Есть какая-то магия в
фамилиях. Впервые подумал об этом давным – давно, наблюдая за лихими прыжками
фигуристки на льду – Елены Водорезовой. Вот и мой давний знакомый Бенцион
Пульман вполне соответствует своей фамилии. Не человек это, а вагон настоящий,
хотя силищи в нем на целый железнодорожный состав.
Пульман, к тому же,
мой земляк. Питер любит нежно, а знает лучше любого экскурсовода. К таким людям
я неравнодушен, а потому готов кричать на весь мир: «Свободу Бенциону
Пульману!!!».
Сидит он, бедняга, в
тюремной камере вот уже третий месяц по доносу собственной супруги Кати.
Помните, в СССР постоянно были разные компании и указы, по времени, конечно,
ограниченные. Вне рамок указа ты мог хулиганить на полную катушку, но не дай
тебе Бог сорваться под указ, к примеру, о хулиганстве или тунеядцах.
Оказывается, и в Израиле, такая практика существует. Пульман,
бедняга, не знал, что начался в Еврейском государстве месячник по борьбе против
насилия в семье, и снасильничал. Выпил лишку, повздорил со своей Катей, дал ей
в лоб, да еще пригрозил большим столовым ножом.
Катя о месячнике
знала. Она, вообще, в действительности Израиля
ориентировалась гораздо лучше, чем ее супруг, и тут же настрочила бумагу в полицию:
избивают, мол, и грозят убить. А при этом не забыла смотаться к врачу и большую
шишку на лбу зафиксировать честь по чести.
Утречком рано
отправился Бенцион на работу с метлой и тачкой. Тут полиция его и
повязала тепленького. Не успел Пульман избавить от мусора отрезок улицы
Ицхака Рабина, зато, надо думать, полиция отчиталась перед начальством, процент
чего-то там повысила и прочее. Разбираться в этом случае особо не стали. Сам Пульман и не подумал отпираться, что
рукоприкладствовал. Не стал даже опровергать, что убить хотел. Во всем
сознался, только с комментариями. Но комментарии эти никто слушать не пожелал.
Оставили их, судя по
всему, друзьям, сослуживцам, и разным писакам, вроде вашего покорного слуги.
Вот и пишу статью в
защиту Бенциона Пульмана. В защиту, несмотря на то, что всегда мне нравилось
наставление Антуана де Сент Экзюпери, считавшего, что женщину нельзя ударить
даже цветком.
Я эту цитату из
классика привел как-то Пульману. Он тяжко вздохнул и сказал, что завидует
писателю, потому что ему, наверняка, одни хорошие женщины попадались в короткой
жизни отважного летчика.
Сам Бенцион, как он
говорит, «попал на стерву». А «попал» он так. С первой женой, Любой, жил
Пульман почти сорок лет в любви и согласии. За все эти годы ни разу на нее даже
голос не повысил, но вот овдовел, скончалась Люба скоропостижно от болезни
сердца.
В тоске и печали был
Пульман больше года, пока жизнь не взяла свое. Трудился тогда Бенцион в
известной всему миру команде водолазов – спасателей. Нырял на глубину в
скафандре почти в шестьдесят лет. Можете себе представить какой силы и здоровья
был этот еврей. Говорю «был», потому что не знаю, в каком состоянии он выйдет
из тюряги.
Очень на Бенциона это
неожиданное заключение подействовало морально. А моральные травмы, как
известно, самые опасные.
Но я отвлекся. Так
вот, подошел однажды к Пульману начальник той самой водолозной команды и
говорит, что при всем желании после шестидесяти лет держать Бенциона на такой
работе он не может. Пора Бенциону на пенсию. Отправят на нее Пульмана с
почетом, торжественно, с дарами и памятными сувенирами. А он, начальник, хочет
Бенциону преподнести свой личный презент в виде двоюродной сестры Кати –
женщины разведенной, с детьми уже взрослыми, но в полном соку.
Сестра начальника его
как-то видела на каком-то коллективном празднике, и Пульман ей очень
понравился, как человек и мужчина. Она, выходит, не возражает против
совместного проживания и даже брачных уз.
Бенцион на пенсию
выйти согласился, а куда было деваться, но на знакомство с этой Катей пошел не
сразу, но месяца через три после проводов на пенсию припекло его окончательно
одиночество, особенно по ночам, и позвонил Пульман, не выдержал, сестре
начальника.
Сестра эта в первую
же ночь сказала Бенциону, что в России жить не намерена. Ей «эта нищета и мрак
надоели», а потому согласна спать с Пульманом и даже заключить с ним законный
брак только при одном условии: после
ЗАГСа они прямиком летят на юг, в сторону
родины предков Бенциона.
Сам Пульман временами даже забывал о своих
еврейских родителях. На работе он с потомками Иакова не встречался, от
юдофобии, благодаря своим физическим размерам и характеру труда, никогда не
страдал, а потому в первое мгновения даже не понял, о чем таком бормочет его
новая подруга; большой, надо признаться, специалист в делах альковных, что на
первых порах очень понравилось Пульману, так как от жены своей скончавшейся он
не бегал и был весьма прост, незатейлив в искусстве любви.
Вот в горячке,
помолодев даже лет на двадцать, решил он начать свою жизнь с нуля: с новой
женой в новой стране. По карте Пульман определил, что государство Израиль
находится на берегу большого моря, и подумал, что без особых проблем найдет там
работу по специальности, несмотря на свой солидный возраст.
Сразу же, по приезде
в Израиль, он отправился в порт города Ашдода, нашел там русскоязычное
начальство, но там даже не поняли, что этому старику нужно.
Жена Катя усмехнулась
и решила, что время попусту терять на ульпан не стоит, а нужно работать. Не
прошло и недели, как пристроила она Бенциона к метле и тачке. Сам Пульмана
никогда никакой работы не чурался, а потому и не подумал спорить с женой.
Честный и прямой
человек по характеру своему, решил Бенцион, что брак с Катей – это нормальное,
честное и прямое продолжение его семейной жизни. А мужчина должен кормить
семью. Это его прямая обязанность.
Вот выйдет он на
работу, станет за это получать деньги. Катя тоже как-нибудь освоится, и заживут
они спокойно, не хуже других.
Но ошибся Бенцион.
Дело в том, что сам Пульман не был жаден, корыстен и изворотлив. Легких путей в
жизни не искал, как и легких заработков, а «попал» он на даму, скажем так,
коммерческую, ловкую, умевшую из всего извлекать выгоду.
В изменах Катю корить
не будем. Ее сам Пульман в этом не упрекает. Но жить супруги стали как бы
отдельно. У женщины свои: тайные и сложные дела. У Бенциона – свои: простые,
обыкновенные.
Дело в том, что Катя,
со временем, возить стала на родину разное барахлишко, а с родины в Израиль
тоже никогда не приезжала пустой. В общем, нашла она ходовой товар, и вполне
успешно наладила торговый, замечу беспошлинный, оборот между нашими странами.
Десять раз за четыре
года летала она на север и обратно. Появились у Кати в Израиле свои друзья,
товарищи по бизнесу. С ними и начала она знаться, а своего дворника – мужа
совсем перестала замечать.
-
Беня, Беня, - сказал ему как-то товарищ по домино и
работе. – Ты, извини, не вагон, а паровоз. Ты кого за собой приволок в наше
еврейское государство?
Пульман тогда обиделся на приятеля. Он не сразу понял, что рушится его семейная
жизнь. А когда понял, было уже поздно.
-
Знаете, Бенцион Львович, - сказала ему как-то Катя (
она мужа всегда на «вы» называла и по имени – отчеству). – Мне с вами вместе
жить как-то не с руки, и спать в одной койке надоело. Я решила квартиру снять
отдельную, и от вас съехать.
Пульман как это услышал, пошел к холодильнику,
вытащил из морозилки початую бутыль, налил кружку водки, выпил залпом, закусил,
поморщившись, бананом, потом вернулся в комнату к законной жене Кате… Ну, в
общем, о том, что там затем произошло, вы знаете, не хочу повторяться.
В полиции сразу поняли, с кем они имеют дело.
Да и судьи без проблем в семейном конфликте разобрались. Долго уговаривали
Катю, чтобы забрала она свое заявление.
Но Катя им так сказала:
- Этот гад меня на месяц лишил товарного вида.
Он мне ущерб нанес финансовый и моральный. Пусть теперь сидит.
Пульман как-то
признался своему другу, что на 57 день заключения приснилась ему покойная жена
Люба. Такая вся чистая, ласковая, родная, но с горькими словами, к нему
непосредственно обращенными.
-
Так тебе и надо, Беня, - сказала Люба. – Ты на кого
меня променял? Теперь терпи.
И все - пропала, будто ее и не было. А Пульман
проснулся в холодном поту, тяжко вздохнул и сказал вдогонку исчезнувшей Любе:
- Прости меня, дурака, если можешь. Прости!
1998 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий