и такой индивидуализм обратить на пользу дела. В любом случае, ему пока что удается примирить людей с разными подходами к жизни.

 Спрашиваю: нынешняя буза арабов сказывается на жизни Офры?/

-          Конечно, - говорит, хитро прищурившись, Динер. – Но я человек немолодой. Пятьдесят лет назад было  труднее, и в 67 году было тяжко, и в 73 третьем. Сейчас гораздо легче и работается и дышится. Мы победили по-настоящему. Нужно научиться пользоваться плодами своих побед – вот и все. Неуклонный рост поселения мой источник оптимизма. Только за последние полтора года мы заселили пятьдесят коттеджей. К нам очередь стоит желающих. Люди живут в караванах, ожидая свои дома.

 Спрашиваю: сколько «русских» семей живет в Офре?

 Динер отвечает, что немного: всего двадцать пять коттеджей ими занято. К сожалению, многие не торопятся покупать дома, а арендуют жилье.  Динер хотел бы видеть их собственниками жилья. Но «русские» слишком осторожны. Не все, конечно, но это так.

 Мы прощаемся и отправляемся на очередную прогулку по Офре. Как раз, заканчиваются уроки, и мне начинает казаться, что в этом поселении живут одни дети: чернокожие и белобрысые, курчавые,  и огненно рыжие. Детей великое множество. Ни один сторонний наблюдатель не смог бы сказать, что перед ним один народ. Но дети эти принадлежали одному народу. Они были евреями и поселенцами.

 Поговорил с одним «русским» стариком. Лет ему немало, болен, прошел две войны: финскую и отечественную. Был ранен дважды, но не мыслит себе жизни без работы. Вот помогает хозяйке местного ресторана, совершенно бесплатно помогает. А в свободное время идет к «русским» поселенцем и уговаривает их не отчаиваться, верить в лучшее и не бежать из Офры.

-          Лучше места нет на земле, - говорит Михаил Ефимович – старый фронтовик, человек удивительно доброй души. Прав он, наверно. У каждого места на земле свой характер, свой норов, своя душа. У Офры крепкий характер, а душа мудра  и добра..

-          Знаешь, - говорит Павел, мой поводырь. – Все ведь просто. Бродит человек по земле и вдруг попадает на то место, где ему от рождения предначертано жить. И успокаивается он, хорошо человеку. Вот и я давно понял, что жить смогу только там, где увидел Иаков лестницу в небо, ведущую к вратам небесным.

 ЭЛЬКАНА

 В предгорьях Самарии дорожное строительство ведется с необыкновенным размахом. Мост здесь возводят самый длинный в Израиле – около 700 метров через Цомет Касем, а сколько новых развязок, расширенных трасс… Дорога на Ариэль. Вот на этом перекрестке лет 13 назад стоял со своей командой Йоси Сарид, глава партии «Мерец», и протестовал против строительство новой дороги к «оккупированным территориям». Дорогу построили, выросли поселения, стал замечательным городом Ариэль, но Сарид и его партия все  протестуют.

 Еще одно новое строительство. Знак времени. Поселок Матан. Бетонный забор вдоль границы с территориями, тянется он километра на полтора, дальше колючая проволока.

 - Они думают, что можно отделиться, - говорит мой спутник. – Оградиться от арабов. Какая глупость! Мой знакомый живет на территориях, в Кфар-Касем, а его  родная сестра в Петах –Тикве. Чем мы хотим заняться: разделением семей? Нас снова начнут упрекать, и не без оснований, в нарушении прав человека. Здесь все так перемешано, что никакими заборами проблему не решить.

 Поселение Элькана, запад Самарии, 15 минут по скоростной трассе от Петах-Тиквы. 230 метров над уровнем моря. Дом Шабтая Елиасона.

 Под ягодным кустом ( чудные плоды куста этого так похожи на крыжовник) пластом лежат градины, не таят даже в полдень. У нас, в центре страны, дождь. Здесь – град. Другой мир совсем рядом. Мир, откуда видна добрая половина Израиля.

 С балкона дома Шабтая вижу высотки Тель-Авива, трубы электростанции в Хедере, дома Нетании, а Петах-Тиква как на ладони… Вижу узкую, белесую полоску моря. В зимнем море шторм сегодня.

-          Вот с этой горушки, - говорит Шабтай. – Иорданцы обстреливали из пушек Тель-Авив. Там еще сохранились следы их позиций.

 Высоты эти на, так называемых, территориях. Смотрю отсюда на Израиль и думаю, что стали мы жертвой вечной страсти подобия. Хотим быть, как все «развитые, просвещенные и цивилизованные», - империей. Хотим оперировать обычными словесами: завоевали, оккупировали, покорили, захватили…. Как это все смешно звучит. Достаточно подняться всего лишь на 230 метров над уровнем моря, чтобы понять весь горький юмор ситуации.

 И еще смешней строить политику государства, не из реалий очевидных исходя, а на базе дурацкой лексики, наивных законов «истмата» и «диалектического материализма». Мы никак не можем привыкнуть к своему не подобию во всем. Это касается и географии наших владений и души нашей.

 Элькана – в переводе «Бог купил». Земля  Божья. По крайней мере, та, где стоит этот удивительный поселок . Со стороны, на подъезде, и домов не видно: один сплошной сад, зеленый остров. Все это поднялось из каменистой почвы за не полных 23 года.

 700 семей живет в Элькана, около четырех тысяч человек. Недавно слышал одного «умеренного» политического деятеля. Он ратовал за «выправление границы» нашего государства и грозился упразднить некоторые поселения. Смотрю сверху на равнину Израиля. Где тут граница, которую надо бы «выпрямить»? В море что ли?

 Еще выше поселения стоят старые караваны и здание бывшего полицейского участка иорданцев. В пионерский год и караванов не было. Ариэль Шарон прислал поселенцам непромокаемые палатки. В них и жили первые люди земли, приобретенной Богом. 15  семей. В основном, репатрианты из СССР.

  - Хорошие были палатки, - рассказывает Шабтай. – Только дождь по ним стучал очень громко, как палочки по коже барабана….  Вплоть до 1977 года мы не заселяли территорию. Уговаривали арабов признать Израиль в его старых границах. Мы тогда хотели отдать в обмен за мир и признание Иудею, Газу, Самарию. Но нам без устали твердили: нет, нет и нет. Нет Израилю, нет евреям. Обещали всех нас уничтожить. Тогда было принято решение начать строительство поселений. Мы были первыми поселенцами. Нами руководил Марк Лапид. Потом его убили арабы в Хевроне. Его и старшего сына…. Нам тогда выделили 16 миллионов лир. Денег было мало, но энтузиазма много. Жила среди нас женщина из Одессы – Анна Хирам. Это был не человек, а сгусток бешеной энергии, оптимизма и решительности. Глядя на нее , и мужчины наши делали то, что, казалось бы, и поднять было невозможно… Вот эти эвкалипты я посадил. Одно дерево уже обхватить не могу двумя руками. Вон какой ствол. 

 Ныне русских здесь мало. Человек сорок, не больше. Эстафету перехватили поселенцы из Западной Европы и прежнего ЮАР. Из сытости и покоя перебрались они на «заминированную» землю территорий.

  Впрочем, поселенцы так не считают.  Марселя ГАНСА, он в Амстердаме родился, выбрали эльканцы в начальство.

-          Никуда и никогда мы отсюда не уйдем, - говорит он. – Эта земля останется навсегда землей Израиля. Когда-то мы сражались на этих холмах с филистимлянами. Мы хоронили здесь своих святых. Мы превратили эту пустыню в сад. Мы не несем угрозу арабам. Мы не хотим им зла. Мы всегда были и будем добрыми соседями. Мало того, залог процветания Иудеи и Самарии в наших поселениях. Вы сами видите это.

 Вижу. Я вижу, но видят ли это арабы? Хотят ли видеть? Прежде, вокруг Элькана было абсолютно тихо. Вокруг поселения оливковые рощи, принадлежащие арабам. Там они работали и пасли своих ослов и коз. Но совсем недавно случилась попытка погрома. Арабы с камнями и бутылками пришли от деревни Месха. Теперь дорогу, ведущую к арабской деревне, завалили землей и камнями. Рядом бетонные кубы поста, мешки с песком. Поселение стережет армейский джип с пулеметом и машина охраны, нанятой самими поселенцами. Считается, что этих сил вполне достаточно. Да и сами поселенцы, как правило, люди с оружием и хорошей военной подготовкой.

   У Марселя Ганса – крупного человека с открытым, добрым лицом – пятеро детей. Ребятни в этом религиозном поселении множество. Все дети поселенцев служили или служат в армии. Мне показали один дом ортодокса. Один – единственный. Дети хозяина дома по религиозным соображениям в армии не служили.

 Здоровый, сильный, чистый, как правило, народ  живет в Элькана. Чистый и мужественный. Шабтай Элиасон водил меня по улицам поселка и с гордостью рассказывал о земляках. Этот дом принадлежит человеку – «золотые руки», а этот полковнику Цахала, этот построил преподаватель университета, доктор наук. Этот принадлежит сыну бывшего председателя колхоза в Биробиджане. Тоже замечательный человек. …  Впрочем, еще один дом был мне показан, как большая достопримечательность со знаком минус.

-          Здесь, - сказали, понизив голос. – Живет настоящая расистка. Ты представляешь, она считает евреями только людей веры. Все поселенцы с ней спорят, осуждая, но она стоит на своем.

  Все верно. Только в атмосфере любви к земле и терпимости можно было за 23 года построить то, что мне показали.

 Элькана - место удивительное еще и разнообразием своей архитектуры. Все дома разные, как и люди в этом поселении. Вот дом, построенный «немцем»: высокая  черепичная крыша, черные доски вразлет, мансарда. А это, наверняка, жилище «русского» человека. Здесь, в каменном гнезде, обитает семья «альпийца»…  

 Один, единственный,  дом мне совсем не понравился. Мрачная громадина, как грубый нарост, торчала на склоне холма.

-          А здесь кто живет?

-          Жулик, - признались со вздохом. - Жадный и глупый человек. Нам стыдно, что в Элькана есть такой.

  А еще моему спутнику стало стыдно после нашего разговора с одним русскоязычным парнем из охраны. Парень этот характеризовал арабов, как зверей, палачей и негодяев. Всех скопом.

-          Это не наш человек, - пояснили мне после разговора. – Он из Ариэля. Мы знаем арабов лучше. Мы живем бок о бок с ними. Только с оценками торопится не нужно: кто плохой, кто хороший …. Люди, как люди. Другое всегда настораживало. Ехал как-то через арабскую деревню Кфар-Касем, гляжу – дохлый осел лежит на обочине. Еду через неделю – он все еще там валяется – летом, в жару, облепленный мухами. Вот на этом мы с арабами никогда не сойдемся. Разные мы, совсем разные. Вот в чем беда.

 Сад Шабтая Елиасона «раскинулся» всего лишь на двух сотках земли. Этот немолодой человек сам, своими собственными руками, возделал свою землю, посадил два десятка удивительных плодовых растений. Есть у Шабтая старая обида. Его как-то назвали помещиком и оккупантом.

-          Я никого не эксплуатировал и ничего не оккупировал, - говорит Шабтай. – Все это мной куплено, и мной одним, с помощью жены, конечно, выращено. … Как красиво все цветет, правда?

 Шли мы вокруг дома, по саду, и показывал мне Шабтай разные диковинные плоды, мне, невежде, не известные. И не только показывал, но и пробовать заставлял. Вкус всего, выращенного в этом саду, мне показался удивительным.

-          Без ядов химии, - повторял то и дело Шабтай. – Чистый продукт.

Все быстро растет под нашим солнцем. Корни уходят вглубь  этой каменистой земли. Своим садом накрепко врастают в нее жители Элькана. Садом и детьми.

 Вот ребята в кипах – сборная команда по шахматам. Детская команда до 14 лет. Гарри Каспаров финансировал ребят в первенстве по интернету, где они стали победителями. Но и в очных поединках с командами из США и Венгрии одержали победу.

 Нельзя ничего путного построить, повторю это, без любви и терпимости. Стоя на веранде своего дома, Шабтай характеризовал своих соседей:

-          Эти, из Йемена, - замечательные люди. Эти, из России, - образцовая семья. Эти, из Бельгии, дружные, хорошие люди… Большой колледж для девчонок, будущих педагогов, построили в нашем поселении евреи из Канады и США. Они наши частые гости. Я живу в религиозном поселении  вот уже скоро 30 лет. Ну и что? Кипу не ношу, синагогу посещаю не часто, но никто и никогда не навязывал мне свои взгляды, свое мировоззрение. Я и сам не  собираюсь  делать это. Но хочу сказать, что никогда не уйду с этой земли. Убежден, без политики поселений погибнет и наше Еврейское государство.  Почему я это говорю? Да потому что знаю: ни о чем другом, кроме подлинного мира и согласия с арабами не думают мои земляки. Мы несем только добро этой земле, добро Израилю и нашим соседям. Мы – не военная база, не солдатская казарма. Мы вернулись домой, мы любим эту землю, мы – труженики – и только. Любой закон Божий и человеческий должен быть на страже нашего покоя и благополучия. И никто не убедит меня, что это не так.

   Уезжал из Элькана. Обернулся на прощание, снова увидел цветущую красоту поселения, и вспомнил слова Шабтая: « Без ядовитой химии. Чистый продукт».

ТЕКОА. ПОСЕЛЕНЦЫ ЧИТАЮТ «ДВУХ КАПИТАНОВ»

  Текоа – большое и богатое поселение в 16 километрах от Иерусалима, на территории Иудеи. Все говорят о том, что поселенцы много рожают, семьи у них огромные и дружные, но живут они, бедные, как в осажденном лагере. Случайные, экскурсионные визиты в поселения давали лишь общую картину, но вот, наконец, сижу спокойно в доме поселенцев и веду неторопливый, обстоятельный разговор.

 У Цили Ленской пятеро детей, обещает еще родить двух-трех, не меньше. Здоровье и возраст позволяют. Дети вокруг бегают, шумят, и моя еврейская душа радуется без меры.

 Шлема Ленский умчался по делам бизнеса, оставив нас на попечение жены. Сам Шлема был в свое время известным революционером, последователем и другом рава Кохане и по сей день находится он под пристальным наблюдением Шабака.

 Но Шлема - наш, еврейский революционер, а потому он занят не только политикой, но воспроизведением потомства и делами своего ресторана в Текоа. Революция – революцией, а детей кормить надо.

 Дом Шлема отгрохал  красивый и просторный, но живут они в нем всего несколько месяцев, а прежде 7 лет ютились в караване. Пятеро детей, папа-мама и бабушка 92 года на 46 метрах общей площади. Чувствуется, что не привыкли они еще к своему дворцу, не обжили по-настоящему. Все придет. Главное, есть для кого обживать и кому во дворце этом жить. Кстати, глядя на эту прорву еврейских ребятишек думал, что есть и ради чего жить нашему государству.

 Но послушаем Цилю:

 - Моя подруга, тоже из Риги, работает в больнице «Адаса», в глазном отделении. Там 90% профессоров – народ очень «левый». Над ней, естественно, посмеиваются, подшучивают: как вы там в вашем поселении – расисты, фашисты. Но вот приходит она однажды к своему профессору и спрашивает: « Слушай, ты бы не мог помочь моему другу. У него большая проблема с женой, с ее глазами». Профессор ей отвечает: « Конечно, могу. Дай мне адрес и номер теудат зеута». Ну, она и протягивает ему бумажку, а у профессора глаза начинают лезть на лоб от удивления. «Кто это?» – спрашивает в ужасе. А моя подруга отвечает: « Я же сказала мой друг-араб из соседней деревни». Он совсем ошалел: « Вы что, поселенцы, их не боитесь?». Подруга отвечает: « А что тут особенного. Мы – соседи. Это вы их никогда в глаза не видели. Любите заочно, а на самом деле панически боитесь». Такая история. И, тем не менее, все мы понимаем, что придет к нашему хорошему другу-арабу Арафат, пригрозит зарезать его детей в случае неподчинения, и этот араб взорвет, по приказу, мой  дом или подложит бомбу в наш автобус. Ну, а пока  нет приказа, мы живем дружно и помогаем друг другу. ( Я был в Текоа до начала последней интифады) Мне многое  нравится у арабов, продолжала Циля,  тут недавно холодильник сломался. Вызвали мы мастера из соседней, арабской деревни. Он приехал со своим ребенком. Мои сильно «правые» дети сразу затащили сынишку мастера к себе наверх, показывать игрушки, а мы с ним разговорились. Он учителем оказался, а ремонтом подрабатывал летом. Меня спросил, почему я, химик по образованию, не преподаю в школе. Очень удивился положению дел у нас, когда я попробовала ему хоть что-то объяснить. У арабов, как мне кажется, все проще и эффективней. И квалифицированных кадров множество. Знаете, сколько тут русских женщин живет по деревням. Где их нашли арабы? В институтах, университетах Москвы, Ленинграда, Харькова…. Я  знаю многих, кто свободно говорит по – русски и даже страдает ностальгией по снежной зиме или Эрмитажу.

-          Ты убеждена? – спрашиваю я. – Что ваши соседи сами по себе не станут проявлять агрессию? И добрососедские отношения между евреями и арабами на территориях возможны?

-          В душу к каждому не залезешь, но в каждом городе, заселенном любым народом ты можешь нарваться на нож бандита… У нас все, к сожалению, имеет национальную окраску. Здесь рядом, в Иродионе, жил и работал еврей-американец Давид Розенберг. Он охранял раскопки, дружил с арабами и говорил, что он никогда не возьмет оружие в руки. Его зарезали, нанесли больше 30 колотых ран.

 (Одного из своих мальчишек Циля и Шлема назвали Давидом )

 Спрашиваю, как дорого им обошлось строительство этого дома?

-          Изначально, по договору он стоил 150 тысяч, потом нам сделали скидку за опоздание. Это Текоа – достаточно престижное поселение, а не пустыня, где ты начинаешь с нуля. У нас 300 семей живет, построен новый клуб, есть школа до шестого класса, детский сад …. Вот с бассейном - проблема. Пока его нет. Тут моральные сложности. У нас, наверно, самый смешанный ишув из всех поселений. В Текоа живут люди совсем нерелигиозные и ортодоксы, есть приезжие из ЮАР и Индии, но мы сосуществуем очень мирно, не грыземся друг с другом и не перекрываем дорог. Никто соседу не мешает, и в душу друг другу мы не лезем. У нас, например, есть экспериментальная школа, где Тора преподается на уровне государственной, религиозной школы, но при этом никого не заставляют приходить в кипе, если ты воспитываешься в семье нерелигиозной. Но бассейн может создать ситуацию неприятную. Ну, например, некоторая часть нашей атеистической молодежи будет ходить плавать в купальниках, а это может помешать воспитанию детей в определенных семьях. Начнутся неизбежные конфликты, а мы этого больше всего боимся.

-          Слышал, что у вас и наркотиками кое-кто балуется? – спросил я. – Значит, в Текоа приезжают не только сионисты, но и по корыстным мотивам, случайные люди? Такой дом, где – нибудь в центре страны будет стоить не меньше миллиона доларов.

-          Нет, - сразу отвечает Циля. – Нет у нас дешевого жилья. Чтобы получить землю, и построиться,  нам нужно было долгие годы проторчать в караване. Только единицы смогли купить сразу готовый дом. Наркотики – это проблема детей у нормальных родителей. Дети резко отходят от религии, часто в виде протеста. У нас есть пара таких деток. Есть те, кто побесившись, возвращается. Демократии у нас предостаточно. В клубе много кружков, и там так интересно поставлена работа, что к нам из Иерусалима стали приезжать. Явных наркоманов у нас никогда не было. Баловство было. Сейчас даже эта проблема уменьшилась. Мы стали заниматься этим гораздо серьезней… . Яша! – кричит Циля. – Ты мне принесешь, наконец, сигареты!

 И Яша сигареты тащит, не забыв зажигалку и пепельницу. Нет, все-таки здорово, когда детей много. Яше, надо думать, доверяют заботиться о куреве мамы, он и при уборке – помощник. Даське, по должности, уход положен за  младшей сестренкой, а старшие мальчишки в саду и в мужском хозяйстве незаменимы. Мудра и спокойна деревенская жизнь. Всем работы хватает.

-          Проблемы у нас были и будут, – продолжает, закурив, Циля. – Но мы поступили, как мне кажется, мудро. Текоа - первое поселение, куда стали принимать одиночек и стариков.  В других поселениях старались построить какое-то нереальное общество: только из молодых, здоровых, с детьми. Вот здесь, со временем, и начинались серьезные проблемы. Мы сразу отказались от искусственного подбора поселенцев. И поступили очень правильно. Мы получили, конечно, прообраз все страны, но создали  н о р м а л ь н о е  поселение.

-          Русских у вас много?

-          Очень. Из трехсот семей добрая половина. Собственно,  и Текоа основали «русские».  Многие переженились на «марокканцах», на «французах», на «иракцах». И эти пары имеют уже взрослых детей. Смешанных семей множество. Они уже «русские» частично. Как ни странно, смешанные браки реже распадаются в ишуве.

-          Скажи, Циля, вот вы люди религиозные и сионисты, но даже дети твои отлично говорят по-русски, почти без акцента. Это чем объяснить?

-          Я – мама от природы и убеждена, чтобы детей воспитать должным образом я должна с ними разговаривать на том языке, который я глубоко чувствую, на котором я сама с детства читаю. Я еще знаю хорошо латышский. Разве это плохо. Работаю, преподаю балет в кружках во второй половине дня. Первая – главная – всегда детям. Никто из них не ходил в детский сад. Дети у нас совершенно двуязычны. Иногда они говорят на иврите, иногда объясняются по – русски. Все зависит от темы разговора. Мой старший гордится тем, что приехал из России, и лупит тех, кто обзывает его «русским». Он совсем без комплексов. И я с ним скоро поеду в Ригу. Он так хочет посмотреть, откуда мы все. Очень люблю им читать. Сейчас мы читаем «Два капитана», старшим читаю отдельно Нагибина, а Ханне детские книжки. Меня на всех, конечно, не хватит, но ребята уже начинают читать книжки друг другу. Тут всякие бывают чудеса. У меня, например, есть родственница - девушка, которая почти не говорит по-русски, а читает только русские книги, причем, глубокую, сложную литературу. Словарный запас у нее огромный. Я с ней могу говорить на любые философские темы. Причем, я вопрос задаю по-русски. Она мне отвечает на иврите. И никто из нас этого не замечает. Акцент у нее дикий. Она просто не может заставить себя говорить на своем, некрасивом языке, но читает она только русские книги.

-          Скажи, - спросил я, – прокормит ваше семейство новый ресторан?

-          Посмотрим, - улыбнулась Циля. – Пока что я много работаю, каждый день в Иерусалиме, Текоа, у черных американцев работаю?

-          У негров? !

-          Да нет. Они белые евреи. Только очень религиозные люди. Все соблюдают с великой точностью. Но они тоже рискнули отдать своих девочек в балет. Я работаю в их поселении 2 года. Там другие совсем дети. Они дети родителей, как бы обращенных, из обычной ассимилированной семьи, где было очень мало детей. Потому они и не знают, что делать с такой прорвой народившихся здесь детишек. Они стали религиозными, они примкнули к общине. Им сказали: надо – и они рожают. Они поехали в пустыню – и там рожают. Дети у них все-таки другие, чем в Текоа. Они менее дружны и борются за место под солнцем,  очень уж активно. Они покупают полный балетный костюм, но перед мужчинами, даже перед папой, девочки не выступают. В общем-то, они разучивают балетные «па» для себя, для души, для здоровья, для выхода эмоций.  

-          А какую кипу носит твой муж? /

-          Черную, но вязаную. Мы все соблюдаем, как ортодоксы, но выбрали мы смешанное поселение. У многих ортодоксов, как мне кажется, есть большие проблемы. Перед нами два пути: путь к Богу и путь к людям. Ортодоксы зачастую становятся только на первый путь, забывая о людях. Так можно и забыть о своих собственных детях.

 Тут пришел Шлема. И с ним, с многодетным отцом, состоялся любопытнейший разговор, но об этом потом. Это тема совсем другая.

 А в заключение этой хочу добавить только несколько слов.

Люблю я все-таки деревню: и русскую всегда любил больше города и вот еврейскую тоже. Люди в наших поселениях живут особенные, даже если приехали они туда из городов. Уровень честности, бескорыстности, верность идее, и, наконец, свежий воздух и красота пейзажа за окном – все это создает атмосферу для искреннего, душевного и подробного разговора. В тот день я пронял, что нельзя решить проблему наших поселений «заочно». И ничего невозможно в ней понять, не переступив порога домов в Текоа, Маале-Адоним, Ариеле или Баркане…

  Передо мной фотография: Шлема и Циля, на коленях у Циля младшая – Хана, очень строгая девица с характером,  а выше: Адас, Давид, Миша, и Яша. Все сабры – прекрасно владеющие русской речью и грамотой.

   ХЕВРОН. ТРАГЕДИЯ И СЧАСТЬЕ ГЕТТО

 Три года назад гости в еврейском Хевроне бывали часто. Вот что я писал после одного из визитов в этот удивительный город: « Пониимаю, что праздник на то и праздник, чтобы греметь, орать, веселиться на всю катушку. Понимаю, что здесь, в Хевроне, особенно хочется пошуметь, чтобы знали, слышали, скрипели от злобы зубами, и ничего не могли поделать.

 Песах гремел в Хевроне при фантастическом скоплении гостей. Это замечательно. Но дикая жара, плюс десяток черных вопящих ящиков – усилителей невольно заставляли держаться на переферии праздника. Грешен, прятался. Тенек искал и тишину.

 Пройдет два года «мирного процесса», развязавшего новую интифаду, и вот уже нк ждут мужественные жители еврейского квартала Хеврона гостей, а потому Шмуэль Мушник, художник, историк, экскурсовод, давний житель Хеврона, прибыл в Иерусалим, чтобы прочесть лекцию об этом городе и показать свои живописные работы.

 Зал «Общинного дома» на улице Яффо был полон. Интерес нашей публики к проблеме поселений не иссякает. Лекцию  Мушника слушали с большим внимаем. Собравшиеся в очередной раз убедились, что в Хевроне истоки еврейской истории, в этом городе похоронены наши праотцы, вспомнили, что первая столица Еврейского государства находилась в Хевроне и так далее.

 Были сказаны все возможные справедливые и честные слова о праве евреев на Хеврон. Не было упомянуто только одно: ныне в Хевроне живет 250 тысяч арабов и всего лишь 500 евреев.

 Такова реальность и неопровержимыми доказательствами наших прав на этот город, нам его не вернуть, не сделать городом полностью еврейским.

  Хеврон, могилы Хеврона, это то, что связывает нас воедино и делает одним народом.  Все верно, но пафос и даже документальные свидетельства Торы, существенны только для нас, евреев. Мир к ним не только равнодушен, но и его враждебность к нам, подчас, основывается на сознании нашей правоты, на нашей упрямой верности заветам отцов.

 Мир нынче говорит на другом языке, а мы в очередной раз не хотим понять этого, вызывая очевидное раздражение соседей ближних или дальних.

 Единственный, на мой взгляд, тезис, способный пробить броню непонимания нашей политики должен был прост и доходчив. Дело не в том, кому должен принадлежать Хеврон, а в неотъемлемом праве еврейского народа жить среди иных народов. Особенно там, где евреи жили всегда и их историческое право на подобную «прописку» никем не подвергается сомнению, как не подвергается сомнению право арабов жить на территории Израиля: в Яффо и Лоде, в Нацерете и Хайфе.

 Запад, протестуя против наших поселений на территориях, нарушает свои же демократические принципы и ставит под сомнение «дойную корову» либерализма: права человека.

 Виновата в этом не только юдофобия арабов, упрямое невежество западных интеллектуалов, но и странная политика Еврейского государства на протяжении 53 лет его развития.      

 Экстрема и левая и правая сродни глупости и глупости опасной. В Израиле экстремизм правых всегда преследовался с маниакальной жестокостью. В то время как левый экстремизм сплошь и рядом возводился в ранг государственной политики. Именно этому перекосу мы и обязаны многими бедами в развитии страны и, прежде всего, террору банды Арафата и мифической проблеме поселений.

 Правая  рука евреев строила эти поселения. Левая - сразу же начинала настаивать на их ликвидации.

 Почему я считаю проблему поселений «мифической». Да просто потому, что над невинными, мирными гражданскими поселками висит туман идеологической мути. Правые экстремисты пробуют и себя и мир убедить, что поселения – путь к расширению территории Израиля, левые – трубят о захвате, оккупации арабских земель и о какой-то злобной агрессивности поселенцев.

 И то и другое – чушь, ничего общего не имеющая с реальностью. На самом деле, наши поселения – это робкая попытка подлинного, добрососедского мира с арабами. Попытка протянуть арабам руку дружбы и добиться признания права  на свое, собственное государство.

 Ненависть определенной части арабов Палестины к нашим поселениям основана не на страхе экспансии, а на полном отрицании права евреев на Эрец-Исраэль. Эти арабы  видят за прекращением политики  поселений возможность ликвидации и самого Израиля.

 Почему люди Арафата, ясно понимая, что независимость территорий не за горами, требуют ликвидации еврейских анклавов с развитой, хозяйственной инфраструктурой  на своей будущей территории, когда, казалось бы, все ячейки экономического благополучия в Иудеи, Самарии, Газе должны быть им выгодны, жизненно необходимы.

 Но дело в том, что ни  о каком мирном развитии своего будущего государственного образования Арафат и не думает. Он собирается создать милитаризованную зону арабского мира для продолжения агрессии против Израиля. Он мыслит свое будущее существование лишь при обильном финансировании Фалистын арабскими государствами и понимает, что деньги ему станут давать только при условии агрессивного противостояния Израилю, а не подлинного мира с ним.

 Ненависть арабов к еврейским поселениям с головой выдает их будущие намерения. Удивительно, что Запад отказывается понимать это.

   Колину Пауэлу наши поселения не нравятся. Америка требует «замораживания» этих самых поселений. Странное слово. В поселениях живут обыкновенные люди. Им свойственно плодиться и размножаться, а тем, кто расплодился и размножился, нужна крыша над головой даже в нашем климате. Каким образом предлагается «заморозить» этот нормальный теплый и жизненный процесс?

 Здесь пахнет не только  нарушением элементарных прав человека, но и какой-то вивисекцией, садизмом по отношению к обычным, мирным людям. Люди эти и не думают с дикими воплями нападать на безоружных «туземцев», сжигать их «вигвамы», а на пепелище строить свои дома. Арабы скученно живут в городах. Они не хотят и не могут осваивать свою целину. Этим в Иудее и Самарии занимаются евреи, причем делают это очень робко и на  «гиблых» землях, на пустошах, где даже зимой не пробьется к свету ни одна травинка. 

 Не знаю, посещал ли когда-нибудь госсекретарь США Баркан, Ариель, Элькана или Офру. Думаю, ему это и в голову не приходило.

 Так откуда эта твердая убежденность в злокозненном характере еврейского освоения Иудеи и Самарии? Убежден, всему виной Голливуд, массированная атака вестернов на сознание американцев. Целый век поселенческая экспансия белых в США была напрямую связана с захватом земель, принадлежащих индейцам, истреблением основы их хозяйственной независимости и прямым геноцидом краснокожих.

 И наши левые экстремисты всячески способствовали созданию подобного имиджа  поселений. Послушать эту публику, так на территориях живут сущие головорезы и религиозные фанатики.

 На том собрании в Иерусалиме, посвященном Хеврону, был показан  любительский, документальный фильм, в котором вновь доказательством нашего еврейского права на Хеврон занимались историки, археологи, раввины.

 Никто не задался вопросом, почему мы вынуждены делать это? Почему никому не приходит в голову требовать доказательств права евреев на жительство в Бруклине или Киеве, в Париже или Харбине. Никто не задумывается о дикости, абсурдности самих требований этих доказательств, о том, что само их требование говорит не только о фашизме проводников террора, но и всемерном потворстве  мирового общественного мнения негодяям и убийцам.

 Израиль плетется  в идеологическом обозе арабской пропаганды? Никому и в голову не приходит, что евреи того же Бруклина стремятся завоевать Америку. Почему  либералы мира думает, что 500 евреев Хеврона хотят вытеснить или поработить 250 тысяч арабов этого города и это при отменной плодовитости последних.

 Нет, не думаю, что Запад серьезно верит в колониальные устремления наших поселенцев. Тут дело,  вернее всего, в другом, в очередной разменной карте, в кости, которую нужно бросить Арафату в надежде, что тот прекратит террор и наконец-то великодушно согласится получить в пользование свое собственное государство.

 Шмуэль Мушник на собрании в Иерусалиме долго, и по давней привычке, рассказывал об истории этого города, а мне так хотелось услышать рассказ о дне сегодняшнем еврейского Хеврона, о евреях, живущих в жестоком гетто, в окружении злобной ненависти арабов, всего лишь в десятках километрах от нашей столицы.

 Дело тут не в последней интифаде. Всегда было так. Помню, как года два назад сделал попытку отойти на две сотни метров от еврейского квартала, и чем она закончилась. Помню, как почти каждая машина в еврейском пригороде Хеврона – Кирьят Арба была покрыта будто оспой от ударов камней.

 Мировому общественному мнению, такому гуманному и просвещенному следовало бы заботиться не о «замораживании» наших поселений, а задуматься, почему мирные, еврейские анклавы на территориях существуют, как в осажденных крепостях, почему права евреев на проживание за зеленой чертой ставится арабами под сомнение в то время, как проживание арабов на территории Израиля никто не собирается оспаривать?

  Совершенно непонятно, почему пространство территорий должно быть свободно от евреев, почему цивилизованный Запад настаивает на соблюдении нацистского принципа «юденрат»? 

  Левый экстремизм в Израиле, вкупе с лжецами Арафата, сочинил миф о расизме и агрессивности поселенцев. На самом деле,  только расизм, религиозная нетерпимость и агрессивность  арабов – причина создавшегося положения.

 Стоит удивляться не тому, что поселенцы время от времени, делают робкие попытки вооруженного отпора террористам, а тому, что этот отпор не принял характер массового явления.

 Подлинный мир в нашем регионе станет возможным только тогда, когда мировое сообщество целиком и полностью осознает причину нашего конфликта с арабами. Причина эта не имеет рационального, экономического, исторического объяснения. Она вообще не может быть раскрыта с точки зрения здравого смысла.

 Отсюда и феноменальная протяженность во времени нашего конфликта. Его причины, прежде всего, лежат в области психологической. Я бы даже сказал: временного, будем надеяться, психического нездоровья части арабской нации.

 Известно, что массовые, душевные болезни лечатся необыкновенно тяжело, тому пример недавнее, кровавое бешенство немецкого народа.

 Думать, что подобные хвори можно вылечить фальшивыми пилюлями, вроде «замораживания строительства поселений» просто наивно. Арафат должен знать, что право на свое государство он получит только тогда, когда мировое сообщество убедится, что государство это – не новый  очаг напряженности, не школа ненависти и террора, а образование с человеческим лицом, способное не на оскал зубовный при виде соседа, а на добрую улыбку.

 И поселения наши – это обычный тест на человечность, на возможность нашего мирного сосуществования. Но понять это арабы никак не хотят, а, может быть, уже и не могут.

 На том собрании на улице Яффо в Иерусалиме Шмуэль Мушник - «поселенец-агрессор и захватчик» - выставил свои картины: пейзажи, камни древнего города… На картинах этих мир и покой, если не считать случайных примет сегодняшнего дня: бронетехники на холмах Хеврона.

 Своей живописью этот человек будто стремится закрепить право нашего присутствие в этом древнем городе Торы. Верно, сегодня танки вынуждены это присутствие охранять. И будут делать это до тех пор, пока арабы не поймут, что живопись, танцы хасидов, звуки шафара и горстка молящихся евреев в Пещере Махпела, не представляют никакой опасности для их жизни и благополучия. Скорее наоборот, только Израиль и еврейское присутствие на территориях делают возможным в будущем их экономическое благосостояние и движение по пути к справедливому, правовому обществу.