В корыстной тесноте самолета крупного соседа большим подарком не назовешь. Мне же, как раз, такой попался в недавнем перелете из Москвы в Лод. Было в этом, совершенно лысом старике, не меньше 150 килограммов весу, и рост он имел под два метра. В кресле своем сосед помещался плохо, а потому, начиная с момента посадки, без конца теснил меня широченными плечами.
Мало того, что теснил, еще и
неловок оказался: плеснул на меня минералкой из стаканчика, поданного
стюардессой.
- Извини, друг, - прохрипел
старик. – Руки чего-то дрожат.
- Руки, - раздраженно подумал я.
– Какие у тебя руки - ручища, грабли!
Но тут мы невольно посмотрели
друг на друга, и я сразу понял, что явные неудобства полета будут компенсированы
любопытным разговором.
Так оно и вышло.
- Десять лет в Москве не был,
как уехал, - сказал старик.
- Ну, и как она вам? – спросил
я.
- Так я на похороны, - вздохнул
сосед. – Всего три дня был. Ничего такого и не увидел.
- Кто-то из близких умер? –
спросил я.
- Как сказать… не знаю, -
задумался старик. – Жена моего друга – Татьяна Ивановна. Мы в девяносто восьмом
хотели вместе в Израиль податься, но она была против, категорически. Все
говорила: «Я Россию никогда не брошу. Мне на ваши дефолты плевать». Дефолт
тогда был жуткий. Все деньги пропали…. Моя-то Софа давно меня уговаривала
ехать, а Татьяне повторяла: «Дура ты, Танька, дура». А что, может, и не умерла
бы она, если бы с нами тогда….
Старик замолчал, и было видно,
что к жене своего друга он относился с теплотой и нежностью. Потом сосед
вытянул перед собой руки, задев меня плечом в очередной раз, чтобы убедиться в
заметной дрожи в пальцах.
- Пили мы с Данькой, - сказал
он, словно оправдываясь, – все три дня после похорон и пили.
- Зря, - сказал я. – Плохая в
Москве водка.
- Это так, - согласился сосед, -
а куда деваться, такой случай.
И он снова невесело замолчал,
переживая, надо думать, недавние похороны и вынужденные пьянку по этому поводу.
Необходимо было «перевернуть
пластинку», и я спросил у старика, где он живет в Израиле. Оказалось, мы и в
Земле Обетованной почти соседи, тогда и познакомились ближе. Я сказал, как меня
зовут, а старик протянул мне свою ручищу, прохрипев: «Яков».
Затем пришло время обеда.
Пришлось помочь старику: распечатать судки с пищей. Никак не мог он достать из
пластика нехитрый самолетный обед и
вилку с ножом.
- Часто летаешь? – спросил
старик.
- Приходится, - ответил я.
- И не страшно?
- Не очень, - сказал я. – Чего
нам бояться в наши немолодые годы.
- Это правильно, - одобрил
сосед. – Это мой Данька так всегда говорил. Мы с ним тридцать лет на одной
плодоовощной базе проработали, в Тушино: я – шофером на грузовой, а он –
нарядчиком. Я его ласково жидовской мордой звал, а он меня пейсатым. Это в
шутку, какие пейсы? Я, считай, к сорока годам всю прическу потерял.… Данька при
волосах, только седой совсем, невеликого роста и на вид хлипкий, но только на
вид. Мы с ним в годы молодые боксом серьезно занимались. Только я в тяжелом
весе, а он – мухач. Данька до мастера спорта дошел, на первенстве Москвы вторым
был, а я выше кандидата не поднялся. Злости никогда во мне не было, а, может,
таланту.
- Без злости в боксе делать
нечего, - сказал я, больше, чтобы поддержать разговор на тему, интересную моему
соседу.
- Точно, - вновь согласился
Яков. – Данька всегда был злой. Вот помню, пришел я за нарядом и говорю:
«Здоров, жидовская морда, пошли меня куда ближе». Он мне спокойно путевку
выписывает. «Держи, - говорит, - «пейсатый». Народ был в конторе. За мной
молодой парень и тоже: «Мне, жидовская морда, пиши куда подальше». Данька
спокойно так поднялся и с левой руки без замаха в челюсть парню. Тот с копыт,
водичкой отливали.
- Что дозволено Юпитеру, не
дозволено быку, - сказал я.
- Это так, - кивнул старик. – Вообще-то
на той базе всего два еврея и было, мы с Даниилом, но мужики к нам относились
аккуратно, а этот был из новеньких. Вот
Данька его и поучил.
Затем мы поговорили о тяготах
стариков в Израиле, о проблемах жизни на пособие, о терроре. Яков сказал, что
каждая ракета из Газы ему лично, как плевок в лицо. Эту фразу я запомнил.
Остальное, по быту, мало чем отличалось от обычных забот пожилых репатриантов.
Тут пришло время посадки. Пристегнули мы
ремни. Сосед тяжело вздохнул.
- Я Даньку хотел с собой
забрать, но дети у него, внуки, не отпустили…. А вообще-то не сахар там сейчас
с его характером.
- Что так? – спросил я.
- В народе злобы стало больше, -
снова вздохнул Яков. – Вчера вот снова пришлось кулаками махать на старости
лет….
В подробности старик не хотел
вдаваться, замолчал, даже глаза закрыл. Будить человека без надобности – грех,
взялся я за книжку, но тут сам Яков не выдержал. Очень ему, судя по всему,
хотелось рассказать о московском приключении.
- Допили мы с Данькой бутылку и решили за новой сходить в «Перекресток»,
- начал сосед. - Это у них теперь так супер торговый называется. Поднимаемся в
горку вдоль трассы. Тут прямо перед нами джип останавливается, а из него двое
наголо бритых выходят. Один среднего роста, другой пониже. Тот, что пониже, на
нас как-то нехорошо глянул, но двинулась парочка впереди мирно. Вот идут, а мы
за ними топаем.
Снега не было, но холодно,
градусов пять минуса. Я свою плешь под шапку спрятал, Данька даже ушанку
напялил, а эти с голой башкой топают. Я про скинов ихних наслышался. С
дворником таджиком вышла беседа, так он сказал: «Когда у лысых праздник, мы на
улицу не выходим - могут убить».
Вот я эти его слова вспомнил,
когда мы за теми парнями топали, и тут меня черт за язык потянул, я и говорю
лысым в спину:
- Чего, ребята, с голой башкой? Понты такие или по вере вашей,
фашистской?
Я еще этот вопрос задал, потому, как на шее высокого татуировку заметил
– свастику.
Этот, при свастике, в шаге
обернулся на меня, но не мне сказал, а товарищу:
- Обнаглела жидовня, совсем с
копыт.
Тогда Данька говорит:
- Нехорошо, молодые люди, мой
друг вам вопрос задал, а вы сразу в бутылку.
Тут лысые остановились и к нам
повернулись всем корпусом. Мы тоже стоим, ждем продолжения.
- Вы чего, деды, с бугра, жить
надоело? – спрашивает высокий.
- Ребята! – говорю. – Зря вы
так. Я только узнать хотел: вы просто так… или эти – скинхеды?
- Счас мы вам покажем, морды
жидовские, кто мы такие? – говорит тот, что пониже.
Данька меня тогда спрашивает:
- Яшка, у тебя как со здоровьем?
Я сказал, что только локоть
левой руки побаливает, но правая в полном порядке. Тут высокий ножик вытащил,
пришлось мне его ударить. Они, лысые эти, оказались ребята крепкие. Тот, что
пониже, не сразу заползал, с минуту держался, потом и высокий сел на асфальт,
привалившись к фонарному столбу. Сидит и только бормочет: «Мама, мамочка».
Это мы потом каяться стали, что
сами во всем виноваты, что спьяну приставать стали к лысым этим, а тогда
довольные пошли дальше, купили бутылек, вернулись той же дорогой, но ребяток
этих уже не застали.
- Плохо дело, Данька, – сказал
я. – Чего это мы с тобой на старости лет кулаками размахались.
- Так ведь с заточкой был этот,
- сказал Данька. – И вообще, в честной драке как-то спокойней.
Сказал мой сосед эту фразу,
когда самолет наш коснулся колесами тверди земной и пассажиры стали хлопать в
ладоши пилоту за то, что полет наш завершился благополучно. Стали мы собираться,
потом к выходу двинулись, попрощались как-то мельком. А чего там? Дело обычное
– встретились в дороге два человека, поговорили да и разошлись. Наверняка,
больше никогда и не встретятся.
Но вот совсем недавно вспомнил я
рассказ Якова. Гуляли мы с внучкой в апельсиновом саду на окраине нашего
поселка. Весь сад был в золоте плодов, не торопились хозяева в этом году с
уборкой, а тут сирена, в первый раз она тогда завыла, приглашая граждан в
укрытие.
Вспомнил, что сорок пять секунд
на это дело нам отпущено, но какое может быть укрытие в саду. Остановился,
смотрю в чистое небо. Страха никакого не было. Даже подъём какой-то душевный
наметился: странное чувство легкости, что ли. Я только подумал, если рядом грохнет, успею внучку закрыть своим телом, и
взял ее на руки. Тут и грохнуло. Судя по звуку, километрах в четырех от нас,
где-то в районе промышленной зоны.
Тогда я и вспомнил о
встрече в самолете: слова соседа о плевках в лицо и фразу друга Якова – старого боксера Даниила: «И
вообще, в честной драке как-то спокойней».
Сорвал я апельсин, дал внучке
дольку. Она мне улыбнулась благодарно, потом двинулись мы к дому, но не потому,
что испугались арабских ракет из Газы, просто время нашей прогулки вышло, и
пришел час дневного сна.
2009 г.
2009 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий